Миры Бесконечности

– Я всегда осторожен, – отвечает Гил и, кивнув на прощание, шагает к лестнице арены.

Ахмет кладет тупой нож на стол, я же начинаю теребить рукав, вспоминая, как Тео стоял посреди красной пустыни, дожидаясь, пока к нему приблизятся вражеские летуны. Он казался воплощением необузданной силы. Но как бы я ни старалась, у меня не получается представить себя в подобной роли. Я не боец. Я не хочу никому причинять боль.

Но при этом не хочу, чтобы кто-то причинил боль мне.

Возможно, этот мир не казался бы мне таким пугающим, если бы я знала, как защитить себя.

Я перевожу взгляд с Ахмета на остальных:

– А у вас хватит оружия, чтобы остановить Колонистов?

– Его хватит, чтобы замедлить их, – уточняет он. – Но только при правильной подготовке. Колонисты более живучи, чем люди. Они прекрасно владеют собственным сознанием, что делает их гораздо сильнее нас. Но если не дать им отпор, придется убегать, чтобы не попасть в плен.

Я вспоминаю город, который видела на голограмме – замысловатые конструкции, созданные единственной королевой. Может, мне не стоит делиться своими сомнениями, но и сдерживаться я больше не могу. Мне страшно, и я хочу, чтобы кто-нибудь заверил меня, что все наладится. Что все будет хорошо. Что будущее не так мрачно, как мне представляется.

– Как мы сможем победить того, кто освоил этот мир лучше нас?

Вздохнув, Ахмет кладет руку на кинжал и превращает его обратно в воронье перо.

– У каждого есть слабое место. Даже у Офелии. – Его взгляд скользит ко мне, а затем он кивает, словно подтверждая, что это будет нелегко. – Когда-нибудь мы отыщем его и обратим против королевы.

– А до тех пор будем тренироваться, – говорит Анника. – Чтобы быть уверенными, что сегодня мы сильнее, чем были вчера.

– И не переживай насчет испытания, – добавляет Тео. – Я видел, как ты исцелила себя, а значит, со временем научишься владеть своим разумом.

Я смотрю на воронье перо, чашу и запертую шкатулку. Он пытается приободрить меня. Поднять мне настроение.

Вот только я не уверена, что хуже: не иметь силу вообще или когда-нибудь обрести ее.

Глава 10

Я сжимаю фитиль от свечи в пальцах, вызывая в памяти ощущение жара. Белый песок под летним солнцем. Кружка свежезаваренного чая в руках. Дыхание костра и языков пламени, танцующих над тлеющими углями.

Пламя.

Я представляю себе огонь. Взываю к нему. Мощные, ярко-оранжевые, мерцающие ленты в воздухе.

Но когда я отпускаю фитиль, то, как обычно, не вижу ни единого намека на пламя.

Я вздыхаю и подтягиваю колени к груди. Пол шуршит подо мной, напоминая о том, насколько опасен этот мир. Что каждая моя неудача увеличивает мой долг перед Поселением.

Возможно, это единственное здесь безопасное место для людей, но я не чувствую себя в безопасности в окружении стольких незнакомцев. И я не сомневаюсь, что не выживу в Бесконечности в одиночку. Что я буду делать, если столкнусь с Колонистом один на один? Черт побери, да моя любимая игра Animal Crossing[6]. И мне нечего противопоставить Терминатору.

В этом мире недостаточно быть самой собой. Я лишилась предыдущей жизни, и если не придумаю, как защитить себя, то и здесь недолго протяну. Вот только, если не считать новой одежды – свободного свитера, черных брюк и кожаных сапог, которые мне дала Шура, – я осталась такой же. Совершенно обычным человеком без каких-либо экстраординарных способностей.

И попытки передвигать предметы силой мысли или превращать их во что-то иное даются мне не так просто. Потому что каждый раз, когда я пытаюсь обратиться к своему разуму и терплю неудачу, мне кажется, будто передо мной вновь стоит тот бандит, из его пистолета летит пуля, и я невольно сжимаюсь в ожидании удара, который отправит меня в темноту.

Так что я чувствую себя не только беспомощной, но и потерянной.

Я провожу пальцами по запястью, успокаивая внезапно появившийся зуд. И мои мысли возвращаются к Офелии. Старой Офелии. Той, которую, как мне казалось, я знала.

Возможно, именно в этом моя первая ошибка – в уверенности, что я что-то знаю об искусственном интеллекте.

Я прижимаю большой палец к тому месту, где мог бы находиться экран O-Tech. Наверное, меня можно считать ужасным человеком, раз я нахожу в этом что-то утешительное, но что еще у меня есть в этом мире? Я не могу обнять Мэй, или посмотреть, как папа рисует в подвале, или приготовить ужин с мамой. Я не могу позвонить Финну и позвать его посидеть под звездами, а затем поделиться с ним своими секретами, зная, что он никому их не расскажет.

Здесь даже нет папиных комиксов, которые, пусть и ненадолго, могли бы перенести меня в другой мир. Подарить мне тридцать минут, во время которых я бы могла стать героем, злодеем или любым другим персонажем. «Токийский цирк» был моим спасением. Моей потайной дверцей в другой мир.

И раз уж воспоминания об Офелии облегчают боль, стянувшую грудь, то неужели я поступаю плохо, держась за них?

Я представляю экран на своем запястье с вереницей слов, которые привыкла слышать. Обнадеживающих, дарующих чувство безопасности.

– Со мной все будет в порядке? – шепчу я в темноту… Офелии, которой нет.

И представляю, как она отвечает. Представляю ее голос.

А затем закрываю глаза и на одно безрассудное мгновение хочу, чтобы это стало реальностью. И вдруг что-то тянет меня вперед, словно металлические когти вцепляются в грудную клетку. Задохнувшись от ужаса, я пытаюсь открыть глаза, вырваться из хватки, но мне не удается даже пошевелиться. Тело окаменело, застыло, словно больше не принадлежит мне.

Меня охватывает страх. Я пытаюсь закричать, но все звуки заглушаются силой, которую мне не удается взять под контроль.

Мысли путаются. И на мгновение мне кажется, что я превратилась в огонь, пылающий в Бесконечности. Комету, летящую над горами через галактики и миры. Но потом все замирает, а мир теряет все цвета и формы.

И я оказываюсь посреди пустоты.

Медленные, опасливые выдохи вырываются изо рта, эхом отдаваясь во всем теле.

Где я? Что это за место?

Я поворачиваюсь и делаю несколько шагов. Они даются мне тяжело, словно меня окружает вода, но вокруг лишь темнота.

– Эй! – кричу я, но в этот раз ответом мне служит полнейшая тишина, даже эха не слышно. – Здесь есть кто-нибудь?

Я прижимаю руку к запястью, вспоминая, как отчаянно желала утешения. И, несмотря на все, что мне рассказали в Поселении, мне хотелось поговорить именно с ней.

Что я наделала?

Вдали вспыхивает свет.

Я направляюсь к нему, чувствуя, как с каждым шагом головная боль становится все сильней. Так что я не сразу понимаю, что это не свет. А женщина, на бритой голове которой вызывающе мерцает серебристый венец.

Она разговаривает с кем-то, кого я не вижу. А когда начинает расхаживать из стороны в сторону, до меня доносятся шорох платья и стук каблуков по каменному, невидимому для меня полу. Она взмахивает рукой, видимо, отпуская собеседника, а затем садится. Но для меня все выглядит так, словно она парит на воздушном троне. Призрачная принцесса в свободном платье цвета индиго с рукавами, напоминающими лепестки орхидеи.

Нет, не принцесса. Королева.

Она поворачивает голову налево, продолжая говорить с кем-то, чей голос доносится словно издалека. Будто прерываясь. Странно, но королеву я вижу и слышу прекрасно, а вот ее окружение скрывает темнота.

Наверное, мне все это кажется. Не верю, что это реально. Потому что это означает, что я смотрю на…

Кожа на запястье начинает зудеть.

Ужас охватывает меня, заставляя отступить. И я отхожу от женщины – от этого образа, который смогла как-то вызвать. Но стоит мне сделать шаг, как по поверхности воображаемой воды расходится рябь.

Шея Офелии щелкает, как у насекомого, а взгляд устремляется ко мне. Сквозь меня.

И я замираю, боясь вздохнуть.

Она наклоняет голову набок, и черные глаза выпытывают у мира ответ. А когда она начинает говорить, то ее голос пробирает меня до костей и расползается по венам, словно змея.

– Я знаю, что ты там, – говорит Офелия знакомым голосом. Голосом той, что я когда-то считала своей подругой. Но он тут же сменяется шепотом: – Я чувствую тебя.

«Убирайся оттуда! – кричит мой разум. – Сейчас же!»

Я разворачиваюсь, чтобы убежать оттуда, но мир вновь хватает меня когтями и утягивает к звездному пламени, несмотря на мое сопротивление. Меня вновь охватывает чувство полета, которое резко обрывается тьмой. Ее щупальца пробираются глубоко в мой разум, но в этот раз я ощущаю спокойствие.

Я с трудом открываю глаза и втягиваю воздух.

Я вновь оказалась в своей комнате и все так же прижимаю колени к груди, словно вообще никуда не переносилась.

Когда я поднимаюсь, мне приходится хвататься за кровать, стены и стол – за все, на что только можно опереться, – потому что мне кажется, будто мир перевернулся вверх дном.

Я не понимаю, что только что произошло. Не понимаю, что я сделала.

Да и не привиделось ли мне это?

Я боюсь смотреть на свое запястье, но все еще чувствую прикосновение призрачных пальцев к коже. Ласку. Напоминание.

Взгляд черных глаз Офелии вспыхивает в моей голове, но я зажмуриваюсь, старательно отгоняя малейшее воспоминание о них. Сейчас они мне точно мерещатся, а вот раньше… В том черном пустом пространстве? Это была она.

Я ощущала ее, словно она хозяйничала в моем разуме, как у себя дома. И, возможно, так оно и было.

Я позвала чудовище, а оно откликнулось. Прошла туда, куда не следовало даже заглядывать. Открыла дверь, которую нельзя было открывать.

И столкнулась лицом к лицу с Королевой Бесконечности.

Глава 11

Я расхаживаю по комнате, стараясь сдержать нервную дрожь. Мне следует рассказать кому-нибудь о случившемся. И увиденном. Но каждый раз, когда я тянусь к двери, каждая клеточка моего тела кричит: «Остановись».

Я сильно рисковала. И знаю это. Я поддалась горю и невольно потянулась к чему-то знакомому. Потянулась к Офелии, как делала это тысячи раз прежде.

Но она больше не запрограммированный голос, раздающийся из коробочки с металлом и микрочипами. Она настоящая. У нее есть тело, лицо, разум. Если бы не черные глаза и идеальные, симметричные черты лица, то она выглядела бы как человек.

И каким-то образом наши разумы оказались связаны. Не знаю, что именно произошло: я отыскала путь в ее сознание или пригласила в свое, но она почувствовала, что я рядом. Наблюдала за ней. Она знала, что я там, хотя я не произнесла ни слова. Могла ли она наблюдать за мной? Видит ли, где я нахожусь? Может ли почувствовать сопротивление, бурлящее вокруг меня?

Неужели я подставила всех жителей Поселения, сама не ведая того?

Ожидание – настоящее мучение. Я жду, что стены сарая рухнут, а армия Колонистов хлынет в туннели. Жду, когда они нападут на Поселение и все узнают, что это я привела врага к ним.

Потому что это я во всем виновата.

Как долго мне удастся хранить эту тайну? Ведь жители Поселения заслуживают знать правду. Может, у Анники еще есть время отвести людей куда-нибудь еще. В какое-нибудь безопасное место.

Сердце сжимается в груди, а правда душит. Идти больше некуда.

Как я расскажу остальным, что в одиночку разрушила их дом? Что через несколько мгновений их свободная жизнь закончится? А может, не стоит им говорить и оставить их в блаженном неведенье на какое-то время?

Так я и поступаю, но всю ночь продолжаю расхаживать из стороны в сторону, ожидая худшего.

Но ничего не происходит.

* * *

Я храню свой секрет и тренируюсь каждую свободную минуту. По большей части потому, что это помогает отвлечься. Но сгораю от чувства вины из-за случившегося и того, что я никогда не решусь рассказать об этом.

Я позвала Королеву Офелию, и она ответила мне.

Жители Поселения все еще считают, что у меня нет никаких способностей, а я продолжаю молчать о том, что видела Офелию. И, уж конечно, не спрашиваю, что это означает и случалось ли подобное с кем-нибудь. Потому что они захотят узнать, когда это случилось. И как. И почему мне потребовалось так много времени, чтобы признаться в этом.

Когда Гил решил, что я защищаю врага, то был готов сам отвести меня в герцогство Войны. А что скажут другие, если узнают, что где-то в глубине души я действительно скучаю по Офелии?

Я не могу рисковать потерять их доверие, ведь именно они охраняют Поселение от Колонистов.

Не говоря уже о том, что из-за меня они становятся уязвимы. И эти стены уже не даруют былой безопасности. Если я не отыщу способа укрепить свое сознание, то могу связаться с ней еще раз. А так рисковать нельзя, ведь речь о королеве.

Но мой разум подводит меня снова и снова. Я все еще не могу заставить шевелиться перо, или зажечь свечу, или скрыть от глаз даже крошку.

Думаю, остальные поняли то, что я знала с самого начала: отказ от таблетки не делает меня Героем. Что Колонистам не стоит меня бояться. Что когда Поселение решится начать войну, я не брошусь на передовую, а спрячусь за спинами остальных.

* * *

Голограмма герцогства Победы медленно демонстрирует районы. Я вожу рукой над изображением, вращая карту, пока не останавливаюсь на башне из стекла и камня, окруженной чистым белым снегом.

Я потратила на изучение карт несколько дней, пытаясь разобраться в Бесконечности. Ахмет говорит, что голограмма работает как компьютер, но, думаю, он просто попытался упростить ее структуру для моего понимания. Потому что все намного сложнее, чем ввод команды и ожидание результата. Чтобы контролировать ее, мне необходимо использовать свой разум.

А для этого требуется доверие, которое я до сих пор не готова почувствовать.

Я закрываю глаза. Может, поэтому мне так тяжело? Потому что я все еще борюсь со смертью, вместо того чтобы принять ее?

Я не хочу оставаться такой слабой. Но при этом не знаю, как принять то, чего не хотела изначально. «Хватит быть такой эгоисткой, – шипит мой разум. – Ты не единственная в Бесконечности, кто умер внезапно».

Разочарованно взмахнув рукой, я заставляю голограмму развеяться. Мой взгляд скользит по комнате, и я замечаю у другого конца стола Гила.

– Не… не знала, что здесь кто-то есть, – взволнованно говорю я.

Он смотрит на пустой стол, над которым еще пару мгновений назад возвышалось герцогство Победы, словно хочет, чтобы одним взмахом руки можно было бы разрушить его до основания.

– Тебе следует поискать новое тайное место. Эта комната – одна из самых часто посещаемых в Поселении.

– С чего ты решил, что я прячусь?

Он передвигается, словно призрак, вдоль стола, пока не оказывается в нескольких шагах от меня. Неудивительно, что я не слышала, как он вошел.

– Ты пришла сюда не для того, чтобы тренироваться. Кстати, слышал, все идет так, как я и ожидал.

– Мне это дается нелегко, – нахмурившись, оправдываюсь я. – Но я пытаюсь.

– Если бы это было легко, мы бы не проиграли войну.

– У меня сложилось впечатление, что жители Поселения не считают войну оконченной.

Рот Гила кривится в едва заметной ухмылке:

– Неужели ты хоть чему-то научилась?

Плечи невольно напрягаются, а я ругаю себя за то, что так много болтаю. В Поселении и так знают обо мне больше, чем мне бы хотелось. А мне бы хотелось, чтобы чувства, которые я испытываю в загробной жизни, оставались только моими.

Но Гил смотрит на меня так, будто не имеет значения, сколько стен я пытаюсь возвести вокруг себя. Потому что он видит меня насквозь.

Я рассматриваю линии на столешнице.

– Я пришла сюда не для того, чтобы спрятаться. А чтобы попытаться понять.

Он молчит, словно ему неинтересно, но я продолжаю:

– Чтобы перестать чувствовать себя чужой в этом мире, мне нужно узнать его получше.

Гил взмахивает рукой, и голограмма появляется вновь. Снег серебрится в свете огней, пока он скользит взглядом по изображению башни из стекла.

– Я все еще пытаюсь понять, как пользоваться голограммой, но порой в голове возникают объяснения, что и как следует делать. – Я поджимаю губы. – И, кажется, это место называется Зимняя Крепость.

– Это тюрьма, – напряженно говорит Гил. – Одна из многих.

– Кто-нибудь знает, что там?

– Никто оттуда еще не возвращался.

– Но ты же вернулся, – напомнила я.

Взгляд его карих глаз устремляется ко мне, мерцая на свету, словно лезвие.

– Меня поймали не в герцогстве Победы, поэтому и держали не в Зимней Крепости. Хотя мне кажется, что там намного роскошнее, чем в герцогстве Войны. Как и везде в герцогстве Победы.

Я вспоминаю выражение лица Гила, когда Анника впервые упомянула побег, и то, как он посмотрел на меня, когда назвал это сражением. Может, он и выжил, но вернулся из герцогства Войны не один. В его глазах виднеются призраки, которые питаются его болью. Его ненавистью.

– Как это случилось? – тихо спрашиваю я.

– Мы с Ахметом искали выживших в Лабиринте, и ситуация вышла из-под контроля, – с безразличием на лице говорит он. – Ахмет смог проскочить через границу, но меня схватили. – Его слова звучат отрывисто, словно он не собирается делиться какими-то подробностями.

– Кто-нибудь тебя искал?

– Герцогство Войны не то место, куда отправляются добровольно, – с легким раздражением в голосе отвечает он.

Видимо, ему больше нравится самому задавать вопросы, чем отвечать на них.

– Мне кажется, я бы не смогла бросить кого-то в такой ситуации, – признаюсь я, вспоминая о Мэй.

Если бы ее схватили, меня бы не волновало, в какое герцогство ее отправили Колонисты. Я бы прошла за ней до самых окраин Бесконечности.

– Я не виню ни Ахмета, ни кого-либо еще, что они не пришли мне на помощь. Во-первых, они пожертвовали бы собственной свободой ради проигрышного дела. Во-вторых, застрять в герцогстве Войны намного сложнее с тем, кто тебе дорог. Я видел друзей, которых держали связанными друг с другом и которым приходилось наблюдать, как Колонисты вырезают их плоть сантиметр за сантиметром. Видел родителей, которых заставляли выбирать, кого из детей сбросить в Огненную яму. Видел, как люди рыскали в грязи, пытаясь найти своих пропавших близких. И видел, как они находили их отрубленные головы, насаженные на пики, но все еще остававшиеся в сознании.

Тошнота подкатывает к горлу, вызывая головокружение.

– Если ты пытаешься напугать меня, то у тебя прекрасно получается.

Гил продолжает смотреть на меня:

– Правда всегда пугает. А на чем, по-твоему, держится сопротивление?

– Ты думаешь, страх заставляет людей сражаться?

– Думаю, что страх лишает их выбора.

Я поворачиваюсь к стеклянной башне. И меня опаляет холодом, даже дыхание перехватывает:

– Ты не считаешь, что я могу выбирать, сражаться или нет.

Это не вопрос, но, даже будь это так, его молчание стало бы достаточным ответом.

– Я обычный человек без каких-либо способностей, которые могли бы помочь тебе или кому-либо еще из жителей Поселения. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Так почему тебя так волнует, буду я сражаться или нет?

– Я устал, – говорит он так, что становится понятно: признание далось ему с трудом. – Мы все устали. И чем скорее мы отыщем способ уничтожить Офелию, тем скорее все закончится.

– А если у нас не получится?

Он колеблется, а его губы подергиваются:

– Недостаточно просто выжить. Мне хочется жить по-настоящему. Иначе какой в этом смысл?

– Мне казалось, что смысл в том, чтобы оставаться в безопасности. Разве не для этого создано Поселение?

Гил смотрит на стеклянную башню, которая вращается вокруг своей оси, словно статуэтка на сломанной музыкальной шкатулке. И выглядит так, словно призраки вновь набросились на него.

– Если тебе удастся прожить здесь достаточно долго, то в один прекрасный день ты почувствуешь, что находишься в тюрьме. И безопасность будет уже не так важна. Тебя будет волновать лишь то, что двери заперты, а ключа от них нет.

Он разворачивается и исчезает в дверном проеме. А я вновь остаюсь один на один со светящейся голограммой. Но меня волнует только вопрос: «Может, Гил прав?»

* * *

– Ну давай же! Меняйся. Ну же! – глядя в зеркало, рычу я.

Но волосы остаются темными.

Я тяжело вздыхаю. Шура говорила мне, что некоторым людям легче изменять что-то в своей внешности. Например, волосы или ногти. И мне показалось это вполне логичным, ведь мы не раз в жизни изменяем их.

Но мне и это показалось нелегко. Вернее, нереально.

– Составить тебе компанию? – доносится звонкий голос Шуры с порога.

Когда я пожимаю плечами, она подходит ко мне и останавливается перед зеркалом вполоборота.

Рядом наши лица просто вызывающе разнятся – это выглядит словно вороны на небе из сладкой ваты. Раньше я считала, что мы с Мэй не похожи, но, возможно, мне просто казалось.

Я скучаю по сестре.

Шура рассматривает мои волосы, словно выискивает в них малейшее изменение.

– Не понимаю, что я делаю не так, – признаюсь я.

– Все обучаются в разном темпе, – утешает Шура. – А некоторым просто нужно найти ниточку в своем сознании. Это похоже на открытие в себе таланта, о котором ты раньше и не догадывалась.

Я морщусь. Уверена, телепатическое общение с Офелией не тот талант, о котором она говорила.

В последнее время меня интересовал вопрос: повлиял ли на это тот факт, что мы несколько лет общались с ней через часы O-Tech? Может, именно поэтому мне так легко удалось связаться с ней? Так как у нас была связь еще до моей смерти, пусть и односторонняя? Наверное, в Бесконечности есть и другие люди, которые общались с Офелией, как и я. Интересно, они тоже смогли связаться с ней? Пытались ли они сделать это не один раз? И самый главный вопрос: каковы последствия?

Знаю, безопаснее всего не связываться с Офелией снова, но меня терзает вопрос: если бы это ничем мне не угрожало и я точно бы знала, что она не сможет меня выследить, – удалось бы мне что-то узнать о враге?

Изучая мое отражение, Шура заправляет за ухо прядь розовых волос.

– Ты заметила у Ахмета шрам?

Я убираю мысли об Офелии подальше и с любопытством поворачиваюсь к ней:

– Да, и очень удивилась этому. Все остальные выглядят идеальными. Словно шрамы – первое, что исчезает после смерти.

Она кивает:

– Обычно так и происходит. Наверное, потому, что люди подсознательно хотят, чтобы они исчезли. Или потому, что они никогда не считали, что шрамы что-то о них говорят. Я не знаю, почему мы приходим в Бесконечность без каких-либо отметин, которые носили при жизни. Но Ахмет? Он вернул себе шрам. Потому что, по его словам, хочет чувствовать себя самим собой. А шрам так долго был его частью, что без этой линии он воспринимал себя по-другому. Это напоминает ему, что он все еще человек. Анника считает, что сны – различие людей и Колонистов, и это так, – продолжает Шура. – Но Ахмет считает, что наши недостатки делают нас людьми. Он говорит, что это помогает ему сосредоточиться – помнить, что он не бог.

– Будь я богиней, у меня бы давно все получилось, – с тоской в голосе говорю я.

– Но мы не боги. Не супергерои. Не волшебники из другого измерения. И любые попытки стать ими приведут лишь к разочарованию. Так что в следующий раз не старайся стать кем-то другим, а будь обычным человеком. Потому что способность контролировать сознание в этом мире есть только у людей.

– Будь человеком, – повторяю я.

В этом-то и проблема.

Из-за желания быть человеком я и чувствую себя такой слабой. Потому что люди несовершенны. Но не все недостатки приносят пользу – например сильный страх, мешающий защитить себя, или желание идти на поводу у сверстников, или укрытие информации, которую прятать не следует. Если бы у меня отсутствовали недостатки, – если бы я была чуть менее человеком, – возможно, могла бы лучше приспособиться в этом мире.

– Что случилось? – спрашивает Шура.

Если бы она могла собрать все мои тревоги и унести их с собой, думаю, Шура бы так и сделала. Она так смотрит на меня… словно ей не все равно.

Я выдыхаю, и, кажется, в легких не остается воздуха.

– Все твердят, что управлять разумом просто. Но это не так. Я хрупкая девушка, погибшая в восемнадцать лет. Если я была настолько слаба, что не пережила встречу с незнакомцем с пистолетом, как мне выжить в рядах армии повстанцев?

– Ты умерла не потому, что была слаба, – ласково поправляет она, и в ее голосе слышится печаль.

Мои плечи опускаются.

– Но именно так мне кажется. И сейчас я попала в мир, который поражает каждую минуту. Как мне защитить себя в месте, которое я плохо понимаю? Да я его почти не видела, – сокрушенно качаю головой я. – Даже Наоко поняла, за что сражается, только после того, как погуляла по Нео-Токио.