Ягуар, или Тот, кто живёт один

– Он необычайно хорош для индейца, не так ли, отец? Из всех, что я видела, я не видела более милого индейца, – с игривостью проговорила Джил.

– Учитывая, девочка, что ты вообще не видела индейцев, да. Он определённо очень мил, – напомнил ей Пол, искренне и добродушно улыбнувшись.

–Поди в комнату и скажи Томасу, что будешь ночевать сегодня там, а мы с ним устроимся на кухне. Джил сделала последнюю петлю, с огорчением и разочарованием посмотрела на Науэля и удалилась в комнату к Томасу.

– Милый мой братишка, находишь ли ты этого индейца очень милым, а?

–Бога ради, Джил! Они все на одно лицо. Свирепые глаза, наглая ухмылка. А в голове – не пойми что! Как ты можешь говорить, что он мил? Ты даже индейцев никогда не видела.

– Ну вот ещё один, – с недовольством и иронией простонала девушка.

– Я видела индейцев.

– Тех, которые чуть не убили нас с отцом? Ты подглядывала из-за двери? Отец же всегда прячет тебя от чужих глаз. Ты ослушалась отца?

– Нет, я никогда его не ослушивалась, и не буду впредь. Хоть я и правда никогда не видела индейцев, мне всегда хотелось на них посмотреть. Но отец прячет меня от внешнего мира. Из-за чего, как думаешь? – с небольшой досадой во взгляде и голосе сказала Джил, а Томас, с нескрываемой улыбкой, стал чувственно выражать свои мысли. Он по-театральному махал руками, совершал такие смешные жесты. – Ну, может потому, что мы оба очень сильно любим тебя и боимся за твою жизнь. Если эти дикари прознают, что здесь живёт такая хорошенькая девочка, они соберутся и целыми племенами выстроятся в очередь, чтобы заполучить твоё сердце. Джил расхохоталась над ним во весь голос, а из-за приоткрытой двери послышался голос отца. – Если молодые люди не прекратят шуметь, я выставлю их на мороз. И все трое тихонько засмеялись. Томас оставил Джил одну и вышел на кухню. После небольших приготовлений свет был погашен и весь дом погрузился в тихий сон.

Глава II

Солнце уже постучалось в окна деревянной крепости, и хозяин сего жилища проснулся и в недоумении посмотрел на место около очага. Их нового знакомого там не было, и Пол сразу же кинулся проверять сундук. – Неужели меня обхитрили, приговаривал он, – неужели твоё чутье подвело тебя, Пол Мессот. Но открыв сундук, оглядевшись по сторонам и увидев, что всё на свои местах, он облегчённо выдохнул и неодобрительно покачал головой.

– Эх, Пол. Как ты так можешь… Ты скоро перестанешь доверять даже себе. Тут он перевёл взгляд на дверь, которая была по прежнему задвинута на засов. Тогда он с ужасом представил, что сын его был вчера прав, и поспешил в комнату, где спала Джил. Он открыл дверь и ахнул от изумления. Джил спала, раскинув руки в стороны, а её тоненькая ножка свисала с кровати и касалась пола, от чего она немного иногда подёргивалась.

–Как он смог? – шёпотом произнёс Пол.

– О, папа, наверное он вылез через трубу,– сонно пролепетала Джил и тихонько расхохоталась.

– Я проснулась около пяти, и индеец уже был на ногах. Он ушёл на охоту. Так он сказал. Я задвинула засов, когда он ушёл.

– Он не причинил тебе вреда, милая?

–Папа! Кажется, из всех кого я знаю, он один – точно не причинит мне вреда, – приподнимаясь с кровати произнесла девушка.

– Я рад, что ты имеешь возможность подружиться и общаться с кем-то, кроме нас. Но не забывай, милая моя, что тебе всего 15, и излишне тесное общение может нанести тебе вред.

– Папочка, я может ещё и ребёнок, но я прекрасно понимаю опасность тех или иных вещей. Не волнуйся. Вы ведь всегда будете с Томасом рядом, несмотря ни на что.

– Конечно, милая. Ну, отдыхай. Пол вышел из комнаты дочери, и только он принялся разжигать очаг, как в дверь глухо но тяжело постучали.

– Науэль? Это ты?

– Да, – послышалось из-за двери. Парню открыли дверь, и он вместе со своим трофеем ввалился в дом.

– Боже правый, мальчик мой! – прокричал Пол, глядя на кабана с простреленным брюхом.

– Я взял твоё ружьё. Надеюсь ты не против, – с лёгкой улыбкой выразил Ягуар, – оно отлично стреляет, дальше, чем я предполагал.

– Это всё шёлковый пыж,– улыбаясь в ответ сказал Пол, – ну, хоть ты и лишил меня возможности самому его испытать, ты всё же заслуживаешь благодарности.

– Не могу спать долго. По утрам я всегда охочусь. Всегда по утрам. Они ещё немного поговорили об охоте, посмеялись над произошедшим и принялись разделывать тушу. Томас и Джил тоже проснулись от шумных разговоров. Они были удивлены проворности индейца, но Томас был сдержан и выразил скорее безразличие. После всех приготовлений мясо искусно было приготовлено рукой Джил. Томас ей помогал, и пока они были заняты, у них завязался разговор. – Как ты думаешь, он захотел произвести на нас впечатление, или сделать так, что бы мы были перед ним в долгу?

– Томас! Тебе должно быть стыдно за такие слова, брат. Мой дорогой, посмотри на Науэля. Он же само очарование и доброта, – слегка поглядывая на Ягуара произнесла Джил.

–Господи, Джил! Тебе рано ещё думать об этом! Если я услышу от тебя подобное ещё раз, я выставлю его из дома, и даже спасибо не скажу.

– Ты ужасно груб, Том. Она произнесла эти слова раздражённо и раздосадованная отошла от стола, где они с Томасом готовили мясо. Закончив трапезу, за которой Пол и Ягуар оживлённо обсуждали всё те же произошедшие дела утром, Джил убрала со стола. Томас поглядывал на Науэля с опаской и презрением, но тщательно это скрывал. Мессот старший не стал мешкать и выразил своё предложение сразу после того как Джил справилась с уборкой и все собрались вместе за столом. Пол закурил трубку и начал.

– Куда ты направлялся, Науэль? Ты видимо долго был в дороге. И раз ты решил пополнить свои силы, оставшийся путь также не близок.

– Да. Я уже говорил. Я направлялся к истоку реки Святого Лаврентия. Моё племя, – здесь он немного опустил глаза и его рот исказился страдальческой раной, – то, что осталось от моего племени, живёт там, и им нужна помощь. Я не живу в поселении гуронов постоянно. Только когда им нужна помощь, я появляюсь там.

– Так ты гурон! – прервала его Джил своим звонким голоском.

– Простите, – произнесла она, когда отец и брат неодобрительно на неё посмотрели. – Да, я гурон, и гордо несу за собой это имя, и буду нести его дальше, даже если всё моё племя сгинет в землях, кишащих грязными мингами. Эти слова взбудоражили Науэля и его глаза засияли по-новому, нежели это было раньше, когда он впервые после морозной мучительной ночи открыл их, или когда вернулся с добычей после своего любимого занятия. Он немного выпрямился и слегка поднял голову, всем своим видом показывая гордость за то, что принадлежит именно к племени гуронов.

– Твоя верность непременно заслуживает уважения. Ты давно занимаешься охотой? Как вообще ты живёшь? – заинтересованно, будто выведывал секретную информацию, спросил Пол.

– Я люблю охотиться, но только ради добычи. Индеец не убивает ради забавы. Только если индеец не минг. Но больше всего меня в этом привлекает сам, -он приостановился и задумался над словом, которое подошло бы, чтобы правильно выразить его мысли. Секунды три-четыре он повспоминал французские слова.

– Привлекает сам процесс, – наконец он нашёл подходящее слово.

– Выстрел, работа ружья в этот момент. Я люблю стрелять по мёртвым мишеням.

– Ты стреляешь по мёртвым животным или людям? – с удивлённым отвращением, искривив лицо, спросил Томас.

– Нет. Нет, я имел в виду не живым мишеням. Деревья, камни.

– А, так ты занимаешься стрельбой? Это интересно. А как давно ты стреляешь? Этот разговор больше стал похож на допрос, и Науэль заметил слишком живой интерес к своему образу жизни. – Когда мою деревню сожгли, я отправился в далёкое путешествие. Я одиноко плыл по рекам, пересекал озёра и карабкался по скалам, возвышающимся у берегов Онтарио и Эри. Но я уже не помню, когда впервые взял в руки ружьё. Но знаю точно, это было не так давно.

– Милый мальчик мой, ты натерпелся. Значит, тебя никто не ждёт в твоей новой деревне? Или кто-то из твоих родственников остался в живых? Науэль поднял голову и обвёл взглядом всех его окружавших.

– Чего вы от меня хотите? – не выдержав притупленных и изумлённых взглядов, которые ждали чего-то со всем своим нетерпением, спросил наконец Ягуар. Они смотрели на него почти не моргая. Джил с трепетом и интересом, а Пол с притворной жалостью, которая была больше похожа на иронию и насмешку. Пол начал грызть свою трубку, в которой почти истлел весь табак. Он добавил новую порцию, и с нескрываемым волнением спросил.

– Видишь ли, Науэль, ты и сам знаешь, какие проворные эти ирокезы. Они завоевали в округе столько земель, и хоть наш дом они всегда проходят стороной, всё же я не могу не опасаться. Сейчас у них один вождь, завтра другой. Кто знает, что придёт ему в голову. Вдруг он захочет завоевать здесь всё, включая территории вдоль Гудзона. И конечно, не дай Господи, если они нападут, у нас нет шансов. Томас ещё совсем юн, а про Джил я лучше и вовсе промолчу. Она совсем ребёнок, и с роду не держала в руках оружие, да и индейцев до тебя не видела. Мы говорили об этом, я и дети, и может, если ты считаешь это возможным, – сбиваясь с ритма, путаясь и слегка заикаясь, Пол не знал, как выразить свои мысли дальше, чтобы не спугнуть молодого гурона.

– Может ты захочешь остаться с нами? Ну хотя бы на эту зиму. Тем более что ты недостаточно окреп, и тебе нужно полностью вылечить ногу, мы в свою очередь обеспечим тебя…-он не успел договорить, как Науэль его прервал.

– Я благодарен Маниту, что мне на пути встретились такие люди, как вы. Я обязан вам жизнью. Но в этот трудный час для моего народа, как один из последних, я не могу оставить их. Завоёванные племена скоро перемешаются, и чистой гуронской крови всё меньше и меньше будет в детях. Но пока она течёт, я буду поддерживать её ход всеми возможными способами, на которые у меня хватит сил. Мой бледнолицый друг, я рад что встретил тебя, и обязательно отплачу тебе добром на добро, но не в этот час. У вас есть время, пока во главе ирокезов стоит мудрый предводитель. Я знаю его. И я не имею в виду что знаю, как он выглядит. Я знаю его сущность. Я знаю, что кровь, текущая в его жилах, чистая и сильная. Его отец не был храбрейшим или мудрейшим из вождей или воинов, но мать его и сестра, были самыми смелыми существами, что я видел. И хоть я ненавижу ирокезов, к Храброму вождю я не испытываю того отвращения. Мы были врагами, но нас связало одно горе. Мы не стали друзьями, но мы простились не врагами. Он заслужил быть вождём всех ирокезов своими поступками и победами. Он ещё молод, силён, мудр и храбр. Пока он во главе, вы можете жить в безопасности, и не переживать, что ирокезы нарушат обещания и предадут своё слово. Мудрый Мессот, мог бы ты оставить своих детей, даже зная, что им ничего не грозит, и уйти со мной в деревню гуронов и охотиться вместе со мной и кормить гуронских детей и женщин, оставшихся без отцов и мужей? После своей продолжительной и ёмкой речи в доме воцарилось молчание. Пол страшно задумался и устремил взгляд в середину стола. Он смотрел в одну точку не мигая, но было видно, что взгляд его блуждает в иллюзиях, представляя ту картину, что ему описал Науэль, задавая свой глубокий по смыслу вопрос, требующий такого же глубокого и содержательного ответа. Мессот старший вернулся в привычное состояние.

– Я понимая тебя, мой мальчик. Тебя никто не будет удерживать силой. Но, мой дорогой друг, ты всегда можешь вернуться. Мы всегда встретим тебя так же отзывчиво и радушно, как это случилось не так давно.

– Я благодарен моим новым бледнолицым друзьям. Я буду следить за этими краями, и если какая-то опасность будет к вам приближаться, вы можете быть уверены, что я не оставлю вас в беде. И Мессот, вам бы следовало обучить свою дочь, как вы это назвали, стрельбе. Ей пригодиться это в любом случае. Мы живём в опасное время, и неизвестно, когда закончиться эта война за бобров. Не бойтесь ирокезов, вождь сдержит своё слово, бойтесь белых. Никто не знает сколько ещё их прибудет в наши края. Но пока они заняты бобрами, и воюют с ирокезами, им не будет дела до вас. Я выполню свой долг, как и всегда выполнял, но непременно отзовусь, если что-то случиться.

– Быть может, судьба ещё сведёт нас и в мирное время при мирных обстоятельствах. Если будешь в наших краях, будем рады принять тебя. Мы всегда будем рады видеть тебя у нас в доме, и разделить с тобой наш кров и пищу, а наш очаг всегда готов обогреть тебя. Пол был раздосадован, но доводы, которые привёл Ягуар в защиту своего отрицательного ответа, были неоспоримы. Он ясно представил, что может произойти, если вдруг предположения Науэля сбудутся, и французские или английские солдаты придут к нему с оружием. Он понимал, что тогда он не сможет отстоять своё жилище, но слова Науэля были весьма убедительны. Он представил, как страдает маленькое индейское племя, и как они будут рады появлению их молодого друга.

– Он определённо нужен там, больше чем здесь, – подумал Пол, и провёл своего индейского друга до двери. Простившись, Науэль вышел из дома и побрёл по заснеженной тропинке до родника, набрал там себе воды и отправился в путь. Стоит сказать, что ни Джил, ни Томас не стали прощаться с Ягуаром так горячо, как это сделал Пол. Он, за эти несколько часов так проникся к этому юноше, что мысль о том, что они больше не увидятся и не пообщаются, доставила ему неприятные ощущения, которые он подавил, во многом благодаря той удивительно светлой прощальной улыбке, посланной Науэлем. Дабы сохранить своё доброе имя, но в первую очередь из человеческих соображений, Пол одарил своего нового друга полезными вещами. Дал ему несколько меховых шкур, рюкзак с провиантом на несколько дней и отличный, с широким острым лезвием, напоминающий по форме коготь медведя, увесистый нож. Теперь гурону предстояло пройти чуть больше 300 километров, перед тем как он окажется в деревне индейцев, среди которых жили и гуроны. Среди – именно то слово, которым можно обозначить положение этого племени в то время. Часть эри, потерпевших поражение от ирокезов, также переселилась к истокам реки Святого Лаврентия. В каждом племени, как и в каждом любом народе, любой национальности, как в любом коллективе, любой семье, был человек, выделяющийся от общей массы и отличающийся от остальных. Такой человек иногда привлекает к себе внимание, иногда отталкивает от себя, а бывает и так, что его вообще никто не замечает или не хочет замечать. Такого человека можно назвать безумцем или ненормальным, в наше время его назвали бы неординарной личностью. Но в наше время учёные или изобретатели не являются чем-то необычным, скорее сейчас без них не возможна была бы та жизнь, которой живут люди в 21 веке. Те, кто занимается искусством, спортом, медициной, историей – они не выделяются своим образом жизни, и для всех они– что-то повседневное и обычное. Кажется, такие люди всегда были понятны, и издревле привносили в массы свои творения и суждения. Однако, и сейчас существуют субкультуры и отдельные их представители, которые вызывают у нас недоумение, смех, осуждение. Но всё же, это выделение из общей массы, сейчас не является чем-то невообразимым, чем-то, что мы себе никогда не смогли бы представить. И люди такие живут сейчас в полной свободе и уверенности в себе, впрочем, как и раньше. Мог бы представить себе индеец, что через 300-350 лет его племя будет жить в резервации и иметь над собой какую-то другую власть, которую он лично никогда и не встречал, в отличие от вождя своего народа. Мог бы он представить, что индейцы будут говорить на одном языке с белыми, лишь иногда обращаясь к древним языкам своего народа. Могли бы они, люди лесов, степей, озёр и рек, подумать, что можно жить в мире с другими, попутно перенимая от них какие-то вещи и привычки. Предоставим читателям такую своеобразную пищу для размышлений и вернёмся к экстраординарным личностям. Индейцы не считали умалишённых больными или несильно развитыми людьми. Они видели в них посланцев Маниту, или Бога, в которого верили практически все бледнолицые. И если когда-нибудь они встречали миссионера, или псалмопевца, они скорее обходили его стороной, или пытались понять, за что Маниту обделил его разумом и силой. Но, как говорилось раньше, среди всех обычных, встречался необычный. Это естественно для белых, но было так неестественно для индейцев. И если бы вы встретили Монгво, не зная его истории, с ужасом сбежали бы, отстреливаясь луком или отбивая кинжалами. Он блуждал среди лесов, постоянно бормоча что-то себе под нос, напевая или пританцовывая. Он повидал столько разных людей, и столько разных реакций на него, что ничему никогда не удивлялся. Но в один зимний день, когда он ночью, сидя у костра, по обыкновению напевал свою любимую песню, он испытал не новые чувства, а хорошо забытые старые. Поднимая голову, он заметил приближающуюся из тьмы фигуру, закутанную в меха и обременённого какой-то ношей. Вдруг лицо индейца, горящее жаром огня от костра, озарилось улыбкой, которая прервала его пение. – Если ты убьёшь ягуара – он не испугается тебя, если ты его не испугаешься – он тебя не убьёт, – проговорил он, вставая со своего места, и его лицо ещё больше расплылось в приветливой улыбке.

Глава III

Как же была холодна та ночь, когда Науэль бродил сквозь непролазные сугробы, окутанные темнотой ночного холода и мглы. Он не надеялся встретить в лесу человека, и опасался, что напади на него зверь, он не сможет от него отбиться. В первый раз в его голове мелькнула мысль, что он слабеет, что он так сильно устал, что он не знает, зачем и для кого живёт. Но он сразу же отбросил эти мрачные думы и побрёл дальше, и, увидев костёр вдалеке, был несказанно рад. Он забыл про усталость и быстро зашагал по рыхлому поглощающему снегу.

– Монгво, друг! В такой час и в такую погоду только ты мог оказаться в этом лесу, -немного задыхаясь, но справляясь с этим, сказал Науэль, не скрывая своей радости от встречи. Он подошёл к вставшему индейцу, и они пожали друг другу руки крест накрест и обменялись объятиями.

– Почему же только я мог оказаться здесь? – предлагая место у костра, сказал индеец.

– Только безумцу придёт в голову проводить ночь в таких местах.

– Но ты тоже в этом лесу, и разделяешь со мной тепло костра. Но ты не безумец. Ты отчаявшийся.

– Это не одно и тоже?

– Думаю, одно и тоже, только ты потерял своё, а я своё.

– И что же ты потерял? Ты рассказывал, что сам ушёл от племени.

– Я потерял себя, брат. И потеряв себя, я себя нашёл. Наступило молчание, и Науэль стал вдумываться в слова Монгво. В них было много смысла, но они не всегда были понятны. Они познакомились несколько лет назад, когда Ягуар отправился к истоку Святого Лаврентия. По дороге туда он напоролся на, как ему тогда показалось, медвежью берлогу. Но зверь там давно не жил, а жил там Монгво, примерив на себя шкуру бывшего хозяина берлоги, но то было временное жилище. Днём он чаще спал, а ночью выходил из своего убежища, и бродил по лесам, пел песни, сидя у костра, или заговаривал собранные травы и коренья. Он не считал себя шаманом, и когда однажды Науэль спросил его, зачем он собирает эти травы, он ничего ему не ответил, а лишь развеял высушенные листья и травинки над его головой. Монгво исходил из племени делаваров, но давно потерял счёт дням, которые он провёл в одиночестве и отречении. Ещё будучи ребёнком он ушёл из семьи и стал жить один. Он поведал свою историю Науэлю, который проследил в ней линию, весьма схожую с его линией жизни. Тогда, они вдвоём отправились в индейскую деревню, а позже, и вдвоём покинули её. Ягуар встречал его чаще, чем кого-либо, и зная, что вряд ли Монгво сойдётся с кем-то характером также, как с ним, поведал ему уже свою историю, от начала до конца. Он делился своими переживаниями, рассказывал о случившихся трагедиях, о планах на будущее, а в ответ получал не всегда понятные высказывания, или вовсе тишину. Его не удручало такое общество, и он был рад встречи с человеком, который снял груз с его сердца. Он знал, что этому индейцу можно высказать всё, без утайки, и знал, что об этом больше никто не узнает. Он мог выговорится, когда в сердце томились какие-нибудь сомнения или печаль. Монгво почти никогда не отвечал ему, но к Ягуару после их своеобразного разговора, почти всегда приходили решения проблем, или тёмные мысли, томящиеся в его голове, ускользали, как по накатанной ледяной тропинке. Теперь же, когда он не видел Монгво больше трёх месяцев, он забеспокоился, не случилось ли с его другом что-то странное или опасное, но обрёл душевный покой, когда оказался рядом c ним у одного костра. Сова, что значило его имя, обычно ночью не спал, но в этот раз Науэль уговорил его на отдых, что бы потом вновь вместе отправится в индейскую деревню. Ягуар привык вставать рано, в то время, когда Монгво только ложится спать, поэтому с утра последний был в весьма вялом состоянии, но, пересилив себя, он, пробудившись, поспешил за своим другом. Они отправились в путь. Науэль поделился своей ношей, в ответ на предложение о помощи со стороны Монгво, и мужчины побрели по лесу, в котором, казалось, не ступала нога человека. Чуть меньше чем за две недели, с остановками, ночлегом, перерывами на охоту, они наконец добрались. В деревне у истока Святого Лаврентия, километрах в 20-25 от берегов Онтарио, жило около 300 гуронов, остальные же проследовали дальше по реке. Селение было обнесено частоколом в два ряда для защиты от нежданных и незваных гостей с одной стороны. С другой стороны защитой служила река, шириной почти 10 километров. За границами частокола открывалась площадка, больше километра тянувшаяся вдоль берега реки и вытягивающаяся от него по суше метров на 500. В центре стоял большой высокий дом из сухой коры, покрытый на зиму шкурами. Такие дома могли стоять 8-10 лет, по истечении этого срока его жители переехали бы на другое место, возведя уже и новое жилище. По всей деревне были разбросаны шалаши и вигвамы, ближе к берегу стояло несколько типи, принадлежавшие воинам, которые отправлялись в долгие походы на вражескую территорию. В частности, к границам деревни, где жили онейда, на юго-восточном берегу Онтарио. Но пока лютая зима со своими непроходимыми снегами царила в этих краях, типи приспособили под склады, в которых хранили шкуры, меха, провиант и оружие. Одна из хижин, стоявшая немного поодаль от остальных, пустовала. Она предназначалась для человека, который не жил в деревне постоянно. Науэль и его друг прошли вдоль берега, и его встретили несколько молодых людей, которые своими радостными криками оповестили об их приходе всю деревню. Из центрального строения, вокруг которого располагались очаг, тотемный столб и хижина шамана, вышел пожилой мужчина, опираясь на сухую дубовую палку. Аххисенейдей, или Длинное Перо, в этот период времени был вождём гуронов. Его избрали сахемом на всеобщем голосовании, в котором и участвовал когда-то Науэль. После поражения от ирокезов, Длинное Перо занял место отца Науэля, в связи с его трагической гибелью. Он был очень стар, но всё же передвигался без помощи посторонних. Он поднял свою худую морщинистую руку, облачённую в бизонью шкуру. Поприветствовав Ягуара и его друга, он предложил пройти внутрь его большого и просторного жилища. Науэль оставил свои вещи в хижине, и они вместе с Монгво проследовали за старым вождём. Аххисенейдей знал, что по праву занять место сахема должен был Науэль, но в одном откровенном разговоре, последний признался, что это будет слишком тяжкое бремя для него, и он еще не готов вести за собой племя, а кочевая жизнь нравится ему больше. Тогда вождь пообещал хранить тайну происхождения Ягуара, и многие гуроны жили в неведении, не подозревая о том, что к ним в деревню заходит не просто странствующий индеец, а истинный вождь их племени. Мужчины зашли внутрь дома, напоминавшего ирокезскую овачиру, в которой обычно селился целый клан племени. Но гуронская постройка была порядком меньше, и предназначалась лишь для вождя, жена которого сгинула в очень давние времена, ещё до того как дети их взяли в руки оружие. Внутри, как и обычно, собрались все старейшины, самые почитаемые и уважаемые люди племени. Науэль поприветствовал их, и сел у очага, оказавшись прямо напротив вождя. Монгво оставался в стороне, но один из старейшин чуть ли не силой усадил его по правую руку от Науэля. Они сидели в полном молчании, раскуривая трубку. Трубка ходила по кругу, от мужчины к мужчине, и после нескольких кругов над головами присутствующих заклубилось огромное облако дыма. Просидев в молчании с пол часа, вождь наконец выразил благодарность и почтению молодым людям.

– В такое трудное время наши юные друзья не побоялись пройти долгий путь, и оказались в деревне, где их всегда рады видеть. Расскажи нам, Ягуар, кого ты встречал в пути, а кого не встречал.

– Вождь может не верить мне, но в своём походе я не встретил ни одного ирокеза. Я встретил лишь бледнолицего, и он оказался другом. Он помог мне после долгой ночи, проведённой в снегу. Отогрел, накормил и напоил меня, а также дал в дорогу свои дары. Он предлагал мне остаться, чтобы в случае опасности помочь ему защитить его детей.