скачать книгу бесплатно
Звезды над Ямалом
Олег Анатольевич Борисенко
Капитан запаса по воле судьбы попадает во времена освоения Сибири отрядом воеводы Афанасия Пашкова. Его ждут приключения и испытания. Он не просто попал в другой мир, ему предстоит изменить ход событий, примирить врагов. В этом ему помогает Иван Сотников и старец Никита. Роман "Звезды над Ямалом" является завершительной частью трилогии "Звезды над Урманом".
Содержит нецензурную брань.
Олег Борисенко
Звезды над Ямалом
Февраль 2006 года.
Полуостров Ямал.
Юрка замершими пальцами дернул за шнурок, петля развязалась, и задубевшая на морозе полиэтиленовая пленка волнами размоталась из рулона. Встав на колени, беглец ловко ею укрылся.
– Успел, – нервно улыбнувшись, выдохнул он.
Где-то в ночном морозном небе молотил лопастями вертолет. Его не было видно, и только мигающая лампочка в районе Полярной звезды выдавала расположение винтокрылой машины.
Этот способ уйти от лучей имеющегося на борту тепловизора Юра знал давно. Таким образом укрывались боевики в горах от обнаружения их поисковыми вертолетами. Теперь же капитан испытывал уловку «духов» на себе. В условиях полярной ночи обнаружить в тундре одинокого человека – все равно что найти иголку в стоге сена. Но при наличии современной аппаратуры ничего невозможного нет. Поэтому, лишь только заслышав рокот приближающейся вертушки, он присаживался и, стараясь не дышать, укрывался пленкой. Тепловизор, выдающий на экране даже силуэты мышей, не мог теперь обнаружить человека, укрывшегося пленкой. Как говорится, и на старуху бывает проруха. На любое действие есть противодействие. Даже солдатские шинели времен Советской армии были неуязвимы для приборов ночного видения, потому-то и носили их боевики в первую чеченскую: не потому, как думали генералы, что носить им нечего, а потому как ворс, говорят, специальный был, а наши бойцы, одетые в бушлаты, ловили в темноте пули от снайперов с ночными прицелами.
На этот раз вертолет прошел стороной. Да и судя по характерному свисту винтов – «фить, фить», скорее всего, это был Ми-6. Навряд ли грузовой вертолет будут использовать для поиска одиночного человека. Шибко уж дорогое это удовольствие для прокурорских следователей и оперов службы собственной безопасности.
Другое радовало: ночной вертолет показал путнику направление движения. Запасы еды заканчивались, и нужно было выходить к людям.
Вчера его подвез водитель тягача-трубовоза, но перед КПП частного охранного предприятия Юрику, не имеющему пропуска на объекты «Газпрома», пришлось покинуть теплую кабину и уйти в сторону. В итоге он в потемках сбился с пути и обратно к зимнику не вышел. И вот теперь пролетевший вертолет вселил надежду. Да и на горизонте появилось зарево от горевшего факела.
Капитан двинулся в сторону мерцающего красным цветом горизонта.
Злоключения его начались еще в двухтысячном году: когда их засада задержала в Грозном троих боевиков, устанавливающих фугас на улице Восьмого Марта. Духов доставили во временный Отдел внутренних дел Октябрьского района. Но приехавшие утром «фейсы» всех трех вывезли в Ханкалу. Все бы хорошо, но террористов больше не видели – ни живых, ни мертвых. По заявлению родственников в прокуратуре завели уголовное дело. В ходе расследования всплыл Юркин наградной лист к медали «За отвагу», в котором подробно описывался момент задержания, фамилии задержанных, число и время доставления боевиков в Отдел внутренних дел. Так и стал Юрий Алексеевич подозреваемым и объявленным в розыск. Ко всем несчастьям, через четыре года пришел приказ о его увольнении. Руководство УВД посчитало, что так будет лучше, чем ссориться с прокуратурой Чеченской Республики.
Только вот капитану, не дослужившему полтора года до пенсии, от этого лучше не стало. А четыре недели назад приехавшие сотрудники службы безопасности со следователем чеченской прокуратуры пытались установить место нахождения разыскиваемого. И Юрка, как говорят жулики, встал на лапу.
Добравшись на попутках до Салехарда, он решил затеряться среди вахтовиков. Благо, что трудовая книжка и другие документы на чужую фамилию были сделаны загодя. Об этом он позаботился еще года три назад, когда в Нижневартовске арестовали сотрудника, в одно время бывшего с ним в служебной командировке. Да что Нижневартовск, по всей России прокатилась тогда волна уголовных дел, наскоро сшитых прокуратурой Чечни с одобрения Генеральной прокуратуры Российской Федерации.
От тяжких раздумий беглого капитана отвлекло малозаметное движение. Юрий, остановившись и присмотревшись, тихонечко взял карабин на изготовку. Скинув варежку, которая повисла на резинке под рукавом, он осторожно опустил планку предохранителя.
– Лишь бы не белые медведи, – прошептал он замерзшими губами.
Но темных шевелящихся холмиков было достаточно много. Медведи в таком количестве вместе не собираются.
– Олени, – догадался Юрий Алексеевич, вернув планку предохранителя на место и закинув ремень карабина на плечо.
Стадо на появление человека почти не отреагировало. Снег тут был утоптан животными, и Юра, почти не проваливаясь, пошел на запах дыма.
Вскоре из темноты выплыли и очертания чума.
Капитан, отодвинув шкуру, прикрывающую вход, буквально ввалился в жилище оленевода.
Последние силы покинули человека, и он, нащупав под коленями шкуры, не снимая карабина с плеча, завалился набок.
– Тепло-то, хорошо, как, – засыпая, пробормотал беглец.
– И кто тама-ка пришел к Елейке гащивать? – раздалось из темноты.
Но в ответ Елей услышал только богатырский храп.
Старик поднялся и, подойдя к гостю, осторожно сняв с плеча карабин, укрыл спящего шкурой.
– Пищаль интересная, ствол тонкий, и кремня не видать, – повертев оружие у огня чувала и отложив его в сторону, проворчал старый охотник.
Елей понимал, что находится в ином мире и что здесь все по-другому, не так, как там, где остались его малолетний внук, бояре и дьяки.
– Нынче спокойней как-то. Плетьми не бьют, допросы не чинят. Есть у меня олени, много оленей. Теперь я богач, – рассуждал вслух старый охотник, подбрасывая в чувал куски мха и кирпичики торфа. – Пятнадцать лун назад приезжала сюды железная повозка. Спросили, как зовут меня, давно ли пасу оленей, не брошу ли животных летом. Выдали тут же бумагу с красной тамгой и гербом двухголовым. Очень симпатичная боярыня в собольей шубе принесла красный ящичек, записала в грамотку мое имя и показала пальчиком, куды поставить галочку. Опосля грамотку скинула в щелочку ящичка, потрясла мне, старику, руку и приказала своим холопам кучерить далее. Железная повозка с ревом и грохотом унеслась, распугав рядом пасущихся оленей. А я остался, – подбрасывая хворост в чувал, вслух сам с собой рассуждал Елейка.
Между тем наступало утро.
– Дедушка, дай воды, – раздался за спиной голос проснувшегося гостя, выведя из раздумий Елейку.
– А, проснулся, гость полуношный? Сейчас подам тобе водицы. Куды путь держишь, соколик? Уж больно не похож ты на государева человека. Скорее на вурдалака беглого походишь.
– Я и есть вурдалак, дедушка, беглый. И бегу от государевых слуг куда глаза глядят. Только нагоняют меня. Того и гляди поймают, – вздохнул Юрка, отдавая черпак хозяину чума.
– Я помогу тобе, мил человек, но за одну услугу.
– Исполню, если по силам, – кивнул беглец.
– Приведешь мне сюды из-за колдовского камня моего внука, совсем без молодых рук мне тяжко. А ему там одиноко. Чает, сгинул я в сидухе[1 -
Сидуха – тундра.]*. Да и он никому без меня не нужен. Пропадет без меня.
– Далеко это?
– Нет, в трехстах саженях от чума – камень колдовской, чуть посветлеет, и пойдем к нему. А по дороге я тобе, мил человек, объясню, как внука моего отыскать на стойбище.
***
1631 год.
Край земли.
Проверив упряжь, Антип обернулся к Яне, сидевшей на нартах.
– Ну што, горемычная, в добрый путь?
– Давай, казачок мой ненаглядный, трогай.
– Куды повелишь кучерить? – улыбнулся десятник.
– На Кудыкину гору, – отозвалась в задумчивости ворожея и, помолчав, добавила: – На Холмогоры нам никак нельзя, в Тобольский острог мне путь закрыт и подавно. Мож, на Дон подадимся?
– Там тоже воли нынче нет, зажали вольный народ. Атаманы ныне, хлебушком прикормленные государевым, беглых более не принимают.
– Так тебе же отставку дали, какой же ты, Антипушка, беглый?
– А ты, Яна?
– Я жена тобе, и весь сказ. Была Яной, стану Анной. И сын при тебе. Кто же заподозрит неладное? А ехать надобно нам на Яик-реку и через Астраханское царство морем к Волге выйти. А там по волоку и до Дона доберемся. Платок-то с чертежом Сибири и всея Руси я хоть и отдала боярину Мезенцеву, но помню его наизусть, чай сама вышивала. Авось не заблудимся.
– На авось надежи мало, но коли помнишь чертежи, тогды трогаем, а то уж полдень, а мы все у колдовского камня на месте топчемся, – согласился Антип и крикнул Емельке: – А ты, сынку, гони вослед нам вторую упряжку, да не отставай.
– Изволь, тату, – озорно рассмеялся Емелька, который слышал разговор взрослых, – сынку, так сынку.
Олени, фыркнув и косясь на погонный шест, рванули нарты так, что ворожея плюхнулась на спину и, если бы не стоящий на полозьях сзади отставной десятник, вывалилась бы под копыта второй упряжки.
– Эй! Не балуй! Анчихрист! – рассмеялась женщина, поправляя юбки.
Вскоре у камня улеглась снежная пыль, и лишь следы от полозьев напоминали о недавнем присутствии людей.
Коснулось земли полярное солнце, давая жизнь зарождающейся ночи. В морозном предзакатном воздухе на некоторое время проявился колдовской чум, перед которым из снега возвышался одинокий камень.
***
Москва
«Царю-государю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии бьет челом холоп твой Афонка Мезенцов. По твоему государеву указу в нынешнем во 136 году сентября во второй день в Розряде я, холоп твой, большой чертеж зделал, и мне, холопу твоему, в Розряде твои, государь, дьяки велели чертежей, что я, холоп твой, зделал, против старого чертежу морю, и рекам, и городам зделать роспись и по росписи чертежи справить. Милосердный государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, пожалуй меня, холопа своего, вели мне дать корм, покамест напишу всему чертежу роспись, царь-государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, смилуйся, пожалуй».
Боярин Мезенцев отложил перо и задумался. Написать ли государю про платок ворожеи? Не вызовет ли это гнев великого князя? Ведь упустил шельму, не доставил душегубку в Воровской приказ. Пожалуй, не стоит этого делать, ведь не всегда правда в пользу, бывает она и во вред.
Афанасий, кряхтя, поднялся с лавки, открыл дорожный сундук и, чуть покопавшись, вынул сверток. Прислушался к звукам постоялого двора, постояльцы которого уже угомонились.
Боярин подошел к печи и, открыв дверцу, сунул на еле мерцающие угли платок ворожеи.
– Чертежи я перенес на бумагу, а платок хранить незачем. Вдруг кто прознает и донесет? Тогда беды точно не миновать, – решил боярин.
Пахнуло расплавленным шелком. Печь на миг загудела и замолкла, курнув в поддувало дымком.
Афанасий приоткрыл душку хайла, выпуская дым в колодец печной трубы. Дождавшись, пока гарь выйдет, снова задвинул заслонку. Дело было сделано, можно и ложиться почивать, ведь утром предстояло идти в приказ и составлять список земли Русской.
В кремлевских палатах не спал и государь всея Руси. Склонившись над чертежами новых часов, он изучал устройство механизмов. Часы должны были установить в нынешний год на Фроловской башне. Главные часы Руси со звонницей. И государь пожелал лично изучить сие творение.
Глава 2
2006 год.
Полуостров Ямал.
– Вот и пришли, мил человек, – остановившись у камня, на котором что-то было написано, объявил старый Елейка.
– Могила что ль? – поморщился Юрка.
– Это для них могила, чтоб не совались сюды, – показал рукой в сторону буровой старый охотник, – а для нас с тобой камень чародейный. Чрез него ты и окажешься в колдовском чуме. Так что сымай свою чужеземную робищу и надевай портки боярские, кафтан и малицу.
Юрка склонился над нартами, которые они приволокли к камню от чума оленевода.
– Из какого театра наряд-то, дедушка? – удивился капитан. – Ты это каких бременских музыкантов раздел?
– Боярина Мезенцева это вещи, когды я от погони утекал, нарты с оленями взял его, спутал в потемках со своими.
Юра, присев на нарты, перебирал вещи:
– Дивно это как-то, ну прям во сне я, ну не может быть, что ты, дед Елей, с другого века сюда заявился.
– Может, мил человек, может. Ты бежишь туды, а я оттуда.
1631 год.
Антип принес из темноты охапку хвороста и бросил ее у костра. Присев на лежащий ствол дерева, он с наслаждением погрел руки над пламенем.
– Дядька Архип, ты давеча байку обещал рассказать про лошадь поповскую и про переполох в Тобольске, – толкнул его в бок Емелька.
Отставной десятник усмехнулся в усы, погладил бороду и, кивнув на спящую на нартах Яну, шепнул подростку:
– Мамка услышит, оба кнута получим. Потому как непристойно сие.
– Да спит она.
– Ну коли спит, тогды слушай. Был у нас в походе жеребец по кличке Ак Байтал, что в переводе с языка кыргызов именуется «белый жеребец». Он и под седлом ходил, и в повозку впрягался. Смирен был, не жеребцового нраву. Ну и годков ему ужо было немало, не до прыти уж. Не было с ним хлопот, окромя как нельзя его было допускать к овсу. Сколько не дай, все сожрет и сызнова добавки требует. Ненасытная тварина был энтот Ак Байтал. А тут в Чиги Туре прибился к нам в ватагу священник. Вот сотник жеребца-то и дал святому отцу. Мол, пользуйся. А про овес-то и запамятовал его упредить. Когда же в Тобольский острог прибыли, все по постоялым дворам разбрелись, а священник, как тому подобает, у церкву поехал. Прибыл, значит, и за стол попал к своим божьим людям. Пировали кои, желая побыстрей попадье разродиться, которая уж второй день маялась на сносях. Коня же у привязи оставил, значится. А там кормушка, полная овса. Наш-то Ак Байтал глазом повел, вдохнул ноздрями, а узда не пускает. Так он, шельмец, мордой узел продвинул по жерди и все ж дотянулся до дармовщины.
Архип подбросил в костерок хворосту и повернулся к Емельке:
– Не спишь, пострел?
– Не, не сплю, сказывай, дядько, далее. Жду, когда смеяться надобно будет.
– Вот шкода, все тобе смеяться нужно. А попу-то нашему не до смеха. Вышел на крыльцо, а конь лежит, объелся, стало быть. Сбежалась тут вся церковная братия, голосят, суетятся. А Байтал наш и голову ужо поднять не может, очи закатил и язык высунул. Подыхат, значится. Нашлись все ж средь братии умные люди, кликнули они отрока-звонаря и заставили его прыгать на животе у жеребца. Прыгал малец, прыгал, мял живот Байталу, мял. И вдруг как пукнет наш Байтал, да так звонко, ако из «Единорога» пальнули. Тут же из окна крик роженицы и детский писк раздался. Наш Байтал попадью так шибко напужал, что разродилась сердешная.
Емелька звонко рассмеялся.
– Да погодь ты, это пока еще сурьезно, далее слушай, – толкнул в бок пасынка Антип. – Курьез-то впереди.
– Ведет под узды поп Байтала на постоялый двор, а тот через шаг – бах да трах, стрельцы из изб в исподнем на улицу выбегают с пищалями, татар высматривают да вверх для острастки палят, думают, что царевич Алей напал. Бабенка какая-то заверещала, пожар, мол. Другая: «Ховайся кто может!»
А наш поп знай себе ведет под узды жеребца, токмо под ноги взгляд от стыда потупил. Один только Ак Байтал, гордо морду задрав, пердит себе, да пердит на весь ночной острог.
Даже воевода Чулков и тот спросонья велел с крепостных стен залп дать из всех пушек для острастки, но пушкари – народ сурьезный, вовремя разобрались, в чем суть переполоха, да не стали порох жечь.
Утром же караул доложил, что обнаружены свежие следы конного отряда со стороны сожжённой крепости Сузгун, но перед Иртышем отряд татар развернулся и ушел в степи. Видимо, напужал наш Байтал и татарский разъезд, который тайком хотел на посад напасть.
