скачать книгу бесплатно
– Об Аниссе анэ Кьель да Скалэй, – ответил Лоэналь. – Твоя бабка воспылала к ней непримиримой ненавистью.
– Что такого натворила эта глупая женщина, что Театлин анэ Вират Мирэсель столь зла на нее? – удивленно посмотрела на свою бабку вдовствующая императрица. – Я вижу, что ты готова ее задушить собственноручно.
– Это долгая история, дочь моя, – опустила взгляд Театлин. – И сейчас не самое подходящее время говорить о ней. Потом как-нибудь я расскажу ее тебе.
Эмрия едва заметно улыбнулась. Вспыльчивый нрав ее бабки показал себя во всей красе. Всю свою долгую жизнь Театлин вынуждена была скрывать от всего мира свою истинную страстную натуру, которая могла бы спалить не одну империю дотла, а уж если кто-то неосторожно заденет ее близких, этот пожар стал бы для него ласковым огнем в камине. За все эти годы знающие ее люди не раз наблюдали разгорающийся во взгляде полуэльфийки пожар, который медленно расцветал в глазах, загорался алыми розами на щеках, и медленно гас, когда женщина сжимала кулаки, призывая всю свою силу воли. Она сжимала их настолько сильно, что на ладонях оставались полукруглые следы от ногтей. Лишь несколько раз Театлин давала выход своему гневу, отчего вздрогнули все. Тогда она смела возражать суровой правительнице Мирэй, принцессе Лавене, взвалившей на свои хрупкие плечи регентство в огромной империи при малолетнем племяннике Маре Первом. Тогда придворные ходили по дворцу словно собственные тени, стараясь сливаться с обстановкой, чтобы не попасть под тяжелую руку принцессы или на острый язык герцогине Ансаритэй, которая обладала не меньшей властью, чем принцесса-регент и могла быстро уничтожить любого, кто посмел бы ей возражать. Лавене арэ Вариар это не нравилось, и она стремилась избавиться от дерзкой и столь влиятельной вдовы основателя империи. Но как бы Лавена ни старалась уменьшить в народе уважение и почитание Театлин, видевшей зарождение могущества Мирэй, благоговение перед долголетием эльфов, которое люди считали бессмертием, искоренить ей не удавалось. Иногда противостояние двух женщин напоминало открытую войну, и ледяных улыбок Лавены и Театлин, адресованных друг другу, придворные боялись больше, чем открытых оскорблений, завуалированных под любезность. Такое положение длилось довольно долго и, в конце концов, заключив шаткое перемирие, принцесса-регент и герцогиня разошлись в разные стороны. Театлин тогда надолго покинула столицу империи, казалось, что навсегда. Но долголетие, дарованное полуэльфийке, решила иначе, ведь Лавена давно состарилась и скончалась, а у Театлин даже не появилось морщин, а впереди ее ждали века жизни, подаренные отцом-эльфом.
– Долгая значит долгая. Я подожду, – улыбнулась Эмрия, кивнув головой, отчего свет заискрился на короне императрицы-матери. – Я удивляюсь лишь одному, что она, вызвав твой гнев, все еще жива.
– Ей повезло, что тогда мои руки были связаны твоим мужем и Востой, иначе я заставила бы ее прогуляться по горячим углям, или по битому стеклу. Не знаю, что из этого больнее, – кровожадно ответила Театлин. – Ну а после утопила бы ее в Смыре, протащив через Арис на веревке за лошадью. Интересно, она бы сдохла, не доехав до реки, или все же у меня получилось утопить этот кусок мяса?
– Знаешь, Театлин, иногда твоя кровожадность и жестокость пугают даже эльфов, – рассмеялся Лоэналь, принимая из рук служанки кубок с Черной кровью. – Но не могу не признать, что если бы ты расправилась с ней, как мечтала, сейчас у нас не было бы всех этих проблем, которые идут из Ирида. Одно я понял точно – следует доверять твоему чувству опасности.
– О чем ты? – встрепенулась Театлин.
– У тебя хорошо развито предчувствие чего-то опасного.
– Я не об этом.
– Анисса отравила своего супруга, в этом я уверен, и захватила герцогство. Нам повезло, что герцогская казна защищена сильной магией, потому Аниссе не удалось запустить руки в нее, и она оказалась неспособна удержать власть в своих руках, местная знать готова поддержать восстание против нее. Но, тем не менее она еще способна доставить нам определенные неприятности.
– Змей надо душить сразу, в этом ты прав, дед, – улыбнулась Эмрия. – Но какие у нас перспективы? Она поднимет бунт? Какой по счету этот фронт будет?
– И ты туда же, – вздохнул Лоэналь. – Я еще молод. Очень молод. Зови меня отцом что ли, раз уж Театлин зовешь матушкой.
– И потом нас обвинят в преступлении против божественных законов, – усмехнулась Театлин.
– Перестань, – отмахнулся от нее эльф. – Все прекрасно знают, кто такая Эмрия, и что мы с тобой ее названные отец и мать. Это не означает, что мы делим ложе. Даже товарки на рынках об этом не подумают.
– Ладно-ладно, не спорьте об этом. Я буду называть тебя отцом, договорились, – подняла руки вверх призывая их успокоится. – Так что ты скажешь о наших перспективах в свете последних событий и новостей.
– Что я могу тебе сказать… Ситуация у нас сложная, но уже не смертельная, как было еще полгода назад. Большая часть армии на нашей стороне, и это хорошо. Большинство аристократии на нашей стороне, и это тоже хорошо. Но у нас есть очаг мятежа, который может ударить нам в спину. Благо у нас есть резервы, но все же… Все же положение очень серьезное. Воста лишил нас шпионской сети, которую ат Елар Винарзу теперь приходится плести по новой. Фактически мы лишились глаз и ушей, потому не знаем точно, сколько тех, кто готов поддержать мятеж, и сколько тех, кто готов предать мятежников. Твои сведения вселяют в нас надежду, что не все так хорошо у Восты, как нам казалось изначально. А значит, для Мирэй не все еще потеряно. Впрочем, я уверен, что нельзя недооценивать Восту. Десять лет империя была в его руках, и он мог раздавать самые жирные должности своим приспешникам, пользуясь состоянием Маглора и подсовывая ему бумаги на подпись. Теперь нам предстоит их выявить и выкорчевать. Это очень трудно, но иного нам не дано. Придется поработать.
– Восту надо выкорчевать из империи полностью, вместе со всем его семейством, – заявила Эмрия. – И незамедлительно. Чтобы даже воспоминаний о нем не осталось.
– Можешь начать с его милой дочурки, – усмехнулась Театлин.
– О чем ты? – заинтересовалась императрица-мать.
– Манисар Воста сидит под замком в королевской темнице для знатных преступников, – ответила полуэльфийка. – И меня это злит неимоверно. Первое, что меня интересует, почему она в аристократической темнице, хотя ей самое место в городской тюрьме со всяким отребьем. Каковым она сама и является. И, второе, я вовсе не понимаю, почему ей сохранили жизнь? Придушить и дело с концом. Но Маэль решил быть милосердным.
– Я удивляюсь своему сыну, – покачала головой Эмрия. – Он становится мудрым.
– Что ты имеешь в виду, Эмрия? – стараясь не обращать внимания на ехидную ухмылку Лоэналя спросила Театлин. – В чем его мудрость?
– Я была уверена, что он убьет эту змейку, как только наденет корону себе на голову, но он сохранил ей жизнь. В сложившейся ситуации не было правильного решения, но заточить Манисар в подземелье самое мудрое из доступных. Смерть сделает из нее мученицу, этакое знамя в руках сторонников ее отца, под которым они пойдут против престола, а сидя за решеткой, она менее опасна. Хоть есть возможность ее побега. Но думаю, что все обойдется.
– И ты туда же…
– Эмрия права, Театлин. Если мы умертвим ее – вручим Восте право на месть. Сделаем змеюку мученицей и те, кто сейчас колеблется в том – поддержать им корону или наглеца Восту, в надежде ухватить трон Мирэй – окончательно определятся. Ситуация безвыходная, Театлин. Мы выбрали меньшее из зол. В данный конкретный момент, это единственный вариант.
Полуэльфийка хмыкнула, не желая принимать слова брата. Она считала, что мертвая змеюка Манисар будет куда безопаснее, чем живая, пусть и с выдернутыми ядовитыми зубами. Она считала именно так, и ничто не могло изменить ее мнения. К сожалению для Театлин, теперь и Эмрия согласилась с решением императора Маэля.
– Как знаете. Но живая она принесет еще немало проблем и горя, – вздохнула она, делая глоток прекраснейшего дамийского вина.
– Я поняла одно, мне надо поговорить с этой простолюдинкой, – в голосе Эмрии искрился лед.
– Ты будешь сильно удивлена, моя дорогая, – усмехнулся Лоэналь.
– Чем же?
– Она искренне считает себя императрицей Мирэй.
– Меня это не удивляет, отец. Помнится, в миг нашего знакомства, она потребовала называть ее миной. А когда я ей напомнила правила империи, думаю, он хотела отчитать меня.
– Это очень странно, – задумчиво произнесла Театлин. – Насколько я знаю, Марияла Воста очень умная женщина, которая знает свое место, но почему ее дочь столь отвратительно воспитана?
– Боюсь тут вина отца девицы, который возомнил себя аристократом империи, и привил своим детям такое же мнение. Взял то, что не принадлежало ему по праву рождения или не даровано богами за заслуги в служении империи, – высказал свое мнение Лоэналь, пожимая плечами. – От этого все беды. В том числе и несчастья нашей империи.
Эмрия и Театлин смотрели вдаль, каждая думала об одном. Первая понимала, что ей придется поговорить с Манисар, чтобы решить для себя, достойна ли та спокойного заточения в темнице для аристократов или следует ужесточить это заточение. Вторая размышляла о том, что империя не заслужила тех бед, которые навлекла не нее мать Дарьенала Восты, не решившаяся придушить змея в колыбели.
Через половину хоры вдовствующая императрица спускалась в мрачные безликие казематы, которые были неотличимы друг от друга. Полутемный длинный коридор, освещенный лишь светом нескольких факелов, совершенно одинаковые двери – глазу было не за что зацепиться в этом темном однообразии. Эмрия удивлялась тому, как тюремщики ориентируются здесь, но она прекрасно понимала, что безликость – самое страшное наказание для тех, кто привык считать себя хозяином жизни, кто блистал при императорском дворе, кто проходил парадом по улицам Ариса, купаясь в обожании мирэйцев – все это было кошмаром для блистательных аристократов и, по мнению человека, сто лет назад проектировавшего темницу, должно быть частью наказания преступников. Идя по этому коридору, не раз заставлявшему ее вздрогнуть, Эмрия вынуждена была признать, что это работало и очень хорошо работало. Она лишь прошла по коридору, но уже чувствовала давление от окружавших ее стен.
Тюремщик отворил одну из одинаковых, ничем не примечательных, тяжелых дубовых дверей, и заглянул внутрь. Затем отступил назад, пропуская гвардейцев и императрицу, после чего закрыл двери и замер, прислонившись к стене, в ожидании, когда венценосная особа выйдет из камеры, где содержалась Манисар Воста. Эмрия опустилась на стул с высокой спинкой, который для нее поставил лейтенант императорской гвардии Уйнэс ам Сагир Ситэй, и окинула внимательным взглядом замершую перед ней девушку. Та с особой ненавистью посмотрела на прекрасную женщину, что наблюдала за ней, сидя в этой убогой камере так, словно это был тронный зал.
– Что вам надо? – не выдержала Манисар, вздергивая подбородок.
Эмрия усмехнулась. Похоже, что даже заточение не смогло усмирить ее дерзость, самовлюбленность и высокомерие.
– Мне кажется, что ты немного забылась, Манисар Воста, – чистый, словно хрустальные воды горного ручья, голос вдовствующей императрицы заполнил небольшую темную камеру, которую освещала небольшая лампа на столе узницы и два факела, которые принесли гвардейцы. – Ко мне следует обращаться «ваше величество». Или ты забыла о том?
– Вас низложили, – нагло усмехнулась Манисал, едва не выплевывая слова в лицо Эмрии. – И я более не обязана обращаться к вам подобным образом.
– Твои сведения жестоко устарели, Манисар Воста. Да и ранее были неверны, – вдовствующая императрица казалась непоколебимой скалой, которую не трогала дерзкая ярость маленького муравья, который пытался опрокинуть ее. – Меня не лишали короны, а лишь отправили в ссылку. И насколько я знаю, мой почивший супруг отказался подписывать указ о моем лишении титула. Соответственно теперь я вдовствующая императрица. И ты обязана соблюдать этикет.
– А я императрица! – заявила Манисар.
– Прости… Я не ослышалась? Ты назвала себя императрицей?
Гвардейцам показалось, что вдовствующая императрица хрюкнула, стараясь сдержать смех, который клокотал в ее груди, пытаясь вырваться наружу, звонким, лучистым каскадом, искрясь и переливаясь. Слова глупой дочери рыбацкого рода насмешили ее, но она не могла себе позволить столь искренние эмоции.
– Мне кажется, что я четко сказала, что являюсь императрицей Мирэй. Ведь я Манисар арэ Вариар, супруга императора Маэля Первого, – в ее голосе слышалось невероятное высокомерие, казалось, что она одаривает Эмрию своей милостью. – А посему, вы должны говорить со мной в более уважительном тоне.
– Бедное неразумное дитя, – хмыкнула вдовствующая императрица. – Ты и правда верила, что возложишь на чело корону? Даже если бы прошли годы, император Маэль никогда не признал бы тебя своей императрицей.
– Мой отец…
– Твой отец такой же простолюдин, как и ты, Манисар Воста, – перебила ее Эмрия. – Империя не пойдет за рыбаком, торговцем рыбой, тканями или чем там он там торговал прежде, чем втереться в доверие к моему супругу и подмять под себя всю империю. Если бы он был воином, может, Мирэй и признала бы его и его детей достойными короны и пребывания рядом с императорским троном, но он даже не воин, он обычный торговец, который пытается играть с теми, чья кровь пахнет металлом и дымом сражений. Ему удалось обмануть моего супруга, сыграть на его слабостях, но подчинялась империя все же императору Маглору, а не Дарьеналу Восте. Запомни это, девочка. Ты и твоя семья ничто в империи Мирэй, которую когда-то создал великий воин Вариар. А я потомок великих эльфийских королей. Ни тебе, ни твоим братьям, ни твоему отцу не дано возвыситься в Мирэй. Вы лишь умоетесь своей кровью.
– Но я стала женой наследного принца, а мой отец правил империей, – воскликнула Манисар, обжигая вдовствующую императрицу полным ненависти взглядом.
– Ты еще более глупа, чем я думала… – печально вздохнула головой Эмрия. – Твой отец правил только потому, что стоял за спиной моего супруга и все приказы исходили из уст Маглора. Твой отец никто и ничего не может сделать.
– Неправда! Он вернется, и это вы умоетесь кровью. Он заставит Маэля вернуть мне корону, признать мое право править этой империей, – бесновалась Манисар. – Он всем вам докажет, что я достойна быть императрицей!
– Все, что твой отец может сделать разумного, это сдаться на милость императора и не раскачивать империю, – ледяным тоном отозвалась Эмрия.
– Я всех вас велю казнить! Всю вашу эльфийскую шоблу!
– Лейтенант, распорядитесь, чтобы к ней никого не пускали. Она опасна в своем безумии, – Эмрия покачала головой, поднимаясь. – Я увидела все, что хотела. Услышала все, чтобы понять: она неисправима.
Императрица-мать покинула камеру под дикие вопли Манисар, которая продолжала кричать ей в спину о своих правах на империю и на корону. Эмрия уходила несколько разочарованной, она хотела, чтобы эта девочка признала свою неправоту и помогла им справиться с ее отцом, а они в свою очередь сохранили бы ей жизнь, отправив ее жить в отдаленный городок. Но Манисар Воста ее разочаровала. Она, как и ее отец, продолжала верить в то, что у нее есть право на корону, что империя склониться перед ними, признавая своими правителями, что все богатства этой земли будут принадлежать им и их потомкам. Эмрия вздохнула. Девушка оказалась глупа и ослеплена властью, которой у нее никогда не было и быть не могло. Именно поэтому вдовствующая императрица постаралась как можно скорее покинуть ее камеру, даже не начав разговор, который планировала. Узнать у этого безумного зверька, где прячется Дарьенал Воста, было совершенно невозможно. Маэль был прав. Убивать ее было нельзя, но и отпустить ее жить где-то в столице тоже.
Глава вторая
Четвертый месяц лета стилтар. Первый день месяца.
144 год от рождения империи
Мощные, почти крепостные стены главного храма эльфийского бога войны казались чуждыми в ярких лучах дневного светила, едва взошедшего над линией границы небес и земли. Они тянулись вверх, возведенные талантливым, но суровым зодчим, который обычно строил неприступные крепости. Вот и тут его талант обрел столь грозное воплощение. Казалось, что сам Суртель бросил вызов Сирте, богине небес, пронзив ее царство черными шпилями своего храма. А она ничего не могла поделать с этим, обнимая каждый шпиль, каждый зубец, словно обычная женщина, желающая усмирить гнев своего возлюбленного. Но суровость бога войны не ведала жалости. Даже густые зеленые леса, что окружали это красивое, но мрачное сооружение – главный храм Суртэля – расступались, не касаясь его стен даже тенями, которые отбрасывали деревья. Более того, даже трава не росла вокруг храма на расстоянии полета стрелы, опасаясь оскорбить взор бога войны. Лимиаль Скайтэраль, принц Элеана, Охотник за богами, призванный королем Элеана Кириалем Вторым, пожирал глазами главный храм Суртэля, словно собирался его штурмовать и искал слабые места в этой крепости. Солнечные лучи терялись в черных плитах мрамора, раскиданных по стенам в, казалось бы, хаотичном порядке, но Лимиаль видел, что с того места, где он остановил свою лошадь, эти черные пятна складывались в красивый осмысленный узор, который, в свою очередь, создавал изображение бога войны, воздевшего копье для удара. Но стоило подойти ближе, как эта картина, изображающая грозного Суртэля, уничтожавшего врагов, распадалась на месиво черных плит, которые заставляли разум теряться в их мельтешении.
Двое высоких и мощных жреца-стражника, охраняющих вход в храм, опустили копья, став похожими на статуи своего бога, что замерли за их спинами. Жрецы внимательно следили за тем, как к ним приближаются трое всадников, ощущая странную угрозу, что исходила от их предводителя. Служители Суртэля невольно вздрогнули, когда их взгляды остановились на нем, в душе у них похолодело. Казалось, что за главным всадником надвигается черная штормовая туча, превращающая наступавший день в ночь, и которая вот-вот разразится ливнем, засверкают молнии, загрохочет гром.
– Остановитесь! – велел один из жрецов, угрожающе качнув копьем, на наконечнике которого сверкнули лучи восходящего солнца.
– Ты отказываешь мне во входе в храм Суртэля, жрец? – Лимиаль остановил лошадь буквально в двух дигитах перед острием копейного наконечника.
Она захрапела, встала на дыбы, но тут же опустилась, повинуясь твердой руке всадника.
– Ритуалы в храме Суртэля начинаются на вечерней заре. Возвращайся тогда, – снова качнулся наконечник. – Сейчас никого не допускают к алтарю нашего бога.
– Ты кажется не понял с кем имеешь дело, жрец. Что ж я объясню, – улыбнулся Лимиаль. – Я Охотник за богами. Ты знаешь, что это означает?
– Д-да, – с трудом смог ответить жрец-стражник, полными благоговейного ужаса глазами пожирая Лимиаля.
Казалось, что слова Охотника за богами заставили его трепетать, то ли от страха, то ли от благоговения перед тем, кто наделен почти безграничной властью над жречеством. В глазах второго жреца появился страх.
– Тогда отойди в сторону, жрец, и дай мне и моим помощникам войти в храм Суртэля, – голос Охотника за богами стал похож на раскаты весеннего грома, каким тот бывает в самом начале грозы. – Я пришел не молиться.
– Но… Я не могу пропустить тебя, пока верховный жрец не позволит этого, – сглотнув, вставший в горле комок, неуверенно ответил жрец-стражник. – Он сейчас возносит молитвы Суртэлю.
– Ты хочешь встать на пути Охотника за богами, жрец? – Лимиаль усмехнулся, выгнув левую бровь. – Ты хочешь остановить волю богов?
Его губы скривились, словно он увидел что-то мерзкое, вызывавшее у него желание отшвырнуть его от себя подальше, а то и раздавить, наступив обутой в сапог ногой.
– Я… – жрец-стражник запнулся на этом слове, он явно пытался для себя решить, что ему делать в этих обстоятельств. – У нас есть правила, которые не позволяют мне пропустить кого бы то ни было без разрешения верховного жреца Ваиртиаля. Даже Охотника за богами.
– Ты понимаешь, что тем самым ты подписываешь смертный приговор не только себе, но и верховному жрецу Ваиртиалю, который за каждого из вас отвечает своей головой. Я имею право отбирать жизни у жрецов, позабывших о возложенных на них обязанностях. Отбирать ее прямо на алтарях богов, которым они служат. Ты желаешь быть принесенным в жертву Суртэлю, как недостойный звания жреца? Ты желаешь, чтобы пролилась кровь и твоих братьев?
– Я всего лишь жрец-стражник, Охотник за богами. Я не могу изменить правила, которым мне надлежит следовать, – голос привратника стал печальным. – Их устанавливал не я. Не мне их и менять.
Казалось он уже ощущает обнаженной спиной холодный камень алтаря и видит приближающееся к его груди черное лезвие ритуального кинжала, темное, испещренное тонкой вязью заклинаний, начертанных серебряными буквами. Лимиаль вздохнул, поднял взгляд к небу и прищурился, пытаясь определить по солнцу, сколько времени прошло с рассвета и сколько у него осталось до начала ритуала служения Суртэлю, когда в главном храме окажется слишком много народу для того, чтобы Охотник за богами смог бы хоть что-то сделать. Да и верховному жрецу будет не до разговора с Охотником за богами. Ночевать среди жрецов бога войны Лимиаль не планировал, более того, он собирался потратить на разговор с Ваиртиалем не более хоры, а дальше отправиться к следующему храму. Охотнику за богами казалось, что ему хватит этого времени для того, чтобы понять то, что движет верховным жрецом бога войны Суртэля: служение богу или жажда власти – и вынести ему приговор. Жизнь или смерть – все это было столь просто, что на принятие такого решения требовалось не больше хоры, а порой и того меньше.
– Внутренние правила храмов не имеют для меня значения. И ты это знаешь, жрец, – со вздохом произнес Лимиаль.
– Прости меня, Охотник, я не хотел тебя оскорбить, но и оказаться наказанным за несоблюдения правил моего храма я тоже не хочу. Не слишком приятный выбор, поверь мне, – жрец-стражник опустил повинно голову. – Позволь мне спросить у верховного жреца разрешения, соблюсти все то, что мне предписывает внутренний свод правил, и тогда впустить тебя под своды обители Суртэля.
Лимиаль снисходительно посмотрел на жреца, понимая, что выбора у него не остается, ведь не проливать же кровь рядового жреца, связанного по рукам и ногам правилами, установленными задолго до его рождения.
– Ладно, я помилую тебя, жрец, – с насмешкой в голосе заявил он. – В последний раз. Я не буду подвергать твою жизнь опасности быть оборванной по велению верховного жреца за нарушение внутренних правил. Иди, доложи о том, что у входа в обитель Суртэля ждет Охотник за богами и чем дольше он ждет, тем явственнее опасность, что нависла над этой обителью. Мое терпение не безгранично.
Жрец-стражник кивнул и торопливо исчез в полутьме, царящей под сводами храма Суртэля. А Лимиаль перекинул ногу через переднюю луку седла и облокотился на нее, задумчиво разглядывая стены главной обители Суртэля на землях Элеана. Бог, у которого было две ипостаси, вызывал у Охотника за богами некоторую брезгливость, а порой и безотчетный страх. Никто из поклонявшихся Суртэлю не мог предсказать, какую из своих личин он им покажет: бешеного воина, готового пить кровь врагов, рубить их направо и налево без разбора, или разумного полководца, что ведет воинов за собой и готов жертвовать своей жизнью, чтобы спасти то, что ему надо защищать. Двуликий и потому опасный в своей непредсказуемости. Но при этом каждый его сородич молился Суртэлю перед боем, моля его даровать милость и сделать руку твердой, а сердце безжалостным к врагам.
Лимиаль поднял взгляд на голубые просторы небес, на белые кустистые облака, которые медленно плыли по небосклону, иногда задевая пушистыми краями солнечный диск, пугаясь этого и стараясь, как можно быстрее, уплыть прочь от горячего дневного светила. Казалось, что время остановилось, застыв, как бабочка в безжалостной смоле. Охотник за богами перевел взгляд на черный провал входа в главный храм Суртэля, который выглядел ужасным проходом в пугающий мир неизведанного и опасного. Добираясь сюда, он был уверен, что проникнуть внутрь не составит особого труда, что его титул Охотника за богами откроет ему все двери и обеспечит уважение жрецов. Но этого не случилось. Он буквально споткнулся о свод внутренних правил храма. «Интересно, кто еще встретит меня столь недружелюбно? И смогу ли я…» – его мысли прервало появление жреца-стражника. Он вернулся примерно через четверть хоры, показавшейся Лимиалю вечностью.
– Я никогда не отличался терпеливостью, жрец, – произнес он, разглядывая второго стражника, все еще преграждавшего ему путь. – В королевском дворце я бы снял тебе голову без разговоров.
– Прости меня за задержку, Охотник за богами, – жрец поклонился, побледнев. – Верховный жрец молился, и я не смел прервать его молитву.
– Молитва это святое, – усмехнулся Лимиаль.
– Следуй за мной, Охотник за богами.
Жрец-стражник преувеличенно почтительно поклонился ему, и отступил в сторону, не разгибая спины, освободив проход в храм. Лимиаль спешился. Охотник за богами, не глядя, бросил повод одному из своих спутников и ступил в темноту главного храма бога войны Суритэля. Та обступила его со всех сторон. Она казалась тяжелой, словно человеческие доспехи, которые отличались большим весом в отличие от созданных эльфийскими мастерами. Она давили, заставляя опустить плечи, пригнуться к полу. В какой-то момент Лимиалю показалось, что он попал в плен к этой заполнившей все вокруг тьме, робко рассеиваемой факелами, закрепленными в скобах на стенах. Он никогда не бывал в главном храме бога войны, он едва сдерживался, чтобы вертеть головой, разглядывая украшенные барельефами стены, а также ища выход из царившей тут тьмы, давящей и почти непроницаемой. Барельефы только добавляли угрозы в это состояние. Убранство обители Суртэля сочетало роскошь и мрачность, именно таким был и сам неистовый бог войны.
Верховный жрец Ваиртиаль, служивший Суртэлю всю свою жизнь, ожидал Охотника за богами перед алтарем, который в отличие от остального убранства храма оказался скромным и даже строгим: простая мраморная плита непривычного для мрачного храма молочно-белого цвета. На ней сейчас лежал меч, который отливал металлическим блеском в свете, падавших на алтарь солнечных лучей, пробивавшихся через специальные отверстия в куполе храма. Лимиаль невольно проследил взглядом за этим светом.
– Приветствую тебя, Охотник за богами, – верховный жрец бога войны склонил голову. – Что привело тебя к жречеству Суртэля? Мы следуем своему предназначению – служить богу Суртэлю. И исполняем свой долг честно.
Лимиаль едва заметно улыбнулся, отмечая про себя парадные одеяния Ваиртиаля.
– Странный вопрос ты задаешь, жрец, – спокойно ответил Лимиаль. – Тебе следует задать себе вопрос о том, а нет ли у тебя прегрешений, из-за которых к тебе могу явиться я. Мой путь лежит от храма к храму и ничем не ограничивается.
– Я всегда честно служил своему богу и уважал других богов, что правят этим миром, – голос Ваиртиаля был спокоен, казалось, что он и правда верит в свои слова. – Власть в Элеане мне не нужна. Так зачем же ты тут?
– Других богов… – задумчиво произнес Охотник за богами, пройдясь вдоль алтарной плиты под внимательным взглядом верховного жреца бога войны. Каждый его шаг отдавался в гулком алтарном зале.
– Что тебя так удивляет, Охотник?
– Жречество Элеана не отличается уважением друг к другу. И уж точно ему плевать на людских богов. Дай ему волю, и оно уничтожит всех людских богов, заставит возносить молитвы только своим богам. А значит и нести пожертвования в ваши храмы, а не своим богам.
– И это будет оправдано, Охотник. Мы должны увеличивать тех, кто молится нашему богу. Ведь, чем больше их, тем больше власть бога и больше его сила. Посмотри на богов Мирэй, они слабы, ведь в империи все молятся тем, кому захотят, и лишь добровольно приходят к Уру. Тем самым Верховный жрец Ура ослабляет власть своего бога в Мирэй и свою тоже. Наши боги не такие.
Лимиаль покачал головой. «Власть… Все вы, жрецы, желаете бесконечной власти, отказывая в ней даже королям. Вы желаете сами короновать их и лишать короны, навязывать им супруг, угодных вам, и отнимать тех, кто более подходит династически. Хотя именно власть королей и императоров в этом мире провозглашена вашими же богами. Не вами», – мысленно вздохнул он, оглядывая Ваиртиаля, который столь уверенно говорил о богах, как о своих, так и о чужих. Казалось, что он сам верил в каждое слово, что слетало с его уст.
– У каждого народа свои обычаи, – меж тем согласился с ним Лимиаль, понимая, что не хочет вступать в этот опасный религиозный диспут. – И мы должны принимать их.
– В этом ты прав, Охотник. Совершенно прав, – Ваиртиаль склонил голову, признавая слова собеседника. – Так, о чем ты желал поговорить со мной?
