Расеянство

Все это председатель знал и без его увещеваний, а от постоянного повторения печальных истин легче ему не становилось. Он отмахнулся от конюха и побрел дальше.

Степан же, которого со вчерашнего дня мучило похмелье, вмиг отрезвел и побежал на МТС, где обычно собирались после работы все колхозные мужики. С треском из динамиков, с покручиванием ручки приемника заработало сарафанное радио.

– Слыхали, мужики?! Колхоз закрывают!

– Да ну?

– Да ладно, кого вы слушаете? Опять лишнего принял да шутишь поди?

– Гадом буду. Сейчас Митрича встретил, идет чернее ночи. Я – чего? А он – мэр колхоз закрывает. Якобы нашли в городе какую-то заразу, и мы теперь виноваты как поставщики продуктов.

– Что за ерунда?

– Погоди, погоди, а я чего-то такое слышал. В газете, кажись, писали, что от водки какой-то бомжи стали помирать в Озерске.

– А причем тут мы и водка?

– Не знаю, – не унимался Степка, – только из-за этого и закрывают.

– Быть не может! – отрезал пастух Кузьмич, старейший из колхозников. – Что-то тут не чисто. Наверняка мэр с нашим Митричем затеяли чего-то. Гляди сейчас закроют под видом борьбы за качество, а Митрич колхозное добро в карман, Иванычу доляну и за бугор. А мы тут живи, как хошь!

– Верно говоришь, Кузьмич… Я тоже думаю, решили и наш колхоз под нож пустить. Мэр вечно жалуется, что средств в бюджете не хватает. Ага, на взятки да на виллы не хватает ему, козлу! Давно уже к нам присматривается, да не знает, как начать. А тут, видать, сговорились с Митричем – и решили с молотка нас пустить, а себе мошну набить!

– Не бывать этому! – завопил Степка.

– А что делать-то, дурень?

Посмотрел на спорщиков Кузьмич и, махнув рукой, подозвал к себе – идите, мол, скажу чего.

Вечером у дома председателя собралась толпа с вилами и прочим подручным инвентарем. Завидев такое, Митрич выскочил из дома как оголтелый.

– Вы чего? Чего тут?

– Правду говорят, что колхоз закрывают?

– Ну.

– А ты чего?

– А я чего? Я как и вы – мэру сказал, а ему хоть бы что! Считает, что от нас отрава идет. Сезонная потрава мяса коровьего, он и думает, что из-за этого люди помирают.

– Да они от водки мрут!

– Ему про это и скажи! Чего здесь-то орать? Мне, думаешь, хорошо от того, что закрывают колхоз? Я работы лишаюсь, а у меня трое детей на шее!

– Мы все лишаемся, только по-разному, – рассудительно произнес Кузьмич. – Говорят, и кошка терпит на печи, и собака под забором. Ты вон завтра с денежками да с паями нашими в город – фить! – и только тебя и видели. А мы тут с голодухи подохнем!

– С какими паями?

– С теми самыми, что потом продашь городским браткам, чтоб они на наши землях бордели устраивали… дома досуга, мать его!

– Да ты чего несешь, Юрий Кузьмич?!

– А ничего! Только не верим мы с мужиками тебе!

– И что мне прикажешь делать в таком разе?

– А давай-ка нам денежный эквивалент паев наших! И тогда можешь закрывать колхоз и что хочешь делать! А нет – силой возьмем!

– Ну бери! Что найдешь – все твое!..

Русского человека о таких вещах, как экспроприация, два раза просить не надо – тут он впереди планеты всей! Разграбили дом председателя за два часа. Его самого избили до полусмерти – хорошо, что не убили. Следователь же приехал только через сутки после случившегося. Понятное дело, что никаких следов не осталось, и никто из колхозников ни в чем сознаваться не спешил. И не потому что ответственности боялись, совсем нет – просто если бы сознались, пришлось бы отдавать награбленное, а это в планы лихоимцев никак не входило.

Только Кузьмич, выходя от следователя, не досчитался среди его сегодняшних посетителей одного человека, который грабил бойчее всех, а теперь спрятался куда-то – Степки-конюха.

Степан же на следующее же утро после ограбления председателя решил отправиться покорять райцентр. Приехав в город, первым делом отправился… конечно, в дом досуга. Деньги жгли карман, и не спустить их на какую-нибудь городскую красавицу было ниже гусарского достоинства.

Явившись в дом досуга, ударил толстой пачкой сотенных купюр по столу перед администраторшей и скомандовал:

– А-ну, подавай мне самую красивую, что тут у вас есть.

Администраторша уже знала, кого пригласить.

Настена явилась в красном кружевном белье – глаз не отвести. Мало того, что сама красавицей была редкой – родительские гены сделали свое, без преувеличения, замечательное, дело, так еще и обмундирование сегодняшнее не позволило пройти бы мимо даже трупу. Молодой, пышущий здоровьем организм Степана среагировал на столь же молодой и здоровый организм Насти, встретились сначала их взгляды, а уж потом и генофонды – да причем между первой и второй встречами ладно, если несколько секунд прошло. Администраторшу чуть током не ударило от соприкосновения двух перезаряженных частиц.

А их било – дай дороги! Причем до самого вечера! Уж так молотило, костей не соберешь. «Уж сегодня-то Настена все денежки до копейки отработает, изъездит ее этот молодец», – злобно перешептывались девахи в курилке. А ей все ничего! Вечером вышла, воды попила – и опять за работу, в «ночное»! Стахановка! Многостаночница!

То-то и вышло, что воротился Степка в родное село к ночи. Кузьмичу не спалось – стоял, повиснув на плетень у своей калитки.

– Где шлялся?

– О, здорово, дядь Юр, чего не спишь?

– Где шлялся, спрашиваю?

– Не поверишь! В городе был! В доме досуга ихнем!

– Ишь ты! Ну и как там? Как шлюхи?

– Зря ты так, дядь Юр! Очень даже справные девицы. Особенно одна – Настька-Машинистка, что раньше в городском суде служила! Огонь! Ммм!

– А слюни-то распустил! Неужели лучше наших?

– Ага!

– Врешь!

– Точно. Женюсь, наверное.

– Чего?! Я тебе женюсь! – замахнулся на парня Кузьмич. – Вон вишь у Маньки свет горит?

– Ну.

– Весь день про тебя спрашивала.

– Ну и чего?

– Чего-чего, дурень! Ступай! Сравнишь! И подумаешь, на ком жениться-то надо!

Много ли парню надо?! Хохотнул, молочка парного испил – и снова в бой, нечего, понимаешь, Настькам всяким уступать! И Кузьмича-старика порадовал, и демографию родного села улучшил. Вот только… как пишут в медицинских справочниках, «география болезни расширялась».

Не знал об этом только Моисей Самуилович. В тот вечер он, как обычно, провожал Катю домой, а по дороге они разговаривали.

– Послушай, – говорил он ей. – Ты такая образованная, рассудительная, начитанная…

– И?

– Никогда не возникало мыслей, чтобы уехать отсюда?

– Куда, например? – Она слушала его, улыбаясь, как слушают родители детей. Это подкупало его в ней.

– Ну например, в Москву.

– А чего тебе там не сиделось?

– Ну…

– Ну вот сам и ответил. Не место красит человека, а человек место. Если человек хороший и… цельный, то неважно, в Москве он или в Озерске, или еще где – любые двери ему откроются. Если с умом подходить к ним. А если иначе – сколь ни пыжься да ни прыгай между городами да весями, толку не будет.

Мойша сделал вид, что немного обиделся.

– Ты хочешь сказать, что я никчемный?

– Дурачок, – она ласково улыбнулась, глядя ему в глаза. Потом встала на цыпочки – он был выше ее – и нежно поцеловала в губы. Соловей запел вдалеке.

4.Сепсис

Николай Иваныч вернулся домой за полночь. Хотя его подобные ночные возвращения не были редкостью с тех пор, как он занял пост городского головы, сегодня все было иначе – супруга, диссонируя с заведенным распорядком времени отдыха, не спала и поджидала его на кухне при включенном свете.

– Чего не спишь? – осведомился уставшим голосом Николай Иваныч.

– Тебя жду.

– А чего меня ждать? Вопрос какой?

– И очень серьезный. Где ты был?

– И очень глупый, должен добавить. Где я могу еще быть, как не на работе?!

– Известно где, – подбоченилась Зинаида Никифоровна. – В борделе этом своем. Теперь оттуда вообще весь город не вылезает.

Мэр опустил глаза – оправдываться он не любил.

– Даже если и там, то только по производственным вопросам.

– Это по каким же, интересно? Выполняют ли план? Справляются ли с задачами ЦК партии? Может, помочь довелось?

– Что ты ерунду порешь…

– А ничего. Я с женой Ильинского говорила, так он вообще дома ночевать перестал. Я чувствую, и ты скоро тоже…

Повисло напряженное молчание. Женщины обычно в таких случаях начинают плакать, но Зинаида Никифоровна эту дамскую слабость из своей жизни исключила много лет назад – она с титанической стойкостью смотрела на мужа, так, что, казалось, прожигала его взглядом. В конце концов Николай Иваныч сдался первый.

– Ну чего ты от меня хочешь?

– Того же.

– Чего – того же? – холодный пот прошиб городского голову. Так бывало всегда, когда его двухсоткилограммовая супруга намекала на грядущую интимную близость.

– Тоже туда ходить.

– Вот те раз. Это как же понимать?

– А так. Или, скажешь, ты там ни разу не был?

– Был, но по производственным…

– Ладно, хватит, – махнула рукой Зинаида Никифоровна, не желая слушать продолжение его оправданий, тем более, что они были совершенно абсурдными. – Знаю я все, не заливай!

– Ну, допустим, проверил лично на себе пару раз качество оказания услуг. Между прочим, проверка качества по городским МУПам пока еще входит в мои обязанности!

– Эти свои речи можешь оставить для избирателей! А у нас пока еще гендерное равноправие. Мы с женщинами посовещались и решили тоже туда ходить. Таким образом, я тебя ставлю перед фактом…

Николай Иваныч сначала было вскипел, заподозрив малопривлекательную и вообще малонужную ему жену в супружеской неверности, но затем слегка пообмяк и даже улыбнулся. Зинаида Никифоровна явно не ожидала такой реакции от мужа.

– И чего ты лыбишься?

– Да вот представляю, что вы там будете делать.

– То же самое, что и вы… – надменно бросила супруга, но внезапно поняла, о чем говорит городской голова.

– Да? Любопытно, с кем? Сами с собой? Не думаю, чтобы тамошний коллектив вас удовлетворил. Да и потом тогда придется с мужьями разводиться – кто ж захочет с лесбиянками жить? У нас сама знаешь, какое отношение к нетрадиционным ориентациям.

– Ах ты, кобель! – не сдержалась Зинаида Никифоровна. – Это ты специально так все устроил, да? Специально только о себе позаботился?

– Чего ты несешь? Что я устроил? Я городской бюджет пополняю!

– А за счет женщин нельзя городской бюджет пополнять?

– И как ты себе это представляешь? Мужья им зарплаты отдают, пашут на них, а они на честно заработанные будут бордели посещать?! Так?! Да меня мужики с костями съедят за такое! С работы снимут к чертовой матери, а бюджет вместо запланированного профицита вообще в трубу вылетит!

– Да почему?! Почему, я спрашиваю?! Тебе можно, выходит, а мне нельзя!

– Да потому что когда я ебу – это мы ебем. А когда тебя ебут – это нас ебут! Запомни уже раз и навсегда. Ключ, который открывает несколько дверей – хороший ключ. А замок, который открывается любым ключом – это хреновый замок!

– И все-таки это волюнтаризм! Права женщин уже во всем мире соблюдают, а вы… Ничего, найдем мы на вас, стервецов, управу, еще как найдем!

– Давай, ищи! Борщ в холодильнике?

– В холодильнике.

Во время ужина Николаю Ивановичу, которому супруга и так порядочно подпортила аппетит, не давала покоя мысль о том, что дом досуга постепенно становится разносчиком заразы. Дураку понятно, что этот новый врач, Мойша, прав. И надо с этим что-то делать. Вот только справится ли Машка, найдет ли источник болезни? Эх, обо всем на свете приходится думать городскому голове. И спрос-то с него больше, чем со всех остальных вместе взятых. И главное, ни отдыха, ни передышки…

Затолкав в себя остатки борща, Николай Иваныч улегся спать. Сделал вялую попытку домогаться супруги – та отказала. И слава Богу, подумал городской голова, одной проблемой меньше, отвернулся к стенке и заснул до самого утра.

Однако, не ему одному пришлось сегодня вечером выслушать нотацию от второй половины – его заместитель Кузьмин, придя домой, напоролся на те же грабли. И хотя предмет дискуссии был несколько отличным, озадачила она Виктора Федоровича не меньше, а может, и больше, чем его начальника.

Домой он пришел раньше мэра – в отличие от стареющего Николая Ивановича, он не был поклонником подобных заведений, поскольку поддерживал великолепные отношения с женой, бывшей моложе его на 20 лет и имевшей отменную репутацию и исключительную внешность. Вручив супруге ежевечерний букет, он прошествовал на кухню, где ему и предстояло услышать сногсшибательную новость.

– Как прошел день? – дежурно спросила его двухметровая блондинка с параметрами Памелы Андерсон, уже 10 лет – со времен окончания института – носившая подаренное им обручальное кольцо с бриллиантом.

– Сложно, милая, сложно…

– Сожалею. У меня тоже не очень…

– Что случилось?! – Виктор Федорович очень любил свою жену и потому всегда крайне тревожился, когда у нее по работе случались какие-то проблемы – решать-то их ведь приходилось ему. А проблемы всегда случались именно в бизнесе, которым занималась жена чиновника – иные, если и были, она решала сама.

– Да вот, популярность падает. Все на доходах отражается. Сегодня читала декларацию о доходах – упали практически в два раза по сравнению с предыдущим месяцем.

– Так ведь сезон строительства заканчивается, сама же понимаешь, обычное дело…

– И салоны красоты стали меньше приносить. Значительно меньше.

– Вот те раз! Это-то с чего?!

– А с того. Жены-то больше не прихорашиваются для своих мужей – к чему, если те львиную долю времени в доме досуга проводят? Спрос на услуги падает не по дням, а по часам.

– Ну давай поборемся с конкурентами. Давай я салон Смоляковой закрою.

– Если бы все было так просто, – вздохнула жена вице-мэра. – Я с ней разговаривала, у нее та же история. Хуже ведь другое – дом досуга приносит огромный доход местному бюджету, а потому вероятность того, что закроют, очень мала. Это значит, что доходы салонов красоты будут падать и падать. Значит, надо быстрее переобуваться и продавать его.

– Но ведь в нем же была твоя жизнь, как ты сама говорила…

– Ну а что делать?! Тут бы основной, строительный бизнес не пострадал, уж не до жиру.

– А с ним что не так?

– Сам смотри, – жена развернула перед Виктором Федоровичем последний номер «Озерского рабочего». – Раньше что здесь, что в ведомостях на первой странице была моя реклама. А сейчас что? Реклама дома досуга. Раньше в разделе «Для дома, для семьи» были мои советы по сохранению красоты. А сейчас? Интервью с Настькой-Машинисткой как она минеты строчит посетителям все того же дома досуга! Ну что это?!

– Господи, рыбка моя, давай я дам газетчикам команду…

– Витенька, – не по годам умная жена даже не стала дослушивать супруга, – ты живешь в 21 веке. Административными запретами уже ничего, кроме излишнего внимания к своей персоне со стороны правоохранительных органов, не добьешься. СМИ не задушишь, не убьешь – это же четвертая власть! Да и не такой реакции я от тебя ожидала.

– А какой? – недоумевал вице-мэр.

– А нормальной. Понимаешь, СМИ есть выразитель общественного мнения, с которым если не считаться, то хотя бы прислушиваться к которому – обязательно! Если они об этом пишут, значит, того требует народ. И если, согласно их данным, моя популярность падает, значит, так оно и есть.

– Что же делать?

– Я знаю. Только обещай мне, что поддержишь мое начинание, каким бы странным оно тебе ни показалось!

– Обещаю, конечно.

– Смотри. Моя популярность падает, а борделя- растет. Значит? Я должна устроиться туда на работу!

– Ты с ума сошла!

– Ты обещал!

– Да что ты такое говоришь! Моя жена будет проституткой?!

– Во-первых, не проституткой, а главным специалистом, придерживайся, пожалуйста, официальной терминологии. А во-вторых, это здорово поднимет мой рейтинг.

– Как это?

– А так. Клиентов я буду брать не всех, а только самых важных – крупных строителей, поставщиков, заказчиков. Сам же знаешь, после этого дела в постели мужики мягкие как понос. Что я им шепну, то и сделают – а ты также знаешь, что в своем деле я спец. Насоветую в самый подходящий момент клиентоваться в моей фирме – и все, дело сделано! Представляешь, сколько народу в день через бордель проходит! Как можно поднять свои доходы только за счет рекламы внутри него?!

– Ушам своим не верю…

– Ну миленький, – защебетала Вероника, обвивая плечи мужа прекрасными руками Галатеи. У Кузьмина защемило сердце – он смотрел на них, гладил их и не мог поверить, что скоро они будут ласкать кого-то другого, третьего, пятого. А в том, что будут, сомнений не было – упорство его супруги было просто фантастическим. – Это же не навсегда. Поработаю месяц-другой, и вернусь. И потом это положительно скажется на наших отношениях…

– Господи, перестань, прошу тебя.

– Это ты перестань! Мы соскучимся друг по другу, обновим отношения, освежим кровь. Это же сказка, рай, что будет!

– А как же… любовь?

– А любовь не пострадает. Любила и буду любить я тебя одного, ты же знаешь!

Опустил глаза Виктор Федорович. Тяжко было слышать все это и заставлять себя мириться с этим, но, как видно, делать было нечего. Поцелуй в лоб от жены был равносилен, пожалуй, пуле. Тело его жило, но душа после такого разговора казалась навсегда почившей в бозе.

Тем же вечером Мойша по традиции провожал Катю.

– Послушай, я давно хочу тебе сказать…

Она внимательно посмотрела в лицо доктора.

– Знаешь, среди огромного количества каких-то странных людей, которыми населен этот город, ты почему-то кажешься мне наиболее нормальным человеком…

– Оригинальный комплимент.

– Это не комплимент, это другое. Понимаешь, я много думал об этом. Вот вы, женщины, например, прежде, чем начать с кем-то отношения сразу проецируете этого человека на позицию будущего мужа. Ну представляете, как он будет выглядеть в рои главы семьи, отца, защитника и так далее. Ты будешь смеяться, но мы занимаемся тем же самым. И с того самого дня, как я тебя узнал, когда мы втроем сидели в кабинете и отмечали мое вступление в должность, ты показалась мне особенной. Я начал строить эту мысленную проекцию, в которой видел тебя своей женой и матерью своих детей. И, знаешь, у меня это получается с каждым днем все лучше и лучше, картинка все отчетливее и отчетливее…

– Это как же понимать? Такое нестандартное предложение руки и сердца?

– Я не хотел показаться банальным.

– Что ж, тебе удалось. Только где гарантия того, что с другой эта твоя мысленная картинка не будет столь же идеальной?

– Не знаю. Жизнь. Никто ни от чего не застрахован. А все же решать надо. Как говорил Марк Твен, лучше сделать и потом жалеть, чем жалеть о том, что не сделал.

– Ну… – выдохнула Катя. – Во-первых, предложение принято к рассмотрению, а во- вторых… Как ты представляешь себе наше будущее? Где, например, мы будем жить?

– Только не здесь. Уедем в Москву.

– Почему не здесь? Это мой родной город.

– А там – мой родной город. И потом я не хочу, чтобы мои дети росли в обстановке эпидемии триппера и публичных домов. Так недалеко и до публичных опиумных курилен и наркопритонов, про которых будут писать в газетах как про санатории – профилактории. Выйдет какой-нибудь умник с предложениями о том, что ганж лечит рак, и вперед! Газетчики подхватят, влепят цитату Президента, мэр разрежет ленточку – и еще один гвоздь в крышку гроба общественного сознания.

– Опять! Пойми ты наконец, что общество всегда и везде – здесь, в Москве, еще где-то – дурно влияет на человека. Трудность жизни индивидуума в том и состоит, чтобы не дать ему, этому обществу, сделать из себя своего адепта, покорного барана в стаде, отправляемом в забой.

– Это понятно. Но если есть возможность в этом конвейере мясокомбината отойти от забоя подальше – лучше отойти.

Катя молча смотрела на своего спутника. Им обоим сейчас казалось, что город, в котором они познакомились и сблизились – это огромный океан, исполненный акулами и муренами, а они двое – это маленький в нем островок. Итальянский поэт говорил, что каждый из нас – ангел, но только с одним крылом, и летать мы можем, только обнявшись друг с другом. Влюбленные крепко обнялись и в эту минуту им показались эти акулы и мурены уже не такими страшными, а созданный ими островок – не таким уж и маленьким для жизни. Во всяком случае, на нем смело могли уместиться и они, и их дети, и дети их детей. А что еще надо человеку для счастья?..

Когда Катя вбежала в свой подъезд, а Мойша по привычке постояв несколько минут и увидев, как зажигается свет в ее окне, побрел в сторону дома, его вдруг окликнул знакомый голос:

– Эй!

Он обернулся. Любимая сияла улыбкой и смотрела на него из окна.

– А это не Марк Твен сказал!

– Что?

– Ну что лучше сделать и жалеть, чем жалеть о не сделанном.

– А кто?

– Веллер. Бее, – она показала ему язык и скрылась за шторой. Он улыбнулся и, казалось, глаза его повлажнели – то ли от яркого света, бьющего из ее окна в ночи, а то ли – от счастья.

Утро выдалось для всей городской администрации просто ужасным. Мало того, что у мэра и его первого заместителя, дома творилось черт знает что в связи с нововведениями в городской инфраструктуре, так еще и перед зданием собрался какой-то стихийный митинг, на который городские власти не давали разрешения. И хотя он был малочисленный, после утренней планерки, мэра все же заинтересовала суть требований собравшихся.

– Да черт их знает, бабы какие-то… Это, по-моему, с завода металлоконструкций, зарплату пришли требовать, – Кузьмин только отмахивался от вопросов мэра, не отрывая головы от бумаг. Заместитель был непривычно хмур и рассеян, мэру было непривычно видеть его таким.

– Что с тобой? Не спал, что ли?

– Да какое там! Моя знаешь, чего отмочила?

– Чего?

– На работу в борд… в дом досуга собралась устраиваться!

Мэр выпучил глаза от удивления:

– Шутишь? Ей-то зачем?

– Популярность, говорит, падает. Пиар ход решила сделать.

– Хе, – усмехнулся городской голова. – Ну бабы! Совсем с ума посходили! А моя вчера заявила, что требует равноправия, чтобы мы, значит, мужской коллектив в дом досуга навели, и они тоже могли его посещать.

– По-моему, открыли мы с тобой ящик Пандоры…

– Не бзди, все в наших руках. Пока из этого ящика только файда городскому бюджету сыплется, так что… общественные интересы для нас выше личных… Черт, да что это за бабы-то?! Выйти, что ли?

– Пойдем.

Стоило мэру и его первому заместителю переступить порог мэрии, как они замерли в немом оцепенении. На плакатах, которые женщины держали в руках, значилось: «Даешь мужиков в дом досуга!», «Даешь досуг для женщин!», «Требуем равноправия!», «Мы тоже люди» и тому подобное.

– Погоди, я узнаю, чего они хотят, – Кузьмин шагнул навстречу толпе, но мэр остановил его.

– Я и без тебя знаю, чего они хотят.

– Не понял?

– Они мужиков требуют.

– Каких мужиков?

– Я ж тебе рассказывал, в дом досуга мужской коллектив! Чтоб самим, значит, пользоваться…

Голос мэра подхватила одна из протестующих.

– Конечно! Мы, что, не люди?! Работаем и устаем не меньше вашего! Вам можно, а нам что же?..

Тут взгляд мэра привлекла машина местного телевидения, показавшаяся у въезда на площадь.

– Твою мать, этого не хватало… Дорогие женщины! Обещаем вам принять меры по устранению этого недостатка и как можно скорее! Только расходитесь, пожалуйста!

– Чего?! Правда глаза колет? – разошлись бабы.

– Митинг не санкционирован! Сейчас полицию позову! Марш отсюда!

– Так будут мужики-то?!

– Будут, будут, такие мужики будут, что вы все на свете забудете, только расходитесь, пожалуйста…

Участницы сборища стали разбредаться, когда подоспела съемочная группа.

– Здравствуйте, Николай Иванович. Что здесь такое происходило? – наставив камеру на мэра, вопрошал репортер.

– Ничего, вам показалось.

– Кажется, женщины чего-то требовали.

– Это работницы завода металлоконструкций. Там образовалась некоторая задолженность по заработной плате. И сегодня у ворот завода проводится санкционированная забастовка сотрудников. Вот туда прошу, пожалуйста.

Спустя минуту мэр и Кузьмин в сопровождении машины тележурналистов ехали к зданию завода.

– Ты чего? Ты зачем их туда потащил? Нам нужен этот скандал с прокуратурой?

– Ты дурак?! Лучше было бы, если бы они узнали про бор… дом досуга?! Тогда нам точно головы не сносить! А тут из двух зол выбираем меньшее…

Велико же было удивление приехавших, когда у ворот завода никакой манифестации они не увидели. Дворник разметал мусор в разные стороны и клубил пыль. Задыхаясь от нее, Кузьмин спросил у него: