Посвятив себя врачеванию

скачать книгу бесплатно

Посвятив себя врачеванию
Борис Исаакович Абрамов

Книга «Посвятив себя врачеванию» представляет собой ценнейшее литературное и культурное наследие… Автор книги Борис Абрамов – врач от Бога, талантливый писатель и добрый открытый человек, сохранивший душевность и трогательное искреннее отношение к людям. В своей книге Борис делится редчайшими историями о своей врачебной службе в горах, историями дружбы, любви и смерти. Последней в книге много, ведь альпинистский спорт – очень опасный… Однако сборник пропитан не трагизмом, а наоборот – нежностью и трогательностью души, готовой гореть и сгорать во имя любимого дела. Прочитав рассказы Бориса Абрамова, вы поймёте: альпинизм – это не только спорт, который учит подъёму в горы. Это спорт, который растит людей с большой буквы, и другого варианта не дано.

Борис Абрамов

Посвятив себя врачеванию

© Абрамов Борис, 2023

© Чернова Елена, рисунки, 2023

© Издательский дом «ПегасАрт», 2023

От редактора

Дайте человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации.

    Иоганн Вольфганг Гёте

Дорогой читатель, возможность написать эти строки – большая честь для меня. Так же, как и для вас – большая честь держать в руках эту книгу. Возможно, её посоветовали вам прочитать, или вы лично знаете автора, или интересуетесь альпинизмом… Неважно, каким образом к вам попала «Посвятив себя врачеванию». Важно то, что это произошло, и вот сейчас я, выпускающий редактор этой книги, веду с вами диалог. Через несколько страниц закончится моё выступление, и с вами заговорит сам автор Борис Исаакович Абрамов, ради чего мы здесь и собрались. Вы с большим трепетом перевернёте страницу первого рассказа «Стена Опального Барда», и он вызовет слёзы и щемящее чувство восторга и сопереживания в груди. Если вы сентиментальны, готовьте салфетки заранее. Истории, написанные Борисом Абрамовым, невозможно читать с безразличным или скучающим видом. Потому что жизнь в них настолько «живая», что иногда она такой не бывает даже в реальности…

Горные вершины манят своей таинственностью и величием, а кровь холодят множественные рассказы о трагичных судьбах смельчаков, так и не одолевших подъём и навеки похороненных на горных склонах. Простому обывателю, который каждый день ходит по ровному асфальту в разношенных кроссовках или нарядных туфлях, старается везде передвигаться на машине, в жару сидит под кондиционером, а в морозы и носу на улицу не высунет, не понять, каково это – ютиться в одной палатке насквозь промокшими, когда снаружи бушует вьюга, а у вас с товарищем – всего-то пара сигарет да остатки спирта на дне банки. Грамм двести всего, а то и тех не наберется…

Не понять нам, обычным гражданам своей страны, привыкшим здороваться скупым рукопожатием и прижиматься к дверям поезда в переполненном вагоне метро, каково это – засыпать, прижавшись к товарищу, и греться друг о друга, как озябшие котята. Потому что иначе – смерть, а смерти не хочется, пускай и ходит она за тобой по пятам, и видел ты её столько раз, что давно сбился со счёта.

«Дай пожить немного, дай пожить ещё немного»… – только и крутятся в голове эти слова из песни Александра Васильева «Праздник».

Склоны Тянь-Шаня, Памира и других горных массивов притягивают искателей острых ощущений и после первого же подъема обращают гостей в своих друзей, братьев, а также вечных жителей. Пока смерть не разлучит их, а, может, и не разлучит вовсе, а соединит навеки их тела с ледяной земляной коркой, присыплет снегом и никогда не вернёт семьям.

Прочитать книгу «Посвятив себя врачеванию» – это как прожить ещё одну жизнь, маленькую, короткую, но в горах. И, знаете, всё у Бориса Исааковича в этом сборнике рассказов получилось: и убить искромётностью языка, и воскресить бесконечной любовью и широтой души, и вдохновить читателя на его собственный личный подвиг. Когда закрываешь книгу, с тобой остаётся смесь чувств, похожая на наваристый душистый хаш – обжигает горло и оставляет сладкое послевкусие, которое врезается в память и сопровождает тебя всю оставшуюся жизнь. Пройдут годы, постареешь, забудешь, в какую школу ходил и как звали твою первую любовь. А вкус этого наваристого настоящего хаша вспоминается без усилий, как будто был он в твоей жизни только вчера. Вот такие же по глубине своей рассказы Бориса Абрамова – их невозможно забыть.

Героям и характерам в книге стоит отдать особое почтение. А ведь все они: Арлекин, Британец, Шахиня, Есенин, внук Есенина, Чарли и многие другие – реальные люди. Это даже не герои, у которых есть прототипы. У каждого из них – самобытный, неповторимый характер, который нужно было просто правдиво и искренне описать. В книге нет придуманных характеров и людей. Бориса Исааковича обошла распространённая писательская необходимость сидеть за компьютером и мучительно долго придумывать, из каких персонажей собрать сюжет. Он просто писал – увлечённо и искусно, писал о тех, кого знал, и о том, что видел. И что прожил, конечно же…

Горы невозможно описать, их нужно видеть. Вот поэтому полноценным соавтором книги можно смело считать Константина Минайченко – фотографа, которому принадлежит большая часть размещённых фотографий. Иллюстратор книги Елена Чернова многие портреты нарисовала по этим фото, таким образом увековечив героев не только в цифровом виде, но и в карандаше. Благодаря этим чудесным фотографиям мы можем как наяву увидеть Пик Евгении Корженевской, вершины Тянь-Шаня и Памира глазами легендарной группы Эльчибекова – самого Британца, Лябы, Фреда, Шахини, Айболита… Как много героев было в начале пути, как мало осталось их на последних страницах… И ещё меньше их осталось в жизни. Тем ценнее этот труд, это издание, и тем глубже благодарность всего мира книжников и мира альпинистов Борису Исааковичу за то, что он нашёл время, не побоялся ещё раз пережить за написанием многие трагические моменты, и таким хлёстким и обволакивающе заботливым языком написал каждую из историй.

Среди рассказов невозможно выбрать любимый. Они все, как бусинки, нанизаны на нить и вместе составляют ожерелье. «Дорога к признанию», «Забияка», «Ледник Абрамова», «Шаги над бездной»… Каждый из сорока двух рассказов мне хочется выгравировать на медальоне и носить у сердца, так дороги они стали мне… Технически это, конечно же, невозможно, разве что обратиться за помощью к Левше, который подковывал блоху, или Илону Маску с его инновационными технологиями. А пока есть эта книга, которую тоже можно в холодный морозный вечер прижать к груди и представить, как тепло из огромного сердца Бориса Исааковича согревает и тебя.

В этой книге – не просто воспоминания об ушедших днях. В ней – сердце человека, любящее, благородное и храброе сердце. Оно заслуживает отдельного места и в книжном магазине, и в домашней библиотеке.

Напоследок скажу ещё кое-что… Борис Исаакович Абрамов – не только виртуозный рассказчик на бумаге, но и интереснейший собеседник в личном общении. Однажды, заворожённо прослушав одну из поразительных историй об альпинизме, жизни и смерти, которых у него в запасе тысячи, я задала вопрос, который не давал мне покоя с самого начала работы над книгой…

Если это так опасно, зачем же люди идут в горы снова и снова?

«Причина тому – что только находясь в ситуации, когда есть необходимость испытывать себя и выживать, человек по-настоящему живёт. Мы привыкли к комфорту, он разворотил наши души и тела. Человек, который не испытает риска, спит. Он столько спит, сколько живёт в комфорте. Самой природой заложено, что в нас преобладает животное нутро – бороться с обстоятельствами и через преодоление самого себя и внешних опасностей становиться лучше. Лишь единицы испытывают в жизни реализацию себя через истинное предназначение, генетически заложенное в каждом. Но стоит однажды ступить на эту тропу, как тебя засасывает и ты идёшь в горы несмотря ни на что. Даже холод, осознание опасности, страх за близких и скорбь о погибших товарищах – ничто не останавливает тебя. Вот почему тот, кто пробует однажды подняться в горы, будет ходить в них всю жизнь до глубокой старости. Потому что альпинизм – это и есть роскошь жить настоящую жизнь человека, проснуться однажды и познать этот мир на все сто процентов».

Читайте с удовольствием! Ждём ваших отзывов на книжных сайтах и в личных сообщениях Борису Исааковичу на почту b_abramov1@outlook.com.

    Выпускающий редактор, член Профессионального Союза писателей России
    Елена Обух

От автора

Мой уважаемый читатель, первоначально работая над своими записками, я не претендовал на создание хронологически точного и фундаментального труда, как это сделал мой друг и достойный альпинист Георгий Калинин, который годами, скрупулёзно и постоянно, собирал материал о нашей яркой команде, половина которой уже мирно и тихо отошла в лучший мир.

У меня же – просто отдельные листки из тетради, исписанные на ходу, без всякой хронологии, записки о тех моих друзьях, с кем я имел честь делить голод и холод, радость трудных побед и горе сокрушающих потерь. На этих листках-записках, иногда подмоченных талой ледниковой водой, пролившимся супом, а иногда с каплями крови на краях, я стремился передать дух и нравы, царившие не только в нашей, но также и в других элитных командах той поры – поры, безвозвратно ушедшей вместе с этими неповторимыми людьми, которых потребовало время, время борьбы за покорение гигантов.

Такой была наша команда – команда Вадима Эльчибекова. Такими были Ванда Руткевич и её команда, Ерванд Ильинский, Борис Студенин, Валерий Хрищатый, отчаянная команда Беззубкина, «Снежные барсы» Камчатки и многие другие, с кем мне довелось встретиться в горах, такими были, судя по описаниям, Герман Буль, Райнхольд Месснер и Вальтер Бонатти.

Время безжалостно… И, не желая уносить с собой в бесконечность всё, чем я жил, будучи ещё в ясном уме, но уже с небольшими прорехами в памяти, я постарался изложить всё это как можно правдивее и честнее, хотя не удержался, конечно, от художественного вымысла. Судя по отзывам ещё живых участников тех событий, истина из-за этого не пострадала.

Иллюстрируя свои записки, я беззастенчиво использовал фотоснимки, любезно предоставленные мне моим другом Константином Минайченко, МС, профессиональным фотографом, чемпионом СССР 1975 года (я не сказал экс-чемпионом, потому что пройденный им маршрут никто так и не смог или не желал повторить в течение уже сорока лет), а также слайды, порой выцветшие от старости, переданные мне моими товарищами по команде для написания этого труда.

Вынеся на суд читателя мои записки, хочу напомнить, что я не писатель, а всего лишь альпинистский врач, каких было немало в наших горах того времени и которых обстоятельства побуждали проявлять свой профессионализм и мужество в экстремальных условиях, вызывая восхищение коллег и глубокое уважение своих команд.

Спустя год после выхода первого издания, получив уже готовую книгу, по многочисленным просьбам я продолжил публиковать мои воспоминания, которые, как оказалось, интересны не только моим товарищам по команде, но и многим альпинистам, горным туристам и просто людям разных поколений. Я благодарю моего друга Никиту Степанова, «Снежного барса» и прекрасного человека, оказавшего мне гостеприимство в Москве, и его супругу Оленьку, очень искренне и с открытым сердцем полюбивших моих друзей по команде, о которых я упоминал в своих записках. Этих людей взаправду можно потрогать и спустя годы, потому что они не были выдуманными персонажами.

Мне нередко приходят известия по телефону, по скайпу, в личных сообщениях от тех моих друзей, которых я так и не смог пока увидеть. Разбросанные судьбой по всему свету, не все из них сумели приспособиться к нынешней среде обитания, но, читая мои рассказы о себе, вспоминают, кем они были, и это помогает им жить дальше…

После долгих раздумий я начал писать новую серию рассказов – про обычных людей, и не всегда ангелов, о наших соседях по улице и двору, по уникальному для нас городу Ташкенту, где мы росли, откуда мы ушли в горы и куда мы всегда возвращались. Мы приносили в нашу обыкновенную жизнь приобретённый в горах этикет, делая его нормой жизни на работе и в семье. И уже не умея жить по-другому, удивлялись и не знали, что отвечать нашим детям на вопрос, почему мы не такие, как все.

Менялись наши дети, и мы становились им примером. И хотя мы просто пытались выжить от экспедиции до экспедиции, а в экспедициях нормально жить, в это же время незаметно влияли на наших соседей и коллег, которые перенимали наши правила, открывая в себе способность сострадать, приходить на помощь и заботиться друг о друге.

С первого курса медицинского института я хорошо помню заключительные слова яркой и талантливой завкафедрой биологии: «Девяносто процентов вашего тела, натуры и личности – это генетика ваших предков, десять процентов – это воспитание. Но воспитание – это тоже генетика, которая, отсеивая ненужную или неприемлемую для вашей натуры информацию, легко усваивает то, что для вас приемлемо».

Так получилось, что, приняв помимо своей воли генетический комплекс моего прадеда – профессионального борца, исследователя, путешественника и непоседы, я каким-то непостижимым образом повторяю примерно всё то, что он совершал в своей жизни. Я всегда помнил его спящим, под тяжестью лет и перенесенных на Колыме лишений, в кресле, с большими серебряными часами на груди, которые ему вернули, отпустив на свободу. В один из редких моментов просветления он поведал мне об удивительном пешем путешествии от Ташкента до Стены Плача и обратно. Он совершил его с двумя товарищами и написал об этом книгу, которую пытался издать уже после революции. Его арестовали за шпионаж, а изнасилованная рукопись пропала где-то в архивах ЧК. И когда я спросил его, каким образом он прошёл сквозь мусульманские страны без оружия и вернулся невредимым, он ответил, что люди везде относились с уважением к любой религии и ждали от него уважения к их собственным обычаям и их религии, что искренность его слов и поступков открывала двери их домов и он всегда и везде находил кров, пищу, место, где можно помолиться, и дружескую беседу.

Однажды мать принесла мне газету, где был описан подвиг врача-альпиниста Эдуарда Липеня, проведшего на стене трепанацию черепа. Когда был снят последний отломок кости с вещества мозга, больной открыл глаза. Это стало завершающим толчком для меня, и все последующие месяцы я искал встречи с Вадимом Эльчибековым – тренером одной из лучших команд страны – в надежде получить у него место врача. Я одолел многолетний, тяжёлый и болезненный путь к признанию в команде, и имел счастье работать вместе с Эдиком Липенем в период первой экспедиции на зимний пик 7495 – пик Коммунизма. Я сожалею, что наша совместная работа длилась только месяц, и я сожалею, что сейчас его уже нет среди живых.

Всю мою жизнь я продолжал и продолжаю пользоваться универсальным ключом, открывающим сердца людей, который вручил мне мой прадед. Я познал дружбу и братскую привязанность моих товарищей по команде, я дружил со многими людьми из других команд и искренне и всячески им помогал, не спрашивая ничего взамен.

Я написал достаточно рассказов о нашей жизни в горах, чтобы получилась небольшая книга, которая полюбилась всем вам, потому что мы продолжаем дышать одним и тем же воздухом гор, продолжаем верить сказанным словам и свято придерживаемся Божьих заповедей, следуя правилам нашего этикета, приобретенного в горах.

Я благодарю вас, моих читателей, за поддержку и, надеюсь, это издание будет вам интересно.

Записки альпинистского врача

Стена Опального Барда

В начале каждого альпинистского сезона Айболит отсыпался от тяжёлых дней и ночей в реанимационной. Ему снился в это утро его фирменный сон: остывающий труп девочки на каталке в полутьме рентгенкабинета, умершей по его вине. Он проснулся. Почти полдень. Приложился к плоской металлической фляге. Но сегодня легче не стало. «Значит, отоспался, – подумал он, – пора на работу».

В полдень на связь не вышли Худой Бык и Чарли. Увидев врача подшофе, да ещё с утра, Арлекин нахмурился, но ничего не сказал. Предложил забрать с собой Галогена и, подойдя как можно ближе под стену, попытаться связаться с Чарли.

Стена Опального Барда, пройденная только два года назад, получила безоговорочное золото в техническом классе на Союзе, её классификация 5Б была явно занижена. Почти вся вертикальная, высотой более тысячи метров от подножия, она имела три ряда карнизов, обойти которые не представлялось возможным. Кроме того, изобилие отрицательных участков требовало отточенного мастерства и более чем отличной выносливости. Единственный плюс – это то, что стена была сухая и тёплая.

Им оставалось пройти последний карниз и надкарнизный монолит, когда откуда-то принесло переполненное дождём и снегом облако, монолит стал мокрым, и только что вылезший на него Чарли сначала заскользил, а потом ушёл в свободном падении до верхнего крюка, который, конечно, вырвало, а на следующем его задержал Худой Бык, верёвка спружинила, пошёл маятник, и Чарли начало колотить о скалы. Он сначала отбивался руками, пока их не сломало, затем его развернуло, последний удар пришёлся сзади и слева, сломало два нижних ребра и, как выяснилось намного позже, повредило селезёнку. При помощи полиспаста в одиночку его поднял Худой Бык, усадил на терраску под карнизом, обработал раны с костными отломками в области локтей, сделал лубки из галош, вколол морфий и стал готовить чай, сжигая остатки галош. Вот эту информацию, чёткую и полную, и принял Айболит уже под стеной в четыре пополудни по аварийной связи от Худого.

– Я приду к вам, пацаны. Продержитесь до меня, – Айболит вспомнил пожилого стройного узбека с военной выправкой, с орденом Отечественной войны на лацкане серого, отлично пошитого по фигуре костюма. Этот врач читал серию лекций о военно-полевой хирургии, в одной из которых он повёл речь о влиянии морального состояния воинского контингента на выживаемость и заживление ран, дав многочисленные примеры, когда при отступлении ранение в руку становилось несовместимым с жизнью, а при наступлении люди, прошитые пулемётной очередью, уже через две недели просились в бой, а их раны заживали первичным натяжением, мало того, выживаемость раненых, остающихся долгое время на поле боя, во многом зависела от надежды, что к ним придут и их вынесут.

Выходит, если Айболит не начнёт двигаться вверх, Чарли, вероятно, помрёт к утру, и тогда будет идти речь о Худом, который рядом с умершим другом, без надежды на скорое спасение, без еды и питья – ведь стена сухая – будет слабеть с каждым часом. Всю информацию, полученную сверху, и своё решение Айболит запиской передал Арлекину, послав с ней Галогена, вдобавок он попросил прислать брифкейс с надписью «АЙБОЛИТ». Обычно он собирал его заранее для подобных случаев: там были наркотики, капельница, полиглюкин, всякие ампулы, некоторые хирургические инструменты – всё необходимое для первой врачебной помощи.

Проведя ночь под стеной с наскоро собранным отрядом, он вывел его на вершину по простому пути уже в полдень и предложил кому-нибудь из парней добровольно идти с ним на спуск по стене. Предложение было явно самоубийственным, и на лицах ребят он читал откровенный страх, и только их глубокое к Айболиту уважение предотвратило готовящийся взрыв негодования. Айболит же знал одно: пока он идёт, Чарли будет жить. Он также знал, что привёл на вершину мужиков в хорошей форме и, хотя они и боятся (а не боятся только дураки), будут делать что требуется, а мужики в свою очередь знали, что доктор ничего не делает зря и за каждого из них он так же, как и за Чарли, не колеблясь, полезет в ад. Вызвались идти все, но Айболит взял лучшего из них скалолаза, и это было справедливо.

Чарли ещё был жив, но разумного объяснения этому не находилось. На сеансах связи он просил врача и примус. И когда Айболит с Бельмондо с вершины начали спуск по этой богом проклятой стене, он понял, что слишком много обещал Худому Быку и Чарли, потому что один неверный шаг может привести к срыву, а верёвка только даёт шанс к спасению, а его срыв создаст безнадёжную ситуацию. Он не лазал по скалам уже лет десять, а тогда спускались в основном с верёвкой через карабин и плечо, а здесь ему дали восьмёрку и наскоро показали, как ею пользоваться. Как альпинист он понимал весь абсурд, в который влез и вовлёк Бельмондо, а ведь у него тоже были дети, но как врач он не мог остановиться, потому что Чарли тогда просто и без затей умрёт.

Уже заходило солнце, и Айболит потерял счёт пройденным верёвкам, смотрел на предельно уставшего Бельмондо и мечтал об орле, который перенёс того, книжного Айболита, через горы. Видимо, Бог услышал его молитвы, сверху спустился Боец, свежий и полный сил, сменив Бельмондо, который тут же пошёл вверх по проложенным перилам.

Уже наступила ночь, но спуск продолжался при свете фонаря, которым они освещали друг другу зацепки, Боец на связи обильно поливал матом всю стену, Айболит от него не отставал, и, наконец пройдя этот злосчастный монолит, спустившись по карнизу, они лицом к лицу встретились с Худым Быком. И то, что в половине третьего ночи предельно измотанные, без специального снаряжения, Айболит и Боец спустились к Чарли, это было невероятно даже для них, и в этом они узрели руку провидения. Удивительно, но Худой был в ясном уме и энергичен, несмотря на более чем суточную голодовку, а состояние Чарли тоже не походило на агональное. Первое, что Чарли сказал, полностью подтверждало концепцию того отставного военного врача: «Я тебя ждал и не умирал, и теперь не умру». Айболит приступил к осмотру, пульс был устойчивый, ритмичный, дыхание ослаблено в нижних отделах, но тревоги не вызывало, живот резко болезненный, доскообразный, при питье тошнота и рвота, два нижних ребра слева сломаны, что указывало на явную катастрофу в брюшной полости. Обе сломанные руки ещё Худым Быком были грамотно перевязаны и в лубках, раны не кровоточили. Укол морфия, шприц, улетая, даже не ударился о скалу. У Айболита был металлический брифкейс типа «АЙБОЛИТ», там было всё, даже капельница и полиглюкин, но он, рассудив, что от добра добра не ищут, пока ограничился только морфием.

Мутный и серый рассвет, словно с похмелья, медленно вползал в каменное ущелье. Папаша, вероятно, уже свалил в синагогу, а жена и дети ещё дрыхнут. Айболит сидел на небольшой каменной террасе, на коленях покоилась голова спящего Чарли, ноги свисали в никуда, а далеко внизу, мило журчала речка, он видел её в проекции промеж своих стоп. Холодное и короткое азиатское утро слегка освежило, голова прояснилась. Чуть правее и повыше сидели Боец и Худой Бык. Захотелось водочки натощак и яичницу. Айболит вспомнил, что все они не ели более полутора суток, а одну-единственную сигарету выкурили с Бойцом на пару ещё в полночь, на ходу. И ещё он удивлялся, что все они до сих пор живы и всё-таки вместе…

Сверху послышались голоса, это пришли мужики с основного состава, принесли еду, верёвки, крючья. Чарли спускали в сидячем положении, остальные сами. Айболит, воспитанный на абалаковском поясе, с трудом принимал беседку, которая пришлась не по размеру и сбивалась между ягодицами, давила на причиндалы. Он просто затянул пояс потуже и протягивал верёвку через карабин и восьмёрку. Спускались медленно, подолгу торчали на станциях, ожидая, когда Чарли придёт в себя, потом снова всё приходило в движение.

Там, далеко внизу, у речки, сидел Мамонтёнок, первопроходец этой стены, который, корректируя спуск, значительно упрощал и сокращал их усилия. Айболиту уже надоела вертикаль, уже хотелось просто лечь и растянуться у речки, если там ещё есть и трава, то на травке. Только поздней ночью, закончив спуск, всадив очередной морфий в Чарлино бедро и, сдав Чарли Олегу, второму врачу, хирургу, он подошёл к Мамонтёнку, принял полстакана спирта, занюхал сухариком и просто лёг на траву. Он не чувствовал, как под его голову подложили мягкую куртку и укрыли одеялом. Он не будет видеть свой фирменный сон в течение целого месяца, потому что он опять сходил на работу и снова спас жизнь. Завтра, завтра прилетит вертушка, а в ней будет Исаак с длинными и точными пальцами, лучший хирург Памира, увезёт в госпиталь Чарли и Айболита, сделает лапароскопию, а по результатам, увидев полное брюхо крови, уберёт кровоточащую селезёнку, спасая Чарли ещё раз, но это будет завтра. А сейчас спать. Слишком много ночей не доспано за последний год…

Карлуша

Незабвенной памяти моей Рахили Галяутдиновой, первой женщины-чемпионки СССР в высотном классе, Шахини по сердцу и поступкам, посвящается…

Карлуша кричал страшно и тоскливо. Сквозь сон Доктор видел тёмный зал с большими стрельчатыми окнами, за которыми проглядывался ночной сад с нехитрым узором стволов и ветвей, за одним из окон билась об стекло и кричала большая чёрная птица. Доктор окончательно проснулся, протёр глаза, сел. Рядом глубоким сном усталого человека спала жена, в детской мирно посапывали сын и дочь. Исчезли зал и окна с садом, исчез Карлуша, а в ушах ещё стоит его крик.

Доктор прошёл на кухню, зажёг свет, взял сигарету, начал разминать.

«Что же он кричал? – закурил. – А-а, умер Хабибулин. – Доктор уже пятый день ожидал эту неприятную весть. – Позвонить в клинику? Нет. Дождусь утра».

Хабибулин. Возраст – полтора года, первый и пока единственный ребёнок в молодой семье, болен пять-шесть дней, последние два дня не давал дотронуться до живота, в эти же дни многократная рвота, лихорадка. В приёмный покой поступил уже в крайне тяжёлом состоянии. Острый живот, перитонит, терминальная фаза. Когда в операционной Камил раскрыл брюшную полость, из неё хлынул гной трёх-четырёхдневной давности.

Там, у операционного стола, Камил честно и хорошо сделал своё дело, и анестезиологическое пособие было адекватное, и в шоковый зал мальчика внесли ещё живого, но конечности уже похолодели, кожа приобрела характерный мраморный рисунок, черты лица стали заострены, а склеры глаз были мутными. Потом Доктор говорил с родителями. И, глядя на них, сильных и подвижных, как молодые медведи, он вдруг подумал, что такие крепкие люди редки на земле, потому что вымирают по собственной беспечности. Он вступил в эту жестокую, безнадёжную и бессмысленную борьбу, приложив весь свой опыт и знания, а не сделал всё для очистки совести и, чего греха таить, сделал ставку на мощный генетический фон, ведь мальчик был не по возрасту крупным и ширококостным. Ещё потому, что в той, другой и сейчас кажущейся нереальной жизни его научили побеждать…

Карлуша тоже был из той жизни, где однажды встала вертикально земля, солнце и ветра удалили всё непрочное и обнажили гигантскую пирамиду из розового мрамора, а люди дали название Хан-Тенгри. Штурм его вершины был всегда тяжёл и опасен, и поэтому у Доктора в базовом лагере всегда были наготове инструментарий и стерильные шприцы…

Он сбросил пепел с сигареты в большую морскую раковину, служившую ему пепельницей.

На Юго-Западном Памире Шахиня заболела. Нижнедолевая правосторонняя пневмония, залеченная в условиях базового лагеря, обрекла её на кухонные работы.

Чтобы развеять её тоску, Ткач однажды принёс молодую альпийскую галку с перебитой ногой, а ребята прозвали её Карлушей. Нога быстро срослась, и он вскоре бегал за своей хозяйкой, а однажды взлетел и сел ей на плечо. Такими их и запомнил Доктор.

Он, как всегда, возился в аптечке, вдруг поднял голову. Шахиня шла на фоне багрового заката лёгкой кошачьей походкой, прямые чёрные волосы падали на развёрнутые плечи с гордо посаженной головой, одетая в коричневые вельветовые брюки и длинный, до середины бёдер, свободный свитер, сквозь который слегка улавливались выпуклости грудей. На плече сидит Карлуша.

Всю зиму Карлуша провёл у Шахини в доме. Ел вволю, ездил с ней на тренировки и превратился в мощную и крупную чёрную птицу, переняв гордость и независимость у Шахини, сидел у неё на плече, поглядывая на мир прищуренным глазом.

Поссорились они весной. В тот тёплый весенний вечер, когда солнце ещё не начало садиться, Шахиня спешила на свидание. В светлом кремовом платье с квадратным декольте, отделанным оборками в испанском стиле, с юбкой-воланом, слегка обнажавшей стройные колени, на высоком каблуке – ни дать ни взять индейская принцесса, она летела по тенистому бульвару, как вдруг откуда-то сверху, вырвавшись из дома на свободу, на её плечо камнем упал Карлуша и громко и весело заверещал. Тут он был не к месту, и Шахиня сбросила его резко и сильно. Карлуша с размаху брякнулся об асфальт, отлетел в сторону и впервые закричал страшно и больно, а у тех, кто его услышал, волосы встали дыбом, а кожа покрылась мурашками и в душу проник первобытный ужас. Крик оборвался внезапно, Карлуша метнулся вверх и исчез.

Шахиня бросилась домой. В наступающих сумерках она бродила по саду, звала Карлушу, но его нигде не было.

Всю ночь просидела она в тёмном зале, всматриваясь через большие стрельчатые окна туда, где проглядывался ночной сад с нехитрым узором стволов и ветвей, но Карлуша больше не появился.

Летом Шахиня погибла. Тело её привезли с гор, обмыли и после митинга в Доме культуры, согласно всем мусульманским законам, похоронили на кладбище, на южном склоне здоровенного холма, где трава в рост человека и где хоронят людей родом попроще.

Карлуша появился осенью. Страшно и дико кричал он в тот дождливый рассвет и бился о стёкла большого стрельчатого окна. Сколько ни звала его Шахинина сестра, в дом не залетал, а потом поднялся высоко и растворился в сером небе.

Спустя несколько месяцев, летом, кладбищенский сторож, совершая утренний намаз, услыхал крик, от которого его обуял панический ужас. Там, на склоне здоровенного холма большая чёрная птица билась о надгробье молодой женщины и кричала дурным голосом.

Каким образом Карлуша распознал могилу Шахини и как узнал о её смерти?..

Вот уже более десяти лет Карлуша своим истошным криком сбрасывает Доктора с постели среди ночи, и именно тогда, когда умирает один из его пациентов, и ещё ни разу не ошибся.

Доктор затушил сигарету в раковине и посмотрел на неё внимательно. Много поколений она переходит от отца к сыну в их семье. Тело её моллюска давно истлело где-то на другом краю земли. На дне какого неведомого моря крепла она и росла? Какая неведомая жизнь и какие неведомые страсти кипели над нею в морской пучине? Много на белом свете тайн, и не дано познать их всего за одну жизнь.

А жаль, что Хабибулин умер, ведь уже шёл на улучшение. Может, Карлуша всё-таки ошибся? Надо спать, чтобы завтра быть в форме и встретить удар спокойно.

Всё выяснилось утром. Хабибулин был жив и жить будет. Но Карлуша не ошибся. Ночью на сорок первом году жизни скоропостижно скончался младший брат. Обширный инфаркт нижней стенки миокарда.

Ледник Абрамова

Долгий и раздражающий ночной телефонный звонок не прекращался до тех пор, пока не совсем проснувшийся Айболит не поднял трубку. Звонил сам Виталий Ноздрюхин. Айболит хорошо знал этого рослого пятидесятилетнего, уже начинающего тяжелеть атлета, в прошлом блестящего альпиниста, а ныне вполне успешного директора Гидрометцентра. «Где-то беда, – мелькнуло в голове, – придётся вылетать». «Доктор, на метеостанции на леднике Абрамова есть больной, в данное время из-за плохой погоды ни его вывезти, ни залететь туда невозможно. Начальник зимовки, Змей Горыныч, требует найти для консультации только вас. Через десять минут сеанс связи через Танк. Вы готовы?» – «Как пионер». – «Спасибо, ждите звонка из Танка».

Айболит помнил этот тяжёлый танк без башни, врытый в землю во дворе душанбинского гарнизона, весь напичканный суперсовременной аппаратурой с диапазоном постоянного приёма от Урала до Кандагара и от Каспия до Балхаша. Каждые восемь часов там сменялся рядовой срочной службы с прекрасной подготовкой. Несколько лет назад Айболит сам убедился в этом, когда связывался с Гусём, находящимся тогда с командой в Фанских горах.

Крепким чаем с лимоном и рюмочкой коньяка Айболит пытался привести в порядок свои уставшие мозги. До связи ещё пять минут.

Ледник Абрамова. Он никогда там не был, но слышал, что место живописное, метеостанция на высоте около пяти тысяч метров, состав зимовки – от академиков до амнистированных, но все живут дружно. Начальником – Змей Горыныч.

Змей Горыныч… Не прост, не признаёт авторитетов. Блестяще образован, обладает быстрым умом и способностью управлять ситуацией. Бесстрашен или умеет глубоко прятать страх, сильный альпинист, никогда не распускает рук и языка, денди, в отношениях с людьми чистоплотен, руководитель, заставляющий, когда необходимо, себя бояться, обладает завораживающим взглядом, как у удава, за что и заслужил своё прозвище…

Айболиту он поверил летом, во время спасработ на Сковороде, и потом, когда они бегом по очереди несли на себе почти потерявшую сознание Славу КПСС…

Звонок. У солдата чёткий голос, без помех. Связь великолепная. Солдат докладывал всё, что Змей говорил по рации. Докладывал коротко, по-военному, и самое главное. Молодой тридцатидвухлетний мужчина, рабочий, не сидел (значит, туберкулёз исключается), не привит (а как допущен?), болен три дня, кашель, температура, сегодня слабость и одышка. В конце разговора Айболит попросил солдата соединить слуховую часть телефона с динамиком рации, а Змея – поставить слуховую часть рации между лопатками больного. Хрипы были слышны на вдохе больше, чем на выдохе. «Змей, это пневмония. У тебя есть антибиотики?» – «Подожди, посмотрю». Через некоторое время: «Есть стрептомицин, по пятьсот тысяч, двадцать флаконов». – «Отлично, по флакону каждые двенадцать часов. Хватит на десять дней. Парень оглохнет, но будет жить. Положи его голову в возвышенном положении и натри ему тело чем там у тебя есть – спиртом, салом, горячим маслом…» – «Будет сделано, конец связи».

Состояние улучшилось уже на другой день, а потом погода установилась и больного перевезли вертолётом в госпиталь на Большую землю.

Память хронически недосыпающего мозга выхватила ещё одну подробность. Айболит не помнил, где это было, но он помнил стол, обед, кучу гостей, Змея Горыныча в смокинге и со своей милой черноволосой и черноглазой женой, самого себя в смокинге, без жены. Они со Змеем сидели через стол, и после второй рюмки Змей, разгладив змеиные мелкие и хищные черты своего лица, улыбнулся и спросил: «А ты знаешь продолжение той истории?» – «Нет». «Приехал корреспондент, – он назвал очень влиятельную центральную газету, – спросил, ну что у вас было интересное, ну я ему и рассказал всё: и как ты прослушал лёгкие через телефон и рацию, и как спасли больного, кстати, он оглох, как ты и предсказывал, но не совсем, корреспондент спросил имена, записал, затем спросил отчества. Ну я сказал своё, а про твоё – что не знаю. Понимаешь, я – Израилевич, ты – Исаакович, я подумал, не слишком ли много соли… Так этот придурок дозвонился до академика Израэля, директора Всесоюзного Гидрометцентра, и стал спрашивать твоё отчество у него. Тот понятия не имел об этой истории, переспросил, корреспондент ему: “Вот на леднике Абрамова врачом Абрамовым через рацию и телефон…” и понёс весь этот бред, в конце концов спросил твоё отчество. Ну, Израэль решил подшутить и на бред ответил бредом. Сказал, что ледник был назван в честь царского генерала – топографа, первооткрывателя графа Абрамова, родственника самого царя, а ты его прямой потомок. Ну, тут наш корреспондент затрясся от страха и заявил, что ничего писать не будет». Змей Горыныч помолчал, а потом, презрительно глядя вдаль, сказал: «Воистину, дураки и трусы прогнозированию не поддаются».

Зуб. 1973 год

Зуб у Буха болел уже четвёртый день, и пора было его удалять, но у Айболита ни инструментов, ни навыков в этом не было. На поляне в ожидании вертолёта сиднем сидели восемь экспедиций и гоняли балду: футбольные матчи сменялись постройкой и запуском воздушных змеев, вокальными концертами, рыбной ловлей на булавку, охотой на зайцев, шахматами, галопированием на лошадях с погранзаставы – короче, развлечений хватало, врачей тоже, даже с избытком. Айболит даже знал точно, что двое из них были стоматологами, но при виде Буховой страдающей физиономии они повторяли как плохо выученный урок, что они терапевты.

С укором смотрела на Айболита и вся его собственная команда, человек он в команде был новый. Предыдущий врач, Синий, был стоматологом и произвёл в прошлом году основательную прополку в челюстях всей команды, вероятно, оставив Буха со всеми зубами в наличии просто по недосмотру. Необходимость исправить упущенное настоятельно нависала над Айболитом, и утром четвёртого дня, взяв грузовик, они с Бухом отправились в посёлок старателей, нашли медпункт и, обнаружив там двух стареньких медсестёр, попросили зубной инструмент. У них это было в наличии, но эти две божьи коровки просили их приехать завтра, когда они прокипятят всё это.

Следующим утром, снабжённые флягой чистейшего спирта, которую, проявив неожиданную щедрость, выделил Ляба, они уже лезли в кузов, когда их догнал один из стоматологов. Айболит полагал по простоте душевной, что тот предложит свои услуги, но нет, он пришёл предупредить, что Айболит при удалении зуба обязательно повредит артерию, из которой непременно начнётся фатальное кровотечение, и больной умрёт. Этот разговор производился им специально при Бухе, и громко, чтобы все знали – он предупредил.

Они сидели в манипуляционной друг против друга, между ними на столе лежали стерильные инструменты. «Что делал Синий до?» – спросил Айболит. «Спирт давал», – радостно ответил Бух. Доза была отправлена по назначению. «А потом что он делал?» – «Сам пил». Айболиту это не подходило. Он поднял шприц с новокаином и, обколов десну вокруг зуба, стал подбирать подходящие щипцы. Зуб – шестой снизу слева. Одна пара щипцов идеально подошла, и Айболит ухватился за коронку, которая тут же разлетелась как разбитая чашка, но Айболит уже знал, что он будет делать. Разрезав десну вокруг зуба, он прихватил теми же щипцами шейку зуба и, почувствовав, как плотно губки щипцов охватили костную ткань, начал нежно расшатывать зуб, который неожиданно легко вышел. Они оба, удивлённые тем, что всё так быстро кончилось, уставились друг на друга. «Что Синий делал дальше?» – «Ещё спирт давал», – с надеждой ответил Бух. Ещё одна доза по назначению. «Теперь что он делал?» – «Сам пил, – уже с укором ответил Бух. – Пей, Док, ты бледен, как мертвец».

И когда уже под деревом у прозрачного ручья с неизвестно откуда появившимся Карагачем из казахской экспедиции, у которого всегда было потрясающее чутьё на выпивку, они втроём опорожнили всю флягу, закусывая принесённым Карагачем помидором, к медпункту подъехал «студебеккер». У одного из двух вышедших оттуда амбалов наблюдался отёк лица справа. «Док, ты выпил – это раз, у них есть колёса и они доедут до нормального стоматолога – два, а тебе на сегодня хватит – это три. Не испытывай судьбу», – Бух рассуждал, как профессиональный спасатель, и они тихо смылись по ручью к машине.

Через три дня божьи коровки прислали за Айболитом машину, нужен был врач в посёлок. Натянутым тросом перебило ногу в голени одному из старателей, и к моменту его, Айболита, приезда они приготовили уже весь стерильный инструментарий и перевязочный материал.

К прилёту самолётика, к утру, он перелил полиглюкин и глюкозу, им уже была проведена внутрикостная анестезия, профилактика гангрены – обкалывание тканей пенициллином, свободные костные отломки погружены в физраствор и конечность забинтована между двумя шинами. Две недели спустя выписанный из больнички парень пришёл на костылях сказать «спасибо», потому что ногу удалось сохранить, но Айболит давно уже сидел у подножия Хан-Тенгри с аптечкой наготове.