Четыре возраста человека. Системная психология

В методическом отношении Вундт видит психологию, опирающуюся, подобно естественным наукам, на два точных метода. Первый, экспериментальный, служит для анализа более простых психических процессов; а второй, наблюдение продуктов духовной жизни народов, стоящих на различных уровнях культуры, служит для исследования высших психических процессов и закономерностей их развития.

Как и у Гегеля, система Вундта включает три основных части: учение о психических элементах; учение о связях между этими элементами и продуктах этих связей; и учение о происхождении и законах психической жизни (табл. 1.2).

Табл. 1.2Схема психологической системы В. Вундта

В первой части Вундт выделяет психические элементы (ощущения и чувствования) и их композиции или производные. И те и другие подвергаются дальнейшей градации.

Ощущения разделяются в количественном (интенсивность) и качественном (модальность) отношениях. Для градации простых чувствований Вундт выдвигает трехмерную теорию, согласно которой простые чувства различаются по параметрам «удовольствие – неудовольствие», «возбуждение – успокоение» и «напряжение – разрядка».

Возникающие на основе психических элементов сложные психические образования Вундт разделяет на представления и душевные движения. Представления, в свою очередь, разделяются на «интенсивные», т. е. такие, в которых каждый элемент связан с другим так же, как и со всяким другим, примером чему служит восприятие отдельного звука или созвучия; пространственные, в которых строгий порядок частей имеет значение только относительно самих этих частей; и временные, в которых порядок следования частей имеет значение как относительно самих частей, так и относительно воспринимающего их субъекта.

Душевные движения или сложные чувствования Вундт также подразделяет на два самых общих класса: интенсивные движения и экстенсивные движения. Под интенсивными чувствованиями он разумеет такие, которые возникают из ощущений, входящих в состав какого-либо представления. Например, чувство ритма или чувство оптической формы, проявляющееся в предпочтении выбора симметричных форм или так называемого золотого сечения. Экстенсивные формы душевных движений Вундт подразделяет на аффекты и волевые процессы. При этом для изучения чувств и их композиций – психических образований (представлений, аффектов и др.) следует опираться на исследование соответствующих им изменений физиологических процессов.

Во второй части своей теории Вундт обращается к проблеме связи между психическими образованиями, которую он называет сознанием. В свойственной ему манере обязательно классифицировать рассматриваемые явления все виды образующих сознание связей он группирует по двум классам, выделяя ассоциации, т. е. связи, устанавливаемые при пассивном состоянии внимания, и апперцепции – связи, которые предполагают активное состояние внимания. Для тех и других Вундт предлагает системно организованную структуру. Ассоциации он предлагает разделять на одновременные и последовательные. Среди одновременных ассоциаций, в свою очередь, следует различать связи между однородными образованиями, или ассимиляции, примером которых могут являться зрительные восприятия величины или удаленности объекта; и ассоциации между разнородными образованиями – компликации, примером которых может быть впечатление, производимое острием кинжала, включающего осязательный и зрительный образы одновременно. Аналогично среди последовательных ассоциаций различаются процессы чувственного узнавания и познания, а также процессы воспоминания.

Апперцептивные связи, считает Вундт, являются основой высших психических функций – воображения и мышления. В их числе он выделяет простые и сложные апперцепции. К числу простых относятся функции отношения и сравнения, а к числу сложных – функции анализа и синтеза. Различное развитие у человека возможностей установления этих связей определяет уровень его способностей, а их высшее совокупное проявление Вундт называет талантом.

Вместе с тем наряду с нормальными состояниями сознания могут существовать и состояния аномальные. Природа таких состояний может заключаться как в изменении самих психических элементов, так и в нарушениях образования связей между элементами. Изменение психических элементов Вундт ограничивает только простыми изменениями чувствительности – анестезиями и гиперстезиями. Но главная роль таких изменений состоит в нарушении нормального образования представлений, примером чему являются иллюзии и галлюцинации. Таким же образом, благодаря изменениям чувствительности, но проявляющимся уже в аффективной сфере, Вундт объясняет состояния депрессии и экзальтации.

Нарушения нормального установления ассоциативных связей, как считает Вундт, происходят прежде всего из-за уже отмеченных нарушений возбудимости и чувствительности. То же влияние изменения психических элементов заметно и на установлении аномальных апперцептивных связей. Однако Вундт допускает и собственное искажение апперцепций, проявляющееся, в частности, в явлениях гипноза.

Особое место в своей системе Вундт отводит анализу видов и форм психического развития человека и развития общества. Язык, миф, обычай складываются как следствие особых форм коллективных апперцепций. Их изучение помогает не только понять природу той или иной культуры, но и уяснить логику самого формирования высших психических функций как таковых.

Завершает систему Вундта учение о законах установления психических связей и законах развития этих связей. В том числе Вундт выделяет три психологических закона отношений: закон творческого синтеза или психических равнодействующих, согласно которому при соединении двух психических элементов возникает нечто новое, а не просто их сумма; закон психического взаимоотношения или относительности психического содержания, примером чему служит закон Вебера; и закон психического контраста, согласно которому чувствования усиливаются при сопоставлении со своей противоположностью.

Рядом с тремя законами отношения, утверждает Вундт, стоит столько же психологических законов развития, которые можно рассматривать как обобщение законов отношения. Среди них выделяются: закон духовного роста, определяющий развитие психики отдельного человека и развитие общества; закон гетерогении целей, отражающий принцип развития, согласно которому действия, вызванные определенными целями, содержат дополнительные следствия, не соответствующие исходным целям и служащие основаниями для формирования новых мотивов; закон развития противоположностей, согласно которому чувствования переходят от одной противоположности к другой, например обманутая сильная любовь может переходить в столь же сильную ненависть и, напротив, после распада брака, основанного на достаточно спокойных отношениях бывших супругов, они нередко сохраняют вполне терпимые отношения между собой.

Таким образом, Вундт завершает логическое построение своей системы, не только включающей классификацию большинства накопленных к этому времени фактов психической жизни, но и содержащей целый ряд рациональных положений, развитых в последующее столетие, хотя будущие поколения психологов редко выводили истоки своих теорий из конструкций его системы.

Судьбы теоретического и организационного вклада Вундта в науку оказались различными. Первая в мире лаборатория экспериментальной психологии и созданный двумя годами позднее на ее основе первый в мире психологический институт принесли Вундту заслуженную известность. В отличие от этого, теоретические взгляды Вундта уже в первой трети XX векa оказались почти забытыми.

Для этого было по крайней мере две причины. Первая, вполне очевидная, заключалась в том, что создание его лаборатории в Лейпциге и публикацию его теории в «Очерке психологии» разделяло 17 лет – срок недопустимо большой для периода бурного роста новой экспериментальной психологии. За это время, в условиях теоретического вакуума, бывшие ученики Вундта уже созрели для того, чтобы предложить собственные научные концепции. Именно теперь они были наименее всего готовы воспринимать что-либо позитивное в запоздалой теоретической схеме бывшего кумира. В результате в последующую эпоху стало расхожим мнение, что Вундт лишь волей случая оказался у истоков новой науки и сам не создал в ней ничего ценного (так нередко считали даже его бывшие ученики, например один из первых американских психологов Стенли Холл) [22].

Другая причина крылась в методологическом несоответствии концепции Вундта своей эпохе. Находясь в самом начале этапа создания современной научной психологии, когда его коллег прежде всего интересовали новые экспериментально подтвержденные факты, Вундт предлагает умозрительную систему психологии. В основе его концепции лежит не какой-нибудь оригинальный психологический принцип (подобный принципам гештальта или либидо, развитым его младшими современниками), а философское представление о системном единстве мира. Это весьма тонко подметил Вильям Джемс, по образному выражению которого система Вундта напоминает червя: если рассечь его на части, каждая из них будет продолжать ползать, так как в системе нет жизненного центра, уколов в который можно с ней покончить [22].

Можно указать на множество аналогий психологической системы Вундта и философской системы Гегеля: это и триадичное построение обеих концепций, и попытка объяснить в единых терминах всю совокупность изучаемых явлений. Законы Вундта – это проекция в психологию гегелевских законов диалектики в статике (законы отношения) и динамике (законы развития). Так, предложенные Вундтом законы творческого синтеза и духовного роста являются психологическим выражением диалектического закона перехода количества в качество; законы психического контраста и развития противоположностей – закона единства противоположностей; законы относительности психического содержания и гетерогении целей – закона отрицания.

Таким образом, несмотря на заслуги Вундта в создании современной экспериментальной психологии, его теоретическая система по своей сути является завершением философского периода развития психологии. Именно на этот, ставший явным анахронизмом умозрительно-философский аспект его теории обратили внимание многие коллеги и ученики Вундта. Системный аспект его теории остался при жизни Вундта почти незамеченным. Теперь, много лет спустя, этот аспект позволяет назвать Вундта одним из предшественников современного системно-психологического движения.

Однако ни Вундт и никто из его коллег (кроме, по-видимому, профессиональных физиков Германа Гельмгольца и Густава Фехнера) не обратил внимания на поразительное сходство ряда недавно установленных психологических законов с законами и постулатами родившейся на их глазах новой физической дисциплины – термодинамики, в рамках которой расплывчатые прежде системные идеи впервые обрели черты строгой научной концепции и четких научных понятий [17].

1.4 Системное движение в Новейшее время

Годы жизни Вундта совпали с кризисом классической науки и, более широко, с повсеместным торжеством позитивистской гносеологической традиции, обусловившим столь глубокие преобразования всех сторон жизни общества, что последующая эпоха получила название Новейшего времени. Изменение превалирующей в обществе ведущей гносеологической традиции – процесс не только весьма болезненный, но и длительный. Состоявшийся несколькими столетиями ранее переход eвропейской цивилизации от теологической традиции к философской продолжался почти 150 лет. Благодаря этому и сейчас часть историков датирует начало Нового времени рубежом XV–XVI веков, связывая его с эпохой Великих географических открытий, высокого Возрождения в Италии и началом Реформации в Германии.

В то же время другая часть специалистов указывает иную дату – середину XVII века. Именно тогда в Европе завершилась кровавая череда религиозных войн, в Англии утвердилось верховенство парламента и закона и повсеместно стали заметны ростки нового рационалистического мышления.

Между этими датами стоят полтора столетия, заключающие в себе первый глубочайший кризис европейского сознания. И различие между историками заключается лишь в том, принимают ли они за точку отсчета начало или конец этого кризиса.

Второй, не менее глубокий кризис общественного сознания, был связан с переходом к позитивистской гносеологической традиции в середине XIX века. Его отправной точкой стало завершение классического периода европейской философии и начало нового этапа общеевропейской промышленной революции. Завершение же этого кризиса пришлось на первую половину XX века. Оно было подготовлено великими преобразования в физике, сделанными Альбертом Эйнштейном и его коллегами, и новым витком технической революции. Масштабы этой революции и ее последствия для научного мышления оказались вполне сопоставимыми с переменами ньютоновских времен. Увеличивало сходство эпох и то обстоятельство, что, хотя новая научная революция не могла бы осуществиться без деятельности целой плеяды выдающихся теоретиков физики – М. Планка, В. Лоренца, Н. Бора и др., тем не менее, главные преобразования связывались с одной личностью – Эйнштейном[10].

Сущностью переворота в физических науках стал отказ от абсолютной детерминированности ньютонианской системы мира и понимание принципиальной относительности всех происходящих в мире явлений. Оказалось, что одно и то же явление приобретает совершенно разные характеристики в разных системах отсчета и объективные законы, выведенные прежней наукой, – не более чем частный случай гораздо более общих закономерностей. В этих условиях сам принцип объективности научного исследования стал подвергаться сомнению, поскольку любой познавательный процесс оказался зависим от точки зрения осуществляющего этот процесс субъекта. Популярность пришла к А. Эйнштейну в 1919 г., когда сделанный им задолго до того расчет искривления траекторий солнечных лучей, проходящих вблизи тела большой массы, блестящим образом оправдался и был подтвержден многими астрономами, наблюдавшими это искривление вблизи поверхности Луны во время полного солнечного затмения. Этот расчет основывался на предположении об искривлении пространства вблизи тел большой массы и являлся наглядной иллюстрацией принципа всеобщей относительности. Последующие годы стали временем утверждения взглядов Эйнштейна в физике и постепенного проникновения «духа релятивизма» в другие научные дисциплины, хотя в психологии относительность изучаемых явлений получила признание только в последней трети века.

Сравнение исторических эпох позволяет увидеть аналогию между трагическим развитием ситуации в Европе в тридцатилетие между началом Первой и окончанием Второй мировой войны (1914–1945) и эпохой Тридцатилетней войны (1618–1648). Обе эпохи объединяет основанная на идеологическом антагонизме крайняя ожесточенность противостояния сторон и вовлеченность в конфликт большинства европейских наций.

Временные рамки второго кризиса, так же как и первого, – около 120–150 лет. Верхняя граница этого времени обозначает наступление новой общественной эпохи – Новейшего времени, которое продолжается до наших дней[11]. Характерным признаком научного мышления Новейшего времени стал возврат к заложенному Гегелем пониманию системной сущности происходящих в мире процессов и, как следствие, формирование системного движения в общественных и естественных науках.

Для общественных наук это было возрождение утраченной после Гегеля традиции. Предшествующий этап их развития был связан с расцветом иррационалистического направления, представленного именами Шопенгауэра и Ницше, и, одновременно, развитием социологических (Макс Вебер), социально-экономических (К. Маркс) и социально-психологических теорий (Герберт Спенсер). В XX веке все эти направления получили дальнейшее развитие уже как элементы политических доктрин, а образовавшийся философский вакуум был заполнен нравственно-этическими учениями Ж.-П. Сартра, С. Кьеркегора и др. Однако выступить арбитром при решении принципиальных вопросов науки, например, в споре релятивистской и нерелятивистской физики, ни экзистенциализм, ни другие субъективистские течения философской мысли не смогли.

Одной из первых попыток найти общее методологическое решение многочисленных проблем, поставленных перед наукой XX веком, стала «всеобщая организационная наука», или «тектология» (от греческого «строю»), предложенная известным русским философом, писателем и политическим деятелем А. Богдановым[12]. Задачей тектологии Богданов видел разработку общих способов организации различных элементов, из которых состоит мир, в единое целое. Исходным пунктом всякого организационного процесса, по мысли Богданова, является конъюгация (соединение) элементов. В то же время организованный комплекс сопротивляется всякому разъединению и изменению [3].

Богданов выдвигает теорию равновесия, согласно которой всё существующее представляет собой сменяющие друг друга состояния подвижного равновесия, устанавливающегося в результате столкновения различно направленных сил. Тектология различает механизм формирующий и механизм регулирующий системы. Основой формирующего механизма является конъюгация, соединение элементов непосредственно или через посредство какого-либо третьего элемента (ингрессия); основой регулирующего механизма является подбор новых состояний системы.

Состояния равновесия сменяются состояниями нарушения равновесия или кризисами, изучение которых составляет задачу организационной диалектики. Основываясь на этих положениях, Богданов рассматривает несколько схем развития, которые, нося универсальный характер, могут быть применены к различным природным и общественным процессам. Так, в частности, он полемизирует с К. Марксом и В. И. Лениным, считая, что разделение общества на классы происходит в зависимости не от владения средствами производства, а от владения организационным опытом. Классы возникают в результате выделения в родовой общине патриарха-организатора; господствующим классом является класс организаторов производства; путь же к уничтожению классов лежит не через завоевание власти, а через усвоение организационного опыта всеми представителями общества, т. е. прежде всего благодаря эффективной образовательной системе.

Разумеется, в 1917-м и последующих годах такая точка зрения не встречала понимания в Советской России. Близко знавший Богданова В. И. Ленин неоднократно и резко критиковал его научные взгляды, хотя, по-видимому, относился к нему с уважением благодаря высоким нравственным качествам А. Богданова и его несомненным таланту и отваге. Тем не менее, несмотря на множество оригинальных и, безусловно, интересных идей, во многом предвосхитивших будущие принципы системологии и кибернетики (принцип обратной связи), учение А. Богданова оказалось преданным забвению у себя на родине, оставаясь практически неизвестным для западных исследователей. Лишь в последние годы, благодаря деятельности его сына, известного специалиста в области теории системного анализа А. А. Малиновского, труды А. Богданова получают свое второе рождение.

Иную судьбу имела созданная несколькими десятилетиями позднее, но весьма близкая по духу тектологии «общая теория систем», ставшая новой междисциплинарной областью науки, изучающей поведение и взаимодействие различных систем в природе и обществе. Основные положения этой теории были сформулированы ее автором, Людвигом фон Берталанфи[13], накануне Второй мировой войны. Кратко они утверждали следующее: «Существуют модели, принципы и законы, которые применимы к обобщенным системам, или к подклассам систем, безотносительно к их конкретному виду, природе составляющих элементов и отношениям, или силам, между ними… Общая теория систем представляет собой логико-математическую область исследований, задачей которой является формирование и выведение общих принципов, применяемых к системам вообще. Осуществляемая в рамках этой теории точная формулировка таких понятий, как целостность и сумма, дифференциация, централизация, иерархическое строение, финальность и эквифинальность, позволяет сделать эти понятия применимыми во всех дисциплинах, имеющих дело с системами, и установить их логическую гомологию» [2].

В середине XX века Берталанфи предлагает математическое описание системных параметров (целостность, эквифинальность и др.), с помощью одновременных дифференциальных уравнений. Эти уравнения он называет динамическими или уравнениями движения, полагая, что их совокупность дает полное описание поведения любой системы.

Берталанфи особенно отмечает тот факт, что системные законы проявляются в виде аналогий или «логических гомологий», законов, представляющихся формально идентичными, но относящимися к совершенно различным явлениям или дисциплинам. Занимаясь биологической проблематикой, Берталанфи иллюстрирует эти положения примерами, взятыми из биологии, типа аналогии между центральной нервной системой и сетью биохимических клеточных регуляторов. Очевидно, что подобным примером служит и приведенная ранее аналогия между психофизическими и термодинамическими закономерностями. Не менее важным аспектом теории систем является решение проблемы устойчивости, т. е. реакции системы на деформацию. Для решения этой проблемы Берталанфи также предложил математический метод, опирающийся на анализ описывающих систему дифференциальных уравнений.

В шестидесятые годы область интересов Берталанфи смещается в сторону «системной философии», которую он понимает как «новую философию природы», заключающуюся в организмическом взгляде на мир как на «большую организацию» и представляющую новую парадигму науки. В 1950-1960-е годы поток системной литературы многократно возрастает. Наряду с публикацией новых работ Берталанфи и близких к нему по духу работ Акоффа, Эшби и др. развивается так называемое системотехническое направление, целью которого является практическое применение принципов системного анализа при организации сложных объектов, типа городской транспортной структуры или животноводческой фермы.

Тенденция к созданию метанаучных системных концепций проявляет себя не только в развитии новых дисциплин, но и во вновь обостряющемся внимании к концептуальным проблемам физики макропроцессов и термодинамике. Примером этого является концепция А. И. Вейника, главный постулат которой – существование пяти основных законов (состояния, диссиципации и др.), описывающих общие закономерности природы, вне зависимости от уровня системного анализа – механического, биологического или социального. Используя понятия обобщенного потенциала системы и ее энергетического заряда, А. И. Вейник предложил ряд формальных закономерностей (систему дифференциальных уравнений состояния системы), дающих описание любой макросистемы [4]. Элементарные законы статики и динамики макросистем различного уровня (законы Ома, Фурье, Джоуля – Ленца и др.) при этом оказываются частными случаями обобщенных закономерностей. Теория А. И. Вейника была предложена в середине 1960-х годов и с тех пор не раз становилась объектом критики ввиду присутствия в ней ряда не вполне обоснованных выводов (например, о роли понятия «энтропия» для развития термодинамики). Вместе с тем некоторые из содержащихся в ней положений вполне могут заинтересовать исследователя, работающего далеко за пределами физической теории.

В семидесятые годы системный подход воспринимается уже как магистральное направление науки, а системное движение выдвигает требование интегрировать всю совокупность знаний о системах в единую науку – «системологию». Продолжая путь, начатый Берталанфи, системология в начальный период развития уделяет много внимания совершенствованию своей методологии и категориального аппарата, чему во многом способствуют труды советских философов – М. И. Сетрова, В. Н. Садовского, А. И. Юдина и др. [17]. В результате их деятельности к середине семидесятых годов системология складывается как общефилософская дисциплина, постепенно принимающая на себя ту роль, которую до середины XIX века играла рационалистическая философия.

Во второй половине 1970-х годов круг системологических исследований расширяется на всю область естественных наук и охватывает практически все явления природы, от уровня простейших организмов до Вселенной. Одновременно продолжает совершенствоваться математический аппарат системных исследований и моделей поведения сложных экологических и биологических систем, что хорошо видно на примере опубликованных в эти годы работ Б. С. Флейшмана «Основы системологии» [18], В. Г. Дружинина и Д. С. Конторова «Проблемы системологии» [11], содержащих развернутое описание понятийного аппарата и аксиоматики системологии.

Завершением этого процесса становится развитие синергетики – обобщающей науки, представляющей проекцию системологических взглядов на область неравновесных и необратимых процессов (к которым относится подавляющее большинство природных процессов). Синергетика (от греч. «совместное действие») как междисциплинарное научное направление, изучающее закономерности процессов самоорганизации в сложных системах, сложилось к середине 1970-х годов благодаря деятельности выдающегося физика конца XX века Германа Хакена[14] и Нобелевского лауреата Ильи Пригожина. Синергетика представляет мир как подвижную неравновесную систему, гармонически сочетающую случайные и стабильные структуры, связанные сложной сетью положительных и отрицательных обратных связей. Г. Хакен выделяет три общих черты всех сложных систем, изучаемых синергетикой. Во-первых, они являются открытыми, т. е. обмениваются с окружающей средой веществом или энергией. Во-вторых, они подвержены внутренним и внешним колебаниям и способны в процессе собственной эволюции утрачивать устойчивость и становиться нестабильными, претерпевая качественные изменения. В-третьих, в ходе эволюции они приобретают новые свойства и в них самопроизвольно возникают пространственные и функциональные структуры, как упорядоченные, так и неупорядоченные [19].