скачать книгу бесплатно
Знакомо?
А смысл в том, чтобы жить сейчас, и эта затертая истина осознается лишь теоретически. По факту мы всю жизнь только готовимся жить. Я знаю мало людей, которые наслаждались настоящим без сожалений о прошлом и без надежды на будущее или без страха перед ним.
Я точно не такая. Я восемь лет жила прошлым, а теперь боюсь будущего. Поэтому так ностальгирую по своим шестнадцати годам, когда в последний раз была счастлива и беззаботна. Когда рядом почти каждый день была лучшая подруга, и на нас лилась шикарная музыка. Когда столько всего случилось в жизни впервые…
Помню, как встречали этот год с мамой, крестной, сестрой и ее тогда еще не мужем, но сожитель – слово так себе, никто его не любит. Папа работал сутки на заправке. Праздник без него был скучным. Дело даже не в песнях под гитару или шутках. Просто его не хватало. Плюс у меня в переходном возрасте жутко скакал сахар, и зачастую я себя чувствовала отвратительно. Немало труда стоило мое смирение с тем, что болезнь – навсегда и с годами лучше не будет. С этим можно жить и внешне даже ничего не заметно – лучше, чем инвалидам-колясочникам. Но качество жизни страдает.
Помню, мне не хотелось наряжаться, быть красивой и вообще быть. После сидра, смешанного с колой, стало легче. Мы уютно сидели при свечах, смотрели вечный телевизор, а часа в три ночи пошли запускать фейерверки. Встретили год в печали, а потом развеселились. Как ни смешно, так он и прошел.
Первая половина была почти комой. И да, внешне никто ничего не видел. Летом стало отпускать. Лето – это маленькая жизнь, даже когда его не любишь.
Мне не нравится лето,
Солнце белого цвета, —
Как пели «Глюки». Согласна, хотя в ту пору лето было синонимом каникул, поэтому любили его почти все, кто пытался учиться. Мои родители никогда не уезжали на юга без нас с сестрой – о таком я только в книгах читала. Маме эти юга на фиг не нужны, а папе хватало местной речки. В последний раз мы выезжали в 1997-м – и все, деньги кончились.
Меня это не сильно расстраивало – я проводила время у бабушки, у меня были книги, и домой я приходила с подругой пообщаться. С Аней то бишь. Но в июле она уехала в лагерь, и мне даже сны кошмарные снились, будто она умерла, а я осталась одна. Три долгих недели без нее. Для юного создания – это вечность.
– Дан, привет! – окликнул меня женский голос, когда я в очередной раз бродила в одиночестве по району.
Это была Рита, Анина подруга. С ней они дружили давно, это ко мне Аня только начала присматриваться. Как обычно в таких случаях, разговор зашел об общих знакомых.
– Скучаешь? – спросила я, рассчитывая, что Марго ответит утвердительно, и я предложу ей скучать вместе.
– Признаться, не особо, – она лукаво улыбнулась, – я с таким парнем познакомилась, просто космос!
Ничего себе новости! Разумеется, я жаждала подробностей, хотя мы с Марго были не настолько близки, чтобы в этом признаваться. Поэтому я робко попросила:
– Расскажи!
И Рита рассказала о Роме. Конечно, сошлись они на музыкальной почве, он еще и аудиопират – диски записывал на заказ, и у него такая коллекция записей, что днем с огнем не найдешь, а компьютер такой мощный, что лучше, наверное, еще не изобрели. Он живет в центре города, поэтому балдеет от наших пустырей. Рита выгуливала его по лесам и хотела уже сводить на речку или озеро, но тут вклинилась ее красавица-подруга.
– Представляешь, явилась, когда он у меня сидел. Сто лет не заходила – у нее теперь другие интересы и своя компания. Только шмотки у меня берет на дискотеку.
Я покивала. Знакомая картина. У меня тоже такая подруга вот-вот отвалится. Пути расходятся, говорить не о чем, но обидно, когда тебе предпочитают кого-то другого.
– И вот он с ней сама галантность – стебался, конечно, а она человек приземленный, не читает вообще ни фига, откуда ей знать эти книжные обороты? Я умираю со смеху, эта краской заливается, а Ромка – сама серьезность и не понять по нему, что он на самом деле чувствует.
– Ревнуешь?
Рита пожала плечами.
– Сама не признавалась себе, что запала на него больше, чем на друга. Но разве он на меня западет, когда рядом такая красота?
– О чем он с этой красотой говорить будет? – я махнула рукой, мол, не переживай, ты вне конкуренции.
– Говорить – одно, любоваться – другое. И он на фоне всех ее дебилов выигрывает. Она даже не знала, что такие люди бывают.
Мы присели на лавочку у какого-то подъезда. Хорошая ведь девчонка, почему мы так редко общаемся? Аня пару раз приводила ее ко мне, но та, что называется, не прижилась. Втроем совсем другое общение, да и Рита любила, чтобы все приходили к ней. По словам Ани, она умела создавать шикарную атмосферу с ароматным чаем и тяжелой музыкой. Теперь благодаря Роме у нее этой музыки завались, а мы будем тихо завидовать или выпрашивать по мере Анькиной наглости.
– Мои отдыхать уехали, может, зайдем ко мне? – предложила Рита, когда мы отсидели пятые точки на лавке.
Вот еще одна сказка. Так прям взяли и уехали, а она пельмени варит и бэпэшки трескает, и никто не указ!
До сего момента у Риты я не была, а квартира ее в том же доме, что и моя, и тоже трехкомнатная. Просторная, чистенькая, но не было таких изысков с паркетом и поклейками обоев на потолке, деревянных дверей с зеркалами и вагонки не кухне. Все просто и опрятно.
– Классно, наверное, одной, – забравшись в кресло с ногами, предположила я.
– Да, сама балдею, – хозяйка поставила диск «Арии», где с каждого альбома было по две песни, начиная с последнего на тот момент, заканчивая дебютным.
– Слушай, у меня есть джин-тоник, не хочешь?
– Во дает! – рассмеялась я. – признаться, у меня небольшой опыт по этой части. Впервые напилась после концерта «Арии» с сестрой, потом на новый год и на папин день рождения. Все в этом году…
– Да у меня тоже опыта никакого, – отмахнулась Рита, – просто у сестры как-то ночевала, мы с ней купили водку с ананасом и вот это. Она мне с собой отдала.
– А водка как? – полюбопытствовала я.
– Она же ее и выпила. Мне кроме колы ничего от жизни не надо!
Мы, посмеиваясь, перебазировались на кухню. Там стоял стеклянный стол, а на нем – несколько тканевых больших салфеток. Я невольно подумала, что такой стол оттирать замучаешься, но смотрится шикарно.
Рита достала из холодильника синюю банку джин-тоника и, поставив ее на стол, огляделась в поисках стаканов.
– Давай праздничные, раз такое дело, – она пощелкала пальцами.
Какое уж такое? Меня тоска заела, а у нее любовь. Я, недолго думая, высказала свои соображения.
– А как мне ему об этом сказать? Или намекнуть? И Ленку слить?
– Что значит слить? Она ж не заходит – увиделись раз и все.
Рита махнула рукой и углубилась в посудный шкафчик. Извлекла два пузатых фужера на тонких ножках и со звоном поставила на стол.
– Она из дома ушла, у меня живет.
Я ахнула. Поинтересовалась, где же она.
– На балконе, лак стирает.
– Тьфу! Я-то думала ты одна, что ж не сказала раньше?
Марго опять отмахнулась – мол, стирать лак она будет еще часа три, потому что жидкости нет, и Лена отдирает его ногтями. По каким-то причинам этот процесс ее увлекает – или больше заняться нечем.
– Дан, – хозяйка закрыла кухонную дверь, но заговорила почти шепотом, – я вообще не понимаю, как можно так жить. Мне нужно тридцать шесть часов в сутки даже наедине с собой, столько в мире интересного!
Я кивнула.
– А Ленка… ногти, косметика, шмотки, причесон – об этом они часами могут говорить. Я тут с ее девками в автобусе ехала, они так живо это обсуждали, убиться веником… а со мной ей скучно, ясное дело. Да и мне с ней. Расходимся, и слава Богу. Будем видеться раз в год, в память об ушедшем детстве.
Я поинтересовалась, почему Ленка ушла из дома и остановилась именно у Риты, раз есть подруги под стать. Марго ответила, что какая-то подруга ее подставила, а поскольку они все в одной компашке, то остановиться больше не у кого. Дома с мамой разругалась, так и понеслась.
– Дурь, короче, пройдет. Но все так не вовремя!
Рита вскрыла банку, и та с шипением пустила белую пену на жестяной верх.
– Ленку позвать не хочешь?
Маргоша скривилась.
– Самим мало.
И правда. Фужеры едва наполнились, а банка опустела.
– Ну давай, чтобы у тебя все разрулилось, – пожелала я.
Мы чокнулись и выпили.
– Не говори. Жизнь весёлая пошла.
– У тебя там «Ария» орет, а дверь у нас закрыта, – напомнила я, – Ленке это странным не покажется?
Рита опять скривилась – мол, не парься.
– Отдать должное, она очень воспитанная: никуда не лезет, тем более без стука. Этим и привлекает – этакая леди. Не то что Анька беспардонная.
Я тихо засмеялась, и Марго меня поддержала.
Закусили мы разделенным по-сестрински апельсином и печеньями. Когда я решила, что пора бы и честь знать, у меня закружилась голова при вставании.
– Я тоже уплыла, – призналась хозяйка, – пойдем в зал, музыку послушаем. Или ты спешишь?
Да уж, спешу – напилась и теперь вдруг заспешила.
– Не, у меня жизнь скучная, меня ждут «Крематорий» и Маврик в бабушкином кассетнике.
– Ну ты крутая! – Марго встала и покачнулась. – Маврика надыбала и молчит!
Пока мы плелись в зал, держась за стенки, я делилась впечатлениями о мавринском альбоме. Хоть были они мутными, Рита заинтересовалась, и я обещала ей занести кассету.
– Кстати о кассетах, у меня тут «Сладкий ноябрь» от сестры приплыл, хочешь посмотрим?
Я заметила, что на это дело можно и Ленку позвать или они могут позже вместе посмотреть, а со мной и поболтать есть о чем. Точнее о ком. Ведь наверняка хочется о нем говорить. Рита согласилась.
– Хочется, еще как. Он такой классный!
2020
Квартира, в которой мне предстоит жить, досталась мне… как бы это сказать? Непросто? С препонами? Не сразу? В общем, путь к одиночеству и самостоятельности был долгим.
В тридцать я решила отпочковаться от предков и попросилась в квартиру деда, которую папа сдавал после его смерти. Окраина окраины, где никогда не работают фонари и дороги разбиты. Потолки цепляешь макушкой, а ванна живет на кухне. Никакой ремонт не поможет ее отгородить или поставить душевую кабину. Мои бабушка с дедушкой переехали сюда в середине пятидесятых из барака – в то время санузел в квартире был роскошью.
– Мы тут с матерью посовещались, – вечером завел разговор папа, – и подумали: может, мы эту квартиру продадим, а тебе купим однушку? Приличную, где захочешь.
Мне и самой эта идея в голову пришла, но я бы не решилась такое высказать – и так обнаглела.
Оценили эту халупу невысоко, и продавали мы ее год. То я копила на бытовую технику – думала, уеду в дедову квартиру, хоть микроволновку надо купить, там плита двухгорелочная; то вдруг нарисовалась поездка в Париж, и все накопленное спустила, не дождавшись, когда же мне повезет с квартирой. Может, ее вообще никто никогда не купит – и что теперь, во всем себе отказывать?
Из Парижа я вернулась с голым задом, зато к хорошим новостям:
– Я нашла тебе хату! – провозгласила сестра.
Разумеется, продали мы дедову еще дешевле, чем рассчитывали, поэтому бюджет наш был строго ограничен. Хватало на студию в строящемся доме.
– А потом всегда можешь ее продать, мало ли как в жизни бывает…
Я рою окоп, а не хожу в разведку. Но если я ничего не переверну, в моей жизни ничего не происходит.
Показали нам студию в тридцать квадратов. Она выглядела так, что, придя домой, я проглотила три колеса валерьянки, дабы не разрыдаться. Мои собирались купить двадцать шесть квадратов. Диван и шкаф. Да конечно, что мне надо по жизни! Самой жизни, кажется, уже не надо. А может, и никогда она мне нужна не была – когда жизнь это поняла, обиженно отвернулась от меня.
Еще полтора года мы ждали, когда достроят дом.
– Ну ты хочешь эту квартиру, мечтаешь скорее уехать? – спросила сестра.
А ты хотела бы жить в шкафу-купе, даже с самым модным дизайном? – подмывало съязвить. Ее почему-то не устраивала трехкомнатная родительская хата, в которой она жила с сыном, а я должна спать и видеть эту конуру! Кажется, вся жизнь нашей семьи вращается вокруг сестры с ее мужиками, браками, разводами и разбитыми надеждами. Младшей достаются обноски, как и положено.
Получив ключи, мы стали искать мастеров – ремонт делать придется по полной, в современных домах нет даже электрики. Однако знакомые были уже заняты, а с незнакомыми связываться мои опасались.
– Ты пока смотри в интернете интерьеры, что ты там хочешь, – советовал папа.
Я буквально заставила себя это сделать. Заставила себя поверить, что чего-то хочу. Что можно как-то организовать пространство даже в такой жопе сурка. Оказалось, там не двадцать шесть, а двадцать три и четыре – это кто-то балкон посчитал! Шикарно. Спасибо, что удобства не на этаже.
Однако ремонт начать было не суждено. Моя сестра, окунувшись в риэлтерскую сферу, предложила студию продать – когда дом сдан, она стоит дороже, нежели на этапе строительства.
– А вырученные деньги можно внести в однушку в строящемся доме. Да, придется еще год подождать, но зато у тебя будет нормальная квартира на всю жизнь. Думаешь, мне приятно жить в трешке, зная, что ты будешь ютиться в этой клетке?
Признаться, мне стало стыдно, что я думала о сестре плохо. У нее, конечно, был свой интерес: родительскую трешку она хотела продать и перебраться поближе к центру, но предки не позволяли. А вот если бы это все уладить через меня – скажем, не хватит мне вырученных за студию денег даже на однушку, тогда и пригодятся остатки от продажи трешки.
– Чем тебе так там не нравится?
Сестра долго рассказывала о непомерной плате за ЖКХ, которая не соответствует условиям, о долбанутых соседях, которых я знала с пятилетнего возраста, о дурацкой школе, в которой вынужден учиться ее сын, о гнилом районе, о лишней комнате… короче о полном несоответствии этой квартиры ее требованиям.
Самое сложное – убедить родителей. Им уже за шестьдесят, а в таком возрасте к переменам не готовы и относятся к ним настороженно. Наши были категорически против, но, на мой взгляд, это лишь потому, что сестра была слишком взвинчена, когда излагала свои претензии. Да и какие претензии! Мы с предками свалили из этой квартиры, уступив ее сестре с племяшкой, когда она вернулась в отчий дом после первого развода. Сами перебрались в двушку покойной бабушки, потратив на ремонт все имевшиеся у папы сбережения.
– Я предлагала родичам продать эту трешку и дедову квартиру, поделить пополам и купить квартиры тебе и мне, чтобы никому не обидно было, но они не захотели, – писала она мне.
Охотно верю. Родичам комфортнее думать, что все, что мне надо от жизни – сидеть у них под крылом, уткнувшись в монитор. На фоне запросов старшей дочери это, должно быть, уравновешивает картину и вносит в жизнь справедливость.
