скачать книгу бесплатно
Про наши имена и клички я тебя, наконец, поняла. Все-таки ведь можешь ясно выражаться, если захочешь. Главнее всех из четырех правил два – сохранение секретности и точная передача всего, в том числе разговоры надо цитировать как они были. Значит, если придется, надо нарушать два других: что заочно по кличке, а в лицо по имени, – если их выполнение нарушит два главных. Поскольку при разговоре ничего не нарушалось, называли по имени. Значит, в письме так же. Значит, не надо по кличке в письме называть того, кого назвали по имени в описываемом разговоре. Все просто.
А вдруг так – по имени, когда остальных по кличкам – назвали только одного? Или, наоборот, троих? Оставшийся будет определен! А если двоих, то нет. Но если в другом письме опять двоих, разбитых на пары по-другому, то тоже. Например, в одном письме упомянуты: фрау Мем и я, фий Тес, ой, то есть фам Сомех, а также Мирей и Августина. А в другом – фрау Мем и монсеньора Тов, а также я, Юлия, и Августина… Легко сказать, зная все четыре имени и четыре клички, кто из нас кто. А по одному из этих писем не получилось бы…
В общем, тебе не удалось придумать, как соблюдать все четыре правила, и ты решил свалить это на меня, хотя я тебе написала уже раньше, что это вообще невозможно. Дело твое. Ты у нас лицо духовного звания, не я. Тебе и рассчитывать на чудо: что все как-то, с Божьей помощью, образуется, и твоя игра в тайных агентов с секретными кличками кого-нибудь, кроме самих агентов, запутает…
А вот насчет моих помощниц, я согласна, ты лучше имена предложил. Я просто пыталась соблюдать правило, как я его поняла, а поняла, видно, плохо. Не беспокойся, никаких трудностей с их перезыванием и запоминанием новых кличек не будет, спасибо что я еще им и прежних – как чувствовала, что с ними что-то не так – не сказала. Да и не знаю, надо ли? Ведь я должна их так звать только заочно: могу ли я сказать им в лицо их клички? Вообще, зачем кому-то знать свою кличку? Лучше я их так буду для секретности называть в письмах и разговорах с другими заговорщицами, и хватит того. Нет? Если нет, напиши, я им скажу их клички, мне нетрудно.
Ты прав, что о жемчужине написал заново, принимая в соображение – можешь перечитать свои письма, у тебя ведь наверняка есть копии – ты предлагал присылку ее тебе именно как обманный предлог для выманивания ее у фрау Мем, а если и имел в виду ДРУГОЕ, так надо было понятнее писать, а если не вышло, то не надо сваливать с больной головы на здоровую.
Вот и в последнем письме ты пишешь (не поленюсь переписать): «забота о тебе вынуждает… временно… прекрати миссию… хорошо, … что ты не отдала именно фрау Мем жемчужину (впрочем, и никому другому тоже не давай, но ей – особенно). Не внемлешь этому предупреждению – пеняй на себя!» Я, правда, поняла, что слова о предупреждении, которому я должна внемлить (внемлеть?), это про то, чтобы пока что прекратить Миссию. Но только ПОТОМУ, что предупреждение запоздало, и опасность, о которой ты намекал, уже успела обрушиться на меня. Тебе бы надо было заключительные слова вставить сразу после тех, к которым они относились. А то можно было бы так понять, что твое главное предупреждение – не отдавать жемчужину никому, а в особенности – фрау Мем. И пенять на себя я должна, если пренебрегу этим предупреждением. Ты бы перечитывал свои письма перед отправкой, что ли, и смотрел, все ли так удалось сказать, как хотелось, или хотелось как лучше, а получилось не совсем.
Но, что касается жемчужины, теперь все это неважно. Получив твое совершенно ясное указание, я НЕМЕДЛЕННО отправила бы ее тебе, но нуждаюсь сначала в разрешении трех проблем, связанных с этим. И каждая, не будучи решенной, не велит мне так рисковать.
Первая проблема. Являясь очень большой ценностью, жемчужина требует очень осторожного обращения с собой. Что, если письмоносец, не знающий о том, неосторожно в какой-нибудь момент допустит ее повреждение? Придет ему в голову отдохнуть на длинном пути, сядет он в каком-нибудь лесу, скинет груз с плеча – с НЕМАЛОЙ высоты, как ты себе представляешь! – да на камень. И конец королеве жемчужин. Ты в этом совсем не заинтересован.
Вторая проблема. Если я попытаюсь как-то предупредить письмоносца, он, вместо того, чтобы стать осторожнее, может, чего доброго, что-то заподозрить и проверить груз. Более того, он может заподозрить и проверить и без такого предупреждения. До сих пор он так не делал, но теперь, как ты понимаешь, после твоего запоздалого предупреждения и прочих событий… А если бы и не теперь – РИСК был все равно и раньше. Стоит ли рисковать? Стоит ли ставить Миссию под угрозу из-за простой торопливости или желания обогатиться?
Третья проблема – это вторая, но касательно не Миссии, а опять, как в рассуждении о первой проблеме, самой жемчужины. Ввиду того, что не только Миссия пострадает, но и жемчужина будет потеряна. Мне кажется, ПРЕДПОЧИТИТЕЛЬНЕЕ подождать.
Прости, если я неправильно поняла твое указание прислать ее как слишком торопливое – как мне самой кажется. Ведь ты не упомянул ни о какой из этих проблем, потому я подумала, что ты мог о них не подумать. Если ты на самом деле о них подумал, напиши, что хочешь присылки жемчужины НЕСМОТРЯ ни какой риск для нее или Миссии. Если буду к этому времени жива, а не съедена кецалькyецпалином, и не буду сидеть в каком-нибудь подвале на хлебе и воде, или что там еще придумает Тенкутли, а буду пока на свободе и иметь возможность читать письма и отвечать на них, я пришлю. Хотя мне будет жалко, если она при этом ПРОПАДЕТ.
Думающая о твоей выгоде даже в смертельной опасности,
сестричка Юлия.
Post Post Post Post Scriptum
О тоске по родным и черствости и упертости некоторых начальников, несмотря на вред для боевого духа подчиненных.
Я уже поняла, что не стоит и надеяться, что ты снизойдешь до выполнения моей слезной просьбы передать письмо родителям.
Может, ты и пожалеешь о своем запрете отправить ПОСЛЕДНЮЮ весточку родным, когда задумаешься, не произошло ли крушение твоих планов из-за того, что мне не хватило куража, а не хватило потому, что я в угнетенном состоянии духа, а это понятно почему и из-за кого. А может, и нет.
Грустная дочь наверняка горюющих родителей Юлия.
52Б. Юлия – родителям
от Юлии из семейства Сент-Эмбре
находящейся в Циуатлане Тепанкальи в Тепецалантепетле,
в Сент-Этьен на Луаре, дом на Купцовой улице ВТОРОЙ от площади.
родителям означенной Юлии
Воскресенье 7 апреля 1477 года от Р.Х.
––
Дорогие мои папенька и маменька!
По-прежнему ли «мой брат» противный Клод не дает вам читать моих писем, тем более, что теперь даже может думать, что вы не знаете, когда он их получает? И продолжает нагло делать вид, что меня и в живых-то нет? На костре сгорела, говорит. Что осталось – кецалькyецпалин сожрал, дракон то есть. Что не доел – с собой унес и докушал в логове. Если не сразу, то после того, как про заговор инков против него узнал.
Нет, впрочем, про заговор против кецалькyецпалина он вам точно не скажет. Но что он меня съел, мог соврать. Там, мол, в логове дракона ищите объедки, то есть останки, если хотите похоронить по христианскому обычаю. А только осужденную ведьму все равно в церковной ограде хоронить не дадут. Да и где это логово – неизвестно, так что, мол, сидите тихо… Угадала, нет?
Вот ведь характер у доминиканца… суровый! И не боится, что из-за него вы можете грех на душу взять. Поставите в церкви свечку за упокой любимой дочери – а я-то жива! Правда только то, что меня и впрямь в тепанкальи, то есть "логове" дракона найти можно, и что вам сидеть нужно тихо, инков не злить попусту. А вот хоронить меня рановато, и свечки ставить пока нужно за здравие. Да и что я вовсе не ведьма, а – поневоле – их подсыл к Тенкутли, Клод сотоварищи отлично знают.
Но я не о том.
В письме, которое я послала ему одновременно, но отдельно от этого, а он вам, наверное, опять о нем даже не сказал, я ему докладываю, как – только не пугайтесь раньше времени – здешний управитель замка доктор Акон, которого в Циуатлане все зовут меж собой Тенкутли, понял, что я ему не случайно попалась, стоя у столба на поленнице дров. Что все подстроено инками и что я послушно им все про его тепанкальи рассказываю и вообще. И что он, – пишу, – меня на этом поймавши, и изобразив (в облике дракона), что вот сейчас съест, даже в пасть взял, пока что снова меня отпустил свободно ходить по тепанкальи и тепецалану – а куда я тут денусь? – впрочем, приказавши идти к себе в комнату и писать последнее письмо, пока он мне придумает наказание, но следить за мной не стал.
Написала я все это инкам потому, что работа моя на Клода подневольная и мне не по душе, так что я старалась лишнего не наработать. А впрочем, цену себе набить побольше в письмах к нему пыталась, как же без этого. Мы – третье сословие, или кто? Подчиняемся, но своего не упустим.
И чем дальше, тем больше мне казалось, что во время надвигающего сражения упорных и коварных инков и осторожного, могущественного, но немного слишком доверчивого кецалькyецпалина мне лучше бы быть в таком месте, где я никак не смогу принимать участие в сражении, чтобы кто бы ни победил, этот кто-то не смог меня ни в чем упрекнуть.
Чтобы попасть в такое место, я и придумала этот план. Поговорила с Тенкутли о стилях датировки, чтобы он догадался, что я переписываюсь не с вами, а с инками. Он клюнул: догадался о том, о чем я хотела, но не догадался, что я этого хотела. А перед тем я спорила о том, какой нынче год на дворе, с Клодом. Так что и он не должен заподозрить, что я провалилась специально. А Тенкутли, думала я, посадит меня под замок на недельку-другую… Правда, пока я тут ничего, похожего на тюрьму, не видела, но тем лучше – пусть хоть в моей же комнате запрут и еду приносят! А если в его собственных покоях, из которых и впрямь без него не спустишься, то еще лучше – все мы тут мечтаем на них поглядеть. Вот разве что в подвале не хотелось бы, в пару к Чуде-Юде Аш-Бэ. Но риск слишком большой пленника не досчитаться. Нет, думала я, в крайнем случае в моей же комнате прикуют цепочкой к ножке кровати, и все. Авось, срок будет достаточным, чтобы не участвовать в столкновении…
Конечно, был риск, что он рассвирепеет всерьез. Но, если сказать правду, я не особо поверила, что мне от Тенкутли придется плохо, даже когда он так сказал. Скорее всего, все наказание и ограничится тем, что он про него сказал, в смысле, сказал про наказание, чтобы я боялась, пока он его придумает. А сам подумает-подумает, да и простит… И я как в воду глядела!
Сейчас я вам расскажу, как все окончилось, а Клоду не буду. Пусть поволнуется, если не за меня, так свою интригу. А то больно он легко относится к тем опасностям, на которые меня обрекает своими указаниями. Так что вы виду не подавайте, что получаете от меня хорошие вести, делайте вид, что по-прежнему убиты горем.
Кроме того, честно говоря, мне не хочется перед Клодом выглядеть… ну, в общем, у него есть все-таки небольшие основания обвинить меня в глупости и неосторожности. Ведь он меня предупреждал в прошлом письме, а я попалась все равно. Я же не могу ему объяснить, что я умная, а попалась специально! Могу ссылаться на его настойчивость в календарных делах, из-за которой и обратилась к третьему лицу (морде), только вот не подумала, что это лицо (эта морда) сделает свои выводы, и так далее, но все равно получается глупость с моей стороны. И, в любом случае, я не смогла бы доказать Клоду, что виноват он, даже если бы это было так (а это отчасти так). Но если он будет думать, что я по-прежнему в опасности, будет ругать меньше. Чтобы не под руку. Надеюсь.
А что касается того, что я ему неправду говорю, то есть пишу, так он первый начал, я вам про это писала. Да, мы договорились, что он будет первым читать мои письма к вам, еще до вас, и было понятно, что имеется в виду – в дальнейшем вам отдавать. А он отказался. Формально он прав – он их читает первым, как договаривались, а затем отдает своим братьям-доминиканцам. Насчет того, кто читает вторым, сказано не было, это только я думала, что это очевидно, поскольку эта поправка заменяет начальное положение, при котором он читает вторым, а первыми – вы. А раз сказано не было, он, понятно, толкует в свою пользу. Но только за этим договором был еще один: пока я его слушаюсь, вам никакого ущерба от инков не будет. А вот теперь вопрос: откуда я знаю, что он этот договор выполняет, если я от вас писем не получаю. А? Это значит, я должна ему доверять. А как же ему, казуисту, доверять, когда он договор так ловко в свою пользу перевернул? Никак. Вот и приходится вести себя соответственно. То есть не совсем честно. По его же примеру.
Кстати! Когда я написала, что вам здорово получилось задвинуть брательника (речь шла о том, как он смотрел строящийся дом и выглядел круглым идиотом), оказалось, что вы опасались, что я его, наоборот, пожалею или за него на вас обижусь, в силу уважения к тому, что «у нас были отношения». Ха! Отношения! Попробовала бы я отказаться! Это был единственный способ его не злить. Я думала, вы давно догадались, что я опасаюсь написать такое открыто.
Ну ладно. Это все присказка, а вот и сказка.
Когда доктору Акону показалось, что для меня прошло достаточно времени в переживаниях и гаданиях, насколько он зол на меня, он пришел за письмом. А я только письмо Клоду написать успела, причем, кстати, ни слова лжи в нем нет – тогда я еще не знала, чем дело кончится. И вот входит он – а вид у меня был – будьте спокойны – до ужаса подавленный и испуганный. Все-таки я у вас не такая уж дурочка. И сказал он так.
– Ты, Юлия, девушка азартная. Давай поспорим. Я сейчас не буду тебя наказывать за участие в заговоре. Вообще никак. Но за это ты должна со мной поспорить.
Он подождал, и я изобразила, что себя не помню от радости, но боюсь ее высказывать – ведь в его словах отчетливо слышалось какое-то "но", что-то он вроде хотел от меня потребовать не очень для меня приятное. Значит, спор, который он хотел мне навязать, похоже, проигрышный, в какой я добровольно ни за какие коврижки бы не ввязалась. Или решил еще немного попугать. Так что я изобразила осторожную радость пополам с опасениями. Кажется, его мое выражение лица удовлетворило. А вот откуда он узнал, что я азартная? Надо в дальнейшем обдумать! Я и впрямь азартна, каюсь, но стараюсь, вообще-то, этого не показывать.
– А дальше, – продолжал он, – мы с тобой посмотрим, кто кого. Предлагаю пари.
– На что спорим? – обрадовалась я. И тут же прикусила язык и про себя отругала себя за нетерпение. Не должна была я так быстро начинать радоваться – как бы он не догадался, что я только изображала испуг! В самом деле, он насторожился, но я поспешно сделала вид, что боюсь его хмурой мины, даже отшатнулась, и Тенкутли успокоился.
– Не на что-то, а на интерес, – сказал он. – Если я окажусь сильнее твоего любимого инка…
Тут я несколько выпала из разговора и немного пропустила мимо ушей, что он говорил дальше. Нет, откуда он узнал?! Почему не "любимых инков", а "любимого инка"? Это ведь совсем не одно и то же, я надеюсь, мне не придется вам объяснять разницу. Я ему про Клода ничего не говорила! Только про инков вообще. А он все, гад ползучий, знает!.. Вернее, гад летучий. Тут я увидела, что он на меня смотрит уже молча – заметил, что я его не слушаю. Совсем плохо! Вдруг он и сам не понял бы, что сказал что-то для меня важное, а я застываю, как жена Лота. Ну да что уж теперь. Зато он будет похуже думать о моих способностях к заговорам, и получше – о своем умении те заговоры разгадывать. А это для меня ужасно полезно! Уж если, видать, не удается попасть под арест и отсидеться в тенечке.
– Простите, доктор, – испугалась я, – вы так поразили меня… ну… – я попыталась неумело скрыть причину своей неожиданной задумчивости, – кое-какими своими словами… только, умоляю вас, не спрашивайте меня, какими… что я не услышала, что вы после них сказали. Мне очень стыдно. Нижайше прошу вашего прощения. Не могли бы вы снизойти к моей слабости и повторить условия пари?
– Хорошо, – улыбаясь, согласился Тенкутли. – С какого места?
Ну, это он меня стал совсем презирать, кажется. Перестаралась с изображением наивности. Или шутит?
– Если, – говорю, – я скажу, с какого места повторять, то вы догадаетесь, какие это были слова. – Как будто он и так не догадывается!
Доктор улыбаться не перестал, хоть и не удалась его уловка. А зачем она ему? Ага, он не знает, поняла ли я, что он знает, какие то были слова, и только для виду умоляла не спрашивать? Или не поняла? И хотел посмотреть с помощью ОЧЕНЬ глупой уловки, которую не разгадать невозможно, буду ли я охранять от него это понимание. Выходит, уловка не на то нацелена была, на что казалось. Только вот удалась ли она, как теперь понять?.. Э, если я так долго буду думать, то окажется, что на то и был расчет, чтобы я задумалась. Улыбается, и ладно. Буду считать, что улыбается потому, что добрый, и радуется за меня, что я не такая уж блаженная – на такую уловку попадаться! И я тоже поспешно заулыбалась – с добрым… хм… человеком… и поспорить приятно.
– И то правда, – сказал Тенкутли. – Ладно, повторю с самого начала, так уж и быть. Если я окажусь сильнее твоих любимых инков… – я сохраняла выражение внимательной заинтересованности, хотя он явно подшучивал надо мной, изменив то самое выражение, которое меня поразило раньше, – ты наймешься ко мне на службу, мне шпионки нужны. Будешь рассказывать мне об интригах среди аристократов Европы. И даже не только Европы. Если же я буду побежден, можешь бросить мне выразительный взгляд – я-де была права – поверх пламени костра, где мы с тобой окажемся.
– С чего это я-то там окажусь? – возмутилась я.
– Ну, хорошо, хорошо, ты не окажешься. Поверх пламени костра, на котором я окажусь.
Ой, крутит гад пернатый! Соглашается только для виду, только чтоб не спорить, а сам и правда считает, что костер у меня с ним будет общий. Но раз согласился, то как спорить?
– А почему это такое неравное пари? Мне в случае выигрыша только взгляд можно бросить, а вам – я целиком на службу? Это вы наказание такое придумали? А говорите, наказывать не будете!
– А вот почему: ты и без пари никуда не денешься при таком обороте дел. И я же не говорю, что ты будешь работать бесплатно. И работа эта как раз для тебя. А при противоположном обороте дел с меня и взять будет нечего, кроме обмена взглядами. Я выражу взглядом, что верх твой вышел, а ты будешь торжествовать.
– Так я и так буду знать, что верх мой. Зачем мне ваш взгляд? И вам – мой?
– Для более полного торжества. А то вдруг я думаю, что ты тут ни при чем, а победили инки, или, если ты и замешана в это как-то, то все дело все равно не в тебе самой, то есть в твоих способностях, воле, упорстве и так далее, а в твоей удаче, случайности, судьбе, воле высших сил и так далее, а без всего этого ты ни на что не способна.
– Ха! – сказала я. Похоже, Тенкутли не зря говорил, что я азартна. Он поймал таки меня на "слабо". Немного погодя подумаю, чем мне грозит то, что он меня так хорошо знает, и что мне делать, чтобы он моих поступков больше не угадывал. А пока остается притворяться, что я не вижу, как он меня поймал, так что… – Согласна! – "не выдержала" я. И протянула ему руку. Правда, он ее не пожал, а галантно поцеловал. И попросил в знак примирения вновь называть его на "ты". Тоже мне, примирение: заключение спора о том, кто кого! Это не примирение, а объявление войны! Но он прав – я и не заметила, что стала от страха его на "вы" называть. Хотя мы уже давно на «ты».
Ну, я и так поняла, что он не принимает меня всерьез. Даже руку в знак заключения пари не пожимает, как равной, а целует. С того, что я – слабая женщина. И разбить пари никого не пригласил. А всерьез он меня не принимает зря! При такой индульгенции на заговор против него он даже не может меня наказывать, если еще на чем-то поймает! Если бы монархи так обращались со своими заговорщиками, никто из них и денечка бы на троне не сидел! Дело другое, что он теперь будет за мной внимательно следить. Это да. И – он же не обещал, что не будет мешать планам инков и, стало быть, моим. Может быть, он даже теперь будет читать письма? Надо учесть эту возможность. Я и Клоду написала опять с обращением «братец».
Но вот все учесть Тенкутли не удастся. Ну, прочтет он ЭТО письмо. И поймет, что я чуть умнее, чем ему показалось. Но ведь, поняв это, он будет знать, что это понял, так? Что еще больше поднимет его уверенность в себе. А прочитав эту фразу… А эту… В общем, ничего. Пускай.
Да и не верится мне что-то, что он начнет читать письма. Он же гордый, огромный, зубастый, а я?
Вот какие дела.
Не волнуйтесь за меня понапрасну, маменька и папенька, вы же знаете, я ЛЮБЛЮ интриги! А тут такая интрига, что я ни за какие коврижки не хотела бы ее пропустить. Правда, на сей раз сравнительные душевные качества жертвы интриги и моих нанимателей таковы, что я предпочла бы в момент решающего столкновения как-нибудь оказаться в таком месте, чтобы не быть вынужденной помогать кураторам. Но чтоб все видеть и слышать! Я вовсе не имею в виду – сидя в глубоком подвале или вроде того. Боже, Ты же любишь, я знаю, таких веселых авантюристок, как я, ведь у Тебя есть чувство юмора, хотя, поглядев на инквизиторов, в этом так легко усомниться, что Тебе стоит, избавь меня этого выбора: быть верной слову или чувству справедливости!
Что касается вашего запоздавшего совета не лезть на рожон. А кто писал, между прочим, что совет на расстоянии может оказаться вредным? Можно, конечно, сидеть тише травы, ниже воды… то есть наоборот, это подвальная тварь Те-ки так делает, Тенкутли говорит… сидит и из-под воды слушает, слушает… как трава растет, кто по траве идет… Нет, я могу притаиться, а как отсюда выбираться тогда? Тоже тише травы, ниже воды? Можно и так – нырнуть в речку и надеяться на авось. Но я так лучше делать не буду, да и вы этого в виду не имели. Я пошутила.
Насчет же того, что для меня нет своей цели во всех этих шпионских играх, принимая во внимание, что благодарность нанимателей никогда не достигнет ощутимого размера, эту мысль нужно обдумать. Мысль серьезная. Обещаю подумать к следующему письму. А вот что мне этим заниматься нравится, правда.
Противный Клод мог бы меня и не заставлять отправляться сюда, да еще как заставил-то – повесив ложное смертоносное обвинение. Теперь я точно знаю, что согласилась бы и так, если бы знала, как тут ИНТЕРЕСНО!
Напишите мне, как ваши дела, как здоровье? По-прежнему ли вам Клод не досаждает в новом доме? Нельзя ли его и из старого выдворить, он ведь уже сколько у вас живет, притворяясь невесть откуда взявшимся сыном, а притом почему-то отдельно? По-моему, это притворство уже никого не обманывает, и, если он рассчитывал на каких-то агентов противника в Сент-Этьене, они уже давно бы все поняли, а если не поняли, то можно считать, что их нет… Нет, наверное, я не права. Хоть Клод и не очень сообразителен, даже он не поверит, что и письмоносцу настолько все равно, куда доставлять и кому отдавать письма, что можно слать их прямо в инквизицию. Жаль. Придется вам и дальше терпеть его в нашем старом доме. Вы, папенька, кажется хотели его продать после переселения в новый. Может, Клод купит – и пусть себе живет дальше, только сам платит слугам. И за еду, дрова и так далее.
Надо как-то ему внушить, что это выгодно. Скажем, так. Ему ведь в нашем доме нравится; и он не считает, что его замыслы насчет дракона могут тянуться годами, будь они успешны или нет. Если бы он случайно подслушал разговор слуг о том, что вы скоро хотите продать дом – ведь вы все равно уже переселились в новый, хоть он и считается недостроенным – он мог бы попытаться использовать это, чтобы купить его раньше всех. И притом убедить вас продать его ему подешевле, как богоугодное дело… а если бы они в разговоре и цену назвали – такую, чтобы ему было куда сбивать до взаимного удовлетворения… Если у него сейчас недостаточно денег для такой покупки, а я думаю, что так оно и есть, он бы мог тут же его заложить вам, скажем, месяца на два, три, да хоть шесть, под какие-нибудь смешные проценты, скажем, дюжину процентов в месяц… И платить только их, а деньги за дом будут за ним… А может и не платить ничего, правда, тогда появятся сложные проценты, так что, думаю, предпочтет платить… А дальше либо его – наша – авантюра будет успешной, и тогда – так он думает – в его распоряжении будет такое богатство, что выплату долга за дом его кошелек и не почувствует… либо нет, и тогда он все равно окажется не в состоянии его содержать, так что ему будет все равно, что так и не оплаченный им дом останется у вас – вместе с уже выплаченными процентами, которые тогда можно рассматривать как плату за аренду.
Или – вариант – продать какому-нибудь вашему конкуренту, чтоб немного порадовался, вот, какое унижение конкурента (т.е. ваше)… а немного спустя оказалось бы , что он должен выселить члена Церковного Суда. Ну или продать кому-то столь могущественному, что его не затруднит выгнать лже-братца Клода..
А то уж больно он приохотился вообще не платить ни за что.
Вот и дам легкого поведения приглашает за бесплатно – за то, чтобы не преследовать их как ведьм. Это я вспомнила насчет вашего компромата на Клода, что он не просто пьянствует, а ведет себя не как должен доминиканец. Но, мне кажется, вы и сами правильно полагаете, что это не заинтересует его начальство, даже если вам удастся добраться до него. А если оно в Риме, это само по себе хлопотно. И, если оно там, то ведет себя еще почище. Всем известно, что делается в Риме. А если даже и не ведет, все равно оно наверняка все о нем знает и мирится с этим. Принимая в соображение, что он много ведьм и колдунов жжет и часть денег за их имущество и начальству перепадает. Возможно, основная часть… А маленькие слабости полезны тем, что в случае неудач – вот хотя бы с этой авантюрой с нападением на Тенкутли, чтобы попытаться отнять у него все, что есть, вместо того, чтобы получать постоянно понемногу за то, чтобы сообщать, кого и когда он может забрать в свой Циуатлан… наверняка ведь у этого плана были и противники, которые против журавля в небе и за синицу в руках… за такую неудачу можно и наказать… а предлогом будет нарушение устава, если неудобно раскрывать существование кецалькyецпалина и взаимоотношения с ним кому-то не посвященному в тайну, но от кого отчасти зависят наказания инквизиторов – не знаю, кто это такой, но уверена, что это вполне возможная ситуация.
Так что, думаю, если ничего из его затеи не выйдет, вы сможете утешаться тем, что его зашлют куда подальше, и вы с ним больше не увидитесь. Так что договор насчет дома нужно составить так, чтобы он оставался вам в случае неуплаты в срок независимо от того, будет ли в это время Клод в городе.
Утешаться – я имею в виду, если в случае неудачи вы и меня больше не увидите. Надеюсь, вы уже давно привыкли к такой возможности при моих поездках по делам, связанным с интригами и политикой. Насколько к такому вообще можно привыкнуть. Во всяком случае, вы знаете, что это был мой выбор, от которого, правда, Вы, папенька, старались меня отговорить в пользу занятий торговлей, а я возражала, что поездки по торговым делам бывают так же опасны. А Вы, маменька – чтоб выйти замуж и сидеть дома, но это не по мне, да и Вы помните, как пришлось бежать из Арраса, а ведь в политику никто из нашей семьи тогда не лез… В общем, если что, то мне за глупость и поделом. Правда, как раз в эту авантюру я не сама ввязалась, но и тут Вы, папенька, правы, что Клод на меня нацелился из-за моей репутации. Думаю, то же легко сказать и о Мирей. А вот за какие грехи в нашу компанию заговорщиц попали Августина и Марта, не знаю.
Но это все я для утешения в самом-самом крайнем случае, а вообще-то Тенкутли уже показал свою настолько необыкновенную доброту, что можно надеяться на его снисхождение в любом случае. Хуже с самим Клодом, который уже проявил коварство. И в том, как он «уговорил» меня на эту миссию, и в том, что сразу нарушил договор – не стал передавать вам писем. Но и тут можно надеяться, что в случае неудачи он до меня не доберется, а в случае успеха станет не таким злобным.
Так что не отчаивайтесь ни в коем случае. Отчаяние – самый страшный грех. А все невзгоды нужно переживать по мере того, как они случаются. А то получится, что переживете несчастье заранее, а оно и не случится! Повезет спастись от опасности, или Бог от нее упасет. Будет очень глупо, а главное, на такое неблагодарное поведение обидится судьба или рассердится Бог, и в другой раз труднее будет надеяться на счастливый исход. Что, думаете, уж после такого раза никакого другого уже не будет, и, если все кончится благополучно, буду дома сидеть?..
А впрочем… может, и буду. А вот в чьем?..
До свидания, надеюсь, достаточно скорого,
ваша непутевая, да, азартная, что поделать, дочь
Юлия.
53А. Мирей – коннетаблю Кембре
Года MCDLXXV от Р.Х., VII апреля, воскресенье.
в замок Кембре, по северной дороге от Труа,
Морису О’Ктобре
От Мирей де Кембре
из замка доктора Акона
––
Мой преданный Морис!
Пока помню, я должна записать беседу, важную для нас с тобой – и не только. Когда прочтешь – увидишь, что это даже важнее, чем то, о чем ты писал мне. Хотя, как ты увидишь, твоего письма я тоже не забыла, но начну не с ответа на него.
Не могу выразиться яснее, ибо, вопреки обыкновению, ввиду обстоятельств, о которых я здесь расскажу, демон на сей раз намерен прочесть письмо и не согласится передать его, если в нем окажутся шпионские сведения. Я в полном недоумении, откуда он взял, что они могут тут оказаться. То есть он-то думает, что основания для таких подозрений у него есть, а я просто устала с ним спорить. Но чтобы я, если бы я даже была с кем-то в заговоре против него, стала писать что-то такое, что может вызвать еще большие его подозрения, тем более, после такого предупреждения?
Оборотень застал меня на дежурстве, когда рядом никого не было, и со мной побеседовал. Записываю, как запомнила, не облагораживая, но и не оглупляя аргументов представителя князя мира сего и не придавая своим аргументам большей убедительности, хотя и могла бы, причем не только задним числом, но и тогда, во время спора, ибо исключительно из вежливости я притворилась, что ему удалось меня убедить в своей правоте. В целом, хотя и не во всем и не сразу. Разговор был очень длинным, но его можно разделить на несколько бесед, каждая на свою тему.
Первая беседа: «Преступление» и доказательства – так он думает. Все пропало?
Начал он с того, что стал мне безбожно льстить. Причем хвалил, в основном, не за красоту, изящество, остроумие, умение вести беседу, а почему-то за ум, смелость и силу духа, что больше приличествовало бы для разговора с мужчиной. Впрочем, я и не ожидала от него соблюдения правил светской беседы. За что бы он меня ни хвалил, я стала ожидать разъяснения, чего ему от меня понадобилось. Может, сделает предложение перейти к нему в гарем? Вряд ли, ведь ему известно, что я – порядочная вдова, и, хоть он не соблюдает наши законы, вряд ли не осознает, что я-то их нарушать не собираюсь. А заставлять он меня вряд ли будет. Как я поняла, ему дорого мнение всех пленниц о нем как о добром – хм – человеке. Что же он от меня тогда хочет? Мне казалось, что я готова ко всяким неожиданностям. Но оказалось, это не так.
Своими комплиментами он только намеревался подсластить горькое лекарство, которым мигом вылечил меня от зазнайства. Лучше бы он так не делал: по этому случаю вместо смягчения получилось усиление удара, который он мне затем нанес. Он сказал, что весь наш заговор раскрыт! Вот зачем он восхищался моей твердостью духа – он надеется, что я столь же стоически приму неудачу этого предприятия, сколь смело отважилась на него. Что ж, попробую, подумала я, в конце концов, нечто подобное в моей жизни уже было. Но пока что надо удивиться. Ведь он может на самом деле только подозревать, и попробовать напугать, чтобы я сама во всем призналась. А пока никакой пыточный подвал вблизи не маячит…
И я вслух удивилась. С чего монсеньор доктор взял?..
Он охотно рассказал. Сначала о том, как поймал Марсию на том, что она лазила в запретный подвал и ныряла в запретный резервуар Аш-бэ, пока его не было. Как он, вернувшись, учуял ее по запаху и вкусу воды и, приперев таким образом к стенке, заставил сознаться. Наказания же ей он пока не назначил, и даже разрешил отправить последнее (как это слово неприятно звучит!) письмо мужу и получить ответ – это было с прошлой партией писем…
Тут я вспомнила, что Марсия, действительно, собиралась учинить что-то опасное, но многообещающее, и долгое время не хотела общаться, а я думала, что она продолжает готовить свое рискованное мероприятие, не желая посвящать подружек в свой план, как раз ввиду возможного разоблачения – чтобы не подводить всех под монастырь. А оказывается, она не желала общаться как раз потому, что попалась на горячем, хотя не желала-то по той же причине – чтобы не наводить подозрения на подруг. Которые, хотя и ни при чем, конечно, но могут пострадать за компанию. Это очень благородно с ее стороны, и, хотя мне всегда казалось, что у этой немецкой ремесленницы многовато энтузиазма и маловато сообразительности, несмотря на всю ее техническую ученость, что, собственно, скорее всего и сказалось в ее провале, я не могу не одобрить ее поведение после разоблачения.
Более того. Подумав еще немного, я поняла, что, раз она наравне с нами участвовала в последнем обмене письмами (который, оказывается, для нее роковым образом отличался от нашего, по той причине, что был для нее воистину последним), отец Римус, который ранее безуспешно пытался меня уговорить на аналогичную деятельность, наверняка от своих братьев в Майнце получил весточку о ее трагическом провале. Неужели же она, даже подозревая, что ее письмо на этот-то раз будет прочитано, не нашла бы способа об этом намекнуть? Да ей просто достаточно было написать об этом прямо и открыто мужу! В конце концов, для чего и разрешать отправить последнее письмо мужу, как не чтобы попрощаться с ним? А уж ему никто не мешал все пересказать…
