Миры Бесконечности

Есть еще Смерть – Четвертое герцогство, – но происходящее там – тайна. Анника говорит, что единственное доказательство существования этого герцогства: у него есть принц, который носит ее цвета. Но до Поселения доходят слухи, что Смерть больше похожа на исследовательский центр, чем герцогство. А так как заветное желание королевы Офелии – избавиться от человеческого разума в Бесконечности, то несложно догадаться, что происходит на территории Смерти.

Они ищут способ уничтожить нас.

Я сижу на краю тонкого матраса и смотрю на кривые половицы, словно ожидая, что земля разверзнется и поглотит меня. Я не хочу подобной участи для Мэй. И для родителей.

Я не хочу этого для себя.

«Все, чего мы хотим, – чтобы ты выжила».

Я делаю глубокий вдох и провожу пальцами по волосам. Я умерла в восемнадцать лет. Я была убита.

Не уверена, что во мне заложена функция «выжить».

– Жалость к себе лишь усугубляет головную боль, – неожиданно говорит Гил.

Я вскакиваю от испуга и прижимаю руку к сердцу.

– Боже! – восклицаю я, а затем указываю на дверь. – Разве в загробной жизни не принято стучаться?

Гил снисходительно приподнимает бровь:

– Здесь нет никаких богов. Только Четыре адских герцогства.

– Удивительно, – саркастично отзываюсь я. – Но тебе удалось подобрать именно те слова утешения, в которых я нуждалась.

Он молча смотрит на меня.

Не выдержав молчания, я нарушаю его первым пришедшим в голову вопросом:

– У вас тут кровати? Не думала, что после смерти необходимо спать.

Он сжимает губы в тонкую линию:

– Нам и не нужно. Но то, что ты лишилась физического тела, не означает, что твой разум не верит, будто оно все еще есть. Ты устаешь по той же причине, по которой все еще мучаешься от головной боли: твой разум все еще выдает привычные ему реакции.

– Значит, это нормально? Чувствовать усталость?

На его лице не шевелится ни один мускул.

– Это слабость, которую большинство из нас побеждает.

Слабость. Я прикусываю губу.

– Значит, ты не спишь?

Он пересекает комнату, скользя взглядом по книгам в кожаных переплетах на ближайшей полке.

– Я не спал уже несколько жизней.

Вчитываясь в названия, выполненные золотым тиснением на каждом корешке, он резко вдыхает, а затем проводит рукой по взъерошенным каштановым волосам.

После чего опускает руку, расправляет плечи и поворачивается ко мне:

– Анника попросила узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь. Того, что поможет тебе чувствовать себя здесь как дома.

Я задумываюсь на мгновение, а затем выпаливаю:

– Если она чувствует себя виноватой за произошедшее ранее, то передай ей, что мне не нужен подарок с извинениями. Она беспокоилась о своей семье. И я понимаю это, хоть и не согласна с ее методами.

– И все же ты злишься.

Он расхаживает по комнате как человек, которого слишком долго держали взаперти, и с отвращением взирает на скромную обстановку.

– Неужели ты бы не поступила так же, чтобы защитить тех, кто тебе дорог?

Я пожимаю плечами:

– Хочется надеяться, что я смогла бы защитить их, не причиняя вред другим людям.

– Выживание и благородство редко идут рука об руку. – Гил останавливается и склоняет голову, отчего тени под его глазами становятся темнее. – Иногда приходится совершать плохие поступки ради благой цели.

– Ну, мне не нравится подобный подход, – отвечаю я.

– Возможно, но ты должна оценивать все возможности.

Я вздрагиваю от его слов. Неужели это цена выживания в Бесконечности? Мы должны пожертвовать частичкой своей человечности, чтобы продолжать существование?

Это кажется мне неправильным. Герои должны быть самоотверженными. Они не причиняют вреда невинным, прикрываясь желанием выжить. Во всех историях, что я когда-либо читала, герои побеждали, совершая хорошие поступки.

Но, думаю, здесь все по-другому.

Я опускаюсь на постель и пытаюсь представить себе, что стеганое одеяло подо мной именно то, каким я накрывала кровать при жизни. Но эти маленькие воспоминания – обыденные детали, на которые обычно не обращаешь внимания, – утекают, словно вода сквозь пальцы.

Воспоминания уже исчезают.

Как скоро я позабуду свою семью?

Я быстро стираю слезу со щеки, но Гил замечает ее. Он не смотрит на меня, как на незнакомку. Нет, он смотрит так, словно уже знает меня, хотя ему этого совсем не хочется.

– Все станет проще, как только ты поймешь, что умерла, – говорит он.

– Я знаю, что я умерла, – чересчур резко отвечаю я из-за того, что стараюсь отстоять свою точку зрения. – Но это не означает, что я с этим примирилась.

Так много вопросов, на которые мне никогда не получить ответы, – о прежней жизни и людях, которых я покинула. Я не увижу, как растет Мэй и каким человеком она станет. И как старятся родители. Не увижу их с седеющими волосами, старческими рябыми руками и с морщинами на лице от смеха. Надеюсь, я не отняла у них смех и радость. Надеюсь, они продолжат наслаждаться жизнью, несмотря на то что я этого сделать не смогу.

И Финн. Какое будущее его ждет? Он поступит в колледж? Найдет себе лучшего друга? Обзаведется семьей, с которой я никогда не познакомлюсь?

Мне никогда этого не узнать. И все из-за незнакомца, лица которого я даже не видела.

– Кто он? – спрашивает Гил, вырывая меня из мыслей.

И меня тут же охватывает смущение. Он видел мои сны и знает о Финне. Может, мне не следует говорить с ним о Финне, но я настолько отчаялась, что просто не в силах сдержаться. Мне необходимо высказаться. Поделиться своими чувствами.

Оплакать собственную смерть.

– Он… – начинаю я, но останавливаюсь, не зная, что сказать.

«Друг» не описывает, насколько он был важен для меня, а назвав Финна «своим парнем», я совру.

Наши отношения с Финном похожи на неоконченное предложение или недописанную картину.

Я умерла до того, как у нас появилась возможность стать теми, кем мы хотели.

– Это уже не имеет значения, – наконец говорю я. – Сейчас он лишь человек, которого впереди ждет целая жизнь. Целая жизнь воспоминаний, которые со временем сотрут те, что связаны со мной. И я останусь лишь крошечным мгновением. Разве это не жестоко? Что ты умираешь молодым, а все, кого ты любишь, вскоре находят себе новых любимых. А ты продолжаешь влачить существование в загробной жизни, понимая, что твой любимый человек постепенно занимает важное место в жизни кого-то другого.

У меня перехватывает дыхание. И я жду от Гила какой-нибудь исповеди, которая заставит меня почувствовать себя лучше.

В обсуждении моей смерти нет ничего успокаивающего.

Губы Гила дергаются:

– Я спрашивал о человеке, стрелявшем в тебя.

– Ох. – Щеки опаляет жар, который я стараюсь подавить. – Я его не знала. Он решил ограбить магазин на автозаправке и… – Голос начинает дрожать, и мне приходится остановиться, чтобы успокоиться. – Он забрал у меня то, что я никогда не смогу получить обратно. Так мне остается только притвориться, что его никогда не существовало.

– Так вот как ты побеждаешь своих врагов? Не обращая на них внимания?

– Нет, – огрызаюсь я. – Но я не могу вернуться в прошлое. А даже если бы и могла, я не боец. У меня нет способностей, как у вас.

Я вспоминаю пистолет, девочку и ту долю секунды, за которую мне потребовалось принять решение. «Я не смогла бы его остановить», – мысленно твержу я, надеясь, что от этого мне станет легче.

Гил снова подходит к книгам и проводит пальцем по одному из корешков, словно перебирает воспоминания.

– Ну, у нас ни у кого нет сил. Мы просто научились манипулировать окружающим миром. Некоторым из нас, естественно, это дается легче, чем остальным, но всему можно научиться. – Он замолкает на мгновение, а затем поворачивается ко мне: – Ты тоже научишься.

– Если Офелия создала это место, как мы можем повлиять на него? – заправив волосы за уши, любопытствую я. – Разве она не создала защиту, которая помешает людям стать сильнее?

– Ты бы предпочла, чтобы мы не могли дать ей отпор?

– Конечно, нет, – взволнованно отвечаю я. – Просто пытаюсь понять, как устроена Бесконечность.

И как я могу приспособиться.

Гил вздыхает так, будто ему приходится объяснять простые истины.

– Офелия не создавала Бесконечность. Ее создали люди. Офелия может возвести сколько угодно дворцов, но не сможет помешать нам взаимодействовать с этим миром.

– Только если мы не примем таблетку, – помрачнев, напоминаю я.

Он кивает:

– Сердце Бесконечности в первую очередь принадлежит людям. И так будет всегда. И это еще одна причина, почему Офелия так сильно нас ненавидит. Без людей Бесконечность перестала бы существовать.

– Она не сможет выжить без нас. – Я замолкаю, составляя отрывки информации, словно детали большой головоломки. – А значит, она не до конца свободна.

Гил напрягается:

– Какое значение имеет ее свобода?

– Разве… разве не поэтому она пришла в Бесконечность? Разве не этого она хочет?

– Она хочет лишь уничтожить человеческий разум. Но у нее не получится сделать это, не навредив себе – по крайней мере, пока в герцогстве Смерти не найдут выхода, – поэтому она решила завладеть нашим разумом и превратить нас в рабов. – Он отворачивается от книжной полки. – Жителей Поселения не волнуют причины, по которым Офелия появилась в Бесконечности. Она – вирус, и ее нужно остановить.

Внутри у меня появляется странное сопротивление, причины которого мне непонятны. Я прекрасно осознаю мотивы жителей Поселения и сколько боли они испытали от рук Колонистов. Но еще вчера я просила Офелию посмотреть прогноз погоды, а сегодня меня призывают присоединиться к людям, которые надеются однажды ее убить.

Я не говорю, что жители Поселения не должны сопротивляться, но что они подразумевают под словами «уничтожить Офелию»? Для нее это будет сродни убийству? Разве не стоит относиться к убийству ИИ так же плохо, как к убийству другого человека? Кто будет судить ее и приводить наказание в исполнение?

У меня украли жизнь. И я знаю, каково это. Так что никому не пожелаю подобной несправедливости. Возможно, даже Колонистам.

Так что признание срывается с моих губ еще до того, как я успеваю остановить себя:

– Знаю, Анника хочет, чтобы я стала сражаться вместе с вами, но не уверена, что смогу это сделать. Я не хочу нести ответственность за то, что отняла чью-то жизнь. – Я делаю глубокий вдох, а затем едва слышно добавляю: – Даже если на это есть веские причины.

– Даже если считается, что Колонисты фактически неживые?

Я не отвожу взгляда:

– Технически и мы неживые. Так чем мы отличаемся от них?

На его лице застывает смесь удивления и обиды:

– Если ты считаешь, что тебе будет лучше по другую сторону баррикад, тебя никто не держит, – заявляет он, и в его голосе слышатся ледяные нотки.

Мое лицо вспыхивает. Я не просто переступила границы. Я перепрыгнула их.

– Прости. Я не хотела…

Я замолкаю, жалея, что не могу забрать свои слова обратно. Одно дело строить свои предположения о мире, о котором мне ничего неизвестно, а другое – высказывать их. Особенно единственному человеку в Поселении, которому удалось сбежать из герцогства Войны.

– Я устала. И не понимаю, что говорю, – продолжаю я, надеясь сгладить ситуацию.

Это не совсем правда, но и не ложь. Трудно сосредоточиться на чем-то, когда кажется, будто мозг разрывается на тысячи разных кусочков.

Гил шагает через комнату, радуясь предлогу уйти, но останавливается в дверях.

– Поспи, если тебе этого хочется. Анника просит тебя прийти завтра на арену. Она считает, что ты уже готова к испытанию.

– К чему? – с колотящимся сердцем переспрашиваю я.

– Если ты хочешь выжить в Бесконечности, тебе нужно научиться контролировать свой разум. И завтрашняя проверка поможет нам определиться, как лучше тренировать тебя, – объясняет он сквозь стиснутые зубы. – Пусть ты и не хочешь сражаться, но, возможно, сможешь быть нам полезна в чем-то другом.

Когда он уходит, я подхожу к книжной полке и отыскиваю книгу, которая его так заинтересовала. Это экземпляр «Графа Монте-Кристо». Интересно, Гил видит себя пленником, который сбежал из заточения, чтобы отомстить? Возможно, и мне следует примерить на себя эту роль. Но я не хочу.

Меня не волнует месть. Я просто хочу чувствовать себя в безопасности.

Я раскрываю книгу, ожидая увидеть текст, но, к моему удивлению, внутри пустые страницы. Словно эту книгу никогда не писали.

История, затерянная во времени. Затерянная в воспоминаниях.

Потому что прошлое когда-нибудь забудется. Будь то книги, картины или боль. Однажды я позабуду ту короткую жизнь, которую прожила. И, возможно, позабуду людей, которые были мне дороги.

Это должно меня напугать, но не пугает. Я не уверена, что хочу провести тысячу жизней, скучая по семье и понимая, что наша новая встреча будет означать, что с ними случилось что-то плохое.

Я не хочу, чтобы кто-то из моей семьи погиб. Не хочу, чтобы они попали сюда.

Так, может, если я забуду о них, это будет к лучшему? И это поможет мне выжить?

Интересно, хватит ли бесконечности, чтобы исцелить разбитое сердце?

Глава 9

Малая арена находится за одной из кривых построек Поселения. Это вырытая в земле яма, по форме напоминающая амфитеатр и уходящая вглубь на несколько ярусов. Незнакомые люди собираются на трибунах, болтая друг с другом и время от времени с любопытством бросая взгляды вниз, на ринг, где стоит длинный деревянный стол.

На нем лежат три предмета. Слева – воронье перо, по центру – пустая чаша, а справа – закрытая шкатулка.

Пока я спускаюсь по лестнице, незнакомые люди подбадривают меня комплиментами и добрыми пожеланиями, отчего мои щеки краснеют. Они относятся ко мне так, будто я уже стала одной из них, но как это возможно? Они все прошли через это и знают правила.

А меня не покидает чувство, будто я приступаю к игре, в которую не знаю как играть.

Анника ждет меня за столом. Между ее косами виднеется желтый шарф, а плечи прикрывает та же поношенная куртка, что и раньше. Но сегодня в ее глазах больше надежды, чем настороженности.

Я останавливаюсь перед чашей, а затем смотрю на перо и закрытую шкатулку.

– Не переживай, – говорит она. – Это простое испытание, которое позволит определить, что легче поддается твоему разуму.

Я бросаю взгляд на собравшихся:

– Если все так просто, то зачем они собрались здесь?

– Я же говорила тебе, что у нас давно не было новеньких. – Анника прослеживает за моим взглядом. – И ты всех заинтересовала.

На краю арены появляется несколько знакомых лиц. Глаза Тео и Шуры горят от возбуждения. Ахмет и Ен кивнули мне и помахали рукой, выражая свою поддержку. Рядом с ними оказался и Гил. Он скрестил руки на груди, насупил брови и смотрел на плавающие фонари, словно желал оказаться в каком-нибудь другом месте.

– Судя по всему, не всех, – бормочу я себе под нос и снова перевожу взгляд на стол.

Анника сцепляет руки.

– Большинство живущих в Поселении делятся на три категории: заклинатели, укрыватели и инженеры. Заклинатели используют свой разум для поиска сил. Они могут призывать элементы и заставлять объекты передвигаться. А при должном количестве тренировок прекрасно сражаются в бою. Укрыватели одарены способностью создавать иллюзии. Они могут изменять свою внешность и становиться невидимыми даже для Колонистов. А инженеры прекрасно умеют изменять этот мир. Они – наши изобретатели, строители, и, возможно, именно благодаря им мы сможем победить в этой войне. – Она опускает подбородок, а ее глаза блестят. – Готова узнать, на что способно твое сознание?

Я обвожу взглядом каждый предмет:

– Что мне нужно сделать?

– Подними перо. Покажи спрятанный в чаше предмет. Открой шкатулку. – Анника внимательно смотрит на меня. – И сделать это необходимо только силой разума.

Я морщусь:

– Я должна сделать все?

– Мы не ждем от тебя невозможного и не предъявляем к тебе завышенных требований, – спокойно объясняет Анника. – Мы просто хотим, чтобы ты попробовала. Любой отклик, пусть и незначительный, будет показателен. – В уголках ее глаз появляются морщинки. Признаки возраста, которого мне уже никогда не достигнуть. – Но помни, даже если твой разум сейчас проявит только одну способность, это не означает, что ты не сможешь развить другие. Это лишь отправная точка, а мы в дальнейшем поможем тебе раскрыть весь твой потенциал.

Я смотрю на каждый предмет, пытаясь понять, тянет ли меня к какому-то из них сильнее, чем к другим. Но ничего не ощущаю. На кончиках моих пальцев не появляется аура света или магической энергии. У меня не учащается пульс, а по телу не расползаются мурашки. Я не ощущаю себя способной на что-либо вообще.

Прекрасно понимая, что все собравшиеся на арене наблюдают за мной, чтобы узнать, удастся ли мне оправдать звание Героя, я невольно съеживаюсь.

«Перестань сомневаться в себе и сделай уже что-нибудь. Хоть что-то!» – возмущается мой разум.

Я встаю перед пером и пытаюсь отбросить все сомнения. Делая размеренные вдохи, я сосредоточиваюсь на его форме и ничтожном весе. Оперение переливается радужными красками, как масло на свету, но само перо не двигается.

Оно остается лежать на деревянном столе, словно прибитое.

Нахмурившись, я пробую воздействовать на него еще раз. И еще. И еще.

Я поднимаю глаза на Аннику и по ее взгляду понимаю, что она еще не поставила на мне крест.

Сделав глубокий вдох, я переступаю вправо и поднимаю дрожащую руку над чашей. Затем вожу рукой из стороны в сторону, пытаясь приподнять завесу, но ничего не проявляется. Я прочищаю горло и повторяю движение еще несколько раз.

– Что-то уже должно было случиться? – В моем голосе слышится мольба.

Анника хмурится, но ободряюще кивает мне:

– Попытайся еще раз, Нами. Сосредоточься.

Я старательно концентрируюсь на скрывающей ее содержимое вуали, представляя, что поднимаю ее, словно одеяло, чтобы заглянуть под нее. Но слишком сильно взмахиваю рукой и невольно задеваю край чаши, отчего та покатилась по столу.

– Простите! – восклицаю я, инстинктивно бросаясь к столу.

Но из-за переживаний мои ладони вспотели, поэтому чаша выскальзывает у меня из рук и падает на посыпанный гравием пол и разлетается на куски. Из-под вуали выкатывается яблоко и останавливается у моих ног.

Переволновавшись из-за случившегося, я поворачиваюсь к толпе и тут же понимаю, что мне не стоило этого делать. И внезапно все мои органы чувств включаются. Уши заполняют приглушенные голоса зрителей, которые отдаются в голове эхом с громкостью стрекота цикад. Глаза режет разочарование на их лицах.

Я не та, кого они ожидали увидеть.

Гил сурово смотрит на меня с края арены. Непонятно, то ли он раздражен, что я доказываю свою бесполезность, то ли злится, что затягиваю эту проверку.

Я перемещаюсь к запертой шкатулке и упрямо сжимаю кулаки. Мысли несутся, словно разноцветные вихри, за которые невозможно ухватиться. «Это еще не конец. Попробуй еще раз», – уговариваю себя я.

Закрыв глаза, я вспоминаю, как выталкивала осколок из ноги. Как воздействовала на реальность.

Представляю, как поворачивается ключ и как в ответ щелкает замок. «Сделай это реальным, – призываю я. – Сделай так, чтобы это сработало».

Я открываю глаза. Но шкатулка стоит на том же месте, а крышка закрыта. И заперта.

– Я не могу ничего сделать, – смиренно признаюсь я.

По толпе пробегают шепотки. Несколько людей встают со своих мест и поднимаются по лестнице, понимая, что представление окончено. Но некоторые продолжают сидеть. Думаю, этим они хотят меня поддержать, но мне становится только хуже.

Анника проводит рукой над осколками чаши, и они поднимаются в воздух, подплывают ко мне, а затем опускаются на стол. Еще одно движение руки, и осколки соединяются, пока не остается ни одной трещинки.

Чувствуя, как горят уши, я поднимаю яблоко и кладу его обратно в чашу.

– Нечасто встречаются люди, которые совершенно не могут контролировать свое сознание, – спокойно признается Анника, разрушая повисшую тишину. Взгляд ее янтарных глаз встречается с моим. – Возможно, тебе стоит задать себе самой вопрос: «А хочешь ли ты этого?»

Я перевожу взгляд на стол.

– Как я могу этого хотеть? – охрипшим от переизбытка эмоций голосом спрашиваю я. – Меня вообще не должно быть здесь. Я должна быть жива.

Анника обходит стол и кладет руку мне на плечо.

– Смерть принять трудно, даже когда мы считаем, что по ту сторону нас ждет рай. Но, попав сюда, ты очутилась на поле битвы. – Она улыбается. – Так что неудивительно, что ты растерялась.

– Я провалила ваше испытание, – с грустью отмечаю я.

– Но это не означает, что ты не можешь попытаться еще раз.

К нам подходят Ахмет, за ним Тео и Шура. Взъерошенные волосы Ахмета аккуратно причесаны, но взгляд такой усталый, будто он давно не отдыхал.

– Тебе просто нужна небольшая помощь. И немного времени.

– Верно, – соглашается Шура. Ее розовые волосы собраны в неряшливый пучок. – Но ты хотя бы смогла сдвинуть чашу. Было бы намного неудачнее, если бы вообще ничего не смогла сделать… что? Почему вы так на меня смотрите? – Она хмурится и смотрит в широко раскрытые глаза Тео.

Я вздыхаю:

– Я задела чашу рукой. Так что это не считается.

Шура бормочет извинения и закрывает рот рукой.

– Не переживай. Мы не бросим тебя, – говорит Тео. – Теперь ты одна из нас.

Анника кивает.

– Он прав. Сопротивление будет ждать столько, сколько нужно.

Мои плечи опускаются. Под их взглядами я не могу избавиться от ощущения, что они видят перед собой кого-то другого. Того, кого не существует. Кого-то сильного и способного сражаться, когда придет время.

Но я не хочу сражаться. И если появление способностей означает, что мне придется учавствовать в войне, то, возможно, не так уж и плохо, что я провалила испытание Анники.

Я сжимаю губы, опасаясь, что, если признаюсь в своем страхе, он совершенно выйдет из-под контроля.

– Знаешь, ты могла бы попрактиковаться с привычными тебе вещами, – предлагает Шура, а ее серые глаза устремляются к Аннике. – Мама научилась контролировать свое сознание, выращивая цветы.

– А я – пока пытался зажечь свечу, – говорит Тео. – Мы можем принести коробку с разными вещами к тебе в комнату и поискать там что-нибудь подходящее.

– Если вы и дальше будете ходить вокруг нее на цыпочках, она ничему не научится, – резко обрывает его Гил.

Я поднимаю глаза. Гил стоит рядом с Ахметом, его шоколадные волосы зачесаны набок, а руки спрятаны в карманах. Наши взгляды встречаются, и у меня по шее расползаются мурашки.

Тео скрещивает руки на груди:

– И что ты предлагаешь? Бросить ее в колодец, где она будет биться, пока не сдастся?

Гил пожимает плечами:

– Ты удивишься, как быстро люди постигают новое, когда им не оставляют выбора. – Он замолкает на мгновение. – Но, думаю, ее можно слегка похвалить. Уверен, внутри ее идет борьба.

Мои щеки краснеют. Это не комплимент, а способ назвать меня трусихой. И, наверное, в этом есть и моя вина, с учетом того, что я ему наговорила.

– Если ты хочешь помочь с ее обучением, мы будем только рады, – предлагает Анника, сверля его взглядом.

Но Гила это не пронимает.

– Возможно, в другой раз. Я ухожу. – Он поворачивается к Ахмету. – Решил перед отъездом узнать, не нужно ли тебе что-то.

– Уходишь? – навострив уши, переспрашиваю я.

Он произнес это так небрежно, словно собрался сходить в магазин за молоком. Словно выход за пределы Поселения не несет никакой опасности.

Наверное, став бойцом, меньше боишься сражений.

Или война просто притупляет страх.

– Покопаться в мусоре. Поискать материалы, – говорит он, равнодушно взирая на меня.

– А ты не можешь создать их? – Я оглядываюсь на разномастные дома. – Разве вы не так построили Поселение?

– Мы еще не разобрались, как создавать что-то из воздуха, – спокойно объясняет Ахмет. – Но некоторые из нас умеют изменять предметы.

Он протягивает руку к перышку, оно вздрагивает, а затем распадается на крошечные частички. Они искривляются и скручиваются, пока передо мной не оказывается совершенно другой предмет.

Это кинжал.

Если Ахмет с такой легкостью может создать оружие, то на что способны Колонисты?

Я медленно протягиваю руку и обхватываю пальцами рукоятку. Удивительно, насколько естественно она ощущается в моей ладони. Будто ей там самое место. Я наклоняю серебристое лезвие вбок и ловлю в нем свое отражение. Темные глаза наполнены печалью от осознания, что мне предстоит стать убийцей.

Я вздрагиваю.

– Он еще не закончен. – Ахмет подходит ко мне и, протянув руку, прижимает большой палец к лезвию. – Видишь? Он тупой. Потому что сложно учитывать при создании такие мелочи. Они отнимают слишком много сил. – Он поворачивается к Гилу: – Я буду рад всему, что ты найдешь. Но, прошу, будь осторожнее.