скачать книгу бесплатно
Сын помолчал, пытаясь, очевидно, понять сообщенное отцом и сказанное ранее матерью.
– А раньше она не тратила…, – задумчиво сказал Димка.
– Ладно, ничего, забудь! Теперь, пока мама в командировке, – бодрым голосом сказал Николай, – мы все деньги мы будем тратить сами… Ну что, сын, на что мы будем тратить деньги?
– На все!
– На всё? Да на всё никаких денег не хватит!
– А Витька Седов говорит, что у его отца денег на все хватит…
– Врет твой Витька. Денег даже… даже у Президента на все не хватает. Так что ты ему не верь. Врун он.
– Может и врун. Только деньги у него всегда есть, – вздохнув, сказал Димка.
Николай не смог смотреть сыну в глаза: он часто заморгал, отвернулся и, слегка дрогнувшим голосом сказал:
– Запомни, сын: деньги – это не главное. Главное, что ты здоров, что я тебя люблю, мама тебя любит… Вот это – главное. Понимаешь?
– Понимаю, – вздохнул мальчик и грустно посмотрел на отца.
– Ну, а если понимаешь, то пойдем на кухню, что ли… А ты уже ужинал?
– Нет, не успел. Я уснул… А так все равно же – мама сказала, что ужинать нечем…
– Так и сказала? – удивился Николай.
– Да. Так и сказала. Папа, а почему у нас ужинать нечем?
Николай нахмурился. Он вспомнил, что в субботу он привез от родителей два ведра картошки, две трехлитровых банки соленых помидоров и банку огурцов…
– Она просто не знала, что у нас есть запасы. Мужские запасы. Так, идем на кухню! И сейчас вместе приготовим ужин. Я тоже проголодался!
– Ну, пойдем, – снова вздохнул мальчик.
Николай принес с балкона несколько картофелин, из сетки в прихожей взял две больших луковицы, и, заодно, прихватил банку с солеными домашними помидорами.
– Вот, Димуль, а ты говоришь есть у нас нечего! У нас с тобой, брат, есть очень даже вкусная еда! Ее надо только приготовить! Сейчас мы с тобой этим и займемся!
– А что я буду делать?
– Ты сейчас помоешь картошку, потом, пока я буду ее чистить, найдешь сковороду, помоешь ее и поставишь на газ. Договорились?
– Договорились! – без особого энтузиазма сказал мальчик.
– Приступай! А я сейчас посмотрю, что у нас в холодильнике. Только сначала мы с тобой включим телек, да? Ну, чтобы веселее было…
Николай включил маленький телевизор «Сапфир» стоявший напротив обеденного стола в самом углу кухни на маленькой тумбочке. Пощелкал каналы и остановился местном канале – «ПТК». Шли новости. Диктор рассказывал про титанические усилия федерального правительства и местных властей по сокращению задолженности по заработной плате. Николай поморщился и приглушил звук.
Он достал из холодильника едва начатую бутылку подсолнечного масла, банку рыбных консервов, извлек из «морозилки» приличный – граммов на четыреста, а то и побольше, – кусок домашней ветчины. «А что? Нормальный получится ужин – с голоду уж точно не умрем», – подумал Николай, положив продукты на обеденный стол.
– Дим, ну что? Готово? Всю помыл? – спросил Николай сына, мывшего картошку.
– Ага. Одна вот еще осталась.
– Отлично! Так, давай-ка я начну чистить, а ты займись сковородой.
Николай достал нож и стал чистить картофель. Димка достал из газовой плиты сковородку и принялся ее мыть.
– Ты особо-то не усердствуй, – посетовал ему Николай. – Она же чистая. Ополоснул – и достаточно.
– Па, смотри, что показывают, – удивленно сказал Димка, уставившись на экран.
Не глядя на экран, Николай сказал:
– Да что там они покажут? Одно и то же! Реформы, Гайдар, Минфин, Ельцин, задержка зарплат.
– Ты посмотри! – настаивал сын.
Николай посмотрел на экран: оператор медленно вел камерой по изрешеченной пулями «девяносто девятой», потом показали милицейского полковника, милицейский УАЗик с мигалкой, потом камера нашла еще одну «девяносто девятую», и оператор крупным планом взял на боковом стекле нацарапанною надпись: «Только не надо нас пугать».
– Дима, ну-ка звук добавь, послушаем.
– … место бойни, – сказал голос за кадром. – Всего от пуль неизвестных пострадало около четырнадцати человек, включая трех молодых женщин. Однако точное число пострадавших правоохранительные органы назвать пока затрудняются. Полковник УВД по Приокской области Богачев рассматривает произошедшее, как начало войны между криминальными группировками за передел сфер влияния в Приокске. Свое мнение он основывает на том, что бар «У Сельмаша», в котором все случилось, был местом, где обычно собирались представители одной из криминальных группировок нашего города. В настоящее время правоохранительными органами рассматривается только одна озвученная мною версия. По факту массового убийства возбуждено уголовное дело.
Вчера в Приокске произошло еще одно заказное убийство. В доме номер четырнадцать по улице Дзержинского неизвестный расстрелял из автоматического оружия служебную машину генерального директора Приокского мясокомбината Панафидина. Нападавший подошел к машине в тот момент, когда она остановилась напротив подъезда, в котором находится квартира Панафидина. Директор мясокомбината и его водитель погибли на месте, жена директора и его шестилетний сын находятся в реанимации.
По словам полковника УВД по Приокской области Богачева, это циничное, страшное преступление является заказным. В качестве рабочей версии о причинах совершенного преступления рассматривается коммерческая деятельность директора мясокомбината.
Возбуждено уголовное дело по статье 102 Уголовного Кодекса РСФСР – умышленное убийство двух и более лиц. Начато расследование.
И последнее. Участившиеся за последние четыре месяца убийства директоров крупных приокских предприятий вызвали протест в среде директорского корпуса Приокска и области. Сегодня инициативной группой из числа директоров приокских предприятий опубликовано обращение к руководителям области, города, руководителям правоохранительных структур, в котором говорится о недопустимом попустительстве властей и бездействии правоохранительных органов. В обращении также говорится, что директорский корпус остановит свои предприятия и выведет людей на улицы, если в областном центре не будет пресечен криминальный беспредел.
Сегодня же на брифинге в УВД Приокской области, состоявшемся по случаю опубликованного обращения директорского корпуса, начальником УВД Приокской области генерал-майором милиции Палкиным подобное обращение названо провокацией и призывом к массовым беспорядкам в городе. По мнению начальника УВД, криминальные проявления последних месяцев в Приокске не выходят за рамки общего состояния преступности по стране в целом, поэтому столь неадекватная реакция отдельных руководителей вызывает у руководства УВД некоторое недоумение. Генерал также пообещал привлечь к уголовной ответственности лиц, подписавших данное обращение, за подстрекательство к насильственным действиям в отношении органов государственной власти и покушение на создание массовых беспорядков.
К сожалению, связаться с генералом Палкиным или его пресс-службой, чтобы получить более подробные разъяснения о позиции УВД Приокской области в отношении заявления представителей директорского корпуса, нам не удалось. Пресс-служба хранит молчание.
Мы не даем никаких комментариев по поводу обращения директоров и реакции на него руководителя правоохранительной структуры. Наша телекомпания видит свой долг в доведении до населения Приокска и Приокской области объективной информации. Право делать выводы остается за вами, уважаемые телезрители».
Далее диктор перешел к прогнозу погоды…
Николай подвинул к себе кухонный табурет и сел. В руках он так и держал нож и неочищенный клубень.
– Па, а что это было? Почему они стреляют на улицах?
Николай рассеянно посмотрел на сына и сказал:
– Почему? По тому же самому, сын, что нам пятый месяц задерживают зарплату.
– Ну, почему – потому самому? Почему стреляют?
– Потому, сын, что в стране нет власти.
Глава первая
Преодоление надежды
К лету девяносто второго года, молодому инженеру Николаю Степановичу Таврогину, работавшему на заводе, со странным для предприятия оборонного комплекса названием – «Гелиос», стало ясно, что так, как живет он, жить дальше нельзя. Цены, отпущенные на свободу правительством Силаева, росли не по дням, а по часам, зарплата, которая и так не поспевала за ценами, стала выдаваться на заводе с задержками. Шоковая терапия, примененная молодыми российскими министрами, вчерашними завлабами, к командной экономике великой страны, для подавляющего большинства населения обернулась настоящей бедой. Николай относился к этому большинству… Жить на зарплату, получаемую на заводе, стало невозможно. Попрошайки зарабатывали больше его – инженера оборонного завода. Многие его коллеги, даже не самые инициативные, увольнялись с завода и начинали торговать всем, что можно было достать по дешевке. Причем никто из них об этом не жалел. Самые удачливые уже через полгода обзаводились собственными автомобилями, снимали офисы, открывали фирмы, нанимали работников. Но и те, чьи доходы росли не столь стремительно, тоже не бедствовали. Встречаясь с ними, Николай видел, что эти, еще недавно совсем нищие, как и он, инженеры полны оптимизма, у них горят глаза, они хотят жить, а оптимизм их вовсе не напускной, не придуманный или демонстрируемый для него. Они действительно были уверены в том, что если будут работать, крутиться, обзаводиться связями, аккуратно и умело рисковать заработанными деньгами, то дела у них будут идти хорошо. Их уверенность была искренней, и, глядя на них, он тоже надеялся, что сможет когда-нибудь обзавестись собственным делом. Но надежда, как говорил один из его приятелей, есть форма пассивного отношения к действительности, а вовсе не жизненный компас, как еще не так давно пели в СССР. В Союзе, говорил его приятель, все на что-то надеялись, прежде всего, конечно, на государство рабочих и крестьян, а в пореформенной России надеяться не на кого, кроме как на себя самого. Никто не придет тебе на помощь, никто не укажет дорогу на остров Монте-Кристо, и потому, пронадеявшись, можешь всю оставшуюся жизнь прожить в нищете. В душе Николай соглашался со своим приятелем. Однако менять свою жизнь не торопился. Он ждал, он надеялся, что государство вот-вот начнет заботиться о своих гражданах, и будет делать это хотя бы чуть-чуть лучше, чем сейчас. Надо только подождать…
Поступить по-другому он не мог, потому что он – частица великого народа, в котором надежда на государство, равно как и безбожие, было, да и по сей день остается, почти ненарушенным пластом национального сознания.
Может быть, по этому Николай не вникал глубоко в то, почему он не может решиться на самостоятельную работу, на какой-нибудь «бизнес». Но сам он, свою нерешительность объяснял легко: он просто боится, что вообще останется без каких-либо средств к существованию, если уйдет с работы и будет пытаться зарабатывать посредничая, покупая и продавая, как это делают все «коммерсанты».
В этом он был прав. Там, где ты сам себе хозяин, там – свобода, но там же, рядом со свободой, и страх, потому, что, решив стать предпринимателем и самостоятельно зарабатывать, ты лишаешься костыля под названием «надежда на государство»; ты отбрасываешь его и идешь, сознавая, что можешь упасть, если вдруг окажешься слаб для избранного пути, а можешь упасть неожиданно, споткнувшись о чью-то заботливо подставленную ногу. А уж если пошатнется уверенность в том, что, упав однажды, ты все-таки сумеешь подняться и пойти дальше, то обретенная свобода станет невыносимой, и ты будешь готов продать свой свободный труд любому работодателю, лишь бы получать средства на жизнь из его рук и, главное, не думать о том, откуда берутся деньги.
Что тут скажешь? Падать больно, обидно, страшно. Поэтому лучше ждать, жить надеждой и не думать о том, что надежда на государство – это не что иное, как замаскированная форма иждивенчества. Быть иждивенцем стыдно, но страх стать свободным всегда был для русского человека сильнее любого стыда… Надежда на государство – это, для русского человека, не только надежда лучшую жизнь как на подарок, но еще и психологический тормоз, который обязательно сработает, если нужно принять самостоятельное решение, определяющее судьбу. И Николай не был исключением: видя, что жизнь его становится все хуже и хуже, он все равно оставался в числе надеющихся. Он не мог перебороть себя и уйти с завода. Принять решение о начале своего бизнеса ему помог случай.
Однажды Николаю неожиданно позвонил его сокурсник, работавший начальником отдела на воронежском телевизионном заводе и имевший свою фирму, поставлявшую родному заводу комплектующие по несколько завышенным ценам. Когда сокурсник предложил Николаю подумать над тем, чтобы он купил на родном «Гелиосе» детали и продал ему по сходной цене, Николай удивился. Но воронежский бизнесмен объяснил, что ему самому это сделать затруднительно, а Николаю – проще, легче и быстрее. Он рассказал, что уже не раз обращался к руководству «Гелиоса», но эти «старые дятлы» назвали его «лавошником» и отказали, сказав, что такие, как он, готовы продать американцам всё, лишь бы разбогатеть. Они не объяснили, причем тут американцы, но продать детали ему наотрез отказались. И еще сокурсник пояснил, что Николаю, как человеку, до сих пор работающему на заводе, и как инженеру, которого руководство ценит, договориться проще, потому что такой человек, как он, уж точно не будет продавать в Америку никому не нужные там детали. А если у него есть еще и выход на высшее руководство завода, то тогда вообще совершить сделку не составит никакого труда. Надо просто руководству откатить несколько «лимонов». От него, сказал сокурсник, руководство «Гелиоса» деньги взять отказалось, что показалось ему вообще странным «до нельзя»! Проще говоря, сокурсник в обоснование своего предложения привел доводы, которые показались бедствовавшему Николаю на удивление простыми и убедительными. Выход на руководство у Николая был.
И Николай решился. Через несколько дней он зарегистрировал свою первую фирму. Получил от своего сокурсника из Воронежа деньги. Много денег. Через заместителя генерального директора, с которым у него были хорошие отношения, он заключил с родным «Гелиосом» договор на поставку деталей, и по согласованной заранее цене продал детали в Воронеж. Полученная выручка показалась ему, еще недавно считавшему тысячи до получки, просто огромной. Заместитель за помощь получил пятьсот тысяч рублей и через несколько дней ездил на новенькой «шестерке». Несколько следующих сделок с родным заводом и воронежским предпринимателем принесли Николаю более двух миллионов рублей. Всего он на этих сделках заработал около шести миллионов. Летом девяносто второго года для начинающего предпринимателя, еще два месяца назад не имевшего ничего кроме задержанной зарплаты, эта сумма была огромной. Образовавшийся капитал можно было пустить на личное потребление либо заставить работать и приносить новые деньги. Николай выбрал второе и с завода уволился. Быстро снял маленький офис и стал посредничать. Его знакомые после появления у него своего офиса признали в нем коммерсанта и стали приходить с предложениями в надежде подзаработать. Некоторые предложения он принимал и честно расплачивался.
В начале июля девяносто второго года, знакомый ему снабженец, проныра и весельчак, уезжая в командировку в Поволжье, пришел к Николаю и спросил: «Если привезу тебе договор с Горьковским автозаводом, сколько заплатишь? Десять процентов от прибыли дашь?» Николай ответил, что да, даст и еще премию выпишет, прямо сейчас, за самонадеянное вранье, потому что заключить договор с автозаводом невозможно. Снабженец, здоровенный мужик с простым русским лицом и весьма странным, но красноречивым сочетанием имени, отчества и фамилии, – Борис Карлович Пантюхин, – в ответ сказал, чтобы Николай не забыл уговора насчет премии, когда получит договор на новенькие «Волги». С тем и уехал. Николай об этом разговоре забыл. Но примерно через две недели к нему в кабинет постучался Борис Карлович и еще с порога, уверенно протянув руку для приветствия и при этом лукаво улыбаясь, спросил: «Ну что, деньги мне на премию у тебя есть?», – Николай с трудом, но все-таки вспомнил, о какой премии ведет речь Борис Карлович. «Не сочиняй, – пожимая снабженцу руку, с недоверчивой улыбкой ответил Николай. – Не верю». Тот, обиженно сопя, молча достал из портфеля, видавшего виды и дальние края, два экземпляра договора с фиолетовой печатью Горьковского автозавода и демонстративно положил на стол перед Николаем. «Верю – не верю, тоже мне, Станиславский, нашелся», – усмехаясь, проворчал снабженец и, продолжая с добродушной улыбкой глядеть на Николая, так и не сумевшего скрыть растерянность, спросил: «Так это, слышь, касса-то у тебя тут где? А то я, это, в дороге-то, поиздержался, понимаешь. Премия нужна. Ну что ты на меня смотришь, Степаныч? Премию выписывай!»
…Премию он получил и свои десять процентов тоже, но лишь после того, как Николай, набрав под этот договор предоплату и взяв недостающие деньги в кредит, получил и продал двадцать новеньких автомобилей «Волга».
… После удачной продажи той партии автомобилей дела у него резко пошли в гору. Он занялся торговлей продуктами питания. Торговал оптом с арендованных складов и с лотков – в розницу. Купил маленький офис. Часть заработанных денег переводил в валюту, большую часть пускал в оборот. Всего с начала своей самостоятельной работы сумел заработать около двухсот тысяч долларов, половина из которых была у него в обороте. Все складывалось как нельзя лучше…
Глава вторая
Бандиты
Они появились в его офисе в конце осени девяносто третьего года. Их было трое. Коротко стриженные, с бычьими загривками, в коротких кожаных куртках, спортивных штанах с разноцветными полосами. Приехали на «девятке» модного, темно-серого цвета.
Офис его фирмы состоял из двух комнат: одна – большая, общая, была предназначена для работников, вторая, значительно меньшая, служила кабинетом ему. В общей комнате, рядом с дверью в его кабинет, стоял стол секретаря.
В офисе у него работали в три молодые женщины, и два парня, а его секретарем была совсем молоденькая девушка Катя.
Они вошли по-хозяйски уверенно, словно к себе домой. Как потом сказала Катя, было сразу понятно, кто к ним пришел. Манера держаться, одежда, короткая стрижки, бычьи шеи, золотые цепи – все это говорило о том, что это они. Поздоровавшись, самый здоровенный из них спросил, где кабинет директора. Испуганная Катя показала.
Два бандита прошли в кабинет к Николаю, а третий, с тяжелым взглядом дебила, не обращая ни на кого внимания, взял первый попавшийся стул, поставил его с другой стороны от двери в кабинет, напротив Катиного стола, и сел. Закинув ногу на ногу, со скучающим видом, он огляделся, скользнул взглядом по людям и принялся смотреть в окно, за которым стоял ранний ноябрьский вечер. Потом, заметив, что люди в офисе отложили свои дела и – кто явно, кто украдкой – рассматривают его, он обвел присутствующих взглядом, от которого, как рассказывала Катя, сразу захотелось залезть под стол, и сказал: «Чо уставились? Человека не видели? Работайте».
Все сразу сделали вид, что работают.
Увидев в кабинете двух крепких парней в кожаных куртках и спортивных штанах, Николай понял, что это пришли они, потому что от вошедших, от их внешнего вида, исходили невидимые волны опасности. Странно, но он не почувствовал испуга, лишь слегка, как всегда в минуту опасности, побледнел и насторожился. Он уже давно был готов к разговору с ними.
– Вы директор? – спросил здоровяк, который вошел в кабинет первым. Это был молодой человек лет тридцати, с темно-русыми, коротко стрижеными волосами, широкоплечий, высокий, с могучими богатырскими руками. Голубые глаза смотрели пронизывающе, а легкий прищур придавал им сходство с лезвиями устремленных в пространство хорошо оточенных клинков. Говорил он густым бархатным басом.
Второй молодой человек был ростом пониже, но тоже крепкого телосложения и с такой же короткой стрижкой. Смотрел пристально, напряженно, с таким же прищуром, как и первый. Николаю показалось, что этот парень, в отличие от первого, нервничает.
– Ну, я, – спокойно ответил Николай, но почувствовал, что кровь еще сильнее отливает от лица.
Бандит придвинул стул и устроился прямо напротив Николая. Второй сел сбоку и чуть позади своего напарника.
– Не нукай – с тобой люди побазарить пришли, а не лохи, а ты «нукать». Это неуважение.
– Да я ничего не имел в виду. Просто ответил.
– Ладно, разберемся. Давай знакомиться: я – Володя, а ты – Таврогин, Николай Степанович. Так?
– Так, – подтвердил Николай.
– Вот именно, что так. А мы бандиты. Из мамонтовской бригады.
Здоровяк сообщил это Николаю спокойно и буднично, словно бы он и его приятель были вовсе не бандиты, а воспитатели из детского сада. Николай внешне никак не отреагировал на это сообщение, хотя прекрасно знал, кто такой Мамонт и что его бригада – самая многочисленная и дерзкая банда в Приокске и, по слухам, на ее счету убийства нескольких директоров предприятий и фирм. Николай молчал – пусть «гости» говорят, зачем пожаловали.
Здоровяк, очевидно, решил, что директор от испуга потерял дар речи, и сказал:
– Не бойся, директор. Мы добрые. Мы пришли просто побазарить с тобой. Говорить-то можешь? Или язык отнялся от страха? А?
– Да как-то не отнялся, – спокойно, даже со скрытым вызовом, ответил Николай.
Здоровяк внимательно посмотрел на Николая.
– Это хорошо, что не отнялся, – сказал здоровяк. – Смелый, что ли? Ладно, смелый директор, слушай меня внимательно и не перебивай. Ты уж извини, но я сразу начну с твоих проблем. Ладно?
Николай пожал плечами. Про себя, в душе, он усмехнулся: «Хорошее начало. А я и не знал, что у меня проблемы. Занятно».
Выдержав паузу и внимательно глядя Николаю в глаза, бандит Володя заговорил.
– Ну что сказать тебе, смелый директор, – произнес бандит, по-прежнему пристально глядя на Николая. – Работаешь ты уже почти год и никому не платишь за охрану. Крутой, что ли? Нет, ты так… лох. Но не платишь. Неправильно это. А? Чего молчишь? Бабки у тебя есть, доходы твои растут, мы проверяли. Делиться надо, а ты не делишься. Так можно и на штраф нарваться. Но тебя простили. Короче: работать ты умеешь, поэтому тебе и твоему бизнесу охрана нужна. Иначе могут быть неприятности и большие проблемы – со здоровьем, с бизнесом, с семьей. Все это, – бандит обвел кабинет руками и быстро окинул взглядом, – все это – пока твое, но уже почти наше. А если будешь плохо себя вести, то все это станет нашим еще раньше, чем мы захотим. Что, не знал? И не подозревал? Наивный ты. В наше время это качество не приветствуется. Но теперь, надеюсь, ты все понимаешь. Понимаешь, спрашиваю? Что, молчишь? Под дурака косишь?
– Я слушаю, – спокойно ответил Николай и подумал, что может быть ему надо изобразить испуг? Но потом решил, что лучше изображать полное понимание, вовремя поддакивать и кивать головой.
– Ты чего – глухой? Я не спрашивал тебя, слушаешь ты или нет. Я спрашиваю: ты понимаешь?
– Конечно, понимаю, – ответил Николай.
– Вот и славно, – как-то неожиданно по-доброму сказал бандит. – А то ты, как будто, под дебила хотел закосить. А мы не любим таких. Ну, теперь я вижу, что ты, вроде, нормальный.
Николай понимал, что его унижают и провоцируют. От своих коллег-предпринимателей он неоднократно слышал, что бандиты специально выводят человека из равновесия, спровоцируют на конфликт или на отказ от «охраны», чтобы потом, когда человек откажется платить и укажет им на дверь или скажет, что пойдет в милицию, назначить ему повышенную плату за неповиновение и неуважение «пацанов». Теперь он на себе испытывал, как они это делают. Конечно, они могли назначить любую ставку лишь по той причине, что он – «лох», «лошара», а они – «пацаны» из мамонтовской бригады. Но то ли у них забава была такая – унижать коммерсанта, то ли им действительно нужна была причина, чтобы назначить повышенную ставку, а может быть, они делали это еще по какой-то причине, – кто ж знает? – но начали они диалог с ним именно так.
Разговор в подобной форме мог легко мог вызвать протест даже у выдержанного человека. Но поскольку Николай знал, что они могут так разговаривать и, главное, наверняка знал одну из причин, почему они это делают, то он с усмешкой в душе выслушивал издевательские вопросы здоровенного бандита. Николай старался смотреть на него спокойно, без вызова, без ненависти. Однако про себя он тогда неожиданно решил, что если сейчас этот издевающийся над ним бандит ударит его, то жить этот скот, будет столько, сколько захочет он – Николай. Именно он, Николай, станет для него той высшей силой, которая определит срок пребывания этого животного на земле. Очевидно, решимость Николая как-то отразилась на его лице, потому что бандит неожиданно, прервав свою речь, спросил:
– А чего это ты щуришься-то? Не доволен, что ль, чем?
«Нет, все-таки надо изобразить испуг, – совершенно спокойно подумал Николай. – А то вкрутят такую ставку, что не дай Бог».
– Да нет, я слушаю. Я ничего вообще, я… вот, ничего, нет, – слегка заикаясь, сказал Николай.
