скачать книгу бесплатно
Забывшись в восторге, народ вместо игровых «кличек» начал выкрикивать имена озаренных. Отменная получилась сшибка!
– Ничья, – перевел дух Мохсогол.
Когда в малый круг вышли последние борцы и Хозяйки сняли с них платки с каким-то особым значением, люди настороженно замолчали.
На правой щеке первого, в ремешке с гривкой, белела затянутая незагорелой кожицей молния. Значит, в ботуры был посвящен минувшей осенью. Размашистые плечи молодца взбухали буграми мышц величиною с его же чудовищный кулак, – такому нипочем удержать на себе бычью тушу. В торопкой готовности к бою еще до сигнала подогнул колени, выпятил назад седалище и раздвинул локти.
Народ громко вспомнил, что позапрошлой весной этот малый победил в состязаниях силачей – перетащил с места на место самый огромный валун.
Должно быть, не нашлось равного среди местных. Хозяйки выставили противником незнакомца чужих кровей. Позже выяснилось, что ни эленцы, ни гости его раньше не видели. Кожа неизвестного была цвета сосновой коры на рассвете, а золотистые глаза мерцали из-под обруча с рожками, как у сытого летнего волка.
По мнению большинства, он не подходил для этого противоборства. Рослый, но поджарый, сухощавые лодыжки в охвате с одно запястье воина. Может, сам по себе парень и выглядел бы неплохо, да не рядом с горою ходячих мускулов. А ни капли опасливости не выказывал. Стоял вольно, с безмятежно висящими вдоль тела руками, и разве что не зевал.
Зрителей задело столь наглое поведение. Осыпали иноплеменника обидными шуточками. Принялись хвалить молниеносного, аж тот смутился и закраснел.
Болтливые старики в этот раз хранили молчание.
Как на истинного врага бросился подначенный толпою воитель! Но напрасно напружились узлы мышц на руках, пальцы впусте цапнули воздух. Соперник ни на шаг не отступил – гибкой лозой изогнулся на месте.
Пуча глаза и крупно подрагивая спиною, будто конь, одолеваемый оводами, ботур еле удержался на ногах. Вновь бросился вперед и… ах! Иноземец с ленцою качнулся в сторону и ногу задрал, как пес, собравшийся древо пометить. Горячий «жеребец» промчался под ногой, еле успев пригнуться. Застопорился у черты, качаясь на носках, руками замахал суматошливо…
Неверная в симпатиях толпа заорала и заулюлюкала.
Чужак и поворотом не удостоил мычащего от унижения воина. Переступил с ноги на ногу все так же неторопливо, усмехаясь углом рта. Спокойные руки по-прежнему болтались внизу, только дрема исчезла из сощуренных глаз.
– Разве это хапсагай? – возмутился кто-то. – Это же танцы медведя с рысью!
– Пусть танцуют, – возразили ему, – смотреть потешно!
– Приезжий не знает правил, – не унимался ревнитель борьбы.
– Да не мешай ты! – вскинулся пожилой воин и добавил тише: – Нашему дурню хороший урок будет, чтоб не думал о себе высоко.
Зрители препирались, а невезучий богатырь вряд ли что-нибудь слышал. Он уже, видно, и мало что понимал. Без толку носился туда-сюда с распростертыми лапищами. Незнакомец же продолжал гнуться то влево, то вправо. Прыгал, выкручивался, неуловимым вихрем выносился из-под растопыренных пальцев. Не предпринимал атак. Забавляясь тщетой силача, ограничивался обидно легким касанием его взмыленных плеч и боков. На смуглой коже вспыхивали солнечные блики, выплясывая там, где вздувались желваками бегучие мышцы. Тело словно не двигалось, а переливалось из одного выверта в другой. Даже сочувствующие земляку эленцы любовались веселой игрой гостя.
Ботур, полуослепший от залившего лицо пота, взрыкивал от непостижимости происходящего. Наступал и пятился, едва не падая от усталости. Так длилось столько раз, сколько подбрасывается Хозяйками твердый ком глины перед тем, как ему развалиться…
– Эй, скелет жертвенного быка, хватит вращать ребрами, – не выдержал прежний крикун. – Кончай жмурки!
Хладнокровный чужак оглянулся. Можно было поклясться, что он различил в толпе горлана, хотя тот успел скроить постную мину. И тут покровитель Илбис сжалился над воином, – все-таки тот за весны учебы и службы вылил в его честь не один бурдюк топленого масла. Боец, наудачу месящий зряшное ничего, достал отвлекшегося на миг противника. С безумством утопающего вцепился в него и привлек к себе. Затеялся-таки хапсагай!
Движения ботура, только что хаотичные, сделались бережливыми. Каждая ухватка подтверждала возвращение сноровки и знание приемов.
Сбить пришельца с ног было все еще сложно. Но он, как и зрители, понимал: остались считаные мгновения до броска через спину или бедро. А воин (вот что значит молниеносный!) отстранился, сделал два-три обманных рывка и с завидной скоростью поднырнул противнику под ноги.
Возликовал народ… И случилось невероятное! Взмыв кверху, чужестранец поджал колени и перекувыркнулся в воздухе! Не могло быть такого, а было – вновь крепко на ноги встал!
Коновязи загудели от сплошного рева. Люди вскочили с мест, вопящие мальчишки едва не сорвались с деревьев…
Хвала воину – рот не разинул, хотя хапсагай вылетел-таки у него из головы. Немедля скрутил прыгуна, повалил его на землю и налег могучим торсом.
– Жми!
– Давай-давай!
– На лопатки его!
– Бей, ломай, дави!!!
Толпа тоже напрочь забыла о правилах борьбы. А смуглая спина чужака под убийственным туловищем ботура выгнулась упругим мостом!
Как ни тужься в крике, не отдашь человеку часть своей силы. Заморенный верзила истратил в последнем усилии остатки мощи, ослабил хватку. Почти уже не шевелился, будто его самого поймали в железный захват. Ловкач еще был способен выскользнуть и, к скорби эленцев, – не слишком бы подивились! – очутиться сверху. И тут откуда-то с краю толпы донесся запоздалый девичий вскрик:
– Дави, жеребец!
Чужак дернулся, обернулся на голос, как уже оглядывался в прошлый раз. Желтые глаза нашли девушку. Всмотрелись внимательно, насколько можно быть внимательным в вывернутом дугой положении. Впрочем, отыскать дерзкую было нетрудно. Подпрыгивая, она махала рукой, словно всем и каждому сообщая: «Вот она – я!»
Она была красива. Очень! Светлоликая, с тонкими дугами бровей и ртом ярким и пухлым, как ягода осеннего шиповника.
Парень открыл в улыбке белоснежные зубы и неспешно выпрямил спину. Загорелые лопатки двойной печатью пометили чужую для него землю долины.
– Поддался!!! – яростно завопили зрители, потрясая кулаками. – Нарочно лег!
– Глупая девка ему помешала!
Вгорячах кто-то выдал имя девицы:
– Ох, Олджуна, такую игру испортила!
Только что толпа глотки готова была сорвать, подбадривая ботура. По правилам или нет, он бы наверняка победил. Но возмущенные «нечестным» окончанием борьбы, зрители забесновались, засвистели ожесточенно, будто гость совершил предательство.
Растерянный и удрученный, поднялся воин с колен, по-мальчишески шмыгая носом. Стало видно, как он еще юн. Подбородка его пока не тронула даже та необильная щетина, что выступает на лицах парней саха, перешедших за первую ступень взрослости. Люди, ненавидящие в этот миг проигравшего, не желали приветствовать и победителя. Толпа буйствовала и надрывалась в гневе. Поймешь ли изменчивые настроения толпы?..
Соблюдая закон поединка, ботур угрюмо протянул поверженному руку. Тот весело хлопнул по ней, но помощи не принял. Оттолкнулся от земли и прыжком подбросил тело, точно с силой прижатый и отпущенный куст тальника. Сорвал с головы рогатый обруч, метким броском зашвырнул в пустое берестяное ведро из-под древесной трухи.
Некому было смотреть, как воин, тушуясь, принял из рук Второй Хозяйки кумысный кубок победы, как поднял его, опустив голову. Негодующие ряды расступались, пропуская чуженина к роще, где ждала привязанная лошадь. Откуда он только взялся, этот желтоглазый?
Звонко окликнула его светлоликая девушка:
– Эй, эгей! Из каких мест ты родом?
Пришлец поворотился и ничего не ответил. Лишь снова оскалил в улыбке зубы, белые, как кипень. Похоже, он не знал языка людей саха.
– Боишься назвать свое имя? – поддразнила девушка.
Гость что-то понял. Остановился, ткнул себя пальцем в грудь и засмеялся всем лицом. Смеялись взлетевшие брови, золотистые волчьи глаза, зубастый рот и твердый подбородок с ямочкой посередине.
– Ба?рро! – крикнул парень гортанно. Перепрыгнул через ручеек, протекающий перед рощей, и слился с тенью деревьев.
– Давненько не было такой славной схватки, – с ублаженным видом сказал Кытанах.
– Не славной, а странной, – осторожно поправил Мохсогол.
– Э-э, да что ты понимаешь в настоящей борьбе? – пренебрежительно махнул рукой старец. – Мои глаза утратили солнце, но уж слух мой получше слуха некоторых глухих тетерь.
Напарник не остался в долгу:
– Кажись, понапрасну глухие тетери заменяют некоторым неблагодарным слепцам их зрение, добрым словом питая бесполезную голову.
– Спасибо и на добром слове, – проворчал Кытанах и остановил приятеля – тот направился было к соседней поляне. Прыгуны раскладывали на ней куски бересты для замера длины прыжков.
После приятных впечатлений старцу не хотелось расстраиваться. Больше четырех двадцаток весен прошло с тех пор, как он считался лучшим прыгуном в Элен. Никто не мог превзойти в кылы?, ыстанга? и куо?бахе[6 - Кылы?, ыстанга?, куо?бах – троеборье, состязания по прыжкам в длину.] малорослого и щуплого, как подросток, Кытанаха. Что в «заячьем» со сдвинутыми ногами, что в «оленьем» с прыжками нога на ногу, да и на одной ноге.
– Тяжко мне глядеть на нынешних неумех, – жаловался он, по привычке не меняя слово «глядеть» на «слышать». – Ведь в былое время мои прыжки были длиннее моего же роста в несколько раз!
– Сложно припомнить, – пробормотал Мохсогол.
– Не веришь? – рассердился Кытанах и закричал, потрясая посохом: – Не веришь или от зависти притворяешься?!
– Я ж тогда мало знал весен, – вывернулся смущенный напарник.
– Воистину, откуда такому молокососу знать, каким я был! Когда ты еще валялся кверху стручком в чаше-люльке небесного озера, женщины, завидев издали мои ноги, сходили с ума! О-о, они со слезами счастья бежали ко мне навстречу!
– Что такого интересного находили эти дуры в твоих ногах? – полюбопытствовал Мохсогол.
– Мои ноги были стройными! – пронзительно проверещал старец и без сил повис на посохе.
Мохсогол обеспокоенно потряс друга за плечо:
– Что с тобой?
– Не видишь – отдыхаю, – пискнул Кытанах, дыша, как загнанный заяц. Передохнув, продолжил: – Без вранья скажу. У других табунщиков, да хоть на себя посмотри, ноги всегда лучком. А я, как ты знаешь, всю жизнь обнимал ногами крутые бока лошадей, но бедра и ноги мои оставались стройными. Они и сейчас такие. Хочешь, штаны спущу и ты сам убедишься? Гляди! – и старец принялся развязывать ремешок штанов.
– Что ты, что ты, людей испугаешь! – в ужасе попятился Мохсогол.
– Ну, то-то, – удовлетворенно хмыкнул Кытанах, оставив штаны в покое.
– Чуть не обделался я со страху, что женщины, увидев твои стройные ноги, набегут толпой и начнут с ума сходить у меня на глазах от счастья, – пробурчал Мохсогол.
Так, привычно переругиваясь и с нежной заботою поддерживая друг друга, старики обогнули поляну прыгунов. Потащились обратно по священному кольцу аласа туда, где на незатухающих кострах кипели котлы радушного Асчита и тек из бездонных симиров целебный кумыс – напиток богов.
Домм четвертого вечера. Не сравни себя с божеством
К вечеру у дымокура возле трех коновязей собрались знатоки древних былей и преданий, постигшие сладость слова. Старейшему сказочнику дали молвить почин – легенду по заказу, временем небольшую, чтобы и другие успели свою рассказать. Обведя округ головы чорон, почтенный сотворил заклинание, плеснул кумыса в костер и вопросил:
– О чем бы вы хотели послушать?
Никто и рта раскрыть не успел, как Дьоллох, сидящий близко, выпалил:
– О мастере Кудае!
Люди не стали возражать. Игрой на хомусе паренек успел снискать любовь эленцев. Почему бы и не о Кудае? Всем любопытно больше узнать о трехликом дарителе джогуров.
– Думы о боге-кузнеце когда-то волновали мою душу, как и твою, внук незабвенного Торуласа, – начал старик, узнав юного хомусчита. – Волновали, пока не посетило печальное открытие: нет у меня дара, способного возвыситься над джогурами истинных мастеров. Посокрушавшись, я уразумел, что и обычный труд вознаграждает упорство, и посильное ремесло льнет к простому, не дареному умению. А после, услышав олонхо знаменитого Ыллы?ра, даже порадовался отсутствию дара в себе. Не столь неколебим мой нрав, чтобы противостоять искусам Кудая… Если старая память не станет играть со мною в прятки, может, вспомню начало сказания прославленного олонхосута.
Есть во времени бессрочном
между днем и ночью место,
где раскормленные тучи
превращаются в вершины
несгибаемых утесов,
а неколебимый камень –
в облаков пушистый иней.
Там понять бывает трудно,
то ли небо землю точит,
то ль земля снедает небо…
Там над мертвыми волнами,
что текут туда-обратно,
радугою мост восходит,
пестрый, как перо сапсана,
созданный из слез и смеха
мастеров земли Срединной.
Там повсюду звон и скрежет,
вся земля в железной гари,
в сером беспросветном дыме
не видать луны и солнца.
Там вздымается в тумане
высоченный холм железный,
трижды опоясан медью
трех пределов пограничных.
Снизу он, как огнь, палящий,
сверху он, как лед, морозный,
до него – пять кёсов конных,
два ночлега пешим ходом,
а потом – ползком семь взмахов.
В том холме сокрыта кузня.
В ней, объятой едким паром,
трудится Кудай трехликий,
безобразный и красивый!
Правый лик Кудая светел
и божественно сияет,
левый – гнусен, словно беса
отвратительная рожа,
ну а тот, что посередке, –
лик обычный, человечий…
На плечах Кудая копоть
в треть ладони толщиною,
грудь широкая покрыта
ржавчиной на девять пальцев,
