Рю. Квайдан

скачать книгу бесплатно


– Спасибо тебе, – протягивая ему деньги, улыбнулась Йоко.

– И тебе. Я буду рад, если встречу тебя еще когда-нибудь…

Йоко улыбнулась ему и упорхнула.

У ворот дома Орихара прощался со своим посетителем – напомаженным мужчиной лет 35—40, не производившим приятного впечатления, хотя и прилично одетым.

– Это моя дочь, Йоко… – хотел было завязать разговор отец, да и посетитель, судя по его довольному лицу, был не против, но девушка лишь учтиво поклонилась и быстрыми, семенящими шагами поспешила в дом. Адвокат тем временем провожал своего доверителя: – Спасибо Вам, что пришли. Знакомство с Вами – честь для моей семьи.

– Ну что Вы! Я от лица всей своей семьи благодарю Вас за оказанную мне помощь…

– Что ж, увидимся завтра в суде.

Перед сном вся семья снова, по правилу, собиралась в тясицу, на ночную церемонию – Орихара свято чтил японские традиции, и пожалуй пуще этого любил чай, а потому все обитатели дома на холме обязаны были отдавать дань историческому прошлому страны восходящего солнца.

– Ты, кажется, беседовала с рикшей? Моя дочь – и рикша??? – спросил отец, когда они с Йоко шли вдоль тянивы.

– Папа! Ты полон предрассудков, это вчерашний день.

– Перестань, конечно же нет, – улыбнулся Сёку. – Но думаю, это была лишь непринужденная беседа?

Если бы только Сёку знал, что он сейчас произносит. Множество событий в жизни человека мелькают совершенно подчас незамеченными им и для него, но стоит кому-то из близкого окружения сказать что-то вроде «это ведь была только шутка?» или «в этом ведь не было ничего серьезного?», как в душе человека вспыхивает невиданный по силе пожар – и все только потому, что он начинает обращать внимание на случившееся, хотя при обычном раскладе не придал бы ему никакого значения.

– Не переживай, папа, – только и ответила Йоко. Кто может знать, где в ту минуту были ее мысли?..

За чаем разговор велся о новом госте, с которым Йоко встретилась лишь мимолетно, но которому Сёку уже отвел роль в ее жизни – правда, пока втайне от нее.

– Папа? – спросила Йоко, отхлебнув маленьким глотком из чашки ароматного чая. – Кто это был?

– А, ты о моем госте? Это господин Самура, мой подзащитный.

– Но ты говорил, что ведешь дело кого-то из клана якудза.

– Так оно и есть.

– И этот приличный с виду человек – бандит?

– Что за выражения, Йоко? Кто минуту назад читал мне лекцию о предрассудках? Он состоятельный человек, а у таких людей всегда случаются неприятности – завистники зачастую обвиняют их во всех смертных грехах, хотя к жизни их злословие не имеет никакого отношения!

– Прости папа, – вмешалась Юми, – но мне показалось, что… Он ведь настоящий разбойник, об этом и в газетах писали.

– Разбойники, да будет тебе известно, не имеют столь хороших манер и не одеваются так прилично! – нравоучительным тоном наставил отец. – А читать газетные пасквили вообще не рекомендую, тем более юным девицам.

– И что же он делал в нашем доме? – не унималась Йоко. Отец стал прятать глаза.

– Просто приходил разделить со мной риндзитяною. Это запрещено – провести вечер адвокату и его клиенту?

Женщины дома Орихара лукаво переглянулись.

– Вот! – ударил себя по колену, нарочито вскипев, Сёку. – Они снова чему-то улыбаются! Перестаньте нарушать ритуал! Продолжаем пить чай.

Вечером жара спала и в саду за домом снова стало слышно пение камышовки. Когда же совсем стемнело, дочери Орихары остались одни в комнате и принялись обсуждать события сегодняшнего дня.

– Ты, кажется, познакомилась с рикшей?

– А ты, кажется, никак не поймешь, что не надо совать свой нос во все дела, что тебя окружают? Лучше бы думала о школьной успеваемости.

– Я и так о ней думаю, могу я хотя бы в каникулы отдохнуть?

– Так у вас каникулы… не знала…

– Ну так что?

– Что?

– Он рикша? И он тебе нравится?

Йоко окинула сестру взглядом и поняла, что она не успокоится, пока не услышит утвердительного ответа.

– Да, но это ровным счетом ничего не означает. Мне еще и император наш нравится, и что с того?

– Перестань, я в другом смысле. Он нравится тебе как мужчина?

Слова сестры сыграли ту же роль бикфордова шнура, что и отцовский вопрос накануне в саду. Йоко подсознательно вернулась к вечернему разговору с Рю. Ей против ее воли вспомнились его черты лица, его смуглая кожа, жесткий взгляд карих глаз – такой взгляд носили самураи, в нем была одновременно сила, и защита; умение наводить страх и сводить с ума от влюбленности. Она вспомнила, как его сильные руки держали поводья тележки, как быстро он бежал и с какой неподдельной гордостью отвечал на ее колкости. Она улыбнулась.

– Вот уже и улыбаешься, – захихикала сестра.

– Кто улыбается?

– Что за глупости?

– Посмотри в зеркало.

Йоко подошла к трельяжу – и впрямь улыбка красовалась на ее юном девичьем лице.

– Ты знаешь… – задумчиво произнесла она, – что «Рю» означает дракон?

– Так значит, его зовут Рю?..

– Дракон… – Йоко словно не слышала вопроса сестры.

– Фу, – хмыкнула Юми, – драконы все страшные. Я в сказках читала.

– Нет. Он прекрасный дракон. Огнедышащий прекрасный дракон.

День выдался достаточно утомительный для дочери адвоката Орихары. Приняв ванну, она рассчитывала моментально уснуть, но ее надежды не оправдались – она ворочалась в постели почти до самого утра. Несколько раз вставала, чтобы попить воды, но ничего не помогало – сон не шел. Вместо сновидений в голове был только один образ…

А в это время Рю, высокий юноша в лохмотьях, шел мимо дома адвоката. В неурочный час – поздно ночью, когда на улице из прохожих оставались только пьяницы да дворовые собаки. Он остановился у ворот и посмотрел в окна – кругом было темно. Он стоял так долго, минут двадцать, пока наконец дремота не овладела им и не приказала возвращаться домой, далеко отсюда, на другой конец Токио.

***

После выхода из тюрьмы потомок славного рода Нагаёси не нашел своего места в жизни – так же, как не нашли его его предки, выброшенные пеной на берег Реставрации Мэйдзи. Он стал рикшей и принял это имя, хоть и означающее «Дракон», но далекое от того родового наречения, которое он должен был носить и которое принадлежало ему по праву рождения. С годами он все больше и больше укреплялся в мысли о том, что настоящее имя надо забыть, а временами ему казалось, что он и впрямь вычеркнул его навсегда из памяти.

В таких-то размышлениях Рю вернулся в Синдзюку. Грязный, проклятый, замусоренный Синдзюку, вырваться из которого было мечтой его жизни, но несбыточной – куда там бедному пареньку рваться в красивую и ухоженную Эдогаву, когда денег едва хватает на еду и лекарства для больной матери.

Вечерами рикши обыкновенно собирались здесь, чтобы поделить дневную прибыль. Правила ее дележа были несправедливы, но ничего нельзя было поделать – личный заработок не в полном объеме предназначался несчастному вознице. Из него надо было платить поборы квартальному, налог в городскую управу, ремонтировать повозку. Если кто-либо из возниц заболевал и не мог исполнять свои обязанности, ему назначалась выплата из того, что заработали его товарищи. Это было, конечно, справедливо, но поборы изрядно всех донимали.

– Сколько ты заработал? А ты? Давай, все сюда, в общий котел…

Рю достал из-за пазухи пять йен.

– И это все? – обернулся на него квартальный, который каждый вечер как часы являлся сюда за выручкой.

– Я поздно вышел на работу. Моя мать больна, и утром я должен был купить для нее молоко…

– Но ведь это только твоя забота? – квартальный наклонился над ним и осклабил желтые зубы. Его одутловатое от саке лицо нависло над юношей. Он улыбался неприятной, едкой улыбкой, которая помимо отталкивающего внешнего вида источала еще и неприятный запах изо рта.

– Да, но…

– Значит отдашь четыре йены!

– Но господин квартальный…

– Ничего не знаю. Работай лучше.

Рю попытался схватить монеты, но полицейский взмахнул бамбуковой палкой, которую вертел руках, и больно ударил юношу по пальцам – так, что с тыльной стороны ладони появилась кровавая бороздка. Парень сжал кулак и отдернул руку, прижав ее к груди. Квартальный сгреб с земли разбросанные монеты, запихнув их в карман грязных брюк. Товарищи Рю смотрели на него с презрением и бессильной злобой – а что тут можно было сделать?

Когда он ушел, они обступили храброго юношу, усевшись вокруг него.

– Ты правильно и мужественно поступил, – начал один из них. Но Рю оборвал его:

– Нет. Я поступил неблагоразумно. Мои предки всегда учили сдерживать свой гнев и свои эмоции. Они, как правило, до добра не доводят.

– Рю, – сказал его товарищ. – Расскажи же нам одну из своих историй о славных самураях, что рассказывал ты нам раньше…

Рю окинул взглядом несчастного парня. Он подумал, что товарищ его сидит в грязном Синдзюку и подумать не может о том, что когда-то было другое время и другая эпоха. И такая черная работа уж явно не досталась бы потомку дворянского рода, который сейчас вынужден сидеть промеж них. Да и их, возможно, вовсе и не было бы здесь – они отстаивали бы честь своих родов или защищали имя своего сюзерена в честном бою, и им дана была бы возможность пройти долженствующий воину путь, а не прозябать здесь без всякой надежды на лучшее.

– Извини, Хаято. Сегодня я не могу. Я спешу к матери.

Товарищи с пониманием отнеслись к парню. Они попрощались и разошлись кто куда.

Рю вошел в двери хижины – той самой, где 15 лет назад его отец покончил с собой. С тех пор они с матерью там и жили. Мать занималась своими тканями, а он устроился рикшей – где юноше из бедного квартала, с обочины жизни, было подумать о высшем образовании? Школу он окончил, благо, сейчас это было доступно всем, но о продолжении воспитания не могло быть и речи. Стоял вопрос о хлебе насущном – мать была уже немолода, выпавшие на ее долю тяготы преждевременно состарили ее, а жизнь в постоянной грязи и нищете добавила еще и болезней. Последнее время она практически не вылезала из недугов, и все свое время проводила если не у прядильного станка, то лежа в кровати. Рю все это не могло оставить равнодушным – и потому часто по ночам он, совсем еще юноша, плакал в подушку. Но понимал, что единственное, что он сейчас может сделать – это много работать, чтобы хоть как-то облегчить существование женщины, подарившей ему жизнь. И он старался. Старался изо всех сил. Сломя голову бежал каждый вечер домой, чтобы отдать матери кровью и потом заработанные гроши.

– Сынок, – всегда улыбалась она, видя его. В такие минуты ее безрадостное, да пожалуй уже и безжизненное лицо на мгновенье оживало, наполнялось светом, она улыбалась, и Рю становилось чуть теплее на душе. – Ты снова дома. Я приготовила тебе мисо с креветками… – Ежевечерний рацион растущего парня не отличался разнообразием, но он не был взыскательным гурманом. Что-то другое, исходящее изнутри заставляло его расти, придавало ему сил и энергии.

Что это? Ответ на этот вопрос он давал себе после скромного ужина, уединяясь в хижине покойного деда, которого никогда не видел в глаза, но о котором много слышал и, казалось, знал его чуть ли не лучше, чем самого себя – столько у них было общего. Так говорила мать. Так чувствовал и он. Чувствовал во многом потому, что стоило ему войти в маленький домик на заднем дворе, где за аккуратной ширмой лежали на высокой подставке мечи, оставленные предком – клинок, вакидзаси, катана, – как усталость снимало словно рукой. Стоило же притронуться к ним – как тело словно молнией, словно ударом тока пронзало насквозь. Но не боль он чувствовал даже тогда, когда дотрагивался до смертельного оружия, унесшего жизнь его отца, а скорее храбрость и силу. Во всяком случае, так ему казалось…