скачать книгу бесплатно
…Николаю всегда доставляло удовольствие общение с Махуриным, поскольку из этих разговоров он практически всегда узнавал что-то новое, а случалось, что Махурин открывался ему с неожиданной стороны. А ведь самое интересное в жизни – это открывать для себя другого человека. У него иногда даже создавалось впечатление, что нет такой гуманитарной темы, по которой Махурин не имел бы своего мнения. Однако не это удивляло его. Человек, имеющий за плечами два института, живший в студенческой среде в перестроечное время, когда многое, ранее запрещенное, включая литературу, становилось доступным, такой человек, безусловно, впитывал в себя новые мысли, новые взгляды и представления. Тогда уже не стало запретных тем, обсуждалось все, и многие еще с тех времен сохранили в своем интеллектуальном багаже именно тогда приобретенные мнения и суждения. Удивляло другое: как случилось, что Александр Махурин, никогда не имевший хоть малого конфликта с законом и потому слывший в кругу их общих знакомых человеком, не имеющим криминальных наклонностей, стал бандитом, причем, не простым братаном, а лидером преступной группы, которую сам же и создал. Несколько лет назад никто не мог и предположить, что Махурин способен на насилие.
И как-то не верилось, что вот этот человек, только что рассуждавший о вещах, о которых не принято толковать в его окружении, – организатор преступного сообщества, то есть бандит, который более чем какой-либо другой братан, сознает, что он делает, понимает последствия своей деятельности и желает их наступления.
Закончить разговор им не дали. После осторожного стука в дверь, в кабинет втиснулся Мишаня.
– Шеф, – сказал он весело, – с нашей заправки звонили. Только что. Там дикие нарисовались. Дали полчаса, чтобы мы там объявились. Уроды, блин! Стрелу нам забили, шеф! Чо делать бум? Пошлем кого или сами поедем?
Махурин развел руками:
– Вот видишь, Коля! Дела! Бизнес! Так что извини, надо ехать. Я тебе всегда рад. – И, повернувшись к Мишане, твердо сказал. – Сами едем! Кликни Юру, Ивана, Сеньку и Варфаломея! Едем на трех машинах. Ладно, Коля, пойдем, труба зовет.
И они втроем вышли из кабинета.
Глава четвертая
Наезд
…С Малышом он не подружился. Может, это произошло бы позднее, но однажды, через год после первого визита бандитов, вместо Малыша к нему приехал другой бандит. Этот был намного моложе, держался высокомерно и нагло. Он сообщил, что в Тольятти замочили «троих наших братанов», в том числе и Малыша Володю, так что теперь Николай будет «работать» с ним, а на похороны Малыша и других надо, конечно, отстегнуть деньги.
С новым бандитом отношения у Николая не сложились сразу, и очень скоро, буквально через несколько месяцев, он понял, что и бандиты бывают разные. Малыш никогда не интересовался бизнесом Николая, его доходами – по крайней мере, никогда не делал это открыто, то есть не требовал бухгалтерию, не лез в сейф, не смотрел договоры. Платит лох назначенную ставку, значит, все нормально. А новый «куратор» лез везде и старался уличить Николая в нечестности и сокрытии доходов. Меньше чем через год новый бандит стал совершенно невыносим: забирал у Николая документацию, обыскивал его автомобиль, угрожал.
После того, как бандит на одном из его лотков отобрал выручку у продавца, Николай стал искать встречи с кем-нибудь из бандитов рангом повыше, кто мог бы повлиять на этого молодого «быка». И такая встреча состоялась. Через заместителя председателя правления муниципального банка Николая свели с каким-то неизвестным ему бригадиром-мамонтовцем. Николай все рассказал, и тот, внимательно выслушав, пообещал, что «бычок» будет вести себя правильно. Бригадир не обманул. «Бычок» стал более покладистым и спокойным. Добиваясь той встречи, Николай понимал, что если она состоится, то после нее он не имеет права допускать ошибки. А потому – никаких крупных покупок, никаких иномарок, никаких квартир, никаких резких скачков в развитии бизнеса.
И когда у него появилась возможность приобрести магазин, он решился не сразу. Он понимал, что такое приобретение вызовет повышенный интерес бандитов, они станут выяснять и проверять его доходы, возможно, поднимут ставки. Решение, однако, вскоре было найдено. Оно оказалось простым. Бандиты, под которыми был магазин, занимались только рэкетом. Бизнес их интересовал мало. Поэтому когда хозяева магазина поставили их в известность о том, что будут его продавать, бандиты сказали, что им все равно – хотите продать, продайте, но при двух условиях: во-первых, если они, бандиты, будут и дальше получать от них прежнюю плату, а во-вторых, если получат свой процент с этой сделки. Процент был щадящий, поэтому, когда хозяева магазина сообщили Николаю об этом и предложили ему уплатить назначенный бандитами процент, он согласился. В итоге между ним и продавцами магазина, которых представлял его знакомый по работе на заводе, была достигнута договоренность о том, что деньги Николай отдаст сразу, но на бумаге они оформят продажу магазина как аренду с правом выкупа на три года. По этому договору Николай имел право выплатить всю арендную плату, равную стоимости магазина, досрочно. Николай отдал деньги, взамен получил расписку в получении денег, на которой не стояла дата. Теперь, если бы Николая спросили «курирующие» его бандиты, на какие деньги он, нищий предприниматель, купил магазин, он показал бы им договор, в котором было указано, что магазин куплен в рассрочку и ему предстоит еще платить несколько лет. Если же вдруг пришли бы бандиты с другой стороны, Николай показал бы расписку, с нужной ему датой, о том, что все деньги он уже отдал. Учитывая, что бандиты со стороны хозяев магазина были конкурентами мамонтовцев в бандитском бизнесе, то вероятность согласованности в их действиях в отношении него, Николая, была минимальная, даже нулевая. Николай был уверен, что не станут бандиты, «курирующие» хозяев магазина, стучать на него мамонтовцам, если даже узнают о том, что магазин куплен им не в рассрочку. Во-первых, вряд ли им вообще придет в голову сообщать о том, как куплен магазин; во-вторых, если куплен, значит, предприниматель согласовал со своими «братанами» эту покупку и условия сделки. Ну, а в-третьих, какая разница им, этим бандитам, уже получившим свой процент от сделки с магазином, как и на каких условиях он был куплен Николаем? Расчет оказался верным: во-первых, ни у кого и никогда не возникло сомнений в том, что магазин был куплен Николаем в рассрочку, потому что своему бандюку он показал договор, а во-вторых, никто даже ни разу не намекнул Николаю на истинные условия приобретения им продуктового магазина. Это так и осталось тайной для мамонтовских бандитов. Но если бы они узнали о том, что Николай на самом деле расплатился за магазин сразу, то он не дал бы и ломаного гроша ни за свой магазин, ни за свой бизнес, да и за свою жизнь тоже бы не дал…
Больше года после покупки магазина Николай жил спокойно. Молоденький «бандюк» уже не досаждал так, как поначалу, магазин приносил хорошие деньги, большую часть из которых Николай переводил в валюту, оставляя в обороте лишь ту необходимую сумму, которая позволяла поддерживать ассортимент и немного его улучшать. Николай уже был готов поверить, что с бандитами, как с неизбежным злом, возможно мирное и спокойное сосуществование, если вести себя разумно, то есть никогда не забывать о том, что они, бандиты, – сила реальная, готовая и способная отобрать у «лохов» все, абсолютно все, включая и жизнь, если вдруг «лохи» станут дерзкими, начнут скрывать доходы, или, чтобы не платить «за охрану», обратятся в органы, которые, как предусматривает российская конституция, обязаны гарантировать гражданам право на защиту личности, собственности, здоровье и жизни. На примерах многих своих знакомых, Николай убедился, что ничего подобного делать нельзя, а потому, во-первых, надо платить, во-вторых, нельзя давать бандитам повод думать, что ты скрываешь доходы, в-третьих, нельзя дерзить и быть недовольным назначенной платой и, в-четвертых, всегда надо помнить, что нет в стране силы, способной тебя защитить от бандитского беспредела. А значит, остается одно: не быть забывчивым и не попадать под беспредел. И Николай свято следовал этим неписаным законам пореформенной России. И все-таки именно приобретенный им магазин стал причиной «наезда» бандитов.
В тот день он как обычно появился в магазине около восьми утра. Посоветовался с заведующей, Татьяной Александровной, о том, что нужно сегодня заказать и сколько нужно будет отдать денег поставщикам, подписал какие-то счета и накладные. Потом напечатал перечень товаров, количество коих следовало увеличить, и поехал к оптовикам. В общем, было обычное деловое утро, ничем не отличающееся от других.
Первая половина дня пролетела незаметно. Когда он приехал домой на обед, было уже около часа. Жена была на работе, сын – в школе, у него продленный день. Он сам разогрел себе обед, оставленный женой, и только собрался поесть с аппетитом, как зазвонил телефон. Святое правило предпринимателя – всегда отвечать на телефонные звонки – Николай никогда не нарушал. Звонила Татьяна Александровна, заведующая. Она была взволнована и сказала, что приезжали какие-то бандиты и очень хотели видеть хозяина магазина.
– Николай Степанович, я у нас таких еще не видела. И этого, щенка нашего прыщавого, с ними не было. Прямо не знаю, что и думать. Сказали, чтобы я вас разыскала обязательно. Они снова приедут. Сказали, что дело срочное. Может, вам не приезжать пока? А я тут как-нибудь одна отобьюсь, – предложила заведующая. – С меня-то какой спрос?
Татьяна Александровна знала о бандитской крыше, случалось, иногда даже передавала Малышу деньги – месячную плату за крышу или «сбор» на похороны очередного расстрелянного бандита.
– Да вы не волнуйтесь – мало ли чего им нужно? – успокоил ее Николай. – Может, снова кого-нибудь из их команды расстреляли и им деньги потребовались, – предположил Николай.
– Нет, они денег не просили. Да и это были другие бандиты. Чует мое сердце: что-то тут не так.
– Когда приедут, не сказали? – спросил Николай.
– Нет. Сказали, что срочно и обязательно. И все.
– Если приедут до моего приезда, скажите, что буду, – Николай посмотрел на свой механический «Ориент» и уточнил, – буду ровно в пятнадцать. Вы, главное, не волнуйтесь. Я разберусь, – сказал Николай, а сам подумал: «Или со мной разберутся… И какого хрена ездят, гоблины, чего надо?»
Обед уже стоял на столе, и Николай, озадаченный звонком заведующей, сел за стол и стал медленно есть.
Он попытался отогнать от себя возникавшие один за другим неприятные вопросы – не получилось. По словам заведующей, это были незнакомые ей бандиты. Дикие? Новые какие-нибудь? А может это и не бандиты? Хотя заведующая ошибиться не могла – слишком хорошо знаком ей этот контингент. И она отметила, что не было нашего, как она его называет, щенка. В самом деле, как-то странно… Если не было этого гоблина с ними, то, может, это бандиты из другой бригады? Но такого быть не может! Никто не посмеет претендовать на магазины и фирмы, находящиеся под мамонтовской крышей, – только самоубийцы. Даже у откровенных дебилов и отморозков, коих там немало, при одном упоминании имени Мамонта у всех мгновенно срабатывает инстинкт самосохранения. Или Мамонта завалили, и начался передел!? Мужики, чьи фирмы под другими бригадами, рассказывали, что только грохнут бригадира, как бандиты из других бригад, точно воронье, слетается, и все свою крышу предлагают. Непонятно, зачем им потребовался хозяин магазина, да еще срочно… Вообще, внезапно, то есть не в установленные ими дни сбора денег, они приезжают в трех случаях: во- первых, когда убили лидера бригады, дававшей крышу, и бандиты из другой бригады хотят взять фирму под свой контроль; во-вторых, если кого-то из бригады грохнули конкуренты и собирают с лохов деньги на похороны; в- третьих, если объявляются новые бандюки, желающие урвать свой кусок, невзирая ни какие на авторитеты… Но с Мамонтом считаются даже абсолютные отморозки…
Николай не заметил, как съел обед. Посмотрел на часы: половина второго. Включил газ, поставил чайник. Несколько секунд в задумчивости смотрел в окно. Потом решительно направился к телефону. Снял с «базы» трубку и вернулся на кухню. Набрал номер офисного телефона Махурина. Прямой телефон не отвечал. Махуринская братва его голос не знает, поэтому звонить в приемную, где, скорее всего, сидит Мишаня или тот молчаливый субъект с голубыми глазами, было бессмысленно – все равно ничего не скажут. Он набрал номер одного из домашних телефонов Махурина. Трубку сняли только после пятого гудка. Женский голос, с хрипотцой как у известной итальянской певицы, игриво сказал:
– Алеу– у?
– Добрый день. Это звонит Таврогин, Николай. Если Александр дома, то, будьте любезны, передайте трубочку.
– Таврогин? Николай? – громко, с удивлением, переспросила женщина и замурлыкала, словно кошка. – Коленька, я первый раз слышу, что в моей квартире может проживать какой-то Александр. Хотя, впрочем, оказывается, проживает, – женщина игриво хохотнула и потом буквально простонала в трубку. – Ой!.. Ну, надо же, как бывает! Передаю трубочку.
Николай улыбнулся.
– Здорово тебе, – раздался в трубке голос Махурина. – Что случилось?
– Здорово. Шифруешься?
– Нисколько. Просто обедаю. Так что случилось?
– Пока ничего. Говорить-то можно?
– Говори. Даже если кто и греет уши, то пусть: мне от государства скрывать нечего, – хохотнул Махурин.
– Тогда слушай. Ко мне в магазин сегодня, когда меня не было, какие-то бандюки… извини, какие-то братаны приперлись. Моя заведующая, Татьяна Александровна, говорит, что таких не знает.
– Ну, ты знаешь, я к тебе своих… «бандюков» не посылал, – снова хохотнул Махурин.
– Сань, брось. Какие шутки! И Татьяна говорит, что эти братаны были без этого, без моего… оттопырка. Может, что-то у нас Приокске произошло? Никого не шлепнули? Нет? Это не очередной передел?
– Слава Богу – нет! Все живы и здоровы! Мне бы доложили немедленно, если что. Так что не знаю, чем тебе помочь. А может, это менты зашифрованные у тебя нарисовались?
– Менты? А зачем им шифроваться-то? Менты – они и в Африке менты, – задумчиво сказал Николай.
– По-разному бывает. Это может быть ложный наезд с целью установить твою крышу. Братвой прикидываются. У них так модно стало работать. Прикинулись, приехали, предложили крышу, ты говоришь, что она у тебя есть – и стопудово выводишь их на своего… как ты его называешь?
– Оттопырок.
– Вот именно – ты выводишь их на своего отморозка– оттопырка. В братве говорят, что в Тольятти такой фигней занимается один отмороженный ментовский капитан. В одиночку работает, волчара. И создает, однако, большие проблемы тольяттинской братве. Хотя… нашим ментам и фээсбэшникам известно все и про всех, – размышлял вслух Махурин. – Так что, брат, не знаю, что и подумать и чем тебе помочь. Вся братва жива, здорова, передела не намечается. Да ты на месте разберись. Что за вопрос-то? Поезжай – ведь все равно разбор неизбежен, как смерть и налоги, – снова хохотнул Махурин. – И я-то чем тебе могу помочь? У тебя же мамонты, если это, конечно, они…
– Это понятно. Но…
– Что – но? Да не бери ты в голову. Поезжай и на месте разберись, – перебил его Махурин. – Ты лучше бы ко мне заехал как-нибудь. Мне разливной коньяк привезли, старый-старый. Ох, хорош! Пару фужеров дернешь – и сразу же по-французски шпрехать начинаешь… Заезжай, набулькаю литра три. Полакомишься. Или в глаза будешь закапывать… перед сном…
– Спасибо, Сань. Заеду, обязательно заеду. А сейчас – прощевай, поеду к гоблинам.
– Ох, и злой ты, Колька. Назовешь же – гоблины! – сказал Махурин. – Ладно, что ж с тобой, комерсилой, поделаешь. Обнимаю. Но ты после разбора обязательно позвони мне. А лучше заезжай.
– Ладно, будь здоров, – сказал Николай и отключил трубку.
Разговор с Махуриным исключил две понятные причины приезда бандитов, и после разговора с ним мысли стали еще более тревожными. Поразмыслив, Николай исключил и третье объяснение появления бандитов. Новые бандиты, какими бы отморозками не были, никогда не сунутся в магазин, долго работающий под крышей мамонтовской бригады. Схватиться с Мамонтом в открытую в Приокске просто некому. Раньше Приокск был городом непуганых идиотов, теперь – городом свободных бандитов, но он никогда не был городом самоубийц. Значит, если это были бандиты, то, скорее всего, это сами мамонтовцы. Но зачем? За деньгами? Но почему незнакомые? И какая причина, что им срочно потребовались деньги, если никого не замочили? А может, это и не бандиты, а, как предположил Махурин, действительно, менты пожаловали, чтоб разыграть спектакль с наездом и таким образом выйти на крышу его фирмы? Но Махурин говорит, что менты и так все про всех знают. Тогда – кто и зачем?!
Николай не любил обращаться к своему «куратору» с чем бы то ни было. Все вопросы с поставщиками, должниками, налоговыми инспекторами и кредиторами всегда улаживал сам. Во-первых, просто не хотел, чтобы у бандитов с подачи «куратора» возникло желание потребовать дополнительной платы «за работу», а, во-вторых, участвуя в его делах, бандиты могли получить нежелательную информацию о состоянии его бизнеса. Но сейчас интуиция подсказывала, что наступил момент, когда лучше предварительно уведомить «куратора» о приезде каких-то крутых в его магазин – пусть сам приезжает и разбирается. Кто знает – может это, действительно, менты? Вот пусть «куратор» приедет и разберется, щенок, что за бандиты приезжали, а дело «курируемого» – немедленно поставить «куратора» в известность о визите неизвестных бандитов.
Николай позвонил по оставленному «куратором» номеру, представился, сказал, что к нему кто-то приезжал и попросил передать информацию по назначению.
Еще через минуту Николай уже спускался по лестнице к машине: он решил доехать до магазина, при котором обретался его «куратор» еще с тремя бандитами. Времени у него было достаточно.
Однако “куратора» на месте не было, и никто не знал, где он сейчас находится. Николай попросил девушек- продавцов передать ему, как только он появится, что приезжал Николай Таврогин и просил срочно позвонить ему в магазин.
Выйдя из бандитского магазина, Николай сел в «Москвич» и, озадаченный, поехал к себе. По дороге он рассудил так: в конце концов, не важно, кто приезжал к нему – менты или бандиты. Так или иначе любой вопрос с приезжавшими, кто бы они не были, все равно будут решать мамонтовские бандиты. Они, а не он, Николай, будет держать толковище. Подумав об этом, он успокоился и даже удивился, чего это вдруг он так забеспокоился. Если это были мамонтовцы, то, скорее всего, приезжали поставить в известность об увеличении ставки «за охрану», что, конечно, неприятно, но, как говорится, если назвался груздем, то дорога, как известно, только одна – в кузовок..… Ну и что? Подумаешь! Ну, увеличат… Да он просто не будет доплачивать государству ровно столько, на сколько бандиты увеличат ставку. Почему он должен платить ему полностью, если оно расплодило бандитов и не выполняет перед ним, Николаем Таврогиным, своих обязательств – не обеспечивает безопасность его и его бизнеса!? Да пошло оно, это государство, со своими налогами!
Рассудив таким образом, Николай окончательно успокоился, и к магазину он подъезжал уже уверенный, что не все так уж и плохо в этой жизни.
Возле магазина стояло несколько автомобилей, и среди них был джип с тонированными стеклами. Увидев его, Николай почувствовал опасность, ощутил, как кровь отхлынула от лица. Он внимательно рассмотрел джип: новый, огромный, с незнакомой ему эмблемой – вертикально поставленным удлиненным, расширяющимся к низу ромбом неправильной формы. Серьезная машина! В Приокске такой джип, скорее всего, может принадлежать только бандитам… Да и интуиция подсказывала, что это они. Часы показывали четырнадцать пятьдесят пять… «Пунктуальны, суки», – усмехнулся Николай.
В минуты опасности он никогда не терял способность адекватно оценивать обстановку и быстро мыслить. В считанные секунды он мог просчитать различные варианты развития ситуации. При этом всегда, не только в реально опасной, но даже и в потенциально опасной ситуации, он бледнел, и ничего не мог с этим поделать.
Существует устойчивое мнение, что в минуты опасности бледнеют трусы, а люди смелые, напротив, краснеют лицом. Историки пишут, что римские военачальники прежде чем взять человека на военную службу заводили его в клетку со львом. Если человек краснел, его зачисляли в легион, если бледнел – прогоняли вон.
Возможно, в этом действительно что-то есть. И может быть, в подсознании человека уже укоренилось мнение, что все бледнеющие в опасной ситуации – трусы. Так что, живи Николай в те далекие времена, никогда бы не состоять ему на воинской службе у римских цезарей.
Очевидно, способность бледнеть в опасной ситуации и не терять при этом самообладания, было его психофизической особенностью. Случалось, что люди, увидев бледное лицо Таврогина, были уверены, что перед ними трус, и всегда бывали за это жестоко наказаны. Он рано понял, что эта особенность может приносить ему пользу.
Первый раз столь явно проявляющийся признак ложной трусости помог ему в детстве. Когда ему было лет десять или одиннадцать, у него произошла стычка с мальчишкой, который был хоть и немного старше, но гораздо сильнее его. Началось с того, что мальчишка обозвал Колю, а тот не остался в долгу и ответил тем же. Мальчишка, знал, что он сильнее худого Кольки, и поэтому смело ринулся в драку. Поняв, что придется драться, Коля побледнел. Такая реакция Коли, видимо, еще больше придала мальчишке уверенности. «Ну что, трус, побледнел? Боишься? Иди сюда, я тебе врежу разок»,– сказал мальчишка и, набычившись, двинулся на Колю. Рядом стояли Колины одноклассники и молча наблюдали за происходящим. Никто не решался вступиться за Колю: мальчишка был сильнее каждого из них и мог побить любого. А Коля, осознав, что помощи не будет, быстро оценил ситуацию и понял, как надо повести себя сейчас, куда и как надо ударить шедшего на него мальчишку, чтобы сначала остановить его, привести в замешательство, а потом и довести схватку до победы. Отступая, он бросил в сторону свой портфель, освобождая руки, и быстро оглянулся назад. Видимо, наступавший мальчишка понял это действие Коли, как проявление желания сбежать от него, и на его лице появилась презрительная улыбка. «Удрать собираешься, трус?», – спросил мальчишка, уже почувствовавший себя победителем, и, воодушевленный, без промедления бросился на Колю. И тут же получил удар кулаком в нос. Это было для него настолько неожиданно, что он, ошеломленный, остановился и, хлопая глазами, растерянно посмотрел по сторонам, словно не поверил, что его ударил вот этот трус, только что собиравшийся бежать от него без оглядки. И тут же, не успев опомниться, он получил еще один удар – ногой в пах. Было видно, что ему очень больно, но, превозмогая боль, он все-таки схватил Колю за грудки и прижал к школьному забору. И получил еще один удар. Но теперь Коля ударил его головой в лицо. Ударил сильно. Он даже услышал, как что-то хрустнуло – то ли его собственная голова, то ли нос мальчишки. Но Коле было уже все равно, он не чувствовал боли. Неожиданно мальчишка выпустил его из рук и снова получил удар – коленом в пах. Коля посмотрел на мальчишку и впервые в жизни ощутил в себе какое-то неизвестное ему до этого момента сладостное чувство, наполнившее каждую клеточку его тела. Он понял, что победил. И действительно: мальчишка, еще всего лишь какую-то минуту назад уверенный в своем превосходстве над бледным трусом, закрыв своими сильными руками окровавленное лицо, сидел, уткнувшись головой в забор, и плакал. Коля стоял рядом, тяжело и возбужденно дышал, такой же бледный, как и в начале схватки, руки его дрожали. Он ждал – а не бросится ли на него мальчишка? Он был готов лицом к лицу добить поверженного врага. Но мальчишка не бросился. Он так и остался плакать возле забора с разбитым лицом. Коле не было его жалко. А одноклассники окружили Колю и стали хвалить его. И похвала их звучала так, что будто это они создали Коле условия для победы…
С тех пор прошло много лет. Но Николай так и не перестал бледнеть в минуты опасности. Правда, потом уже бледность никогда не проступала на его лице столь явно, как в детстве, хотя заметить ее все равно было легко…
И сейчас Николай знал, что, увидев джип, в секунды стал совершенно бледен лицом и, зеркало заднего вида, в которое он взглянул, это подтвердило. Нет, он не будет торопиться. Ничего, его подождут. У него еще есть пять минут. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Прислушался к себе. Нет, страха он чувствовал – была лишь какая-то давящая неудовлетворенность, возникавшая в нем всегда, если ему приходилось что-то делать не по своей воле. Это походило на тоску, и еще – вызывало протест, возмущение и негодование. «Спокойно, спокойно», – говорил он себе, сидя с закрытыми глазами. В минуты, подобные этой, он иногда с ужасом осознавал, что будь у него под рукой оружие, он смог бы его использовать не раздумывая. Смог! Еще как бы смог! И такого бы наворочал! «Спонтанно возникший умысел! Состояние аффекта!», – сказали бы потом адвокаты. Кто знает, кто знает! Состояние аффекта… Вся его жизнь в последние годы – сплошное состояние аффекта! Достали уже! И Николай снова и снова повторял как заклинание: «Спокойно, спокойно. Все нормально, все нормально, все так живут, все под колпаком. Все к лучшему. Все – временно. И это пройдет. Спокойно, спокойно».
…Примерно с год назад он упросил Махурина продать ему револьвер системы Нагана и к нему две пачки патронов. Махурин долго не хотел продавать револьвер, но потом сдался. Друг все-таки… А револьверчик-то был не простой, а приспособленный для бесшумной стрельбы. Махурин, отдавая ему оружие, сказал тогда, что сейчас такая игрушка – наган с приспособлением для бесшумной стрельбы – большая редкость, и пояснил, что именно такие револьверы использовались диверсантами – немецкими – из СС, и советскими – из НКВД. И еще зачем-то Махурин отдал ему одну пачку особых патронов: в них были пули, изготовленные только из свинца. Такие пули, объяснил Махурин, попадая в цель, полностью деформируются, и по ним невозможно даже установить из какого оружия стреляли, и, следовательно, «ствол», стреляющий такими пулями и не выбрасывающий гильзы, вообще невозможно идентифицировать, а значит, его можно использовать многократно, – пока самого хозяина не возьмут с ним в кармане… Николай тогда спросил Махурина, зачем, мол, он ему это объясняет? А тот, усмехнувшись и смерив его взглядом с ног до головы, сказал, что так, мол, на всякий случай, в жизни никакое знание не бывает лишним… Какое-то время Николай возил револьвер с собой: холод его металла успокаивал нервы, давал уверенность… Но потом, когда однажды в городе его автомобиль, его несчастный «Москвич», на скользкой дороге подрезали бандиты на БМВ, и Николай, чтобы избежать столкновения, вынужден был выехать на тротуар, где едва-едва не наехал девочку-подростка, он перестал возить с собой махуринскую игрушку. Тогда он с трудом удержался от того, чтобы не догнать медленно уезжающих прочь бандитов и не расстрелять их прямо там, где нагонит. Он знал, что на этой БМВ – «Боевой Машине Воров» – обычно раскатывали три бандита из бригады, входившей в мамонтовскую группировку и состоявшей, по словам Махурина, из молодых «отмороженных» пацанов, готовых лить чужую кровь, словно воду. С одним из них, он даже как-то знакомился. Девушка, систематически устанавливавшая Николаю в магазине программное обеспечение, как-то именно на этой БМВ приезжала к нему в офис с молодым человеком и представила его Николаю как своего брата.
После того случая Николай отвез револьвер в гараж, и оставил его тайнике… От греха…
Что удерживает человека от необдуманных, а равно и от обдуманных поступков, противоречащих десяти правилам – заповедям, однажды провозглашенным и навсегда оставшимся в памяти человечества? Законы? Религия? Страх Божий? Или совесть? А может, стыд?
Законы? Законы никогда не препятствовали совершению преступлений. Ни в одном обществе не препятствовали. Закон, как мера должного поведения, не равен, да и никогда не может быть равен своеволию человека. Своеволие всегда значительнее, всегда больше человеческого закона. Своеволие – оно от Бога, закон – от людей… Закон – всегда и всего лишь – мера человеческого своеволия, мера, выраженная государством в штрафах, арестах, годах лишения свободы… Закон государства – не преграда преступлению, потому что он вне человека…
А религии? Может, они удерживают человека от преступлений? Религии… Разве тысячелетия существующие религии сделали человека законопослушным, и преступления исчезли? Нет!
Так что же – может, тогда страх Божий? То есть понимание человеком неизбежности наказания Божьего за греховность совершаемого им преступного деяния? Разве не известно человеку, что ему придется ответить там, за пределом жизни, за совершенное им зло? Известно! И разве вера в это – даже в периоды всепроникающего господства религии! – могла удержать человека от совершения зла? Нет!
Тогда, может, совесть, как совместное знание человечества о том, что есть добро, а что зло, удерживало и удерживает человека от совершения зла? То, что такое знание есть, – это бесспорно! Почему и как оно возникло – это другой вопрос. И человек – всякий человек, вопреки разглагольствованиям о некой его внутренней слепоте, всегда знает, что есть добро, а что зло. Потому что он – человек. И, обладая этим знанием, он все равно совершает преступление! Почему?! Может, потому, что он – человек?! Только невменяемые находятся по ту сторону добра и зла. Но среди преступивших закон слишком мало невменяемых, чтобы можно было утверждать, будто совершившие преступление не различают добро и зло. Различают, будьте покойны, еще как различают. Так удерживает ли знание добра и зла от совершения преступления? Останавливает ли? Нет!
А стыд? Может быть, стыд удерживает человека от совершения зла? Стыд – самая рефлексирующая человеческая эмоция, самая тайная, но по злой иронии человеческой природы именно она в наибольшей степени опосредуется принятыми в обществе ценностями… Способен ли человек, задумавший лихо и обладающий знанием о том, что добро, а что – зло, устыдиться своих побуждений и желаний и отказаться от их исполнения? Способен?! Вы утверждаете? Так не пора ли тогда провозгласить, что отныне лихие замыслы не будут больше материализовываться и, следовательно, преступление исчезнет? Что, пора это провозгласить? Да неужели? И вы всерьез готовы поручиться за человека? Готовы? Ах, как хорошо! Замечательно! А готовы ли вы предстать перед судом человеческим, сиюминутным, за первое же преступление, совершенное человеком после вашего поручительства за него? Не готовы… Ну что же, если мы честны, то с горечью должны сказать: нет, еще не настала пора ручаться за человека… Не наступило еще такое время. Да и наступит ли? Так какой же вывод? Выходит, что и стыд не останавливает человека, задумавшего совершить злое дело?
Тогда что заставляет человека отказаться от злого умысла?
Может, простое отсутствие средств для его воплощения? Шутка, конечно… Хотя и похожая на правду…
…Николай посмотрел на наручные часы: не пора ли идти к хозяевам жизни? А то он слишком зарассуждался на вечные и потому бесплодные темы… Есть предел злу или нет его… Пусть философы думают… Он откинулся в кресле своего автомобиля и зажмурился – крепко-крепко… Как он же ненавидел сейчас и бандитов, неизвестно зачем приехавших к нему в магазин, и тех, кто допустил существование бандитов и сделал возможным их приезд к нему, и себя самого, вынужденного к ним идти!… Но эта ненависть была слишком рациональной, чтобы могла туманить голову и волновать кровь: он был спокоен, почти спокоен…
Он вошел в магазин, как обычный покупатель – через центральный вход. Отметил, что покупателей немного – это были пожилые женщины – и через винно-водочный отдел прошел в подсобные помещения, где находился его кабинет. Ни в торговом зале, ни здесь он не увидел молодых людей соответствующей наружности, определенно свидетельствовавшей о принадлежности к бандитам. Странно! Неужели интуиция его подвела? Но чей же тогда джип перед магазином? «Наверное, это какая-то старушка присвистела на том джипе. За «Кока-Колой», – усмехнулся Николай, подходя к двери своего кабинета. Он знал, что эти где-то здесь, он чувствовал их присутствие и исходящую от них опасность, как собака чует опасную близость своего серого сородича. И когда он вставил ключ в дверной замок, дверь под легким нажимом его руки неожиданно отворилась! Он увидел их. Они сидели в его кабинете. «Ах, вот оно что! Так, спокойно, – приказал себе Николай, чувствуя, как в груди нарастает возмущение. Их было четверо. Три бандита сидели рядом друг с другом на его диване. На них было все черное: кожаные куртки, рубашки, брюки, черная обувь. Николаю даже показалось, что и в глазах у них светятся одинаковые черные огоньки… Они были молоды, четвертый постарше. Он сидел за столом, в его кресле, и улыбался. На нем была светло– бежевая куртка из тончайшей замши и кремовая рубашка. «Главный»,– подумал про него Николай. Светло-русые волосы, уложенные на прямой пробор, настороженно-враждебный взгляд голубых глаз. В кабинете по– хозяйски накурено.
Николай остановился в дверном проеме и обвел кабинет взглядом.
– Что-то не так, Николай Степанович? – с улыбкой спросил человек в светлом.
Можно ли сильнее унизить и оскорбить человека, чем дать ему понять, что он всего лишь жалкое насекомое? Оказывается, можно. Хотя к Николаю и обратились по имени-отчеству, но этим только подчеркнули, что он для людей, расположившихся в его кабинете, – не человек и даже не насекомое: он – лох, жалкий и никчемный, и с ним эти, сидящие в кабинете, могут сделать все, что захотят. Даже улететь или убежать, как насекомому, ему не позволят. Он – ниже насекомого, он – человекообразный микроб, не способный вырабатывать ни яд, ни противоядие, а потому ни для кого не опасный и, в силу этого, с ним можно сделать все, что им вздумается…
В эту секунду Николаю показалось, что внутри у него что-то лопнуло, и в образовавшуюся пустоту хлынула злость – такая, что у него на мгновение потемнело в глазах. Он почувствовал, что кровь отхлынула от лица. Он знал, что в его лице не осталось ни кровинки, и его бледность не видна только слепому. «Пришли гоблины, суки, – с ненавистью подумал Николай. – Без ведома ввалились. Ну прямо: рус, сдавайса! Сапративления беспалезна! Ви окружены! – Николай усмехнулся и мысленно произнес. – А вот хрен вам – а не «сдавайса»! Он еще раз внимательно осмотрел кабинет и бандитов. Они с усмешкой смотрели на него в восемь глаз. А может, ему просто показалось, что они усмехались – такое с людьми, неожиданно понявшими свою обреченность, случается. «Да в конце-то концов, есть же и на них управа! – подумал отстранено Николай. – Во всяком случае, я не собираюсь тут пластаться перед вами».
– Чем обязан? – резко спросил Николай, проходя к своему креслу. Ему так хотелось спросить: «Надеюсь, в мое отсутствие тут ничего не пропало?» Но он понимал, что делать это, во всяком случае, пока – не стоит.
– Будьте любезны, пересядьте, – попросил Николай человека в светлой одежде.
Тот хохотнул и сказал:
– Не стоит беспокоиться, Николай Степанович, мне и здесь удобно. А вы присаживайтесь, присаживайтесь. Будьте как дома.
Николай почувствовал, что злость снова горячей волной разлилась внутри, и стало трудно дышать, но он приказал себе успокоиться.
– Ну, хорошо, пусть так, – сказал он и сел на стул напротив бандитов в черном. – Кто вы и от кого?
– Я – Седой. Слышал про такого? Мы не сами по себе. Мы из мамонтовской бригады.
Николай пристально посмотрел на него. «Что они мне сделают, если я буду разговаривать с ними так же, как и они? Изобьют? Убьют? Сейчас, скорее всего, не сделают ни того, ни другого. А там посмотрим», – решил Николай и, глядя в глаза бандиту, ответил:
– Что ты – седой, я вижу, но я тебя не знаю. Может, вы тут все менты, переодетые, и пришли неизвестно зачем? Откуда я знаю?
– А-а, вот как! Ну да, конечно. Я полковник. Седов. Спец по организованной преступности. Сейчас и удостоверение покажу, – сказал человек в светлом и хохотнул. – Я спец по самому себе.
Один из бандитов в черном засмеялся, остальные заулыбались.
– Да ладно тебе, Седой, харе с ним базарить. Ну чо, мля, порожняк гонять? – сказал один из бандитов и, обращаясь к Николаю, угрожающе прошипел. – А ты, фуфел вялый, молчи и слушай, если не хочешь со своей башней расстаться.
Николай заметил, что Седов после этой реплики поморщился, заиграл желваками и даже, показалось ему, и лицо его стало серым.
– Так, – недовольно скривившись, сказал Седой, – я же тебе слова не давал. Помолчи пока.
Последние слова Седов произнес с такой угрозой и с такой явной нетерпимостью, что, казалось, за словами, незамедлительно последует какое-то страшное действие в отношении бандита в черном. Но ничего не произошло. Правда, Николай отчетливо увидел, как бандит, к которому обращался Седов, после его слов вжался в спинку дивана и как-то съежился. Угроза Седова и у других бандитов вызвала легкое смятение. И Николай понял: бандиты не на шутку боятся своего старшего. Ему это стало интересно: ведь он, Николай, тоже вроде бы у Седова в подчинении – все-таки Седов его крыша… Однако ничего, кроме любопытства, он в себе не ощутил. Он внимательно посмотрел на Седого: что же в нем такого устрашающего? Ничего! Наоборот! Симпатичный молодой человек, с располагающей внешностью актера пятидесятых годов, этакий герой– любовник. Только вот глаза – холодные светло-серые глаза, пронзительные и колючие. Глаза, не обещающие ничего доброго. «Да, ладно, мы все добрые, когда спим зубами к стенке. Плевать я на него хотел, и на его нетерпимость. Козел!», – мысленно произнес Николай. И тем не менее, еще раз посмотрев на Седого, он насторожился.
– Так, ладно, блин, хватит дуру валять. Все молчат, и слушают. Так я… я к тебе обращаюсь, Николай Степанович. Слушай сюда, говорю. Я – Седов, бандит, усек? Все, эту тему закрыли. Ясно?
Николай подтверждающее кивнул.
– И хорошо. А теперь о другом. Слушай сюда внимательно и не перебивай. Николай Степанович! – Торжественно начал бандит. – Оказывается, вы, уважаемый, нарушаете свои обязательства!
Николай хотел возразить, но бандит рявкнул:
– Я же сказал: не перебивать! Ты, Николай Степанович, не возвращаешь вовремя долги! А это нехорошо! Ох, как это нехорошо! Я бы сказал это, ужасно! Что побледнел– то? Вину свою почувствовал? Ну, и что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Какие долги? Вы о чем вообще? Я никому ничего не должен! Ну, понятно, кроме текущих долгов, по которым срок еще не наступил, – растерянно сказал Николай.
