скачать книгу бесплатно
След оставляя на зыбучей кромке
Реки, чьего названья не слыхал
(Он ни имен не знает, ни былого,
Ни будущего – только этот миг).
Он одолеет дикие просторы
И различит в пьянящем лабиринте
Пахучих трав дыхание зари
И несравненный запах оленины.
Я вижу сквозь бамбуковый узор —
Узор на шкуре и костяк под этим
Сокровищем, ходящим ходуном.
Но понапрасну линзы океанов
Сменяются пустынями земли:
С далекой улицы большого порта
Америки я исподволь слежу
За полосатым тигром гангских плавней.
Во сне смеркается, и понимаю,
Что хищник, вызванный моей строкой, —
Сплетенье символов и наваждений,
Простой набор литературных тропов
И энциклопедических картинок,
А не зловещий, неизбежный перл,
Что под луной и солнцем исполняет
В Бенгалии и на Суматре свой
Обряд любви, дремоты и кончины.
И против тигра символов встает
Живой, гудящий колокольной кровью
И расправляющийся с бычьим стадом
Сегодня, в этот августовский день,
Пересекая луговину мерным
Видением, но только упомянешь
Или представишь этот обиход,
Как снова тигр – создание искусства,
А не идущий луговиной зверь.
Еще попытка. Думаю, и третий
Останется всего лишь порожденьем
Сознания, конструкцией из слов,
А головокружительного тигра,
Вне мифов рыщущего по земле,
Мне не достигнуть. Может быть. Но что-то
Толкает снова к странному занятью
Без смысла и начала, и опять
По вечерам ищу другого тигра,
Недосягаемого для стиха.
Blind Pew[9 - Слепой Пью (англ.).]
Вдали от моря и сражений – рая,
Каким всегда рисуется утрата,
Бродила тень ослепшего пирата,
Английские проселки вымеряя.
Облаян злыми хуторскими псами,
Обстрелян метким воинством ребячьим,
Он спал растрескавшимся и горячим
Сном в пропыленной придорожной яме.
И знал, что там, где берег блещет златом,
Судьба его ждет с сокровенным кладом —
Отрадой в беспросветной круговерти.
Так и тебя в краю, что блещет златом,
Судьба ждет с тем же неразменным кладом
Безмерной и неотвратимой смерти.
Напоминание о тени тысяча восемьсот девяностых годов
Прах. Лишь клинок Мураньи. Лишь размытый
Закат над выцветшею стариною.
Не мог я видеть этого бандита,
Чья тень с закатом вновь передо мною.
Палермо, невысокий той порою,
Венчался канареечным порталом
Тюрьмы. И по отчаянным кварталам
Бродил клинок, пугающий игрою.
Клинок. Лица уже за дымкой серой
Как нет. И от наемника отваги,
Который ей служил такою верой,
Остались тень и беглый блеск навахи.
Пятная мрамор, это начертанье
Не троньте, времена: «Хуан Муранья».
Напоминание о смерти полковника Франсиско Борхеса (1833–1874)
Он видится мне конным той заветной
Порой, когда искал своей кончины:
Из всех часов, соткавших жизнь мужчины,
Пребудет этот – горький и победный.
Плывут, отсвечивая белизною,
Скакун и пончо. Залегла в засаде
Погибель. Движется с тоской во взгляде
Франсиско Борхес пустошью ночною.
Вокруг – винтовочное грохотанье,
Перед глазами – пампа без предела, —
Все, что сошлось и стало жизнью целой:
Он на своем привычном поле брани.
Тень высится в эпическом покое,
Уже не досягаема строкою.
In memoriam A. R.[10 - Памяти А. Р. (лат.)]
Законы ль строгие, слепое ль приключенье —
Чем бы ни правился вселенский этот сон —
Схлестнулись так, что я попал в полон
Альфонсо Рейеса упругого ученья.
Неведомо такое никому
Искусство – ни Улиссу, ни Синдбаду —
И видеть в смене городов отраду,
И верным оставаться одному.
А если память свой жестокий дрот
Вонзит – из неподатливых пластин
Поэт нам сплавит ряд александрин
Или элегию печальную скует.
В трудах, как и любому человеку,
Ему надежда помогала жить:
Строкой, которую не позабыть,
Вернуть кастильский к Золотому веку.
Оставив Сидову мускулатуру
И толпы, крадучись несущие свой крест,
Преследовал до самых злачных мест
Неуловимую литературу.
Пяти извилистых садов Марино
Изведал прелесть, но, ошеломлен
Бессмертной сутью, преклонился он
Перед труда божественной рутиной.
И да, в сады иные путь держал,
Где сам Порфирий размышлял упорно,
И там, меж бреда, перед бездной черной,
Восставил древо Целей и Начал.
Да, Провиденье, вечная загадка,
От скупости своей и от щедрот
Кому дугу, кому сегмент дает,
Тебе же – всю окружность без остатка.
То радость, то печаль ища отважно
За переплетами несчетных книг,
Как Бог Эриугены, ты постиг
Науку сразу стать никем и каждым.
Чеканность роз, сияющий простор —
Твой стиль, его неторною дорогой,
Ликуя, вырвалась к сраженьям Бога
Кровь предков, их воинственный задор.
Среди каких он нынче испытаний?
Глядит ли ужаснувшийся Эдип
На Сфинкс, на непонятный Архетип,
Недвижный Архетип Лица иль Длани?
Или, поддавшись инобытию
Вслед Сведенборгу, видит пред собой
Мир, ярче и сложней, чем мир земной,
Небес высокую галиматью?
Или, как в тех империях из лака,
Эбеновых, восставит память въяве
Свой личный Рай, и будет жить во славе
Другая Мексика, и в ней – Куэрнавака.
Лишь Богу ведомо, какой судьба сулит
Нам свет предвечный за пределом дня.
А я – на улицах. И от меня
Секрет посмертья все еще сокрыт.
Одно лишь знаю: вопреки препонам,
Куда б его ни вынесла волна,
Альфонсо Рейес посвятит сполна
Себя иным загадкам и законам.
Покуда слышится рукоплесканье,
Покуда клич победный не затих,
Не оскверню своей слезою стих,
Любовно вписанный в воспоминанье.
Борхесы
О португальских Борхесах едва ли
Что вспомню – о растаявших во мраке
Родах, что мне тайком былые страхи,
Пристрастья и привычки передали.
Почти не существующие звенья,
Уже недостижимые для слова,
Они – неразличимая основа
И смены дней, и праха, и забвенья.
Пусть будет так. Исполнились их сроки:
Они – прославленный народ, который
Песков и волн одолевал просторы,
На Западе сражаясь и Востоке.
Они – король, затерянный в пустыне
И уверяющий, что жив поныне.
