Т-34 и другие рассказы о войне

«Я все знаю про ППЖ в ваших частях, прости. Понимаю теперь, почему долго не писал, но все же не хочу ставить тебя в трудное положение, добиваясь никому не нужных извинений. Я не такая глупая, как тебе кажется, и поэтому отпускаю тебя. Отныне я с другим, жду от него ребенка, потому не ищи меня и не пиши мне больше. Надеюсь, жизнь все расставит по своим местам»…

Грустил ли он, переживал ли после такого? Вряд ли – некогда было. Отдыхать удавалось редко, почти все время шли ожесточенные бои за прибалтийские города, которые больше напоминали вермахтовские укрепления. Только в эти минуты все больше хотелось ему умереть от шальной пули или случайного взрыва. Все меньше хотелось возвращаться домой и почти не было радости от удачно проведенных сражений. Никто из сослуживцев, сколь ни пытался, не мог добиться от скрытного Юрки признаний о причинах его уже видимого волнения. И никто, как ни старался, не мог увидеть слезы, которыми обливалась его, мальчишеская, в сущности, душа под грохот артиллерийских снарядов.

Лето 1982 года, Москва

На второй день после посещения «Елисеевского» председатель КГБ товарищ Андропов, впечатленный увиденным и услышанным, вызвал к себе начальника московского управления КГБ Виктора Алидина.

– Что вы понимаете под государственной безопасностью, Виктор Иванович? – с порога претенциозно начал Андропов. Начальник управления едва только раскрыл рот, как хозяин кабинета оборвал его: – Это не только борьба со шпионами, контрразведывательная деятельность и проведение спецопераций, но еще и безопасность экономическая. Если внутри страны процветает коррупция, экономический произвол и хаос в области снабжения, то нельзя сказать, чтобы безопасность ее не находится под угрозой.

– Далеко хватили, Юрий Владимирович. С коррупцией у нас проблемы чуть ли не на самом верху, сами понимаете, – генерал Алидин был человеком прямолинейным, и очевидных вещей предпочитал не таить даже от высокого начальства. – Сколько мы с вами вместе бьемся вокруг Чурбанова, Гришина и Щелокова – а воз и ныне там…

Юрий Соколов и его гастроном

– Именно поэтому я вас и вызвал. Почему у нас до сих пор ничего не получалось в заданном направлении? Потому что очень резко замахивались. А надо все делать постепенно, поэтапно.

– Ну как же тут сделаешь поэтапно, когда рыба, как вы сами говорили, гниет с головы?

– Верно. Но иногда бывает так, что источник гниения не в голове, а в других, менее значимых органах, более доступных для хирургического вмешательства.

– Загадками какими-то говорите…

– Никаких загадок. Ты что-нибудь про «Елисеевский» гастроном знаешь?

– Ну как не знать? – развел руками Алидин. – Я все-таки начальник московского управления, и гастроном этот находится в зоне моей юрисдикции.

– И что можешь сказать?

– А что тут скажешь? Прекрасный магазин, всегда полки ломятся от товара, чего не скажешь о других…

– Вот, – всплеснул руками Андропов. – Я тоже давеча туда зашел и ахнул – кругом шаром кати, а тут такое изобилие, не хуже, чем в капстранах! Спрашивается, откуда такое? Ну ты конечно ничего не знаешь и даже предположить не можешь, поскольку, как и все, видишь только внешний фасад. Я же в самую суть всегда гляжу. И увидел, что подозрительно это все. Правда, и причина сразу же нашлась. Как оказалось, там отовариваются все те же Гришин, Щелоков, Чурбанов, Косыгин и прочие, до которых у нас с тобой давно руки не доходят. И получается, что не может гастроном не блистать таким изобилием ради столь дорогих гостей. А откуда изобилие берется? От взяток. Значит, обдирая наших граждан за заморские деликатесы, львиную долю отправляет начальник гастронома в качестве взяток наверх, тем самым, которые отовариваются. Никто не хочет рубить сук, на котором сидит – и потому получают они от него то деньгами, то продуктами только за то, чтобы не прекращался этот поток высочайшего уровня обеспечения в его, отдельно взятом, магазине. Понимаешь, на какой уровень можно выйти, если прихватить за задницу этого торгаша? Сразу все проблемы решим – ты новое назначение получишь, а я оставлю за плечами коррупцию в высших эшелонах власти в стране. И тогда благодарный народ наши с тобой имена в историю золотыми буквами впишет. Понимаешь?

– Так точно.

– А тогда вопрос – что ты знаешь про этого самого Соколова?

– Да вроде человек положительный. Герой, войну прошел, лауреат премий и орденов, отличник торговли…

– И это мне говорит начальник управления КГБ! – всплеснул руками Андропов. – Да грош тебе цена, если ты только такой информацией обладаешь! Ты, начальник управления, как мог не заметить назначения на столь ответственный пост столь непроверенного и опасного для общества человека?! Этот твой Соколов, он ведь был судим. И мало того – по экономической статье. А это значит, что доверять ему высокую должность в снабжении уже было небезопасно. Да и моральный облик его оставляет желать лучшего. Я кое-что такое про него знаю, что в характеристиках не пишется. Он же с Ярославля? И я оттуда же.

– А что знаете, Юрий Владимирович?

– Это неважно. Важно, что ты дальше своего носа не глядишь. Проморгал?! Прошляпил, товарищ генерал?!

Алидин виновато опустил глаза.

– Ну не строй из себя девицу-то. Исправляй недочеты, выявляй системные ошибки и наверстывай упущенное. Понял?

– Так точно, Юрий Владимирович. Гастроном и всех его клиентов начнем разрабатывать с завтрашнего дня.

– Правильно. Только тихо. Если они узнают о наших с тобой планах раньше времени, не сносить нам головы. А главное – про директора не забывай.

– А что с ним? Получит за взятки свои 15 лет и…

– Нет! Неверно! Стратегически неверно! Здесь нужна публичная порка, чтоб другим неповадно было! Только расстрел!

– Но ведь за взятки по закону максимум 15 лет…

– Это уже твои проблемы. Найдешь судью, которого Комитет может прихватить за то же самое место, и прикажешь ему. Если сам не хочет к стенке встать, поставит за себя Соколова. Святых нету.

…Гастроном «Елисеевский» или, как он теперь назывался, «Гастроном №1» всегда был не только торговой, но и эстетической гордостью Москвы. Уникальная старинная архитектура начала XIX века; красивые витрины снаружи и не менее красивые витражи на внутренний двор, который, к слову сказать, тоже эффектно выстроен в виде катакомб, выполняющих функцию хранилища продуктов и складов; внутреннее убранство с колоннами, высокими потолками, холодным и темным винным залом и портретом основателя магазина – купца Елисеева – все это придавало месту особую магию, магнетизм, особую притягательность. В эпоху «застоя» и повсеместного отсутствия даже самых элементарных товаров народного потребления здешнее изобилие осетровых рыб, копченого мяса, икры, да и менее изысканных продуктов, казалось, не могло иметь места нигде, кроме как здесь – в этом здании, больше напоминающем какой-нибудь шикарный ресторан на далеком Монмартре. И даже когда путь покупателей лежал в подвал, где располагался стол заказов, все равно это было очень красиво и в какой-то мере романтично – подвал здесь тоже был еще николаевских времен, а потому спускаться в него было все одно что посещать какую-нибудь древнюю пещеру.

Многие не понимали и искренне завидовали директору гастронома, отличнику народной торговли Юрию Константиновичу Соколову, который всегда умудрялся достать заморские и отечественные деликатесы в таком количестве и накормить ими как простых людей, так и кремлевских сановников – как у него это получалось? В то время, когда похожие, если не по архитектуре, то по статусу магазины прозябали и звенели гулким эхом с пустых полок в сторону сквозящего следами последнего покупателя выхода, магазин Соколова процветал, как верно подметил председатель КГБ, как в капстране – всемогущий Андропов знал, о чем говорил. Секрет у Соколова действительно имелся в загашнике – неучтенные доходы он тратил на взятки. Не стоит пугаться столь громких слов – надо для начала понять, на что и кому она предназначалась.

А еще раньше – понять, из чего складывались неучтенные доходы. Лет 20 назад магазин попал под программу модернизации торговли. Тогда всем крупным гастрономам и универмагам выделили деньги на покупку нового торгового оборудования. Все это происходило на ниве хрущевской «оттепели», когда с высоких трибун кричали о послаблениях в жизни народной и о том, что все в стране должно быть для человека. Многие директора торговых управлений и магазинов тогда просто рассовали полученные на модернизацию из Госплана деньги по карманам и забыли про высокие лозунги, так же громко звучавшие в те времена, как быстро и сменявшиеся другими, еще более высокими и уходившими в небытие. Соколов поступил иначе – он на выделенные деньги закупил партию новых финских холодильников, которые почти исключали порчу и утрату товаров ввиду потери товарных свойств. В то же время, по всей Москве управлением торговли (торгом) для всех магазинов была установлена норма естественной убыли товаров к списанию в размере 20% от общего товарооборота магазина. Ну у других магазинов – понятно – чего только с товаром, особенно скоропортящимся не происходило. А у Соколова с его финским оборудованием убыль эта почти сравнялась с нулем. Норма убыли осталась. Тогда он решил ее списывать, а сэкономленные деньги… нет, не воровать, как остальные его коллеги в большинстве своем и по всему Союзу, а тратить на взятки начальству всех мастей… но не ради своего блага, а ради блага магазина и отоваривавшихся в нем граждан.

И в этом и был его секрет. Секрет, который не один десяток лет собирал внутри «Елисея» как небожителей, так и простых москвичей. И благодаря которому Соколов понимал, что проживает жизнь не зря.

В один из дней на пороге магазина появился его старый приятель, сын министра внутренних дел СССР Щелокова, Игорь.

– Я к тебе по делу…

– Заказ получил?

– Да, спасибо, но не по этому.

– А по какому? – напрягся Соколов. Он как будто предчувствовал нечто нехорошее, что должно было произойти.

– Отец послал передать – тобой и твоим магазином заинтересовалось московское управление КГБ. Причем не само по себе, а с подачи Андропова.

Соколов побелел:

– Вот те раз. А ему-то что надо?

– Уж не знаю, но говорят – взъелся он лично на тебя и очень основательно.

– Может, можно как-то по линии МВД..?

– Даже не заикайся об этом. Он сейчас набирает силу. Ильичу-то все хуже и хуже, он сдает позиции с каждым днем. А кому сдает? Ему и сдает. Под отца уже копают будь здоров – не приведи Бог, что с Леонидом Ильичом случится, не сносить и нам головы.

– А что посоветуешь делать?

– Попробуй поговорить с Гришиным. На худой конец – дуй в торг, к Трегубову. Напишешь по собственному, может, все и обойдется…

Соколов отлично понимал, о чьем властном гневе говорит Игорь. Этот отвратительный во всех смыслах человек уже не раз появлялся на его жизненном пути и всегда все портил, превращал в прах, в пыль, в руины. А он потом снова и снова все восстанавливал. Восстанавливал и строил, как построил – если не в буквальном, то в переносном смысле – за последние 20 лет этот магазин, так поражающий своим великолепием и изобилием товаров, который теперь ему, судя по всему, предстояло навсегда оставить…

Ведь тогда, более 20 лет назад, когда он пришел сюда работать простым грузчиком, не было тут ничего, как и в других торговых точках страны. Товаров было мало и стоили они крайне дорого. И тогда у простого грузчика одна за другой стали появляться идеи того, как можно улучшить быт и этого прекрасного, с вековой историей, гастронома и советских людей, которые отовариваются тут каждый день…

Да, герой войны пришел сюда грузчиком. Конечно, быстро вырос до директора, но начинал с самой маленькой должности в советской торговой иерархии. Почему так случилось? Виноват фатум. Тогда еще Андропов работал в аппарате ЦК и не имел таких полномочий, какие имеет теперь, так что эту неприятность, пожалуй, на его счет списать нельзя.

Тогда, сразу после войны, он работал таксистом в столичном таксопарке. Как-то вечером подсел к нему пассажир – помнится, проехать ему надо было два квартала, спешил очень к девушке на свидание. Копеечный счетчик, который тот мог намотать, не сулил таксисту никакой прибыли, но пассажир был навязчив – все же сунул тому в ладонь пятерку, не взяв сдачи. А счетчик просил не включать… Ну, что ж, подумал тогда Соколов, счастливый русский человек, в характере которого сорить деньгами под настроение, имеет право подарить таксисту вдали от посторонних глаз пять рублей на чай. Ан, не тут-то было. Когда приехали, к машине подошли еще двое в штатском – все, включая пассажира, оказались сотрудниками ОБХСС Нагатинского РОВД. Ну разве мог простой таксист, да еще и герой войны, ожидать такого подвоха в обстановке послевоенных лишений, когда люди старались помогать друг другу, а тем паче тем, кто имел на груди пару орденов или медалей?! А между тем, в этой стране во все времена homo homini lupus est. Провоз без счетчика считался хищением соцсобственности в не крупном размере, и потому тогда за эту глупейшую оплошность получил Соколов всего три года исправительно-трудовых лагерей…

Да, это случилось без участия Андропова. Однако, при его участии произошли за время отсидки определенные события в жизни Соколова, которые навсегда оставили след в его душе и его памяти.

В один из дней, после начала срока Соколова, узнав о случившемся с ним, Андропов, работавший тогда в ЦК, явился на квартиру к Ольге.

– Ты зачем пришел?

– Как ребенок? Растет? – робко бросая взгляд на детскую кроватку в углу комнаты, дежурно спросил гость.

– Твой ребенок, между прочим. Хоть бы об имени справился.

– К чему забивать голову? У меня сейчас и так проблем полно. Я пришел спросить, не надо ли чего. Слышал, что случилось с твоим мужем и решил вот зайти…

– А раньше ноги не несли? – Ольга пребывала в расстроенных чувствах после всего случившегося, и, хотя вины Андропова в аресте Юрки не было, не могла разговаривать с ним спокойно.

– Ну брось. Я ведь как человек пришел… Что ж, раз проблем нет, тогда просьба будет к тебе. Надо тебе уехать.

– Как? Куда?

– Назад в Ярославль.

– А Юра?

– Ему еще сидеть и сидеть, а здесь дело серьезное. Меня в МИД переводят, и твое пребывание в Москве портит мою репутацию. Про тебя… про нас с тобой уже узнали в ЦК, дурные разговоры пошли. Мол, имеет внебрачного ребенка, не помогает, алиментов не платит…

– Мне не нужны твои алименты…

– Да я понимаю, а товарищам по ЦК партии всего не объяснишь. И поэтому прошу – уезжай ты от греха подальше. Я вот тебе денег принес. Тут 500 рублей, – он положил на стол сверток. – Хватит и на билет, и на прожить первое время. А меня ты не обливай грязью, уезжай. А то знаешь…

Женщину в такой ситуации можно понять – от природы она слаба, и свалившееся на нее несчастье только подточило ее изнутри. А все же прав был классик. «Единожды солгав…»

Она уехала, забрала ребенка и не сообщила Юрке адреса. Потом вышла замуж и вообще исчезла из его поля зрения. И все же он не озлобился. Не стал черствым, не затаил в душе ненависть к людям – она бы помешала ему с таким рвением работать на благо людей на должности сначала грузчика, а после и директора одного из крупнейших гастрономов столицы. А вот Андропова все эти годы точило зло. Он, правда, не ведал, где теперь его заклятый враг, как у него все сложилось, но присущая ему от природы злоба то и дело вспыхивала в его душе по отношению к коллегам, подчиненным, начальству. Вспыхивала и сжигала его частями изнутри. Видя такую звериную злобу к людям с его стороны, Брежнев в 1967 году и принял решение назначить его председателем КГБ СССР. Только не думал он, что 15 лет спустя, когда силы начнут его оставлять, и он предаст его все с той же волчьей жестокостью. Что явится к нему после посещения «Елисеевского» и заведет такой разговор.

– Леонид Ильич, не хотел беспокоить вас по этому вопросу, но, как видно, никто, кроме вас, решить не может.

– Что случилось, Юра?

– Я по поводу Галины Леонидовны.

Откровенно экстравагантные, вызывающие и эскападные выходки дочери давно уже терзали сердце Генсека. Между тем, в ближнем кругу существовало негласное правило – не сообщать ему ничего о ее похождениях, чтобы не свести его в могилу раньше времени и всем дружно не потерять места в Политбюро, а читай, на Олимпе. Андропов сегодня решил правило нарушить – во-первых, теперь он озадачился физическим уничтожением давнего соперника, который уже не представлял для него ни опасностей, ни сложностей, но память о котором не давала мстительному чекисту спать по ночам. Во-вторых, сейчас, когда его позиции в борьбе за власть заметно усилились, ему даже выгодно было скорее избавиться от Брежнева – время шло, а он ведь тоже не молодел день ото дня. А в-третьих, этот разговор и мог сам по себе настолько укрепить его власть и значимость, что вопрос о преемнике Генсека мог быть решен при жизни последнего в его, Андропова, пользу.

– Что она опять натворила?

– Да тут, наверное, это слово не применяется. Тут ситуация политическая возникла…

– ???

– Понимаете, она регулярно отоваривается в одном гастрономе, в «Елисеевском».

– А что с ним не так? Хороший магазин…

– Магазин-то хороший, да вот начальник его во взятках погряз. Раньше был судим за экономические преступления, а теперь и вовсе за счет взяток добивается продовольственного рая на полках своей вотчины. Раздает их едва ли не до самого верху, а взамен получает квоты на разный дефицит.

– А она тут причем? Она тоже, что ли, взятки берет?

– Ну что вы! Нет, она не берет, но в одном из приватных разговор этот самый господин Соколов обмолвился, чуя, что все может в один прекрасный день накрыться, что в случае чего будет просить у нее протекции, она вам на ушко шепнет пару слов, и пойдет Андропов восвояси, не солоно хлебавши.

Брежнев задумался, внимательно глядя на собеседника:

– Как же ты допустил назначения судимого человека на такую должность?

– Это еще до меня было. Правда, Алидин за этот недосмотр от меня уже получил на орехи.

– Вы его в разработку взяли?

– В том-то и дело, что взяли. Он, видимо, что-то чувствует, потому и высказывается про Галину Леонидовну в таком ключе.

– Если чувствует, сбежать может…

– Не беспокойтесь, Леонид Ильич, не дадим. Только сами понимаете, что будет, если эти его разговоры выйдут за пределы «Елисея» и покатятся по всей Москве. Какой удар по вашему престижу и престижу партии!

– Ты что же, думаешь, что я за такого негодяя вступаться стану?

– Я-то так не думаю, но вы же знаете, как в Москве этот вопрос поставлен. Слово – не воробей… Ляпнет один какой-нибудь дурак, а потом отмывайся. Народ у нас, к сожалению, такие вещи на раз-два расхватывает – «застой» кругом, полки магазинов пустые, люди злые. Пойдут языками чесать…

– Верно, нельзя такого допустить. А как же заставить его молчать? На всякий роток не накинешь платок…

– А как в прежние времена заставляли?

Брежнев побелел.

– Не хочешь же ты сказать…

– Именно это и хочу сказать.

– А за что?! Хищения собственности есть?

– Пока не нашли, но есть взятки.

– Так за взятки, насколько я помню, к стенке не ставят!

– Поставим. Найдем судью, у которого рыло в пуху, прижмем и поставим – это дело техники, как говорится, наши проблемы. От вас нужно только добро. Сами понимаете, дело будет резонансное, может и мировое сообщество вмешаться. Такие вопросы без вашего участия мы решать не имеем права.

– Хорошо. Хорошо, что помнишь, кто в доме хозяин.

– Как можно, Леонид Ильич? Ну так как же?

– Ну, если по-другому никак, то действуй, конечно, что ж поделаешь. Уходить тоже надо красиво, сохраняя лицо, а не как Сталин или Хрущев. И, если иначе сохранить облик невозможно, то что ж, пожертвуем одним человеком ради блага многих. Ты же понимаешь, что мой позор – это и ваш позор тоже?

– Конечно, Леонид Ильич, потому и пришел.

– И с кадрами работу усиль. Тщательнее проверяй. Чтоб не было потом такого…

Захлопнулась дверь приемной за Андроповым, а 9 месяцев спустя захлопнулась дверь камеры смертников московского СИЗО №5 «Водник», где оборвался жизненный путь простого советского человека, так и не ставшего комсомольцем, но ставшего настоящим героем – как на войне, так и в миру – Юрия Константиновича Соколова.

Зима 1984 года, Москва

И опять машина товарища Андропова остановилась у «Елисея». И опять заполонили едва ли не всю улицу его охранники, и опять принялись расталкивать основную массу покупательно-способного населения. Правда, сегодня путь его лежал не в главный зал, а в стол заказов, где его уже ожидал пакетик со «спецснабжением» от главного столичного гастронома. Однако, и тут ему пришлось столкнуться с толпой. Главный силовик страны поморщился – никак нельзя такому человеку в очереди стоять. Ведь недаром он днем и ночью, не жалея сил, только и трудится, что на благо советских граждан, спасая их то от западной, то от гитлеровской, то от коррупционной заразы. Только вот работа его «на первый взгляд как будто не видна» – иначе так рьяно посетители гастронома не боролись бы за свое место в очереди с его охранниками. Вгляделся Юрий Владимирович в толпу и увидел здесь много стариков в медалях и орденах – это были ветераны.

– Что такое? – спросил он у своего адъютанта Агеева.

– Ветераны, Юрий Владимирович. Они сегодня через стол заказы получают по карточкам.

Андропов понимающе склонил голову и хотел было вернуться в машину, чтобы подождать, но вдруг услышал истошный вопль одного из наиболее обвешанных железом стариков, который увидел лицо председателя Комитета и, несмотря на это, заслуг последнего не оценил, не желая уступать ему своего места.

– Ну и что, что Андропов?! А я ветеран! Я страну защищал, Победу делал, кровь проливал! Видали, какой иконостас? – горделиво потрясал орденами дед, а те отвечали в такт его речи мерным металлическим позвякиванием. – Даром, что ли, товарищ Жуков мне его лично на параде вешал? А вот и от Кагановича орден! И от товарища Сталина есть, только дома…

«Негоже этим кичиться, – подумал Андропов, слушая вопли ветерана. – Скромность украшает человека, а особенно такого заслуженного. Ведь не ради привилегий и орденов такие, как он, жизнь свою отдали. Не ради почета и славы пожертвовали самым дорогим, прошли горнило плена и концлагерей. За что? За тряпки да за еду из красивого магазина с витринами? Такая философия нас черт знает, куда заведет…»

Протиснувшись сквозь строй охранников, Андропов с доброжелательной улыбкой на лице – а как иначе говорить с ветераном? – подошел к митингующему.

– Что ж вы так кричите, товарищ?

Тот немного осел при виде самого Андропова, так близко подошедшего к нему и тем самым как бы обезоружившего:

– Да я, Юрий Владимирыч… я ничего, только вот… чтобы по совести все, по закону… Без очереди-то оно того…

– А я только за закон! Все по закону должно быть! Отступлений ни для кого, никаких. Какие могут быть послабления? А что завтра? Сегодня мне лишнюю краюху, завтра тебе лишние сто тысяч из Госплана на дачку да обстановку, а послезавтра всю страну до нитки обдерут.

– Верно… – фоном мямлил ветеран, а Андропов меж тем разошелся так, что не слышал уже никого и ничего.

– А то иные тоже привыкли – понавешают себе орденов, то ли заслуженных, то ли купленных, то ли ворованных, а потом поблажек требуют. В очереди пропусти, да банку икры уступи, да место дай поближе к сцене, да встань, если такой вот в трамвай вошел. А то и на шею сядут – украдут и плачут потом перед судьей: я, мол, Победу делал, так меня отпускай, ваша честь! А дудки! – председатель Комитета скрутил перед стариком две дули и сунул их ему под нос. – На-кося, выкуси! Закон для всех один! И в театре, и в трамвае, и в очереди всем стоять на общих основаниях, и сидеть ровно в той зоне и ровно столько лет, сколько кодекс тебе предначертал! Так будет всегда, коль Владимир Ильич такие основы общественной нравственности заложил и нам велел блюсти. И мы не позволим, чтобы всякие тут!.. Я вот и вовсе не служил, нигде не воевал, и что? А один – вот тут вот работал, – Андропов потряс рукой, протянутой в сторону главного входа в гастроном, – и тоже орденов имел не меньше твоего! Героем был! У Василевского служил! А проворовался – и шлепнули мы его. Подвели под закон – и шлепнули, зеленкой лоб намазали. И тебя шлепнем, если будешь вот так вот старостью да медалями спекулировать и порядки социалистические попирать! Понял?! А теперь пошел вон!

В сердцах Юрий Владимирович схватил оторопевшего деда за шкирку и вышвырнул из очереди. Под звуки гробового молчания без всякой очереди прошествовал он в стол заказов, чтобы отовариться.