Вы ушли с маршрута

То, что она хочет меня видеть, понятно. А вот то, что сердита, – плохо. Тин-Тина редко злится, и обычно это значит, что всё серьёзно.

– Что, мне прямо сейчас идти? – спрашиваю.

Борис пожимает плечами, и получается у неё так экспрессивно, что очевидно: да, именно сейчас.

– Иди, Сандра, – подаёт голос Михалыч. – Мы всё равно уходим.

– Вы на проспект? Играть? Можно с вами?

Борис моментально переключается. Она любит Банду. С удовольствием горланит бандитские песни. Сейчас хоть большинство слов понимает, а раньше мы вообще с неё угорали: она же не знает разницы между нормальными словами и матерными, а запеть могла в любом общественном месте. Слух у неё отменный, голосок маленький, чистый, сама крохотная, как куколка. Можно представить, какова реакция случайных людей. Это было нашим любимым развлечением – раскрутить Борис на вокальный перформанс и ловить ответ от прохожих.

Но однажды она так развлекла полколледжа. Пришлось объяснять, что мир ещё не созрел для нашего творчества.

Банда в самом деле собирается работать. Но не в полном составе. Бру не в настроении, я пас. Идёт Михалыч с блок-флейтой и губной гармошкой.

Михалыч любит стоять на перекрёстке улиц Северной и Фрэнсиса Бэкона (не спрашивайте почему, я тоже не знаю, какое отношение имеет Бэкон к нашему городу Т.). Там никто не гоняет и народу много. Он сейчас поработает часок-другой и насобирает в шляпу на хлеб насущный. У Банды это основной источник дохода. Петь приходится разное. Особенно любят, к примеру, детские песни. Правда-правда! Стоит запеть какую-нибудь композицию из мультфильма – и в шляпу щедро роняют деньги.

Но вообще могут попросить спеть что угодно. Классику, рок, шансон, даже народную. Бру это не нравится. Он начинает беситься, когда ему диктуют, что петь. А уж если прервут его или, не дай бог, засмеются – он может и в драку броситься. Поэтому никто не настаивает, чтобы он работал. Пусть дома сидит – это лучше, чем потом вписываться за него перед законниками или пострадавшими.

Жаль, конечно. Если бы Бру был поуравновешеннее, он мог бы золотые горы грести. Потому что, когда он поёт, все останавливаются специально, чтобы послушать.

Мы выходим из подъезда. На прощание Борис обнимает меня и желает удачи. Я жду, когда они завернут за угол, а потом иду в другую сторону.

Глава 5

Большая-большая ложь

Я сижу и жду Тин-Тину. Она сказала, что придёт через пять минут. Прошло уже пятнадцать. Её могли отвлечь. Но, скорее всего, она тянет время. Чтобы дать мне возможность осознать. Ну и самой собраться с мыслями.

От нечего делать открываю журнал по искусству, лежащий в стопке. Читаю: «КРЕТИНЫ РУБЕНСА». Бред же! Смаргиваю и вижу нормальный заголовок. Картины! Конечно же, «картины Рубенса»!

Вот и Тин-Тина. Входит с ворохом каких-то бумаг, на меня не смотрит. Кладёт бумаги на стол, садится в кресло, откидывается на спинку.

– Сольфеджио – три контроля, и все «неуд», – начинает перечислять. – Музыкальная литература – вообще нет зачётов. Просто литература – та же картина. История искусства – долг, дирижирование – долг.

– А дирижирование-то за что? – возмущаюсь я.

– Анна Сергеевна сказала, что не поставит тебе зачёт при таком твоём отношении… На индивидуальные занятия ты ходишь через раз, коллективные вообще игнорируешь. Пропуски… ну, ты сама всё видишь.

Я вижу. Накопилось.

– Александра, тебе не стыдно? С таким упорством стремилась поступить в колледж! С таким энтузиазмом начинала учиться!

Мне не стыдно. Мне жалко Тин-Тину. Она искренне переживает. Родных детей у неё нет, и она всех считает своими. И все наши проблемы принимает близко к сердцу.

– Что будем делать, Саш?

Тин-Тина опирается локтями на стол. Тот скрипит. Тин-Тина по весу-то не женщина, а богиня. А я пожимаю плечами. Ну что тут можно ответить? Всё исправлю? Больше не буду? Если разобраться, всё это пустые слова. И так понятно, что исправлю. Когда-нибудь. Времени на всё где взять? У меня и Нетопырь, и Лилька, и работу бросить нельзя.

Тин-Тина вздыхает.

– Ты не поняла, девочка моя. На днях у нас малый совет. В плане уже стоит вопрос о твоём отчислении.

Я недоверчиво смотрю на неё. Она кивает и поправляет бумаги, которые так и лежат у неё на столе.

– Да ладно, – вырывается у меня.

Это я скорее самой себе говорю, но Тин-Тина реагирует неожиданно бурно:

– А чего ты ожидала? И сколько я могу тебя защищать? Тем более что ты не даёшь мне ни единого повода.

Это так. И защищать меня, кроме неё, некому. Это я попала! Но мне нельзя на отчисление! Без диплома я никуда! На барах и клубах долго не протянешь. И я начинаю ныть все пустые слова, которые минуту назад даже подумать было стрёмно.

– Дело даже не в том, простить тебя или нет! – Тин-Тина снова сдвигает бумаги, они никак не желают лежать идеальной стопочкой. – Тебя простят, но где гарантия, что ты не станешь злоупотреблять доверием?

– Не буду! – всхлипываю я (докатилась!). – Обещаю.

– Поздно! – Тин-Тина тоже чуть не плачет.

Видно, что ей искренне жаль, но мне от этого не легче.

– Меня нельзя отчислять, – вытираю слёзы и смотрю прямо в глаза Тин-Тине. – Я больна. У меня патология Гротти.

– Что?

– Патология Гротти, – повторяю я. – Это когда сердцебиение учащается, а потом не приходит в норму, и сердце продолжает колотиться.

Брови Тин-Тины ползут вверх, она делает глотательное движение и складывает руки в молитвенном жесте. Руки у неё не музыкальные ни разу, пальцы толстые, на одном из них перстень со сверкучим камнем. Драгоценные камни так не блестят, скорее всего стекляшка. Я уставилась на перстень, потому что мне не хочется смотреть в её округлившиеся глаза.

– Что же ты сразу не сказала? – охает Тин-Тина. – Девочка моя! Тебе тяжело? Плохо? Может, водички?

Смешная и добрая Тин-Тина. Ну какая водичка? Святая разве что.

Трясу головой.

– Просто мне не до учёбы. Не вообще, а именно сейчас.

– Да, я понимаю, понимаю. Господи, да за что тебе это?

Вот тут я согласна. За что мне всё это? Я слишком молода и прекрасна, чтобы решать так много проблем.

– Я поговорю с советом.

Тин-Тина машет рукой в воздухе. Той, на которой перстень. А той, что без перстня, поправляет свои бумажки. Совершенно бесцельно: стопка в этот раз ведёт себя хорошо.

– Пусть тебе сделают скидку на твоё состояние, – продолжает Тин-Тина. – А сейчас иди домой и отдыхай.

Солнце добирается до Тин-Тины и, уже когда я стою в дверях, посылает от её сверкающего камня прицельный луч мне прямо в глаз.

Я иду по улице малость прибитая. Что я только что сделала? Оглушила Валентину Константиновну ужасной о себе новостью. Единственно из чувства самозащиты. И врать-то не хотела, просто понесло.

Вечером приходит маман. Позже, чем обычно, – у меня весь ужин съеден, посуда помыта. Для маман я не готовлю – вечерней едой ей не угодишь, а чаще всего она вообще не ужинает. Если захочет – в морозилке замороженные овощи.

Я собираюсь уходить вообще-то. Крашусь перед зеркалом. С маман не заговариваю. Ляпнешь что-то не так, потом разгребай, а у меня нет на это времени. Сегодня насыщенный вечер в «Козырьке» – это там, где я работаю без Банды. Придётся потрудиться, а завтра ещё и вставать рано.

– Мы совсем не видимся, – замечает маман.

Встала у меня за спиной и смотрит, как я обвожу веко розовым.

– Почти, – отвечаю я не сразу: стрелка – это серьёзно, она забирает всё внимание целиком.

– Что? – не понимает маман.

– Я говорю: не совсем, а почти не видимся. Совсем – это когда лица забываются.

– А-а… Ну, до этого не дойдёт, надеюсь.

Ну вот я не знаю, что на это ответить. И надо ли?

– У Лили сегодня была? – спрашивает маман.

Я немножко напрягаюсь. В голове позвякивают тарелочки – тыц-тыц, ничего не случилось, просто не спи.

Вроде безобидно звучит, но это до поры до времени. Одно неверное движение или слово, да что там, затянувшаяся пауза – и с обеих сторон расчехляется оружие. А за давностью темы не пугачи какие-нибудь, а настоящее, боевое, вроде угроз уйти из дома, выгнать из дома, умереть от истощения.

Надо сваливать на работу. Быстро, но осторожно. Поэтому я отвечаю:

– Нет.

И возвращаюсь к макияжу – у меня вторая стрелка не нарисована.

– Надо бы и мне как-нибудь сходить. Ей что-нибудь нужно?

– Мармеладные мишки.

– А что-нибудь посерьёзнее?

– Мишки – это серьёзно.

Наблюдаю за маман в зеркало. Что-то как-то… Она Лилькой интересовалась последний раз я уже не помню когда. Она даже упоминание о ней воспринимает как наказание. А тут мармеладные мишки.

Лилька их в самом деле любит.

– Обязательно так долго краситься?

Голос маман уже не так безмятежен, в нём проскальзывают нотки раздражения.

– Ты опять идёшь в это ужасное заведение?

– Оно не ужасное.

– Очень убедительно! Меня родительских прав лишат!

– Значит, будем с Лилькой на равных.

– Если ты всё делаешь ради Лили, овладела бы лучше жестовым языком!

Кисточка, подводка, коробочка с тенями с грохотом падают на пол.

– То есть ты на Лильке уже крест поставила, да? С ней, по-твоему, только жестами общаться можно?

– А лучше заставлять её читать по губам? И петь, когда она почти ничего не слышит? Зачем насильно из неё жилы тянуть?

– А если бы это была я? Ты бы тоже смирилась? И язык жестов бы выучила?

Маман качает головой. Круто разворачивается и уходит. Потом возвращается:

– Я ей тонну мармеладных мишек куплю!

Глава 6

Прогнали

В этот раз на мой телефонный звонок отвечают сразу.

– Да ладно! Неужели Нетопырь в зоне действия сети? Ты почему не отвечал?

– На лекциях был. У меня же сессия.

Голос спокойный, раскаяния ни капли.

– Действительно! – издеваюсь я. – Лекция и телефонный разговор! Они же несовместимы! Ты единственный человек, который так думает! Не перезвонил почему?

– Я перезванивал.

Это правда. Я не ответила, потому что разбиралась… С кем только не разбиралась. Но попытка дозвона была всего одна. Всего один пропущенный от абонента Нета!

– Что у тебя на этот раз?

Строго по существу. Ни минуты лишней не потратит, ни эмоции. Иногда мне кажется, что камни чувствительнее, чем этот человек!

Я выкладываю ему то, что меня тревожит. То, что стараниями маман мне могут запретить общаться с Лилькой.

Он молчит. Совсем недолго, но меня пугают эти несколько секунд.

– Вообще, не должны, – отвечает он. – Ты же не оказываешь на неё дурного влияния. Не травмируешь. Не склоняешь ни к чему противозаконному…

– Только к законному! – подтверждаю я.

– Думаю, волноваться не стоит. У тебя всё?

– Ну, считай, что да!

Бросаю трубку. Это грубо. Вообще, я редко так разговариваю с Нетом. Я его люблю (наверное). Ну и потом, он старше и умнее – правда-правда! Я иногда сама не понимаю, почему нахамить ему для меня прямо радость сердца! Возможно, мне хочется понять, есть ли у него граница, за которой неуязвимый Нетопырь превращается в обиженного человека. Часто кажется, что границы не существует или Нет её замаскировал и спрятал концы в воду. Вот я и жму всё сильнее и сильнее. Ему же моя грубость – как слону дробина, он даже не замечает.

Иду в колледж немного успокоенная. Тин-Тина встречает меня чуть ли не у порога.

– Александра! Пойдём со мной!

– Тин… Валентина Константиновна! Я в процессе! – возмущаюсь я. – Сегодня история искусства!

– История искусства подождёт, – Тин-Тина машет рукой. – То есть работай, конечно, по мере сил. Но не надрывайся. Идём!

Следую за ней. По коридору мимо любимых эркеров, где уже расположились на отдых студенты с кофейными стаканчиками, несмотря на то что первая пара ещё не кончилась. Некоторые провожают меня сочувственными взглядами: очень уж воинственный вид у моей кураторши.

Она заводит меня в кабинет, берёт что-то с верхней полки и протягивает мне.

– Держи. Это тебе. Не так много, но…

Она виновато разводит руками.

– Что это? – растерянно спрашиваю я, хотя уже вижу что.

Прозрачный файлик, а в нём деньги. Мне?!

– Собрали всем преподавательским составом, – поясняет Тин-Тина. – Хотели весь колледж подключить, но решили, что пока не надо.

– Да мне вообще не надо! Я сама!

Пытаюсь вернуть деньги, но Тин-Тина машет руками:

– Даже не думай! Я читала в интернете! Это огромные расходы на лечение! Возьми, это от чистого сердца! Ты должна знать, что не одна!

– Нет-нет-нет-нет!

Я просто в панике. Как ей объяснить?!

Но тут дверь открывается и вваливается Борис. Меня не замечает, с плачем кидается на шею Тин-Тине. У этой-то что стряслось? У Борис свои болячки, и Тин-Тина обязана переключиться на неё. Она и переключается: отцепляет расстроенную китайскую девочку от себя, запрокидывает её лицо, утирает слёзы влажной салфеткой. Как с младенцем, честное слово!

Я тихонько закрываю дверь кабинета с обратной стороны. Медленно иду по коридору, пытаясь сообразить, как мне выпутываться. Из ближайшего эркера навстречу мне выступает фантастическая синяя тень. Я шарахаюсь к стене, подворачиваю ногу, роняю рюкзак.

– Осторожно, ты что!

Тенью оказывается Вероника. Она любит всякое яркое-блестящее. Нелепое вообще-то, но многим нравится. Испуг отпускает: кровь приливает к ушам, сердце колотится. Что-то совсем нервы никуда, надо с этим что-то делать.

– Заикой сделаешь, идиотка! – возмущаюсь я. – Кому нужна певица с таким дефектом?

– А кому нужна певица, которая не слышит?

Это она сейчас про Лильку? Глаза у неё хищно блестят, и мне это не нравится. Синяя птица хоть и возвышенное создание, но какого-нибудь червяка заглотить при случае не откажется.

– Ты это к чему? – спрашиваю я.

– К слову.

– Если хочешь знать, для мюзикла это классная фишка – участие слабослышащего ребёнка в таком проекте! Мы ещё в городе А. всех порвём!

– Надежда умирает последней, – каркает Синяя птица. – А у тебя, я смотрю, и на поминки есть?

Деньги, полученные от Тин-Тины, я всё ещё сжимаю в руке. Теперь-то спохватываюсь и убираю в рюкзак. Такое впечатление, будто она что-то знает. Или это у меня мнительность повышенная? И деньги эти. Чёрт, что же мне с ними делать? То есть что делать – понятно, вернуть, разумеется. Только как?

Про Веронику я думаю всё время, пока поднимаюсь по лестнице на мансардный четвёртый этаж к преподу по гармонии. Пока сдаю теорию, преподша смотрит на меня жалостливо – конечно, она в курсе, всем коллективом же скидывались. (Гремучий стыд!)

Из жалости ставит мне четвёрку. Вот с этим я согласна, никакого стыда, спасибо вам, добрая женщина, были бы вы раньше так добры, я бы сейчас не чувствовала себя червяком в куче навоза. Качественного такого! Для удобрения почвы жизненного опыта, наверное, самое то. Только вот более благоуханным он от этого не становится.

Жизнь – навоз. Сильный образ, в духе «Бру и Михалыча». Поделюсь с ними, не жалко.

– И правильно, что отказалась от этих марсианских цветов! – говорит преподша. – Не в твоём состоянии брать на себя такую ношу. Успеешь ещё наработаться, ночевать будешь на сцене!

Стоп, что?! Я не отказывалась от «Цветов на Марсе». Меня что, отстранили?

После занятия бегу в зал. Перед входом висит копия приказа со списком студентов, участвующих в репетициях. Это чтоб понимали и относились лояльнее к нашим пропускам. Но моя фамилия вычеркнута! Почему?

Крис поднимается мне навстречу со ступеньки. Меня уже одно это раздражает: что, в зале кресел мало?

– Сандра! – распахивает руки, но вовремя вспоминает, что я не люблю обнимашек. – Извини. Как ты?

Какой надрывный сочувственный тон!

– Ещё не сдохла.

– Это не звучит как шутка, – хмурится Крис. – Мы все за тебя переживаем.

– Настолько, что выпихнули меня из проекта?

– А ты считаешь, такая серьёзная нагрузка не во вред?

Значит, правда!

– Я здесь ни при чём. Тебя заботит, не во вред ли это мюзиклу.

– Мне приходится об этом думать. Но зря ты такая недоверчивая. Мы действительно хотим помочь. И помогаем.

Тут я затыкаюсь. До меня доходит, что денежная помощь – не без его участия. «Мы все за тебя переживаем». Интересно, сколько этих «всех»?

Деньги, мне кажется, начинают светиться и греться прямо внутри рюкзака. Сейчас вспыхнут! Но ещё сильнее полыхает у меня внутри. Это они так откупиться решили! Деньгами и фальшивым сочувствием!

– Ладно, – сдерживая пламя внутри, говорю я. – Но Лильку-то за что? Она же не больная!

На мгновение лицо Криса меняется, вспыхивает брезгливым удивлением – вот так: о? Но потом становится прежним. Сценический юноша собой владеет. Но я уже готова растерзать его за это удивление. Лилька для таких, как он, именно что больная – больная и негодная, человек второго сорта. И петь ей разрешили из милости, а теперь вот она, милость, в денежном эквиваленте – получи, распишись и не имей претензий.

Я стараюсь успокоиться. Берегу пламя, оно мне пригодится. В голове сама собой включается песня Бру: «Когда мне станет просторно в моём теле, мне будет тесен твой мир». Поднимаю руку и глажу Криса по плечу. Не глажу, а смахиваю невидимую пылинку с невидимого пиджака. У мальчиков в костюмчиках даже проблемы элегантные, решаются вовремя и бескровно.

– Последний вопрос. Кому ты отдал мою партию?

Даже не сомневаюсь, чьё имя сейчас услышу.

– Веронике.

За лицом я не слежу, мне даже трудно представить, что там у меня написано. Но Крису не по себе. Вижу, что он испытывает огромное облегчение, что из всех возможных реакций я выбираю – уйти.

На улице меня радостно встречает вывеска «АДСКИЕ ТОВАРЫ». Дичь: всегда было «Детские товары». Это глаза мои, как обычно, напоминают, что я живу в мире кривых зеркал и лживых тварей. Из которых я – самая лживая.

Глава 7

Денежные вопросы

В квартире Банды чад и запах горелого, открытое настежь окно и сердитая Ленка. Оказывается, Алисе доверили обед, а она его испортила.

– Это же надо быть такой тупицей, – жалуется Ленка. – Чтобы пожарить рыбу прямо в чешуе!

В руках у неё клацают ножницы, которыми она режет укроп. Она всю зелень так режет. Время от времени Ленка поворачивает голову к плите, где у неё варится картошка.

– В чешуе! Рыбу! Ну дегенератка же, да?

Появляется Бру с планшетом, заглядывает в кастрюлю, морщится:

– Я не люблю варёную картошку! Жареная лучше!

– Сковорода отмокает, а запасной у нас нет! – сообщает Ленка. – И масла тоже нет! И рыбой я рассчитывала два дня питаться! Так что не возникай, будешь жрать то, что дадут! И когда позовут!

Бру морщит нос.

– Я вообще-то не за едой пришёл. Мне нужно уединение, а там Алиска скорбит. Я, между прочим, пытаюсь решить наши финансовые проблемы!

Ленка выразительно смотрит на него, но молчит. Потом заканчивает с салатом, заглядывает напоследок в кастрюлю, и мы уходим, оставляя Бру наедине с его планшетом.

– Какие-какие проблемы он пытается решить? – переспрашиваю я.

Ленка машет рукой.

– Наш одарённый друг подался в писатели, – откликается со своего дивана Михалыч. – Сказал, что создаст культовый роман, его экранизируют и мы забудем, что такое нужда. В процессе со вчерашнего вечера.

– Всю ночь писал, – подтверждает Алиса.

Она успокоилась, осмелела, вышла из своей комнаты. Ленка ей уже всё высказала, больше ругаться не будет.

– А ты чего такая хмурая? – замечает Михалыч, оборачиваясь в мою сторону.

Я вздыхаю и рассказываю про мюзикл, про Лильку, про Веронику и Криса, какие они сволочи, ну, сволочь Крис в основном.

– Забей, – советует Михалыч.

– Ради себя – пожалуйста, из-за Лильки – нет уж! Я ему отомщу!

– Месть – разрушительное чувство.

– Викинги так не думали, – вмешивается Ленка. – Они считали месть доблестью. Наоборот, кто не мстит, тот слабак.

– Тогда я викинг! – заявляю я.

– Мы все викинги! – непоследовательно подхватывает Михалыч. – Покажи мне своих врагов, я раскидаю их копытами! Как ты собираешься мстить?

– Ещё не придумала.

Ленка убегает проверить, как там картошка. Вместо неё появляется Бру.

– Вот. Черновик.

Он протягивает мне исписанные листы. Нормальной бумаги не хватило, и последние строки Бру корябал на туалетной. Я начинаю читать. Героическое фэнтези. Битва на несколько страниц расписана по типу «Он поднял меч, и голова первого разбойника покатилась по земле. Потом он отрубил голову второму, не глядя снёс третьему, обернувшись, обезглавил четвёртого. Пятого постигла та же участь. Шестой продержался дольше, но в конце концов тоже остался без головы. Седьмой…»

– Ну как?

Бру ждёт моего приговора. Хорошего приговора ждёт, это видно.

– Муть, – разочаровываю его.

– Почему?

– Потому что драку так не описывают. Ну что это: голову отрубил, ещё голову отрубил, опять голову – конвейер какой-то!

– Я синонимы подбирал! Он их по-разному отрубает!

– Да пофиг на твои синонимы! Читать такое скучно! И потом, они что, ждут своей очереди, чтобы на него накинуться?

– Нет, конечно! Но он же не мог обезглавить всех одним махом!

Я пожимаю плечами. Бру не терпит критики. Но в прозе он не гений, увы.

– Он по очереди рубил, а они напали одновременно! – не унимается Бру. – И вообще, у меня есть ещё!

Он шарит в заднем кармане, вынимает какие-то бумажные огрызки и, зыркнув на меня, читает вслух. Про втулку от туалетной бумаги, которая грустила оттого, что так бездарно прожила жизнь, но кто-то догадался приспособить её как основу для новогоднего «дождика» – чтоб пролежал, не спутавшись, до следующего праздника. Михалыч не выдерживает и начинает ржать.

– Что? – обижается Бру. – Между прочим, в духе Андерсена!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.