Звезды над урманом

***

– Я аркар Исатай. Привез тебе наказ из Сары Арки. От благородного Хак Назар Хана, того, кто покончил с междоусобицами в ханстве и стал единым правителем земель наших, в которые ты не с добром пришел. Вот стрелы джунгарские, ими убиты сородичи твои. Остуди пыл свой и уходи. Не прав ты, и покарает тебя Всевышний за деяния, тобой сотворенные, – не слезая с лошади, глядя в глаза одетому в дорогой халат воину, вышедшему из юрты, проговорил Исатай.

– Больно дерзок говор твой, аркар Исатай. Не поплатиться бы тебе головой своей за слова надменные, – схватившись за рукоять сабли, сквозь зубы прошипел ногаец.

– Я только передал слова благородного Хак Назар Хана, который в малолетстве жил как сын у вашего ногайского мурзы. А если хочешь услышать слова мои, то готовься еще и к худшим речениям, которые ты, собака безродная, заслужил за разорение улусов и пролитую кровь моих сородичей. Там Всевышний наблюдает за нашим разговором, он не простит грехов, и гореть тебе вечно в огне адском! – отвернув руку с камчой в сторону, бесстрашно вскричал Исатай.

Окружившие всадников ногайцы взглянули на Жаман сопку, куда случайно указал Исатай плеткой. Астраханцы все еще находились под воздействием животного страха прошлой ночи.

– О Аллах! – разнесся вопль трехсот глоток.

У самого Исатая от увиденного чуда застучали от страха зубы. Над вершиной сопки поднялось огромное оранжевое облако. Оно подобно ядовитому грибу клубилось шляпой в сером осеннем небе и зловеще раскачивалось на тонкой ножке. Постепенно ужасное облако обрело лик чудища невиданного. А минуту спустя начавшее было развеиваться ветром чудовище вдруг снизу обросло огромными дымовыми кольцами и шарами, которые, как щупальца осьминога, одно за другим вздымались в серое небо.

Перепуганные воины сразу же увидали в них знамение. Кому-то из них мерещилась страшная рожа Самурхана, кому-то – купола мечети, а некоторым – скачущая на них конница с огненными колесницами. Все они один за другим упали на колени и уткнулись лбами в каменистую землю.

Не стали исключением и Исатай со своими проводниками.

– О! Огненный Самурхан, не гневайся! О, просим тебя! – взревели триста три глотки.

Облако дыма внезапно переменилось на серо-белый цвет, и все увидали руку, которая потянулась в сторону ослушников, как бы пытаясь схватить каждого из них и утащить в огонь адский.

Через секунду все бесстрашные воины были уже в юртах. Исатай, прижавшись к ногайскому начальнику, как к родному брату, дрожа всем телом, прошептал

– Не гневи небеса кара-суек более…

– Уходим! Уходим! С восходом нас тут не будет, клянусь, таксыр Исатай!

И только невинные божии создания, лошади, мирно паслись на поле, не обращая внимания на всеобщую панику. В отличие от глупых людей, они не верили в суеверия…

Глава 29

Вогул вернулся из тайги, весь покусанный дикими пчелами, но довольный и счастливый. Поставив на пол берестяной бочонок и улыбаясь, взглянул на кузнеца, который отбивал косу. Рядом с камнем, служившим наковальней, лежало еще штук двадцать ржавых литовок без черенков.

– О-хо-хо! Вот это рожа! Где ж тебя так угораздило?

– Мед собирал.

– А мозгов-то нетути? Дымом нужно было их курнуть из дупла. Шаманом прикидываешься, свой народ дуришь, а бортничать не могешь.

– Думал, на мороз не вылетят. Вон и лед уже в ручье встал. Снег лежит, а они не спят еще, бесы, – растирая распухший нос, оправдывался вогул.

Архип отложил косу в сторону и присел на чурбан, вытирая руки о тряпицу.

– Медовуху что ли задумал поставить? Так в кузне ночью холодно, я же огонь тушу опосля работы, не поспеет, – улыбнулся кузнец, все еще разглядывая покусанное лицо шамана.

– Снадобье сотворю чародейское, что женам бая варил для поднятия утешного духа. Оленину и рыбу опосля поменяю на стойбище в Атлымских юртах.

– Шаман ты, Угорка, багдадский! Всех тебе надобно вокруг перста обвести! Давай-ка лучше браги поставим на меду. Не зря же тебе морду покусали мухи полосатые. Почитай четверть веку не веселился раб божий Архип. Попляшем да побузим малость. А я тебе любовный дух кулаками подниму, ох, и люблю я драться по энтому делу! По молодости, помню, супротив троих выходил с дубинами. Только дубины и трещали о хребты тощие, – слизывая мед с пальца, усмехнулся кузнец.

Вогул отобрал у кузнеца бочонок с медом и спрятал его за спину, с опаской посмотрев на кулачищи Архипа, вспоминая, как тот завалил лошадь вместе с ногайским воином. Содрогнулся, представив коваля, сворачивающего, как курице, холеную шею толстого Узун Бека, и, прищурившись, тихо заявил:

– Архип, когда моя тайга пойдет, пляши и бузи. Мне охоты нет на хмельной мед да на тумаки твои напрашиваться. Я не твой баба. А будешь задираться, в медведя превращу.

– Жаль, Угорка, что добром мед не желаешь отдать. Придется силой забирать, – направился Архип к шаману, стараясь преградить ему путь к двери.

– Мне мало надо, остальной мед тебе отдам, – наконец-то сдался вогул.

– Ну, тогды лады. Смотри, не надуй дружка. А то разобижусь. А пошто в медведя меня хотел превратить, а не в зайца или кедровку какую? – вставая, спросил Архип.

– Зайца кормить нужно, проку от него никакого. А косолапого кормить не надобно. Ты зиму всю проспишь, лапу пососешь, а весной я тебе прикажу мед собирать для меня, – потрогав свой распухший нос, рассмеялся вогул.

Кузнец усмехнулся:

– Шутник ты, однако, – и, представив себя спящим в берлоге, поднеся свой огромный кулак со скрученной дулей к распухшему носу друга, добавил: – Нельзя меня в медведя. У меня лапа в рот не влезет.

– Это ты где железяк-то столько сыскал? – разглядывая ржавые литовки, поинтересовался вогул.

– Так это твои родичи, остяки, приволокли. Они, оказывается, у купцов новгородских меняют пушнину на косы. А неведомо им, остолопам, что косы-то отбивать надобно да оселком править. Помашут по бурьяну да бросят за чум, как затупленную, вроде как за ненадобностью. А потом ждут зимы, когды новгородские надувалы приедут. А тем это и надобно. Литовки-то легкие, в обозе место мало занимают, а цена велика. Вот на мех и меняют, разбойники. Царь Иоанн запретил им шабриться по Перми, так они сюда обходным путем приладились нырять. Новгород-то вообще Москву не празднует. Все на запад поглядывает да перечит супротив власти первостепенной. А то и католический крест лобызнуть норовит. И под Литву, и под шведов лечь.

– Что означает шабриться?

– Шкуру без пользы тереть. Промыслом черным заниматься, как они поступают. Ну, ничего, пусть сунутся со своим протухшим товаром, враз охладят пыл свой барыжный.

– Опять чудными словами бросаешься?

– Таки тебе прозвище «барыга» не понятно?

– Ага.

– Это от татарского слова «бар», то бишь «есть». Слово «га», как я уразумею, стало быть, «товар», в наличии имеется, но дохлый и никчемный. «Бар», «болгыр» – есть, но не ладен. Вот в сборе «барыга» и слепился, – пояснил Архип.

Внизу лога затявкали собаки и сразу же, радостно заскулив, примолкли.

– Человек, однако, – насторожился вогул, выглядывая из кузни.

– Кого-то на ночь глядя нелегкая принесла на собачьей упряжке, – проворчал Архип, выходя вослед за Угором.

***

Исатай натянул поводья. Перед ним, словно из-под земли, выросли два волхва. Дорога проходила через ложбину, по низине которой еще стелились остатки желтого дыма. Появившиеся люди в длинных белых рубахах были так загадочно страшны, что если бы у Исатая не текла в жилах кровь великого Чингис Хана, то он бы уже мчался обратно к юртам ногайцев.

Переборов в себе страх, Исатай поздоровался первым:

– Селеметиз бэ физзатты адамзат32.

– Добрый день, храбрый воин, – отозвался из желтого тумана старец.

Гостомысл подошел к Исатаю и подал свиток, перевязанный тонким шнурком.

– Отдай Валихану. Это важно.

– Хорошо, отец, я сделаю, как ты сказал.

– Он не должен попасть в чужие руки.

– Не попадет, – заверил Исатай, внимательно вглядываясь в лицо второго волхва, который, словно камень, стоял за спиной старца.

– Похож ты на моего раба беглого, – произнес, обращаясь к Никите, воин.

– Все мы друг на друга похожи. Сегодня он спас тебе жизнь, пуская дым. Вчера я протянул тебе руку, когда ты тонул в Исиле. Небеса указывают тебе навсегда отказаться от забот своих насущных и заняться более важными делами, – загородив собой Никиту, ответил Гостомысл, показывая пальцем на небо.

– Кажется, истину ты изрекаешь, аксакал, – легонько ударив камчой по крупу коня, согласился Исатай. – Керискенше хош болыныз эулие адам. Сау бол33.

– И тебе не хворать, мил человек, – кивнул Гостомысл, пропуская всадников.

Проезжая мимо второго волхва, Исатай еще раз вгляделся в его лицо. Никита, окаменев от страха, смотрел, не мигая, в глаза своей смерти, которая, проезжая мимо и разглядывая беглого раба с головы до пят, наверное, навсегда оставляла его в покое…

Глава 30

На собачьей упряжке приехал остяк. Вогула как подменили. Он в один миг из веселого босяка превратился в надменного важного шамана.

Остяк привез мешок и, поклонившись, поставил его перед Угором. Кузнец с интересом смотрел за этой клоунадой. Вогул, стоя с покусанной опухшей рожей, словно бай, важно кивал головой, слушая приезжего рыбоеда. Потом что-то ему сказал на своем языке, тот, поклонившись, радостно подбежал к упряжке и, прыгнув на ходу в нарты, погнал собак обратно.

А Угорешка, довольно потерев руки, схватил мешок и вприпрыжку побежал в кузню. И куда делась надменность и чванство? Он вновь был самим собой. Хитро подмигнув Архипу, вогул присел на чурбак. Развязал мешок и достал оттуда рыбину.

– Нельма, однако. Четыре рыбы. Я сказал, что мало, давай еще четыре.

– А за какие щи тебе рыбу возят?

– За снадобье чародейское, – пояснил вогул и тут же расхохотался, да так звонко, что в кузне ему в унисон зазвенели колокольчиками висящие на стенах железяки.

– Ну ты и плут, Угорешка. Выведут тебя на чистую воду вскоре. Разденут, обмажут дегтем, в пуху вывалят, да погонят оглоблями назад до Багдада.

– Остяк старый, глупый. Молодую бабу взял. Думал, она ему токмо блох чесать будет. А она за ним ходит и просит: «Еще хочу, еще хочу. Ночью хочу, днем хочу». Вот и приехал за помощью ко мне, да мало рыбы привез.

– Неуж отравить задумал свою бабу? – перекрестившись на красный угол, испуганно спросил Архип.

– Глупый ты человек, Архипка. Баба не собака, ее завсегда выгнать можно. Я силы мужу увеличу сим снадобьем, – доставая деревянную ложку из-за голенища кисов, гордо заявил вогул.

Он набрал полную ложку меда и положил ее на верстак. Развязав маленький мешочек, высыпал серый порошок в мед.

– Опять грибы свои достал, шаман хренов. Отведает рыбоед зелья твоего да и съест свою любушку, с олениной попутав, – усмехнулся Архип, наблюдая за манипуляциями Угора.

– Не грибы это. Я давеча у китайцев корень мужской, имбирь, выменял. Его и сыплю в мед.

– И что, неужто поможет старому хрыщу эта забава?

– Теперича он за ней бегать будет и голосить: «Хочу, хочу, ночью хочу, днем хочу!» – вновь расхохотавшись, заверил шаман. – Китайцы сказывали, что имбирь так и переводится с языка ихнего – «мужская сила»!

– Вот я сейчас и проверю, правду ли глаголешь. А коли ничего не почую, то по лбу ложкой этой и получишь, колдун-пердун нечесаный, – с этими словами кузнец схватил ложку и засунул ее себе в рот.

Угор даже глазом не успел моргнуть. Облизав ложку, Архип поморщился:

– Горькая, стерва.

– Воду пей быстрей, не то живот лопнет! Сие снадобье водой разводить нужно, оно на семь лун замешано.

Кузнец принял поданное ведро и с перепугу выпил чуть ли не более половины.

Весь день Архип промучился вздутием живота. Все угли в печке поел, всю водицу выпил. И только к полуночи отпустило. Вогул уже сладко спал, наевшись строганины, когда в чум из кузни пришел кузнец.

– Ну-ка двигайся, черт мохнатый, разлегся тут на шкурах, как боярский сын на полатях!

***

Исатай подал Валихану письмо.

– Мудрецы тебе послали. У Жаман Тау встретил их. Наказали лично в руки отдать.

– Хорошо. Спасибо, Исатай.

Валихан вышел из юрты на солнечный свет и, подслеповато прищурившись, отведя послание на расстояние вытянутых рук, прочел его.

Вернувшись в юрту, обратился к воину:

– Поедешь к Аблаю, он найдет способ передать письмо благородному Хак Назар хану. Отдашь ему письмо лично. Оно на арабском, его не каждый может прочесть. Но кому нужно, найдет способ разобрать через толмача, поэтому, Исатай, при опасности его уничтожь, а на словах запомни содержание: «Кучум-хан, убив Едигер-хана, стал ханом Сибири. Джунгары до весны отложат задуманный поход. Так сказали звезды. Гостомысл».

– Слушаюсь, Валихан. Я исполню твою волю. Только разреши заехать на обратном пути к старому Еркену, а тебя пригласить почетным гостем на мою свадьбу.

– Я рад, что ты пускаешь корни на нашей земле. И обязательно буду у тебя почетным гостем. Ты берешь замуж невесту небогатую, но дочь лучшего батыра в прошлом. Еркен ходил в походы с моим дедом Уалиханом и не раз спасал его от смерти, – обняв Исатая, проговорил Валихан.

***

– Ты почто, дурень, меня гладишь?! – заорал среди ночи вогул, испуганно откидывая лапы кузнеца.

Кузнец сел и, прогоняя остатки сна, огляделся:

– Тьфу ты, черт окаянный! Да пошел бы ты в баню со своим снадобьем лешачим! Баба голая пригрезилась. Лезет ко мне. «Хочу, хочу», – ласково шепчет. Вот и лапанул я тебя за задницу, Василиса ты моя Прекрасная.

Кузнец поднялся, накинул на плечи овчинный кожушок:

– Пойду-ка я в кузню дурь молотом выколачивать.

Глава 31

Великая река Обь гнала шугу. Ледяные торосы наползали друг на друга и под воздействием холодов застывали по руслу в самом изощренном виде. Малые речки уже давно закрылись. Обские могучие воды, устремившиеся к Серверным морям, казалось, были непобедимы. Но любоваться этим величием у Угора и Архипа не было времени. Пока лед на притоке еще был не очень толстым, они долбили его пешнями, устраивали завесы-запруды, ставили морды.

Архипу в капкан уже попалось пара соболей и несколько колонков. Только вот с зайцами не ладилось. Следы были повсюду, а собаки нагнать не могли, да и кузнец набегался до седьмого пота.

– А ты не ухлестывай за зайцем, он сам к тебе прибежит, – качая головой, наставлял его вогул, разглядывая мокрую спину друга.

– Да уж больно проворен, черт, коль в петлю не залезет, не угнаться за ним.

– А собаки тебе на что? Пусть они гонят его, покамест на круг не встанет и опять мимо тебя пробегать будет. Он ведь по своему следу бежит. И собака, и лиса не помогут понять, далеко от них заяц или нет. А коль не могут определить, бегают, пока не надоест, да бросают охоту. Ты сиди себе под березкой, пока он мимо вновь не побежит. Потом палкой кидай по лапам, а там собаки его уже в оборот возьмут.

Утром проснулись от странного шипения.

– Зайка серенькай, зайка беленькай! Под березу скок, меж осинок прыг. А за нем волчок за ушаном шасть, не к нему, ко мне должон в щи попасть! – запрыгал вприсядку Архип, хлопая в ладоши. – Медовуха поспела, Угорка! Ух, и повеселимся мы ныне! Долго играла, весь сухостой извел, пока день и ночь чувал топил. Но выспела. Помнится, летом поставишь в муравейник. Так мураши колоду нагреют, что и печка с чувалом не нужны. Давай-ка ковш неси из кузни, сейчас пенку сдувать будем.

***

Исатай вручил послание мудрецов хану Аблаю.

– Тяжелые времена, батыр Исатай, наступили. В степь пришло известие, что потерпел поражение крымский хан. Пошел он на Московию летом, уверенный в ее слабости и немощи. Семь тысяч янычар получил у османского халифа Селима, ногайцев во главе с Тебердеем Мурзой на свою сторону склонил. Да двенадцать туменов своих крымчаков повел, сам повел, лично. А царь Иван в Новгород еще ранней весной убег с десятью тысячами своих опричников да ждал там, как оно выйдет. Побили урусы крымское войско несметное малым числом. Только один тумен домой и вернулся. Вырезали урусы всех янычар османских. Побили обозы и воинов Дивлет Гирея. Сам хан бежал в Крым без оглядки. В каждой семье теперь горе. Не народить воинов в Крыму лет двадцать и более. А победили войско Гирея опальный воевода Воротынский, воевода Хворостинин да казак Черканишин. Нам же сейчас нужно сделать свой выбор, батыр Исатай. Идти ли к Кучуму служить или нет. Непростая и ответственная это задача – народ за собой вести. А вдруг мы ошибемся? Кучум одерживает одну победу за другой. Он уже подошел к границам Руси, занял столицу Искер. В отместку за смерть своего деда зарезал Едигер-хана. Поддержал Черемисский бунт. Пошел на разрыв в отношениях с царем Иваном. И после поражения крымского хана Дивлет Гирея окончательно сблизился с Бухарой. Он сила. Езжай с добром, батыр Исатай, я знаю, что у тебя скоро свадьба. И велю пригнать тебе сорок лошадей. Это будет моим подарком. Ведь тебе нечем оплатить калым.

– Спасибо, уважаемый Аблай. Доброта твоя не знает границ, – поблагодарил Исатай, прощаясь, и подумал: «Ох, и лиса ты, Аблай, куда ветер, туда дым».

Глава 32

Река, наконец-то, стала. За одну ночь сковало льдом, так как ударили сильные морозы, и только живуны вдоль берега да полыньи посередине Оби продолжали парить в морозном воздухе.

Принесенная осенью глина постепенно превращалась в кирпичи для печи, которую задумал справить Архип. После окончания кузнечных работ он закладывал сырые заготовки, а утром выбирал их кочережкой, уже обожженные.

– Глина не ахти, песчаная, не нашел я тут еще шамота, – ворчал кузнец себе в бороду, откидывая в сторону лопнувшие кирпичины.

– И так дров мало заготовлено, а ты вторую печь задумал, – ворчал на него вогул.

– Тебе хорошо, вона уже две малицы себе наколдовал! Вышаманил у рыбоедов, а мне на своих железяках и одной шубы не заработать. Вот и хожу в дырявом зипуне, как смерд Серпуховский.

– Ничего, скоро новгородцы пожалуют, мы им пушнину сдадим, а там и товар какой выменяем, – заверял Угор товарища.

– Я ловушку давеча для белок сладил, ну-ка глянь, – подавая коробок из тоненьких железных прутьев, похвалился коваль.

– Белка, кедровка попадет, а соболь и колонок – нет, мала ловушка больно, – рассматривая изделие кузнеца, изучая ее устройство, заявил вогул. – А ты для соболя другую сделай. Возьми бревно, чрез него дырку насквозь с полкулака твоих пробей. По обеим сторонам скобки сверху посправь. Чрез них петлю на пружинке приспособь. А входы двумя нитками перекрой снизу вверх, – подавая моток ниток, выменянный еще осенью у китайских купцов, поучал вогул. – Соболь приманку почует, да залезть в дырку не сможет. Станет он нитки грызть. А когды лопнет одна, так пружина и затянет через скобу петлей на шее.

– А сквозная зачем?

– Так другой подойдет, глянет, что перший уже в дырке, и он скорейше свою морду с другой стороны сунет, а там вторая пружина и петля. Так по два соболя всегда и ловить будешь.

Архип внимательно изучал чертеж на полу, прикидывая, как лучше смастерить ловушку, рассуждая вслух:

– Ну, в бревне я, пожалуй, без труда выберу сквозной проход. Скобы тоже не вопрос. А пружинку я все же одну сделаю, с петлей в аккурат посередке на оба конца. А дырочки для нитей, которые сверху вниз пойдут, чуть глубже к середке засверлю, чтоб петля наверняка зверька за шею придушила, а за конец пружинки привяжу. Как нитку перегрызет зверек, так она и потянет петлю под скобу. Хорошая затея, как княжья удавка для вурдалака. Завтра и займусь, – сообразив устройство ловушки, пообещал Архип.

Через неделю у кузнеца уже было изготовлено дюжина поленьев-ловушек. Он усовершенствовал их, выковав и закалив продольную пластину, оба конца которой, вздымаясь вверх, тянули петли, когда зверьки, пытаясь попасть к закладке, перегрызали веревочки. Дело пошло веселее.

Вогул днями промышлял рыбой, а вечерами, при свете лучин, когда кузнец, уставши, отходил от наковальни, мастерил безделушки для местных красавиц на стойбище. Он уже разжился олениной, ощипал и наморозил тушки куропаток.

– Сруб нам бы для бани заготовить. Да топора и инструмента тут днем с огнем не сыскать. В Искер-то никто со стойбища не поедет? – поинтересовался как-то кузнец.

– Пойдет вскоре обоз с ясаком. Мясо, рыбу, шкуры повезут, когда снег на лед ляжет. Пока еще олени не идут по льду, скользко шибко.

– Ну, знамо, они не лошади, а то смотри, коли обоз прозеваем, я и оленей, и тебя подкую, – улыбнулся Архип, – и блохе в раз на все лапы подковы поставлю. А баню нужно рубить, завшивеем до весны. В ушате-то больно не помоешься, только грязь размажешь. Я и веничков навязал березовых.

– А я и смотрю, в лабазе висят, думал, что ты их от тли повесил.

– От тли табак крымский помогает да полынь. Но табак не найти тут, а полыни не заготовили. Помню, Узун Бек табак нюхал. Придет в кузню, сядет, огнем любуется и работой нашей, а с табакерки в нос подкидывает. Чих да чих. Вот и дочихался, злыдень, свернул я ему башку за женушку свою с дитятком. Продал он мою красавицу вместе с сыночком. Пока к Самарканду шел обоз, ребенка стражник зарубил, плакал дюже громко. Вот так меня и оставил Узун Бек вдовцом. Токмо не простил я ему ничего, – вздохнул кузнец и попросил вогула: – Ну-ка, братец, полей водицы мне на руки. Лицо сполосну, воспоминания более тяжки. Не заросла еще на сердце моем рана, потому и боюсь сам в Искер ехать. На первом же татарине злость свою сорву.

Глава 33

На улейну тойы по случаю создания семьи Исатая и Ботагоз собралась молодежь со всех соседних стойбищ и аулов. Взрослые воины приехали поздравить молодоженов и посмотреть на соревнования желторотых юнцов.

В первый вечер была объявлена игра Алтыбакан – игра-развлечение молодежи, прибывшей на той (праздник). Вечером джигиты и девушки в степи за юртой невесты соорудили алтыбакан (качели: «алты» – шесть, «бакан» – шест). Здесь они пели песни, играли в различные игры, и это веселье продолжалось до полуночи. Ботагоз подносила угощения.

Исатай же сидел за праздничным достарханом с джигитами и почетными гостями в юрте, установленной ему как жениху отдельно в полуверсте от стойбища Еркена. Гости-друзья Исатая готовились к утрешнему сватовству.

У них вечером также состоялось состязание на выявление самого сильного джигита. Оно заключалось в том, чтоб одним ударом руки сломать толстую кость поднесенного вареного барана. Гости по очереди били ребром руки по кости, но она была как заколдованная. И только Валихан, резко ударив, сломал ее с первого раза.

– О! – радостно вскричали все. – Будь сватом нашему батыру!

– Я согласен. Быть сватом у нас означает постоянно поддерживать родственные отношения. Ведь женятся на сто лет, а сватаются на тысячу! Так гласит народное предание, – сказал Валихан.

Валихану в знак уважения Отар поднес вареную голову барана.

До поздней ночи шел пир. Достархан ломился от угощений, ведь от его изобилия зависело счастливое будущее молодоженов.

Утром верхом на конях Исатай с джигитами и почетными гостями двинулись к стойбищу Еркена. Там и засватали Ботагоз, назначив свадьбу на третий день. А пока объявили игры, пир и состязания.

В первый день провели национальную конную игру кыз-куу (догони девушку). В ней участвовали юноши и девушки, которые состязались парами на лошадях полукровных пород. Сначала девушку преследовал юноша, и если догонял, то ее целовал. Потом они менялись местами. Девушка догоняла своего партнера и в случае удачи била его камчой.

Отар подъехал к Исатаю, сидевшему с гостями. Он был довольный и счастливый. Девушка из аула Валихана, подруга Ботагоз, огрела Отара камчой, разорвав при этом на спине безрукавку. Превозмогая боль, он, громко рассмеявшись, пообещал:

– Следующая свадьба моя!!! Ох, как любит! Ой, как любит!!! И губы как цветок!!! И рука крепкая!!!

После обеда объявили соревнования кокпар, в которых приняли участие джигиты постарше. Данное состязание было проверкой на силу, ловкость, меткость, умение держаться в седле. На расстоянии 50-60 шагов от соревнующихся бросили тушу козла. Так и началась борьба за кокпар, которая продлилась до самого вечера. Исатай на взмыленном жеребце, подъехав к юрте невесты, закинул тушу вовнутрь. Он оказался в этой игре самым сильным и проворным.

Наутро был аударыспак – один из видов состязаний всадников на лошадях (жекие – жек ойыны). По правилам этой конной борьбы разрешалось вести за собой соперника только вперед и к себе, также обгонять его, тем самым мешая ему продвигаться. При этом запрещалось применять друг против друга нагайку. Победу тут одержал Отар.

Так и пролетело время на празднике за играми и состязаниями… Пришло время ехать за невестой. Ботагоз с подругами сидела за занавесками в своей юрте, а Исатай с друзьями верхом на лошадях находился снаружи. Девушка пела о своей родной земле, о любви к родителям, о любимых подругах, о счастливом детстве и печалилась, что покидает все это. Батыр утешал ее, пел о том, что ее место займут другие люди, а она обретет новых подруг и родственников.