скачать книгу бесплатно
– Кириллыч на печке греется, а я на диване, – успокоил я ее. – В спальне я все равно не ночую никогда – там бабуськина территория. Так что ложись.
– Ну, ладно… Спокойной ночи!
– Спокойной. Дед, пошли на кухню.
– Ага, ага…
Мы выключили свет в комнате и перебрались на кухню, где запалили керосиновую лампу – нам света хватит, зато не так ярко. Сам терпеть не могу, когда ночью где-то отсвечивает. Люблю, чтобы темно было и тихо. А пока…
А пока восемь часов только, начало девятого, так что можно и посидеть чуток, расслабиться легонечко.
Осторожно подвинув стул, я налил себе и Кириллычу по кружке чая – крепкого, но не сладкого, потому как вприкуску – с конфетами. Роскошь подобную я стал себе позволять лишь с осени, когда начал припахивать на двух работах – через день работал у Сурена, а сутки через трое сторожил лесопилку еще одного олигарха местного разлива. Да и Удалов никогда не заходил в гости пустым. Так и зимовали.
– Симпатяжка какая… – проговорил Кириллыч, вздыхая.
– Да, – рассеянно согласился я.
– Завидую я тебе…
– Господи, чего мне завидовать? – сказал я с подступающим раздражением.
– Ты-то с подружкой, а у меня даже бабы-яги нет…
– Какая подружка, Кириллыч? – ласково сказал я. – Сдурел ты, что ли? Ей семнадцать всего или восемнадцать, девчонка совсем! Да и не думал я ни о чем таком, у меня одно на уме: вспомнить все! Пока не пойму, кто я и что я, никакой личной жизни!
– Суров ты! Прям, как Добролюбов – «умел рассудку страсти подчинять».
– Нету никаких страстей, – пробурчал я. – А тебе в театре надо служить, будешь Луку играть. Помнишь? Горький, «На дне»?
– Я-то помню… «Человек – это звучит гордо!»
– Угу… Кстати, это Сатина слова, шулер который.
– Это Горького слова, Саня, а «пролетарский классик» врать умел – талантлив был. Да и не он один. Все старые, я имею в виду – авторы, очень любили жалеть проституток. Достоевский Соню Мармеладову жалел, Толстой – Катюшу Маслову, Горький… как бишь ее… Настю, кажется. А чего их жалеть? Они что, рабыни? Или их к постели приковывали? Вон, Маринка – взяла и убежала! И раз уж Сонька Мармеладова пошла на панель, стало быть, выбрала все для себя. А чего ж? Раз-два, ножки врозь – и почасовая такса! Валяешься весь день, а когда клиент является – расслабишься и удовольствие получаешь. Страдалицы нашлись… Да и мы – страдальцы разве? Нет! Ну, не всем судьба прямая и ровная достается, вот у нас – извилистая. Ничего, выпрямим… Ты уж точно. Я в тебя верю.
– Спасибо, – улыбнулся я и зевнул. – Пошли спать.
– Пожалуй… – проворчал Кириллыч. – Ступай, укладывайся. Я обожду, а потом уж задую.
– Давай…
Я добрался до дивана, разделся и лег, накрывшись верблюжьим одеялом. Термобелье я не снимал, под утро могло выстудить, а пока печь раскочегаришь… Это тебе не «буржуйка».
Кальсоны с рубашкой мне один алкаш продал – стащил, видать, у торгашей, а мне за сотку отдал. Я ведь, как уже объяснял выше, честный, но без фанатизма.
Нет, хорошее термобелье. Из Южной Кореи. Да хоть из Северной, главное – тепло. А потом тот же воришка мне пару ботинок «вердан» предложил. Для зимы, конечно, обувь не лучшая, зато крепкая. А я все прочное люблю.
И опять этот длинный унылый вздох. Все тоскую по утраченной памяти. Может, там и тосковать не о чем, может, я убийцей был «в прошлой жизни», а вот, поди ж ты…
Все равно чувствуешь себя уродцем, неполноценным каким-то. Пытаешься спешно, наскоряк лепить новую индивидуальность, а получается убожество какое-то. Я старательно прививаю себе разные привычки, чтобы хоть как-то отличаться от ближних и дальних, выделиться, стать непохожим на остальных.
Вон, подсмотрел в мультике такой обычай у смешарика Лосяша – давать собеседнику краткую характеристику – и усвоил его. Так и говорю, как тот мультяшный герой, копирую персонаж, раз уж персоны нету…
Было тихо, только часики тикали да на печке ворочался Кириллыч. Потом все стихло, и я заснул.
Разбудили меня какие-то невнятные звуки со двора. Я прислушался: вроде ходит кто-то…
Осторожно выглянув в окно, я заметил, как мимо деревца с микроскопическими «райскими яблочками» на ветках промелькнула тень.
Та-ак…
Я бесшумно оделся, натянул свои «верданы» и, ступая по половичку, прошел к печи.
– Кириллыч! – позвал я шепотом. – Подъем!
– М-м-м? – отозвался старый.
– Тихо! По-моему, у нас гости.
– Ах ты, мать честна… Щас я. Маринку буди!
– Может, не стоит?
– Сто-оит… – зевнул Удалов. – Одного-двух мы прогоним, а ежели там целая гопа? Уходить придется.
– Ну, ты наговоришь тут…
– Опыт, сын мой, опыт…
Я послушался и тихонько прошел в спальню. Девушка спала, свернувшись калачиком и ладошки подсунув под щечку. Дитя дитем.
– Мари-ина… Вставай.
Глубоко вздохнув, Марина потянулась и пробормотала, не раскрывая глаз:
– Сколько времени?
– Три.
– А чего так рано?
От удивления девушка открыла глаза.
– Во дворе кто-то есть.
– Ой!
Марина стала торопливо одеваться, а я поспешно отвернулся – наша гостья спала в одних трусиках. А грудь у нее красивая…
И точно своя, без имплантов.
Проскользив к вешалке, я не стал пуховик надевать, а сунул руку в карман, лишь теперь вспомнив о трофее. Вынув ПМ, я выщелкнул обойму. Боевые, однако. Ну, хоть что-то.
И именно в этот момент наружную дверь вынесло чье-то сильное плечо. Замочек там был – фигня.
Я мягко отступил на пару шагов, держа пистолет дулом кверху.
Загрюкали шаги, и дверь из сеней распахнулась, в комнату полезли какие-то усатые морды, в форме и с оружием.
А я не придумал ничего лучшего, чем направить на них пистолет и крикнуть:
– Стоять! Бросить оружие!
В ответ вспыхнул свет мощных фонариков, и на меня глянули дула трех «калашей». Огромный человек в куртке ухмыльнулся и сказал:
– Правильно, бросай! Чего прижухли? На выход!
Глава 2
Переход
Так и не стрельнув ни разу я разоружился, и в меня сразу вцепились, не дав даже «пухляк» накинуть.
Нападавшие сразу помяли мой организм. Кое-как прикрываясь и блокируя удары, я перешел в атаку, но тут же нарвался на крепкий ботинок, едва не пробивший мне печенку.
Сон еще не выветрился у меня из головы, поэтому мозги работали туго. Съездив кому-то из служивых в челюсть, я добился того, что мне надавали сдачи, а после скрутили – не рыпайся, мол.
– На выход! – скомандовал огромный.
Не особо церемонясь, нас, всех троих, вытолкали во двор. По конвоиру на каждого. Марина пискнула: «Пусти!», но ее встряхнули, и протесты смолкли. Сопротивление бесполезно.
На улице урчал мотором «Урал». Вежливо помогая прикладами, нас загнали в дверь вахтовки. Я помог подняться по крутым ступенькам сначала Маринке, потом Кириллычу. И плюхнулся на переднее сиденье.
– Все в сборе, шеф! – прозвучал развязный голос сзади. – Трогай!
Я оглянулся. Оказывается, вахтовка почти полная, только не понять, кем именно.
Тут один из конвойных заглянул к нам, посветил фонариком, и я увидел сморщившихся и усиленно жмурившихся Карася и Полторашку, Хмыря и Серуню.
– Ба! – сделал Удалов театральный жест. – Знакомые все хари!
В вахтовке загоготали.
Тут дверь захлопнулась, и «Урал» заворчал, газуя. Поехали…
Знать бы, куда.
– Я боюсь! – шепнула Марина.
– Не бойся, – сказал я. А что еще скажешь?
Все, что происходило, казалось мне сновидением. Я словно продолжал спать и видеть сны. И мелкие детали, попадавшиеся мне на глаза, лишь добавляли нереальности творившемуся с нами.
Что это за конвоиры, к примеру? Я слышал, как их старший обращался к подчиненным, называя тех «гвардейцами», но к Росгвардии они не имели никакого отношения. Да и что у них за форма?
На всех были обычные с виду «камки», но расцветки вовсе не зимней, а такой, что ее впору в тропиках применять. В сельве какой-нибудь.
Более того, я видел, что «гвардейцы» отчаянно мерзли, хоть и накинули на себя теплые куртки. Такое впечатление, что конвой и впрямь из жарких мест доставили. Ну, бред же! Хм. На то и сон.
Причин, чтобы испытывать к конвою ненависть, не было. Они никого не били, тем более не убивали. Ну да, бывало, наподдавали прикладами, и что? Мы же не люди, мы – так, бомжи какие-то, с нами и не так еще можно…
Я не ощущал опасности, просто странно все было, очень странно, непонятно. Вот это и напрягало.
«Урал» быстро доехал до станции, где горели «стопы» еще одной вахтовки. Те же гвардейцы вывели из нее подконвойных и погнали к перрону, куда подкатывал небольшой состав – вагонов десять, пассажирских и товарных вперемежку.
Клацнула дверь нашего «Урала», и грубый голос скомандовал:
– Выходь по одному!
Я спрыгнул первым, снова помогая сойти Марине с Кириллычем, после чего нас погнали к вагонам.
Обычный плацкарт, только окна занавешены. Бомжи, заталкиваемые в вагон, гомонили и ругались, но гвардии их гомон был до одного места. Распихали нас, и поезд тронулся.
Толкотни и давки не наблюдалось, наша троица заняла целое купе – воздуху и места хватало.
Оказалось, что окна были не только зашторены, но и заделаны изнутри фанерными щитами – наверное, существовали опасения, что подконвойные станут сигнализировать, по-всякому привлекать к себе внимание, вплоть до криков «Спасите! Помогите!»
Я подсел к окну поближе и попытался оттянуть фанеру. Открылась щелочка, в которую я глянул одним глазом. Ехали мы на запад.
– В лагеря нас, братва! – провопил кто-то. – На лесоповал!
– За что? – откликнулся другой голос. – Мы ничего не нарушали!
– Да в расход нас!
– С хера ли?
– Ты не просек, да?! Это «эскадроны смерти», в натуре!
– Ты че, бык в загоне, гонишь?
– Отвечаю!
– Да иди ты!
– Куда?
– В жопу!
