Всего лишь тело

Я смотрела на его набухший член с откровенным отвращением. Чтобы я взяла это в рот? Ведь из этого же писают, и вряд ли моют после опорожнения.

На следующий день Илья пустил слух по всей кафедре, что в постели я как резиновая. Я в долгу не осталась и пустила ответный, что он чрезмерно потеет, а целуя тело, шлепает губами как полоумный и вообще совершенно не умеет пользоваться инструментом в своих штанах, то ли из-за маленького размера, то ли маленького опыта.

Над моей сплетней смеялись громче и дольше. В итоге с Ильей мы помирились, и он даже помог мне с подготовкой к экзаменам. Однако сексуальные эксперименты мы более не повторяли. И слава богу.

В тот раз я сделала вывод, что сексуальное желание женщины зарождается в голове, а не между ног. Всему свое время и место, и спонтанность будоражит гораздо сильнее планирования. А еще важно чувствовать другого человека, принимать его желания. Тело и душа неотделимы. Тело – инструмент, душа – ноты. Чтобы инструмент заиграл, мало уметь нажимать на нужные кнопки и знать мелодию. Нужно вложить в процесс свою душу тоже и выстроить дуэт в одном настроении, дополняя друг друга, иначе ничего не получится.

Глава 22. Детали

После Ильи я ни с кем не занималась сексом. До тебя. Я встречалась со многими, многие уверяли меня, что влюблены и, конечно же, лгали, ибо даже не могли ответить на простой вопрос, какого цвета мои глаза. С некоторыми мне нравилось целоваться, с некоторыми – говорить. Но как только они все пытались снять с меня трусики, я сбегала.

Такими темпами через пару лет я оказалась в кресле у сексолога.

– Я фригидная, – заявила я прямо, развалившись в кожаном коричневом кресле как у себя дома.

– С чего вы это взяли? – интеллигентного вида мужчина лет сорока восьми с проседью в аккуратной бородке иронично посмотрел на меня поверх стильных очков. В его левом ухе поблескивала серьга, маленький гвоздик серебристого цвета.

– У меня не получается с мужчинами.

Он сидел нога на ногу, слегка наклонив голову вправо и прижимая указательный палец правой руки к уголку верхней губы. Рассматривал меня с интересом, как диковинного зверька.

Я была в черных капроновых колготках в горошек и коротких кожаных шортах, свитере ажурной вязки цвета фуксии с треугольным вырезом, открывающим худенькие ключицы. Прическа растрепана. Влажные от прозрачной помады губы полуоткрыты. На оголенных до локтей руках позвякивают многочисленные браслеты. Весь мой вид эпатирует и кричит: «Я хочу секса!», тогда как рот заявляет, что я фригидна. Бедный доктор.

– Вы мастурбируете? Получаете удовольствие? – снова спросил он.

– Получаю ли я удовольствие? Я довожу себя до экстаза всевозможными вибраторами, игрушками и приемами. Почти до обморока. Я знаю, как и куда нажать, с какой силой. Я целую свои запястья с языком, покусываю их, представляя, что это партнер. Я сплю голой, и за ночь могу мастурбировать до десяти раз, каждый раз удовлетворяя себя успешно. Но я не могу этого с мужчиной…

– Вы подвергались насилию? Физическому или моральному?

– Нет. Никогда.

Мне стало скучно. Я поняла, что он мне не поможет, это ж очевидно. Я надула пузырь из жвачки, нарочито громко хлопнула его и скинула ботфорты, забравшись на сидение с ногами.

Взгляд доктора скользнул от моих маленьких ступней до кромки шорт. Задери я ляжку повыше, и он смог бы различить цвет моего нижнего белья. Похоть на долю секунды овладела им, но он сдержался.

– Вот, – ликующе ткнула я пальцем в сторону его глаз. – Вот, что я вижу всегда. Похоть. Я устала быть объектом вожделения! Они все хотят меня трахнуть всего лишь. А мне этого мало.

– Чему вы удивляетесь, ведь вы всем своим видом подаете мужчинам сигналы сексуального характера. И дело даже не в одежде. Вы смотрите как женщина, которая знает об удовольствии все. Вы словно ласкаете взглядом, обещая некий фокус. Но при этом у вас такое невинное лицо, и это сочетание невинности и разврата ошеломляет и возбуждает. Вы ходячий секс, вряд ли мужчина может думать о высоком рядом с вами!

– Я не хочу, чтоб он думал о высоком. Я хочу, чтоб он думал обо мне. – Мой взгляд стал жестким и отстраненным.

– А, недолюбленность! Так я и думал. – Он радостно хлопнул в ладоши. – Кто не дал вам любви в детстве? Мать? Отец?

– Оба, – тихо сказала я. Всю мою дерзость как ветром сдуло. Я готова была рассказать ему все.

Я родилась третьим ребёнком. Нежеланным. Мать забеременела, когда среднему сыну еще не было и года. Отец только потерял работу, финансы и быт трещали по швам. Свекровь орала благим матом: «Вы меня до инфаркта доведете!» и уговаривала мать сделать аборт. Та думала. И профукала все сроки. Делать аборт стало поздно.

Свекровь злилась, тюкала ее по любому поводу, изводила морально. И довела до того, что я родилась недоношенная на два месяца, ногами вперед, с огромной и продолговатой головой, как у инопланетянина.

– Еще и урода родила. Да и девку к тому же, – плюнула в сердцах свекровь, когда ей об этом сообщили. Ей, вырастившей четверых сыновей, девочки были чужеродны и противны.

Меня поместили в инкубатор. Врачи говорили, что я вряд ли выживу. Но я так сильно хотела жить!

Я выжила. Голова вернулась к нормальным размерам. Вопреки прогнозам врачей о слабоумии, я быстро училась и соображала куда лучше братьев.

Все детство родня делала вид, что я пятая нога у собаки. Вроде лишняя, но отрезать жалко. Братья поначалу пытались доминировать силой, но, когда я научилась давать сдачи, поняли, что лучше меня не злить. Дралась я яростно и до крови. Разумеется, их.

Свекровь кидалась к раненым внукам, как коршун, с трудом отрывала меня от них, швыряла в угол и бормотала, не глядя в мою сторону: «Не девочка, а исчадие ада! Сущий демон!» Я была виновата всегда и во всем.

Если она покупала подарки, то только мальчикам. Со мной она не играла и старалась не контактировать вообще, как будто я прокаженная.

У меня не было ничего своего. Ни кукол, ни книжек. Я все была вынуждена делить со старшими братьями. Мою женственность также упорно отрицали, подстригая под мальчика и заставляя донашивать мужскую одежду. Я играла в войнушку, стреляла из рогатки и прыгала по крышам гаражей, как мальчишка. Не имела права плакать, если разобью коленку или получу камнем в спину от дворового хулигана. Но чаще дворовым хулиганом была я.

В двенадцать я взбунтовалась и добилась отдельной комнаты. Мать, наконец, заметила, что у меня есть грудь, и купила мне бюстгальтер. Но я швырнула его ей в лицо, заявив, что с этого дня буду одеваться как хочу.

К тому времени отец уже давно нашел работу и пропадал на ней допоздна. Если он и разговаривал со мной, то часто не дослушивал на середине, отмахиваясь и переключаясь на телевизор. А мать была скупой на эмоции и ласку, со мной по крайней мере. Братьев она целовала, обнимала, гладила волосы. На ночь глядя могла сидеть у их постели часами. Их рассказы о школьной жизни она слушала с трепетом. Их редкие четверки воспринималась как праздник: покупались сладости, пеклись пироги, тогда как мои постоянные пятерки, победы на олимпиадах, успехи в школьном театре и прочие достижения проходили незамеченными, как песок сквозь пальцы.

«Ты никто. И победы нам твои не нужны. Ты всего лишь тело, нехотя выброшенное из лона в эту жизнь», – читалось в семейном укладе. А я упорно пыталась добиться признания. Своей личности. Своей уникальности. Я пыталась показать им свой огромный внутренний мир с кучей идей, надежд и мечт, но никому это было не интересно.

В шестнадцать я впервые поняла, что красива. В школе я была лучшей в группе по французскому языку, и меня взяли для участия в концерте к приезду французской делегации.

Я исполнила отрывок из песни известной французской певицы, а затем прочитала на французском свои стихи. Это не было запланировано, и учительница недоуменно смотрела на меня из зала. Однако французы аплодировали стоя.

После концерта я и еще одна девочка начали разбирать декорации. Делегация и группа учителей с директором что-то обсуждали в зале. Один француз из делегации оторвался от разговора и подошел ко мне. Я стояла на сцене в сарафане по колено, с волнами каштановых волос, отросших уже до пояса, и пыталась размотать гирлянду с бутафорской колонны. Огоньки подсвечивали мои волосы, глаза, играли бликами на сарафане.

Французу было слегка за тридцать. Он не был красив, но в нем был мужской шарм и стать. И тогда я впервые увидела этот взгляд – так мужчина смотрит на женщину, желая ее. Он смотрел завороженно, снизу вверх: на мои щиколотки, тонкую талию, небольшую, но уверенно очерченную грудь.

– Вы очаровательны, дитя мое! – сказал он мне по-французски. Я смутилась. Он улыбнулся довольной улыбкой ловеласа и вернулся к группе для обсуждения чего-то.

Как выяснилось, они обсуждали мою судьбу. Французы хотели, чтобы я поехала учиться к ним. На полный пансион. С последующим переходом в университет.

Узнав эту новость дома, мать пришла в ужас.

– Никуда ты не поедешь! Еще чего! Какие французы?! Тебе надо здесь в институт поступать, – кричала она.

– Конечно, не хватало еще, чтоб в проститутки завербовали, – вторила свекровь. – Поди опять жопой там вертела. Довертишь как-нибудь, что поймают и оприходуют! Вечно ты вляпываешься в истории!

Помня странный взгляд француза, я поверила им и никуда не поехала. Вместо меня поехала менее талантливая девушка, которая добилась во Франции и высот, и гражданства, и дома за городом.

Мать все же заставила меня поступить в лингвистический университет. Но втайне от нее я подала документы на факультет восточных языков, чтобы больше никогда не иметь дела с французами. И кем я стала? Преподавателем китайского.

– Вы не любите свою профессию? – спросил сексолог после того, как я изложила ему свою историю вкратце.

– Почему же, люблю. Но я перестала хотеть достигать чего-то большего. Я топчусь на одном месте…

Мы проговорили тогда более трех часов. Он звал меня на повторные сеансы, но я не хотела. Я все поняла с первого раза, я же быстро учусь.

Проблема была в обезличенности. Своим равнодушием родные люди обезличили меня, и я смешалась с толпой. Не выделяться, не достигать. Зачем? Ведь я обычная. Как все. Работа-дом-работа. Мужчина… а зачем мне мужчина? Если я умею сама себя довести до оргазма.

А потом был ты и твой вспыхнувший взгляд. Ну, наконец-то, думала я. Меня заметили. Я особенная! Ведь я знала это всегда.

А ты снова сравнял меня с асфальтом своей одновременной интрижкой с Ритой. И ты будешь наказан. За всю нелюбовь и пренебрежение, что мне пришлось испытать.

Глава 23. Урок второй

Сквозь тьму моих мыслей просачивается слабый свет человеческой улыбки. Я поднимаю глаза от тарелки с сырным бутербродом и упираюсь недовольным взглядом в своего студента. Крупного телосложения, коротко стриженный, с выбритой молнией на виске, он напоминает скинхеда или гопника, но никак не одного из лучших учеников в моем потоке. Будьте прокляты стереотипы!

Тайсон. Такое прозвище ему дали за устрашающий вид и из-за двух серебряных коронок на верхней челюсти. Кажется, он действительно, занимается боями без правил. Какого черта ему надо от меня в обеденный перерыв?!

– Приятного аппетита! – Он продолжает улыбаться и нависать надо мной, словно глыба.

– Аппетит давно пропал. – Я даже не пытаюсь скрыть раздражение. Терпеть не могу, когда подходят неожиданно и не вовремя, тем более когда я ем. – У тебя что-то конкретное?

Ремень на его джинсах вровень с моими глазами. На какую-то долю секунды я задерживаю взгляд на металлической бляшке ремня и ниже, там где ширинка…

Он инстинктивно подается вперед нижней частью корпуса и быстро убирает руки в карманы, чтобы не оконфузиться. Поздно. Я уже видела твою эрекцию, дурачок. Завидую мужской физиологии в быстроте реакций.

– Вы обещали подумать насчет моего участия в программе по обмену студентами. В марте набирают группу, и…

– Я еще в здравой памяти, Богданов. Сказала подумаю, значит, подумаю. И не надо караулить меня в столовой ради этого! Можешь идти… Хотя стой!

Как солдат на плацу, он сначала разворачивается, чтобы уйти, потом также быстро возвращается в исходное положение.

– Сегодня в семь вечера в кафе ***. Поговорим о твоих успехах.

Да, я это сказала. Давясь от ощущения собственной мерзости, пулей вылетела из столовой. Теперь парень будет думать, что я хочу от него секс в обмен на место в группе в Китай. Впрочем, какая разница, как именно я планирую его использовать. Секс или другая услуга – все равно мерзко! Я хочу использовать человека в своих целях. Потихоньку я превращаюсь в подобие тебя. Или я всегда такой была?

Группу набирают в марте. Сейчас середина февраля. Значит, мы с тобой встречаемся уже два с половиной месяца. По-моему, это достаточно, чтобы определиться, стоит ли быть вместе, разве нет? Однако ты по-прежнему медлишь и врешь на каждом шагу.

В качестве второго наказания я собиралась преподать тебе урок о том, что время имеет свою цену. Подкармливая меня бесполезными обещаниями, ты тратил мое время напрасно. Следовательно, я отниму твое. Чужими руками.

Подходя к зданию кафе вечером, я еще издали увидела мощную фигуру студента, переминавшегося с ноги на ногу на морозе. Он принарядился: укороченная дубленка вместо привычного черного пуховика с капюшоном, в руках букет белых роз. Он действительно принял мое предложение за свидание! Мне хотелось провалиться сквозь землю. Сколько ему лет? Девятнадцать. Боже!

– Это, – не здороваясь, я кивком показала на букет, – в мусор. У меня аллергия. И давай договоримся сразу: это не свидание. Я не собираюсь строить с тобой тесные интимные связи! Мне нужна небольшая услуга, только и всего.

– Типа кран починить? – он хихикнул. Дитя дитем.

– Типа. – Я улыбнулась, немного разрядив обстановку.

Мы сели за столик у окна и заказали запеченные роллы с зеленым чаем. Я с ходу выложила свой план. Мне нужно было, чтобы Рома позвал тебя на встречу, прикинувшись мажором, которому нужен бешено дорогой дом в стиле лофт, и на эту встречу не пришел. Я заранее нашла «объект договора» – участок в недостроенном коттеджном поселке, за 48 км от города.

– Позвонишь с этой симки, представишься липовым именем и скажешь, что тебя порекомендовал Глеб Семенович Журин. Понял? – Я сунула ему в руки сим-карту, купленную без паспорта в переходе, и листок с твоим номером.

– Понял. А потом что? Избить его? Когда он туда приедет?

– Бить никого не надо. А вот слить бензин с его авто, да. Сможешь незаметно слить бензин? Отвлечь как-то, я не знаю… В общем, нужно, чтобы он не смог оттуда уехать сразу. Попсиховал. Вызвал такси. Потратил зря время, деньги. И чем больше, тем лучше.

– Он вас обидел? – Рома посмотрел на меня серьёзно. – Хотите, я его накажу по-мужски?

Господи, одно и то же! Все такие рыцари, когда нужно произвести впечатление и затащить в постель. А после, куда теряется все ваше рыцарство? Сливается вместе со спермой?

– Я все сказала. Делай по плану. Что-то пойдет не так, сразу звони мне! И… да. Ты ешь, все, что принесут. Я не буду. Вот деньги. Потом получишь еще десять тысяч. И место в Китае.

Я положила две пятитысячные купюры на стол и ушла.

Дома меня грызла совесть. Не помогала ни ванная с эфирными маслами, ни валерьянка. Ты приехал к десяти, как обычно. Мне не хотелось секса. Мне не хотелось тебя видеть. Просто скажи, что у нас чисто секс без обязательств, и я скажу: «Меня это не устраивает. Уходи!» И все закончится. «Будь честен!» – умоляют мои глаза.

Ты не понимаешь, что со мной. Раздеваешь, обнимаешь, целуешь, гладишь шею, лезешь пальцами в трусики.

– Я устала, день трудный. – Отстраняюсь от твоих ласк.

– Ложись, – командуешь ты, раздеваясь сам. – Я сделаю тебе массаж.

Я ложусь на постель, свежую и пахнущую лавандой, и снова таю как масло под твоими руками. Ты знаешь силу нажатий, знаешь, как расслабить мышцы, прямо как профессиональный массажист. Закончив легкий массаж со щипками и поглаживаниями, ты целуешь мои ступни, поднимаясь выше, чередуя сухие горячие поцелуи губ с прикосновением влажного языка. Прикусываешь кожу до мурашек, потом снова облизываешь, словно прося прощение за мимолетную боль. Снимаешь с меня трусики и бросаешь их на пол. Берешь одной рукой за волосы, другой за грудь, слегка приподнимая меня с кровати. Я прогибаюсь под тобой, как кошка.

Я не вижу, но чувствую, что ты улыбаешься, когда твоя плоть наполняет мою, мокрую и жаркую до неприличия. Через пару толчков я вырываюсь, и теперь уже ты лежишь подо мной, распластанный и пригвожденный моими коленями. Кто из нас победил? Наверное, ты, ведь это меня сотрясает оргазм после твоего языка и пальцев.

Но больше всего я люблю ласкать твой член. Странное дело, но он не имеет ни особого вкуса, ни запаха. Просто чистая гладкая плоть. И это обстоятельство невероятно притягивает меня, ведь я довольно брезглива в плане оральных ласк. Я готова ласкать твой член часами.

Ты стонешь громко, твои глаза закрыты, ресницы бросают тень на скулы. Я целую эту тень и затем обвиваю твой язык своим языком, одновременно седлая тебя. Ты кончаешь. Битва окончена.

Мы лежим голые, тяжело дышащие, и ты вдруг говоришь:

– Я останусь сегодня? Завтра встречу назначил. Поеду прямо от тебя.

– Конечно. Что за встреча?

Ты встаешь, по-хозяйски идешь на кухню и возвращаешься со стаканом воды. Отпив глоток, протягиваешь мне:

– Какой-то богатенький мальчик хочет свой домик для игр. Нужно обсудить детали проекта.

Потом мы вместе принимаем душ, ужинаем, ты рассказываешь о работе, проектах, потом снова лежим в постели. Я лежу головой на твоем плече. Ты обнимаешь меня, вдыхаешь запах моих волос.

– Что за шампунь? Пахнет вкусно.

– Это масло. Иланг-иланг.

Молчание.

– Мне так хорошо с тобой…

Но это не «я люблю тебя». Почему ты так боишься этих слов? Я притворяюсь, что сплю. И действительно, засыпаю.

Просыпаюсь среди ночи от вибрации. Твой телефон. Ты забыл его выключить. На часах 3:15. Ты спишь. Тебя и пушка не разбудит.

Я тихонько выскальзываю из постели и вытаскиваю телефон из кармана твоих брюк, аккуратно сложенных на пуфе у кровати.

На главном экране уведомление о сообщении в мессенджере. От Риты. «Я долетела. Погода отличная. Как сможешь, вылетай первым же рейсом. На сафари без тебя не…» Дальше не могу увидеть, иначе сообщение будет прочитано. Сука! Они уже и отдых совместный запланировали, она улетела первой и его ждет. Лжец! Кобель! Ему мало одной. А может, где-то еще есть третья и четвертая?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон об стену. Возвращаю его в карман и иду в ванную со своим телефоном, чтобы напечатать Роме: «Я передумала. Сломай ему три ребра».

Глава 24. Не по плану

Осознавала ли я, что могу подвести человека под уголовную статью? Да. Останавливало ли меня это? Нет. Но и нельзя сказать, что я была абсолютно хладнокровна. Несколько раз я порывалась все отменить. И каждый раз возникал противный умасливающий голосочек внутри: «Успокойся! Ведь ничего серьезного. Мужские разборки. Он должен быть наказан!»

Следующий день – день вашей встречи – стал для меня сущим испытанием. Я не могла сосредоточиться на лекциях и все время отвлекалась на экран телефона, проверяла, нет ли пропущенных звонков или сообщений. По сведениям Ромы, встреча была назначена на два часа дня. Шел четвертый час. Богданов молчал. Ты тоже. Декан донимал разговорами о подготовке к приезду китайской делегации. Ежегодный конкурс караоке. У меня была девушка-первокурсница с прекрасным голосом и такими же внешними данными – Лиза. Но ее произношение оставляло желать лучшего. О чем я и сообщила декану в его кабинете, показывая видео Лизиных экспромтов на моих творческих вечерах.

– Кто там будет слушать ее произношение? – усмехнулся декан, разглядывая Лизину фигурку на фотографиях в моем телефоне, укрупняя экран жирными пальцами. «Похотливый козел!» – подумала я с отвращением и снова вспомнила свою встречу с французами. Кто знает, может, бог отвел от вот таких вот «благодетелей».

– Я буду слушать, – сказала я жестко, вырывая свой телефон из его рук. – Буду слушать и заливаться краской стыда вместо китайцев. Александр Викторович, мне нужно больше времени. Освободите мне третью пару по вторникам и четвергам, пожалуйста. Произношение я, конечно же, за две недели ей не поставлю, но, по крайней мере, сглажу для общего восприятия.

– Хорошо. Занимайтесь. Только напомни Ольге Юрьевне (это одна из наших бухгалтеров), чтобы проставляла тебе часы.

– Напомню.

Меньше всего сейчас меня занимало, будут ли правильно проставлены часы в моем графике. Ситуация со встречей оставалась неясной и терзала, как волк свою добычу. Выйдя из кабинета декана, я направилась в бухгалтерию и столкнулась с Богдановым на лестничной клетке второго этажа.

– Ну? – нетерпеливо спросила я.

– Он перенес встречу.

Мимо проходили другие студенты, мне пришлось достать рабочую тетрадь из сумки и сделать вид, что я еще раз объясняю Богданову сегодняшнюю лекцию, которую он, кстати, пропустил. Рома подыграл мне, уставившись в тетрадку. Я чувствовала его дыхание на своей макушке и едва уловимый, но не отталкивающий, запах мужского пота, заставивший меня задрожать от возбуждения. Боже, я совсем спятила! Только что осуждала декана за похоть к студентке, а сама вела себя как самка, учуявшая самца. Ему девятнадцать, шесть лет разницы… отрезвляет.

– Как это, перенес? – спросила я шепотом в перерывах между спряжением китайских глаголов.

– Сказал, что у него другие дела. Извинился и перенес на пятницу, через две недели, – также шепотом ответил Богданов, наклоняясь к моему уху. Слишком близко. Но сплетни и испорченная репутация преподавателя меня даже не волновала.

Так. Все-таки ты улетаешь к Рите. И ничего не сказал мне. И не попрощался. Наверное, опять соврешь что-нибудь про заказы. У меня закружилась голова, и подкосились ноги. Богданов поймал меня за талию.

– Вам плохо? Давайте к окну. Сейчас…

Рома осторожно подвел меня к окну на площадке и открыл его в режиме проветривания. Полностью окно не открывалось из-за соблюдения мер безопасности. Меня обдало прохладным февральским воздухом. Стало легче.

– Мне лучше. Спасибо. Иди.

Он все еще стоял и смотрел на меня знакомым щенячьим взглядом. Ну почему из всех мужиков мира я выбрала того, кто вот так на меня не смотрит? А лишь причиняет мне страдания. Мазохизм какой-то.

– Мне действительно лучше, Рома. Просто голодная.

Он не поверил, но ушел. Я спустилась в бухгалтерию, предупредила о своих часах и планах на Лизу, выслушала пару сплетен из жизни женщин за пятьдесят, а в голове все время билось: «Он перенес встречу». Что ж, судьба отложила урок на время. Ты везучий, оказывается.

Я еще не знала, что встречу ты перенес… из-за меня.

Ни к какой Рите ты не полетел, как выяснилось к концу моего рабочего дня. Вот он ты, реальный, невозмутимо стоишь на парковке возле университета рядом со своей прекрасной отремонтированный машинкой, сияешь и машешь рукой. Мне?

Я проморгалась на всякий случай и обернулась, нет ли где позади еще одной похожей куклы. Что происходит?

Ты терпеливо ждешь, когда я пройду разделяющие нас несчастные двести метров и окажусь напротив все с тем же недоуменным выражением лица.

– Привет! – в твоих глазах пляшут хитрые искорки.

– Привет… ты как-то без предупреждения…

Сегодня вообще все идет не по плану. По моей задумке я должна была утешать тебя в больнице. Но ты хитрый, изворотливый тараканище!

Тебя забавляет моя растерянность. Ты сгребаешь меня в охапку и целуешь на глазах у толпы спешащих на остановку студентов.

– До свидания! – кричат те мне. – Хорошего вечера!

И хихикают, перешептываясь. Я прячу свое лицо в вороте твоей куртки. Я беззастенчиво счастлива.

– Ты сошел с ума… – полуласково, полуворчливо шепчу тебе на ухо. – Весь университет завтра будет знать, что у меня есть личная жизнь.

– Пусть знают, – собственнические нотки в твоем голосе приятно обволакивают. – И не задерживают тебя по пустякам!

– Куда поедем? – спрашиваю я, ныряя в тепло автомобильного салона.

– Сюрприз.

– Не люблю сюрпризы

– Этот тебе понравится!

И я понимаю, что у нас будет свидание. Настоящее свидание. Чувствую себя маленькой девочкой, замершей в предвкушении перед огромной подарочной коробкой с бантом. Интересно, что там? Что ты приготовил?

Мы едем какими-то незнакомыми закоулками и дворами. Темно. Огоньки города мелькают вдалеке, расплываются близорукими цветными пятнами.

В салоне пахнет как в кондитерской, сладковатый, но не приторный запах кофе и свежей выпечки. Из магнитолы льется: «И по секрету… Я слаб, когда ты раздета. И на двоих сигарета…» Макс Барских. Я хочу подпевать и тихонько подпеваю. Ты начинаешь подпевать тоже. Я прибавляю громкость, и через несколько минут мы уже поем, а точнее, кричим на два голоса весь репертуар с твоей музыкальной флэшки.