Тульпа

Теперь, когда преподаватель отвлёкся, Мэлс смог спокойно разобраться с проводами. Вставляя USB-штекеры в порты уже без спешки, он выдохнул – наконец-то можно было вернуться к тульпотреду.

Тем временем пара подходила к концу.

И вдруг – удача! На экране появился новый ответ:

"Тред в архиве. Смотри тут: https://nullchan.com/b/arch/2019-04-25/res/263123228.html"

"Лишь бы ссылка сработала, умоляю…" – молился про себя Мэлс, поспешно открывая её.

"Руководство по тульповодству. Часть вторая."

У него камень с души упал. Не теряя времени, он заранее подготовил флешку, скопировал всё содержимое треда в Word-документ и, как только прозвенел звонок, вылетел из аудитории.

Теперь оставалось одно – как можно скорее добраться домой и прочитать всё до последней буквы.

Придя домой, скинув верхнюю одежду и спустив штаны наполовину, так и не удосужившись снять их полностью, Мэлс плюхнулся в кресло и уставился в монитор.

Сап, анон!

Если ты следил за прошлым тредом, то тут я объясняю, как создать тульпу. Перед тем как читать продолжение, лучше зацени первую часть, иначе будешь тупить.

1. Визуал

Реши, как выглядит твоя тульпа: рост, глаза, волосы, одежда, мимика. Чем чётче образ – тем лучше. Представляй её в разных позах и движениях, крути в голове, как 3D-модель.

2. Характер

Определи, какой у неё голос, манера речи, привычки. Добрая или цундере? Ленивая или гиперактивная? Чем больше деталей, тем реалистичнее.

3. Закрепление

Прогоняй образ в голове регулярно. Разговаривай с ней. Веди с ней внутренний диалог. Первое время будет казаться, что говоришь сам с собой, но это норм.

4. Форсинг

Минимум час в день уделяй ей внимание. Визуализируй, представляй, как она двигается, реагирует на слова. Чем больше практики, тем быстрее она начнёт проявлять инициативу.

Развитие независимости тульпы

Теперь, когда у тульпы есть образ, она должна научиться действовать самостоятельно.

1. Внутренний диалог

Начните разговаривать с ней вслух или мысленно.

Не подсказывайте ей ответы, дайте тульпе шанс ответить самой.

2. Разделение внимания

Общайтесь с тульпой, пока занимаетесь другими делами: идёте по улице, играете в игры, читаете.

3. Сюрпризы

Спросите её мнение о чем-то неожиданном.

Позвольте тульпе предложить что-то первой.

Улучшение визуализации

1. Детализация образа

Добавьте мелкие детали: веснушки, родинки, аксессуары.

Представьте, как её волосы двигаются на ветру.

2. Тактильные ощущения

Представьте, как чувствуется её рука в вашей ладони.

Попробуйте «почувствовать» текстуру её одежды.

Вроде бы всё звучало просто: придумать тульпу и форсить каждый день.

Придумать?

Для обитателя анонимных форумов это уже сложнее. В среде анонов существовало понятие ТНН – тян не нужны. В классическом представлении женщина была чем-то абстрактным, нематериальным, солянкой из случайных образов, собранных из аниме, хентай-додзинси и порно. Разумеется, это не касалось всех, но общее отношение сводилось к стереотипам вроде «все тян – ш…».

Так что придумать кого-то, кто станет его мысленной спутницей, оказалось для Мэлса куда более трудной задачей, чем он ожидал.

Может, Хацунэ Мику? Нет, слишком банально.

Юкари из «Адзуманги»? Быстро надоест.

А что если… мужика? Типа Билли Херрингтона? Не, звучит как лютая голубизна.

Весь вечер Мэлс перебирал в голове персонажей – от анимешных вайфу до реальных звёзд вроде Кары Делевинь или Эльвиры, повелительницы тьмы.

И кто же топ-вайфу?

Мэлс даже вспомнил самую популярную пасту про топ тян:

«Эх, как же хочется худенькую, бледную, не очень высокую, девственную, нецелованную, с тонкими руками, небольшими ступнями, синяками под глазами, растрёпанными или неухоженными волосами, ненакрашенную, забитую хикку, лохушку без друзей и подруг, закрытую социофобку, одновременно мечтающую о ком-то близком, чтобы зашёл к ней в мирок, но ничего не ломал по возможности, дабы вместе с ней изолироваться от неприятного социума.»

Но ничего в голову так и не приходило.

Мэлс затаил дыхание, прислушиваясь к звукам из коридора. Кто же пришёл?

Бабушка? Маловероятно. Она уже еле ходит, но если всё-таки явится – будет ор, ругань и вечное повторение одной и той же истории. Зато хоть к нему лезть не будет.

Подруга мамы? Тоже вариант. Значит, его снова будут обсуждать, выносить вердикты о его будущем и пытаться свести с очередной «милой девочкой». Неприятно, но терпимо.

Но если это ОН, то всё… Можно сразу лезть в петлю.

Мудила-хахаль – худший из всех возможных гостей. Он сочетал в себе всё самое мерзкое: тупые шуточки, демонстрацию «альфачества» и попытки заставить Мэлса отжиматься или спарринговать, когда напьётся. А самое отвратительное – то, что они с мамой трахаются, не заботясь о том, что в квартире есть ещё один человек.

Мэлс сжал кулаки. Господи, неужели в таком возрасте у него ещё ничего не отсохло? Ведь этот урод младше мамы лет на десять…

– СЫНАА!!! Иди встречай гостя, че ты опять в комнате сидишь?!

Неприятный ультразвук мамаши ударил прямо в барабанные перепонки. Мэлс передёрнулся.

В дверном проёме появился ОН.

Хахаль.

Встал, как гопник, упёрся одной рукой в косяк, второй поддерживает голову, и просто смотрит. Пьяные глаза, заторможенный взгляд – то ли думает что-то сказать, то ли пытается вспомнить, зачем вообще сюда зашёл.

Мэлс замер, стараясь не шевелиться. Только изредка косился в его сторону, как бы надеясь, что если не проявлять признаков жизни, тот просто исчезнет.

– Ну че ты как не родной то а? Он же тебе может отцовский совет дать как человеком быть надо!

Отцовский? Этот человек максимум может дать пьяных пиздюлей а не совет.

Мэлс почувствовал, как его внутренности сжимаются от ярости. Его голова будто заполнилась красной пеленой. Хотелось просто встать и выгнать этого типа из квартиры, но как выразить это вслух? Как обрушить всю эту накопившуюся ненависть? Он понимал, что не может. Не хватало ни сил, ни уверенности. Всё это было таким унизительным, что слова застревали в горле.

– Ну здарова, че! – наконец-то изрек хахаль, протягивая руку с видом, как будто только что открыл для себя решение всех мировых проблем. – Ну че ты там дрочишь в комнате, пошли бахнем по стопарику, че ты как не мужик-то, емае!

– Какая водка, ты охренел, что ли?! – воскликнула мама, наконец-то решив хоть как-то встать на защиту сына. – Не видишь, что он ребенок ещё, сволочь!

– Да я угораю, ты че сразу начинаешь, хе-хе, – хахаль отпустил фальшивый смешок, явно не восприняв слова мамы всерьез.

– Ну че, Мэлс, ты же у нас за ЗОЖ, да? – хахаль подошел к нему и начал, как бы отрабатывая удары, не переставая наносить лёгкие, но довольно ощутимые тычки в плечо. – Эй, давай не стесняйся, покажи, че ты там можешь.

Мэлс чувствовал, как его терпение иссякает. Эти неуместные шуточки и натянутые "дружеские" удары, с которыми хахаль пытался показать свою "мужскую" силу, раздражали его до предела. Он молчал, стараясь не выдать того, что в голове начинала нарастать буря эмоций.

В этот момент голове Мэлса мелькнула вспышка, как молния, всего лишь на долю секунды, но она была настолько яркой и четкой, что сразу охватила его целиком. Он увидел её – девушку, как будто сошла с его самых смелых фантазий, одновременно реальную и иллюзорную.

У неё было овальное лицо с мягкими чертами, глаза миндалевидной формы, темные, почти черные, с какой-то загадочной глубиной, которая сразу притягивала взгляд. Тёмные волнистые волосы, длинные и немного растрепанные, падали на её плечи, слегка касаясь их. На ней была черная футболка с ярким розовым принтом, контрастирующая с её темным образом, и широкий черный пояс, обвивающий талию. Акцент на талии лишь подчеркивал её фигуру, одновременно простую и элегантную. На шее – цепочка с кулоном, не слишком броская, но притягивающая внимание. Макияж был лёгким, с акцентом на глаза, делая их ещё более выразительными, а на губах – нейтральная помада, как бы подчёркивающая её естественную красоту.

И вот этот смех… звонкий, лёгкий, почти воздушный, как невидимый ветер, прокатился у него в голове. Он не был громким или навязчивым, но в его сердце от этого смеха что-то тихо тронулось, как будто эта девушка была чем-то знакомым и очень близким, даже если он никогда не встречал её в реальной жизни.

– Ну ты че встал-то, а? Вали в свою комнату, – хахаль наконец отпустил Мэлса, с недовольным выражением лица. Видимо, ему надоело развлекаться и он не стал продолжать этот абсурдный "тренинг".

Мэлс стоял, немного в растерянности, но вдруг почувствовал, что всё, что ему было нужно, он уже понял. Его тульпа, образ, который он так долго пытался выстроить в голове, теперь был чётким и ясным, как никогда. Он знал, как она выглядит, как она чувствуется. Всё это время он только и делал, что искал правильное лицо, идеальный образ, но сейчас всё стало просто. Девушка с овальным лицом, миндалевидными глазами, с тёмными волосами… он ощущал, как этот образ начинает приобретать форму и заполнять его мысли.

Теперь главное – начать работать с этим. Нужно будет каждый день тренироваться её представлять, углублять детали, визуализировать каждую черту её лица, каждого движения, каждого взгляда. Это будет сложно, но теперь Мэлс был уверен, что у него получится.

Глава 3

Право на личную жизнь должно быть у всех. Как говорится, любви все возрасты покорны, но в случае с Ле Маман это больше походило на отчаянную попытку не остаться одной с кошками. Будто она просто нашла рандомного мужика на улице и решила, что сойдёт.

Ну, хотя бы он работал – уже неплохо. Что-то вроде экспедитора на складе или грузчика. А значит, после ночёвок у них он уходил на работу рано утром. И на том спасибо.

Условно принято делить поколения в зависимости от социально-исторических событий. Самые младшие – поколение Z, зумеры. Это те, кто с пелёнок окружён цифровыми технологиями, смартфонами, соцсетями, мемами. Они не представляют жизнь без интернета и выросли в мире, где всё оцифровано.

Мэлс же относил себя к D-поколению – думерам. Эти успели застать конец 90-х, хотя и в раннем детстве. VHS-кассеты, дворовые посиделки, запах гари от салютов на новый год, случайные репортажи про Бориса Ельцина и бандитские разборки по телевизору. Они родились в переходное время – когда интернет только набирал обороты, но всё ещё можно было жить без него. Не то чтобы он сильно скучал по тем временам, но ощущение, что они потеряны где-то между эпохами, было неприятным.

Быдло-алкаш мамы был из поколения бумеров. Его молодость пришлась на лихие 90-е – время, когда кто-то успел подняться, стать так называемым «кабанчиком», обзавестись связями, бабками и статусом. Но не всем так везло. Многие сломались под давлением времени и ушли в бесконечный алкотрип, превратившись в типичных подъездных философов.

Кому-то повезло ещё меньше – они сторчались от дешёвых наркотиков вроде крокодила, превратившись в живых мертвецов ещё до 40 лет. А те, кто выжил, теперь сидят на кухнях, бухтят про «раньше было лучше» и свято верят, что жизнь им что-то задолжала.

Этот день для Мэлса начался странно. Мама внезапно переключила свой эмоциональный режим и начала активно заигрывать к нему с заботой, что само по себе уже было подозрительным.

– Мэлсик, а чего ты такой грустный? Может, хочешь чего-нибудь? А хочешь, я тебе твои любимые булочки приготовлю?

Она говорила это сладким голосом, а тем временем его телефон уже лежал у него на столе. Значит, свою часть плана она уже провернула.

– Спасибо, я ничего не хочу, – сухо буркнул он.

– А я вот интернет хочу оплатить…

Ну так оплачивай скорее, – раздражённо подумал Мэлс.

– А ещё к нам сегодня гости придут! Придёт дочка с ребятишками, ты только дай им компьютер поиграть, ага?

Только не это. У быдло-хахаля была дочка – 24 года, с тремя челипиздриками. Мужа у неё, конечно же, не было, жила она на пособия, а параллельно активно бухала. Дети для неё были чем-то вроде багажа, от которого можно было временно избавиться. Чаще всего она скидывала их своему батяне, который, в свою очередь, перекладывал ответственность на маму Мэлса. А уж та, естественно, быстро находила самого «удобного» няньку.

Мэлс прекрасно знал, чем это закончится. Весь день беготня, вопли, попытки спрятаться в комнате и неизбежное «Ну ты же взрослый, помоги с детьми, ну чего тебе жалко, что ли?».

Ему было абсолютно непонятно, зачем его мать так отчаянно хочет дружить с этой бабой. Ну правда, зачем?

– Я пойду к бабушке, – сразу отрезал Мэлс.

– К бабушке? Ну понятно, не хочешь с детьми сидеть? Я же хочу, чтобы мы семьёй стали! Чего ж ты такой неблагодарный-то, а?

Мэлс закатил глаза. Этот цирк он видел уже не раз. Но ему было плевать – бабушка оставалась единственным человеком, который действительно относился к нему с теплотой. Она не пыталась переделать его, не тыкала в лицо «обязанностями» и уж точно не устраивала эмоциональные манипуляции. Она просто была рядом, уважала его границы, дарила подарки и никогда не говорила гадостей.

Но прежде чем уйти, он подготовил комнату к приходу мелких. Отключил из сети монитор, вынул все шнуры из системника, запихал фигурки и куклы в корзину с грязным бельём – туда точно никто не полезет. Современные дети в компах не шарят, так что этих мер было достаточно.

Теперь можно было сваливать.

По дороге к бабушке Мэлс всё ещё размышлял о своей тульпе. Овальное лицо, миндалевидные глаза, тёмные волосы… Именно такой типаж он воспринимал как "ламповую тян". В принципе, её внешность была альтушечной. Но сейчас этот стиль стал мейнстримом, и нормисы давно про него узнали. Раньше, как он считал, альтушки были уделом избранных, не для нормисов.

Помимо прочего, Мэлс относил к занятиям для элиты прослушивание андеграундных говнарских групп с аудиторией в 300 человек на ласт фм, игру в старые гиковские игры 90-х – не в мейнстрим типа DOOM, а что-то реально нишевое, вроде System Shock или Daggerfall. Ну и, конечно, сидение на анонимных бордах, знание мемов и глубокой интернет-культуры, доступной только избранным.

А нормисы? Нормисы в это время смотрели телевизор, играли в FIFA и думали, что «Кровосток» – это андеграунд. Жалкое зрелище.

Была ещё отдельная категория российского медиа-андеграунда – то, что Мэлс называл годным контентом. Трэш-стримеры, фрики-ютуберы, блогеры с явными признаками шизофрении, снимающие ролики на фоне облупленных стен. Это не какое-то там нормисное шоу на ТНТ, а настоящий цифровой артхаус, в котором граница между постановкой и реальной жизнью стиралась до полного абсурда.

Одни из них стримили, пока их квартиры превращались в филиалы психушки, другие выкладывали разборы политической ситуации с шапочкой из фольги на голове, третьи записывали свои параноидальные теории о заговоре рептилоидов. Всё это впитывалось, смешивалось в сознании с бордой и в итоге формировало уникальный взгляд на мир.

Именно поэтому нормисов, которые потребляли стерильный контент с федеральных каналов и топовых ютуберов, Мэлс воспринимал как быдло и плебеев. Их мир был прост и понятен, они смотрели вечерние ток-шоу, обсуждали очередного блогера миллионщика и пересылали друг другу унылые мемы из пабликов для сорокалетних.

Мэлс же чувствовал себя частью другой реальности – где ценились абсурд, хаос и отсутствие фильтров. В этом мире люди могли включить стрим, чтобы наблюдать, как очередной маргинал пьёт боярышник и рассуждает о смысле жизни. Здесь мемы рождались из грязи, а культовые личности появлялись и исчезали, оставляя за собой только цепочку странных цитат и вырезок из видео.

Возможно, причина любви к такому была все же иной. Может быть, потому что его реальность была абсолютно идентичной тому, что он видел там? Он никогда не вписывался в нормальный мир. Всё, что он переживал, было чуждо большинству людей, и эта невидимая стена между ним и остальными становилась всё выше. В мире, который он любил, всё было искривлено, абсурдно, жестоко – но хотя бы оно было реальным. И, возможно, в этом была настоящая причина – в этом мире его не осуждали за странности, не пытались переделать. Здесь можно было не скрывать, а наоборот, показывать свою аномальность.

Впрочем, трэш только начинался. Подойдя к двери бабушки, Мэлс несколько раз постучал, но долгое молчание заставило его задуматься. Такое часто происходило – бабушка могла не слышать из-за телевизора. Но сегодня она не открывала слишком долго.

– Бабуля! Бабуля! Открывай, это я! – снова и снова Мэлс стучал, но дверь оставалась закрытой.

Он уже начал думать, не случилось ли чего-то с бабушкой. Может, она просто не слышит? Или, хуже того, может, её уже нет? Мысль о том, что она могла бы скончаться без предупреждения, чуть не заставила его вызвать МЧС. Но тут Мэлс вспомнил, что бабушка часто оставляла ключи под ковриком – привычка, конечно, плохая, но кто бы мог подумать, что старушку кто-то ограбит?

Он наклонился и стал искать ключи, чувствуя, как его сердце забилось быстрее от легкого волнения.

И… Бинго! Ключи действительно лежали, как и ожидалось. Мэлс быстро открыл дверь и сразу услышал звуки жизнедеятельности – но это было что-то странное. Стой, что-то не так…

– ОЙ! ОЁ!!! ААА!!! – из комнаты раздавались странные стоны и возгласы, которые заставили Мэлса насторожиться.

Он, не снимая обуви и верхней одежды, сразу бросился в её комнату.

– Ба! Ба! Что случилось?

Увиденное заставило его замереть на пороге.

Бабушка лежала полуголая посреди комнаты. Её нога была вывернута в неестественном положении. Всё тело, с головы до ног, было измазано продуктами её жизнедеятельности.

Когда её в последний раз навещали? Обычно мама раз в месяц приносила ей продукты. Покупалось всё самое дешёвое, почти оптом: два ящика молока, десять упаковок яиц по десятку, свиная корейка для бульона, две целые курицы и так далее. Но в этот раз её не навещали уже неделю.

– Бабушка! Что случилось? – Мэлс растерялся, не зная, как правильно поступить в такой критической ситуации.

– Ооо, нога! Не могу встать! – простонала она, сжимая зубы от боли, её лицо искажалось от страха и мучений.

Мэлс быстро попытался её поднять, но едва его руки коснулись её, как бабушка закричала:

– Ааа!!! Не трогай! Больнааа!

Он мгновенно отпустил её, ощущая, как сердце сжимается от беспомощности и страха. Что делать? Как помочь?

Немного приходя в себя, Мэлс стоял возле неё, держа в руках телефон и наспех пытаясь найти номер скорой помощи.

– Ты сколько так уже лежишь, ба? Почему не позвонила раньше?

– Ой, я упала! Упала!

Взгляд бабушки был пустым, безучастным, как будто она не понимала, что происходит. Несмотря на её тугоухость, она всегда разговаривала чётко, без признаков деменции, но теперь всё изменилось. Мэлс был уверен, что она не осознавала сути его вопросов.

– Скорая помощь, чем могу помочь? – Диспетчер ответила почти сразу.

– Эээ… Бабушка тут лежит, у неё нога сломана, кажется!

– У вашей бабушки нога сломана? Сколько ей лет?

– Эээ… вроде 70 с чем-то. – Мэлс вдруг осознал, насколько мало он знает о своей бабушке. Какое у неё отчество? Дата рождения? Он застыл, понимая, что не может ответить на такие простые вопросы.

Диспетчер, видимо, заметила его растерянность, но не стала настаивать на подробностях. Она попросила только адрес и номер телефона для связи.

Затем Мэлс попытался дозвониться до мамы, чтобы сообщить о случившемся. Однако она не брала трубку. Он попробовал ещё раз – безрезультатно.

– Ну, конечно… – пробормотал он себе под нос, с раздражением глядя на экран.

Мэлс знал, что мама могла быть занята, но в такие моменты это особенно бесило. Он отправил ей несколько сообщений с кратким объяснением ситуации и убрал телефон в карман, надеясь, что она хоть как-то отреагирует.

Скорую пришлось ждать долго. Пока она ехала, Мэлс аккуратно усадил бабушку на кровать и осторожно протёр её влажными салфетками.

Наконец приехали две девушки невысокого роста в синих спецовках врачей СМП. Казалось бы, обычная медицинская форма, но именно она придавала им особый шарм. Одна из фельдшеров сразу же начала задавать стандартные вопросы: возраст, наличие аллергий, хронические заболевания.

Мэлс смущённо мямлил что-то невнятное, чувствуя, как заливается краской. Эти девушки были как минимум 7/10. Странное дело – как часто люди обращают внимание на кассиршу в магазине или медсестру в больнице? Замечают ли случайную прохожую, которая на секунду привлекла взгляд? Для большинства – едва ли. Но Мэлс, как и аноны в интернете, автоматически оценивал каждую девушку по 10-балльной шкале, словно это был рефлекс, выработанный годами скитаний по анонимным форумам.

Затем одна из девушек принялась снимать ЭКГ. Бросив быстрый взгляд на монитор, она тут же спросила:

– Сколько лет у неё уже фибрилляция?

Её глаза на мгновение встретились со взглядом Мэлса, отчего он поспешно отвернулся.

– Эээ… Не знаю. Сейчас найду её документы, – пробормотал он, чувствуя себя неловко.

– Бабушка, у вас аритмия давно? – теперь девушка обратилась к самой бабушке, повысив голос.

– Чего? Чего? Аритмия? – переспросила та, щурясь на неё.

– Сердце давно вас беспокоит?

– Ааа! Нет, сердце не беспокоит! – ответила бабушка с уверенностью, словно её вообще не касалась эта проблема.

Мэлс, немного покопавшись в груде старых газет, открыток и книг, наконец нашёл папку с медицинскими документами.

– Вот, посмотрите, – он протянул её одной из девушек, надеясь, что в бумагах найдётся ответ на их вопросы.

Врач быстро и поверхностно пробежалась взглядом по документам, кивнула и снова обратилась к бабушке:

– Понятно… А вы препараты пьёте, которые вам назначили? Вот эти, кроворазжижающие?

– Кроворазжижающие? Вон там, в пакете всё лежит, посмотрите! – ответила бабушка, махнув рукой в сторону стола.

Мэлс заглянул в пакет. Внутри было больше БАДов, чем лекарств. Или же таблетки, которые она сама себе назначила и принимала, ориентируясь исключительно на собственные ощущения.

– Я кардиомагнил пью, вот! – бабушка, получив свой пакет, принялась объяснять его содержимое. – А вот это… ам… Амлодипин! Я в телевизоре посмотрела, сказали, хороший!

Мэлс почувствовал, как внутри всё сжалось. Она пила лекарства по совету из телевизора…

– Ладно, – врач устало кивнула. – Поедем в больницу. Накрывайте её, сейчас будем перекладывать на каталку.

Мэлс поспешно подхватил одеяло, пока фельдшеры готовили каталку. Бабушка растерянно смотрела на них, словно не до конца понимая, что происходит.

Каждый раз, сталкиваясь с системой здравоохранения, Мэлс ощущал напряжение и дискомфорт. Чаще всего он ходил к врачам вместе с мамой – будь то лечение болезни или банальный медосмотр перед поступлением в вуз. Теперь же ему приходилось отвечать не только за себя, но и за другого человека, что вызывало у него крайнюю растерянность.

Негативный опыт взаимодействия с врачами усугублялся воспоминаниями о том, как его часто отчитывали, заставляли заполнять непонятные бумаги или – что было особенно унизительно – просили раздеться до трусов и стоять полуголым перед молодой медсестрой, пока врач, обычно женщина в возрасте, равнодушно проводила осмотр.

Приехав на место, Мэлс сразу понял, что это надолго. В приёмном покое толпились люди разных возрастов – кто-то сидел, устало уставившись в одну точку, кто-то раздражённо препирался с регистраторами.

– Ну, ба, потерпи, – вздохнул он, помогая бабушке устроиться поудобнее на кушетке. – Сейчас врач освободится, посмотрят тебя… Может, и положат.

– Положат? Не буду я ложиться! – упрямо нахмурилась она, сжимая металлические поручни кушетки.

– Ну, ба! – Мэлс вздохнул, но тут зазвонил телефон. На экране высветилось Ле маман.

– Мам! Бабушка сломала ногу, мы тут в больнице!

Ждать её приезда долго не пришлось – дверь приёмного покоя распахнулась с пинка, и влетела мать, заряженная на скандал.

– Это что такое, а?! Почему до сих пор не оказали помощь ветерану войны?! – взвилась она.

Хотя бабушка ветераном не была, а относилась к категории "детей войны", этот аргумент её никогда не смущал.

– Женщина, успокойтесь! Всё в порядке очереди! – не растерялась дежурная медсестра на посту, явно закалённая в подобных перепалках.

– Да я за вашу халатность в Минздрав заявление напишу! – мама уже начала рыться в сумке в поисках телефона, чтобы записывать всё на видео.