
Полная версия:
Добро пожаловать в Некрополь
Ровно в восемь вечера Василий вернулся в дом, разбудил товарищей, а сам улёгся спать.
Паша сменил его на посту.
А лейтенант, которого они между собой называли Григорием Ивановичем, остался бодрствовать в одной комнате с Ковальчуком.
– Что не спите?
– Не положено. В 21:00 – эфир… А мне ещё надо подготовить радиостанцию. Нашу пришлось оставить в тайнике под Брестом. Тащить с собой тридцатикилограммовый «Телефункен» не было никакой возможности. Вы не против помочь?
– С удовольствием.
«Блин, только этого мне и не хватало. И так жизнь на волоске… А если тот сигнал, что подал Вилли, на самом деле предупреждение об опасности, тогда и этот волосок будет оборван… Нет, непохоже… Иначе бы меня грохнули прямо на Гряде!»
Такой вывод действовал успокаивающе, и капитан следом за лейтенантом, так и не накинувшим на плечи гимнастёрку, поплёлся на улицу.
«Какое-то время у меня есть. Сутки-двое или час-другой, пока неясно, но есть!»
Григорий тем временем зашёл в хлев, разворотил копну сена и спустя мгновение вытащил на свет новенькую, в смазке, радиостанцию. Проверил комплектность и удовлетворённо хмыкнул:
– Всё на месте!
– Гут! – разделил его радость Ковальчук.
«А может, прибить его и закопать в сарае, а самому пуститься наутёк? Нет, я должен досмотреть эту комедию до конца!»
– Помогайте!
– Что делать?
– Несите «Телефункен» наверх!
Вдвоём они еле затащили радиостанцию на чердак. Лейтенант размотал антенну с грузом и через незастеклённое окно забросил её на ближайшее дерево. Затем щёлкнул тумблером. Приёмник захрипел, засвистел… Диверсант начал крутить верньер[10], но нужная частота всё время куда-то уплывала.
– Райс…[11] Кварц полетел! – прокомментировал он раздражённо. – Надо будить Василия. У него есть запасной.
«Тут мне и конец!» – подумал Ковальчук, искренне сожалея о том, что вместе с удостоверением сдал верного друга тэтэшника подполковнику Сурженко. Как положено – под расписку.
– Ремонт много времени займёт? – спросил он.
– Нет. Минутное дело… Слушайте, герр Профессор, поднимете, пожалуйста, его сами. А я пока сбегаю в кусты… Замучила эта сухомятка…
Ивану только этого и надо было!
Он быстро прошёл в комнату, где стояла кровать, на которой ночью спал лейтенант, и выхватил из внутреннего кармана удостоверение личности командира РККА.
Ну, как настоящее, никаких следов подделки! Умеют, сволочи!
…Василий долго не хотел просыпаться. И на чердак лез нехотя, как из-под палки. Зато кварц поменял быстро и сразу настроился на нужную волну.
«Клиент у нас», – отбил ключом и моментально получил ответ:
«Смотрите за ним в оба. Завтра прибудут наши люди и сразу выяснят, тот он, за кого себя выдаёт, или нет».
Прочитав послание, командир группы смерил Ковальчука недобрым взором.
– У вас есть документы?
– Гевишь…[12]
– Потрудитесь предъявить!
– Битте…[13] – Иван Иванович спокойно и без задержки предъявил удостоверение, реквизированное у настоящего профессора. Он практически ничем не рисковал, ибо на фото Селезнёв снимался лет пятнадцать тому назад. Тогда ему не было и тридцати, и его круглую голову украшал буйный, вьющийся, чубчик.
А теперь их обоих можно смело называть «склонными к облысению».
Лицо? Нос, уши и глаза есть у всех, а детали на пожелтевшей бумаге просто не разобрать!
– Простите, Вениамин Сигизмундович… – пробурчал лейтенант, видимо, осознав безосновательность своих подозрений.
– Ничего. Бывает…
– Завтра ждём гостей. До этого времени нужно хорошо отдохнуть. Всем спать. Я подежурю!
20. Хутор на Свитязе, ночь с 23 на 24 июня 1941 годаВсю прошлую ночь Иван не сомкнул глаз, но и в эту спать ему совершенно не хотелось… В голове путались мысли.
Война, немцы, Свитязь, профессор… Как связать их в единую геометрическую фигуру? И какую? Прямоугольник, квадрат, ромб?
Да, ещё… Что немцы забыли в этом заброшенном и Богом, и людьми уголке? Что?
«Нет, я обязательно во всём разберусь!» – в очередной раз дал сам себе крепкое слово контрразведчик и… сразу заснул.
Незадолго до рассвета в лесу «ожила» какая-то диковинная птица, начавшая издавать нечленораздельные звуки: «Грыза-чёв, грыза-чёв», такой, если верить удостоверению, была фамилия главаря диверсантов. Этот факт почему-то вызвал у Ковальчука приступ истерического смеха.
Он оделся и пошёл на улицу.
Гриша сладко спал на скамейке. Рядом «дремал» пулемёт Дегтярёва, прислонённый к стене дома.
– К-хы, – кашлянул капитан.
Грызачёв поднял голову и сфокусировал на нём мутный взгляд светло-синих глаз.
– А, это вы…
– Я.
– Не спится?
– Нет.
– А времени сейчас сколько?
– Четыре сорок пять.
– Может, искупаемся?
– А что? Я с удовольствием.
– Будите Пашку, хватит ему дрыхнуть…
Несмотря на то что к концу подходил первый месяц знойного лета, вода в озере была очень холодной. Но Грызачёву холод, кажется, нипочём; его белобрысая голова мелькала уже где-то на полпути к острову, а до него как-никак не одна тысяча метров, это Иван знал ещё с курса географии.
Дойдя до линии, разделяющей воду жёлтого цвета и голубого, чекист наконец решил окунуться. Уф!!! Где ты, Гриня? Не утони, а то твои друзья с меня скальп снимут! А мне жить надо. Чтобы выполнить свою миссию до конца, отдать, как говорится, Родине долг, отблагодарить за то, что вытащила меня, безземельного крестьянина, хлебопашца, из-под беспросветного панского гнёта, дала профессию, научила всем премудростям сложного чекистского дела…
21. Хутор на Свитязе, 25–26 июня 1941 годаНа следующий день гитлеровцам ценой невероятных усилий и жертв удалось склонить чашу весов в свою пользу.
Пограничников и части пятой армии, и днём, и ночью оказывающих героическое сопротивление, цепляющихся за каждую пядь родной советской земельки, отбросили к Ковелю.
В 22 часа, когда уже стемнело, от длинной колонны оккупационных войск, потихоньку тянущейся в сторону этого крупного железнодорожного узла, возле города Любомля отделились несколько автомобилей и повернули налево – в сторону знаменитого каскада Шацких озёр. Кто ехал в первом из них, с закрытым кузовом, разглядеть не представлялось возможным, а в открытых кузовах второй и третьей теснились десятки советских военнопленных.
В райцентре грузовики снова повернули налево и неспешно покатили за село Свитязь – в густой смешанный лес.
Около полуночи они наконец добрались до своей цели и остановились у заброшенного дома.
Несущий вахту Василий сразу поднял своих товарищей. Ковальчук услышал шум и тоже проснулся. Но виду не подал. Продолжал поcапывать, лёжа на спине.
Грызачёв завернул машины за хату; военнопленные спрыгнули с кузовов и, сбившись в одну большую кучу, стали устраиваться на ночлег.
А из будки первой машины при помощи диверсантов вышли трое убелённых сединами мужчин и направились в дом. Для них целиком и полностью отвели одну из комнат.
Лейтенант собирался немедля разбудить «русского профессора», чтобы устроить ему тщательную проверку, но гости распорядились не делать этого до утра: мол, никуда не денется…
Больше Иван так и не уснул. Дождавшись рассвета, вскочил с кровати, оделся и под тяжёлым взором недремлющего Грини пошёл во двор. А вдруг это последний день в его жизни? Надо сполна насладиться солнцем, небом, щедростью живописной волынской природы…
Вокруг военнопленных на всякий случай ходил Павел, хотя те, испуганные, подавленные, грязные, голодные, и так не собирались никуда бежать.
А на лавке уже сидел один из гостей – невысокий очкарик лет шестидесяти с вьющимися, плохо подстриженными бакенбардами из прошлого века.
После долгой дороги ему явно не терпелось с кем-то пообщаться, и русский коллега подвернулся как нельзя кстати.
– Давайте знакомиться, я профессор Липке из Лейпцигского университета…
– Приятно!
– А вы тот самый Селезнёв?
– Да. Вениамин Сигизмундович.
– Я читал… Читал все ваши труды. Знаете, мне кажется, что больше вас для развития нашей отрасли, я имею в виду ядерную физику, не сделал никто…
– Ой, не льстите. Как вас зовут?
– Юрген-Клаус, не знали?
– Простите – запамятовал… Для нас, русских, двойные имена в диковинку…
В это время на улицу выскочил Грызачёв. В одном нижнем белье. Заметил мирно беседующих учёных и похлопал Ивана по плечу.
– Общаетесь?
– Так точно, – за обоих отчитался Липке. – Посидите, послушайте нашу дискуссию.
– Зачем?! Всё равно я в этом ничего не понимаю, – устало отмахнулся лейтенант и пошёл прочь.
А Юрген-Клаус ни на миг не умолкал:
– Вначале тридцатых я работал у Юри Гарольда в Колумбийском университете. Именно тогда он впервые обнаружил в природной среде молекулы тяжёловодородной воды и получил за это…
Ковальчук понимал, что ему надо вставить хоть что-нибудь, и наугад бросил:
– Нобелевскую премию.
А что ещё он мог сказать?
Как ни странно, угадал!
– Совершенно верно, – продолжал Липке. – А уже в 1933 году Гилберт Льюис кстати, наставник Юри, выделил чистую тяжёлую воду.
– Мы здесь, в Союзе, слишком мало знаем о работах американцев, – попытался неуклюже оправдать своё невежество Иван Иванович. – Но от них не отстаём, вы уж поверьте на слово.
– Верю! Кстати, у вас чудесный немецкий. Где учили?
– Да так… Стажировался в Берлине во времена нашей предвоенной дружбы.
Лучше бы он этого не говорил!
– Как? Вас, гениального учёного, который знает столько секретов, выпустили из СССР? – сразу же засомневался немец.
– Ну да, я же – член партии, преданный и верный. Был.
Они оба рассмеялись и на мгновение отвлеклись друг от друга, чтобы помахать ручками Грызачёву, медленно возвращающемуся в свои «апартаменты».
И тут Липке окончательно добил «коллегу»:
– Сегодня вечером к нам присоединятся двое физиков-химиков из Гумбольдтского университета, наверняка вы знакомы с ними лично.
И Ковальчук понял, что ему пора «делать ноги»…
– Простите, Юрген-Клаус, вы не хотите искупаться?
– Нет, что вы!
– А мы с лейтенантом никогда не упускаем случая…
– С удовольствием понаблюдаю за вами.
– Что ж, пошли…
Сначала капитан планировал взять Липке в заложники и скрыться вместе с ним, но вовремя одумался, поняв, что в таком случае немцы будут грызть землю, чтобы найти пропажу… А если он исчезнет один, шансов выбраться живым из этой передряги будет несравнимо больше.
Иван Иванович сложил свою одежду на песке и вошёл в воду.
Медлить не стал, забежал за камыши и пустился вдоль них вплавь, чтобы метров через двести снова выбраться на берег и в одних трусах рвануть в глубь леса.
Юрген-Клаус поднял крик только через полчаса:
– Селезнёв утонул!
Диверсанты сначала проныряли всю прилегающую акваторию Свитязя, затем прочесали близлежащий лес, задействовав для этого наиболее крепких военнопленных, но Ковальчука и след простыл!
22. Волынская область УССР, леса между Любомлем и Ковелем, 25–26 июня 1941 годаКогда Иван Иванович, босой и чуть ли не донага раздетый, влетел в березовую рощу, там пас коров какой-то немолодой крестьянин, который, несмотря на лето, был в ватных штанах и фуфайке.
– Раздевайся! – скорчив на лице страшную гримасу, заорал Ковальчук. – Ну же!
– А я що, голый до дому пиду? Та мэнэ ж бабы засмиють!
– Давай быстрее! После победы верну!
– Ага… Вид вас, коммунякив, дочекаешься… В тридцать девятому золоти горы обицяли, а що выйшло?
Пастух продолжал ворчать, но сапоги снимать всё же начал.
– А ты, дед, оказывается, контра… Пристрелить бы тебя, да пистолета нет. И пули жалко!
– Ишь, какой ты жалостливый, москалик…
– Сам такой! Я з Кашивки, що биля Ковеля, можэ, чув? – наконец догадался перейти на родной язык чекист.
– Чув, звычайно… Так чому ж ты не по-нашему балакаешь? Бери, сынку, бери всэ, потим пры нагоди виддасы!
– Дякую… Тилькы ж дывысь, нимцям про мэнэ – ни слова!
– Домовылысь.
Бежать в кирзовых сапогах, которые к тому же оказались на размер меньше и сильно жали, натирая до крови уставшие ноги, было невыносимо трудно. Порой хотелось снять их и выбросить куда подальше. Но совсем без обуви – тоже никак! Особенно ночью. Пришлось терпеть…
Однако вскоре ему опять повезло.
Вечером Иван заметил возле одного из сёл на опушке леса подростка, что-то строгавшего острым самодельным ножом, и, позаимствовав ненадолго у него инструмент, отрезал носки сапог. Так, с торчащими наружу пальцами, и устроился на ночлег в халабуде, сооружённой деревенскими пастухами для того, чтобы было где укрыться от дождя и ветра.
А утром его разбудили чьи-то голоса:
– Дывысь, Тымко, тут хтось е!
– А ну, вставай. Хутко!!!
Выйдя из укрытия, он увидел двух мужиков, немногим старше его. У одного из них на плече болталось охотничье ружьё.
– Кто такой? – процедил тот сквозь зубы.
– Иван я… Ковальчук.
– Звидкы?
– З Кашивкы… Це за Голобами[14].
– Знаю… Що тут робишь?
– Не бачите, сплю.
– Невже дома не маешь?
– Кажу ж вам… Маю. У Кашивци!
– До неё еще тридцать километров топать…
– Я был у сестры, в Любомле… Аж раптом немец налетел, вот и мушу пробиратыся до дому лесами. У меня ж бо жинка, дети.
– Зрозумило. Що, Петре, нехай йде?
– Та нехай!
– Дякую!
– Йды, тилькы бильше нам не попадайся!
– Добре. А где Ковель, хлопцы?
– Вон там… За лисом. Чуешь выбухи?[15]
– Так.
– Это германец бомбит мисто. Уже пятый день поспиль[16].
– Хиба Ковель не взяли?
– Ни. Там ще Советы хозяйнуют. Хочеш потрапыты до них у лапы?
– Боронь Боже.
– Тогда иди в обход.
– Зрозумив… Бывайте!
– Та иди уже, иди…
Выходит, Ковель ещё наш?
Ура!!! Это меняет дело!
Ковальчук весело помахал рукой незнакомцам и пошёл прямо на звуки разрывов бомб.
23. Берлин, кабинет Шпеера, 26 июня 1941 годаЕсли провал группы Пухарта ещё можно было хоть как-то утаить (и оправдать), то о загадочном исчезновении русского профессора моментально узнали все высшие чины Третьего рейха.
Первым из посвящённых стал Шпеер, имевший личного осведомителя среди светил науки, отправленных в командировку на Свитязь.
Доложить всё, как есть, фюреру, он, ясное дело, не решился. Напротив, стал искать выход из создавшегося положения и немедля вызвал к себе Штольце, головой отвечавшего за успех всей операции.
Ветеран абвера вытянулся в струнку перед штатским архитектором и не знал, что сказать в своё оправдание.
С одной стороны, пропажа Вениамина Сигизмундовича – серьёзный удар по «Урановому проекту», с другой – всё не так уж и плохо! Никаких свидетельств о том, что учёного похитили русские, у его ведомства нет.
Да и не было у противника на это времени. Не было!
Придя к такому выводу, Эрвин окончательно успокоился и уже до конца беседы не терял самообладания. Даже перешёл в контратаку, когда Альберт начал повышать голос:
– Мои люди действовали строго по инструкции, – вымолвил нарочито жёстко, постреливая злыми глазами. – Никто из них не мог предположить, что этот русский идиот поутру полезет в воду!
– Ладно… Завтра же под любым предлогом вы должны отправиться в Украину, чтобы лично разобраться на месте, что там происходит.
– Есть! – сухо улыбнулся полковник, в глубине души радуясь, что ему удалось выйти сухим из воды, и одновременно наслаждаясь невероятным везением: новый приказ полностью совпал с распоряжением начальника и тёзки – Эрвина Лахузена фон Вивремонта – и… его собственными планами. Штольце как раз собирался посетить оккупированную территорию для координации действий с украинскими националистическими организациями, лидеры которых давно состояли у него на связи, как, например, Степан Бандера (Серый), Андрей Мельник (Консул-1), Рихард Ярый (Консул-2).
24. Город Ковель, центр одноимённого района Волынской области Украины, 26 июня 1941 годаКовель готовили к сдаче. Эвакуировали людей, взрывали промышленные предприятия, расстреливали узников тюрьмы, которые могли стать потенциальными предателями.
Все эти мероприятия осуществлялись в основном силами партаппарата и его карающего меча – органов госбезопасности, поэтому в здании, где располагался отдел НКВД, было немноголюдно.
– Вы к кому? – пытливо глядя в глаза Ковальчуку, поинтересовался дежурный офицер.
– Есть кто из начальства?
– Никак нет. Все на объектах! А вы кто будете?
– Капитан госбезопасности Ковальчук.
– Слыхал! – уважительно изрёк младший лейтенант.
– Срочно свяжите меня с Луцком. Мне нужно сделать доклад товарищу Белоцерковскому. Лично!
– Вы что, с Луны свалились? Связи давно нет. Ни с Луцком, ни с Киевом, ни с Москвой – диверсанты повалили все столбы в районе.
– А по рации?
– Радиостанции немцы пеленгуют и сразу уничтожают прицельным артиллерийским огнём.
– Понял…
– Простите, а документы у вас есть?
– Никак нет.
Дежурный потянулся за пистолетом.
– Отставить… Ты что, новенький?
– Так точно!
– Меня знает в лицо всё ваше руководство. Потрудитесь доложить!
– Есть!
Дежурный окликнул одного из сержантов и, ни на миг не выпуская из поля зрения подозрительного посетителя, велел бойцу срочно найти кого-нибудь из руководящего состава.
Сержант лихо козырнул и помчался выполнять приказание.
Спустя десять минут он вернулся в сопровождении невысокого худощавого парня в штатском, в котором Ковальчук без труда узнал офицера связи Проскурина по кличке Дробный.
– Ну, наконец-то… Саша, родной, делай что хочешь, только соедини меня с начальством.
– Ой, не знаю, товарищ капитан… Вчера Иван Митрофанович случайно дозвонился, но только поздоровался и сразу пропал.
– Чёрт возьми! Чёрт возьми!..
– Иногда связь пробивает, но обещать, сами понимаете, ничего нельзя.
– Сядь в коммутаторной – и жди. Может, объявится хоть кто-то: нарком, его заместители, начальник управления, командующий 5-й армией – сразу дай мне знать! Дело особой государственной важности.
– Сейчас, Иван Иванович, все дела такие, – философски рассудил Дробный.
Симпатичная телефонистка спокойно дремала у приборной доски.
Когда Проскурин передал ей просьбу Ковальчука, она что-то покрутила, чем-то пощёлкала и вдруг вполне отчётливо услышала голос, не узнать который было трудно, ибо он принадлежал не кому-нибудь, а наркому госбезопасности УССР товарищу Мешику.
– Павел Яковлевич! Это капитан Ковальчук! – выхватив трубку, заорал в микрофон Иван Иванович. – В районе Свитязя враг замышляет нечто очень странное…
– Иди ты в задницу со своим Свитязем! Где Ковельский гарнизон?
– Не могу знать… Передаю трубку лейтенанту госбезопасности Проскурину.
– Товарищ нарком, часть наших войск защищает город, часть по приказу командования сегодня утром выдвинулась в Луцком направлении, чтобы по пути соединиться с подразделениями пятой армии, отступающими от Владимира-Волынского и Локач, – бойко отрапортовал тот.
– Вернуть! Немедленно вернуть! – рассвирепел Мешик. – Луцк вчера сдали немцам.
– Есть вернуть! – по инерции ляпнул Дробный, после чего положил трубку и тяжело вздохнул, ибо как выполнить приказ, он конечно же не знал.
Ковальчук ещё требовал организовать ему встречу с партийным активом Ковеля, но после того, как Проскурин признался, что чуть ли не все руководители города и района сбежали в Киев ещё в первый день войны прямо с пикника, который они по поводу выходного дня устроили в лесу между Ковелем и Маневичами[17], куда добирались личным поездом, наконец угомонился и теперь спокойно сидел рядом с телефонисткой, обхватив двумя руками вдруг потяжелевшую голову.
Он наконец чётко осознал, что кроме как на себя самого рассчитывать в такой ситуации больше ни на кого не приходится, и собрался в дальнейшем действовать строго по обстоятельствам, исключительно в порядке личной инициативы.
Дверь скрипнула, и на пороге кабинета, в котором стоял коммутатор, появился высокий мужчина, загородивший своими широченными плечами весь проём, один из руководителей Ковельского городского отдела НКВД Загорулько.
– Иван Иваныч, дорогой, какими судьбами?
– Да вот, пробегал случайно мимо…
– Пошли ко мне, посекретничаем.
– Давай, я только этого и ждал.
25. Ковель, районный отдел НКВД, 26 июня 1941 года– Хреновы наши дела, Митя…
– Я это давно понял.
– Прёт немец так, что волосы встают дыбом. Танк за танком, машина за машиной… Небо черно от самолётов, а наши, сталинские, соколы где, я спрашиваю?
– Где, где, в… Короче, сам знаешь, в каком месте.
– Точно…
– Под Ковелем, в Велицке[18], до войны аэродром был – мощь! Ни одна машина взлететь не успела. Все немец на земле раздолбал.
– Я с полсотни километров пешком шёл. Организованного сопротивления нигде не наблюдается. Красноармейцы по кустам прячутся, в бой идти не хотят. А всё потому, что связь отсутствует, взаимодействие между войсками.
– Спору нет – лучше нашего они к войне подготовились. Накануне вторжения просто забросали район диверсантами, кстати говоря, из числа нашего с тобой брата, украинцами по национальности. Те такую бурную деятельность развили, что просто капец. Ни одного целого столба не оставили. Кабеля телефонисты менять замахались.
– Ты, Митя, уходи с нашими войсками, а я дома останусь. Затихарюсь ненадолго – и за работу.
– Какую?
– Буду организовывать подполье, согласно предписаниям нашей организации. А ты, когда окажешься в безопасном месте, добейся встречи с самым большим начальством, Мешиком или, может быть, даже Берией. Назовёшь три фамилии. Запомни: Селезнёв, Штольце, Липке. Скажи, что все они здесь – на Свитязе. Для чего – пытается разобраться Ковальчук, понял?
– Так точно.
– Заинтересует – пусть сразу присылают связника.
– Куда?
– В Кашовку. Я буду там.
– Понял… Оружие у тебя есть?
– Нет. Сдал Сурженко. Так спокойнее. А вот бумагу мне какую-нибудь на всякий случай выпиши.
– Пропуск?
– Типа того… Да посерьёзнее: оказывать всяческое содействие…
– Не положено. Только в установленной форме.
– Хорошо. Как сделаешь, так и будет. Печать не забудь поставить: районный отдел НКВД. Чтобы солидно было!
– Сделаем.
– Заранее благодарен.
– Не за что. Ты того, держись, Ваня… А я дойду, можешь не сомневаться, и всё в точности передам кому следует.
– Не сомневаюсь. Иначе б не сказал тебе ничего.
26. Ковель, 27 июня 1941 годаОбщими силами Ковальчуку собрали котомку. Буханка хлеба и добрый кусок сала – что ещё надо украинцу для полного счастья?
На выходе из Ковеля стоял КПП.
Совсем юный лейтенант-пехотинец, недавно определённый в комендантскую службу, как раз поднял шлагбаум, пропуская большую группу красноармейцев.
– Куда это они? – с равнодушным видом справился чекист, то ли пытаясь что-то уяснить для себя, то ли проверяя бдительность молодого офицера.
– А вам-то что? Документы! – показал зубы тот. – Не мирное время, как-никак, – война!
– Держите…
– «Гражданину Ковальчуку Ивану Ивановичу разрешается передвижение по городу Ковелю и Ковельскому району с 6:00 до 22:00…» Что, из тюрьмы освободились?
– Нет.
– Почему тогда гражданин, а не товарищ?
– Форма такая…
– «Заместитель начальника городского отдела НКВД Загорулько». Нет, вы точно уголовник. Или, может, буржуазный националист?
– Ну, зачем так, товарищ лейтенант? Может, я выполняю какое-то особое задание?
– Непохоже! Кто вам выписал пропуск?
– Лично лейтенант Загорулько.
– Имя-отчество?
– Дмитрий Евстафиевич.
– Как он выглядит?
– Два метра ростом. Косая сажень в плечах. Похож?
– Так точно. Можете идти, товарищ.
– Спасибо. И всё же… Куда это они?
– Военная тайна!
27. Территория в войну – Голобского, а сейчас Ковельского района Волынской области Украины, 27 июня 1941 годаКовальчук догнал отряд красноармейцев и пошёл позади них по Луцкому шоссе. Совсем скоро он свернёт налево и направится на восток. Там, ровно посередине между Ковелем и Маневичами, лежит его родная Кашовка. Самое светлое, самое счастливое место на свете…
Капитан приветливо махнул рукой незнакомому бойцу из последней шеренги, время от времени поворачивавшему голову назад, показывая, что дальше ему с ним не по пути, и сошёл с мощёной дороги.
И вдруг вспомнил…
Всего в нескольких километрах от места, где он сейчас волею судеб оказался, находится небольшая деревенька Битень, где ещё до войны был тайно оборудован резервный командный пункт 5-й армии.
Именно там сейчас могут пребывать и Потапов, и Белоцерковский, и многие другие товарищи!
К тому же на КП точно есть связь с киевским и московским руководством…