скачать книгу бесплатно
– Вот, когда заработаешь, тогда и поговорим! А пока что извини, походишь и в дешевом. На дорогие вещи у нас денег нет!
– А вы бы гулянки реже устраивали, – огрызнулся я, – тогда бы хватало! Вы, вообще, хоть когда-нибудь мечтали о большем, чем жратва и шмотки? Ну, там, купить машину, для начала… Вступить в жилищный кооператив… Съездить по путевке в Чехословакию… Да хотя бы в Крым! Ну, нет же?
Тут мне сразу стало понятно – «красная линия» пересечена.
– Ах, ты… – выдавил отец сжатым горлом, багровея и набухая гневом. – Будет тут всякое говно меня жизни учить!
– Ладно, – мой голос исполнился кротости, – я – говно. Тогда, может, научишь меня, как жить? Как добиться роскошных палат в вонючем бараке, где моются из тазика! Как культурно проводить досуг, напиваясь в субботу, а в воскресенье лишь опохмеляясь, чтоб на работу, как стеклышко!
Каюсь, был несдержан – ломкая отроческая психика подвела. Можно только представить себе, до чего бы я вообще договорился, но затеянную ссору прервал Юрий Панасович.
Видать, встал ото сна, протопал меланхолически до ветру, а вместо цивильного «пудр-клозета» – зола.
Сначала и без того наэлектризованную атмосферу развеял трубный рев, а затем, роняя злобные маты, к нам ворвался взбешенный «куркуль». Встрепанный, опухший, в замызганной майке и в трениках с пузырями, он выглядел типичным алкашом.
– Ты! – зарычал сосед, тыча в меня трясущейся дланью. – Ты!
– Что, должок принес? – хладнокровно спросил я.
– Да я тебя…
Юрий Панасович рванулся ко мне, и тут уж батя не стерпел – вскочил, опрокидывая стул, и пихнул «куркуля» под заполошные мамины взвизги.
– Чё надо?! – гаркнул он. – Чего орешь?
– Твой… Этот… – забрызгал сосед слюною. – Он мой туалет спалил!
– А ну, пошел отсюда! – рассвирепел отец, и выпихал незваного гостя.
– Да ты… Да я… – злобно пыхтел «куркуль», спотыкаясь от тычков, и завопил срывающимся голосом: – В милицию! В колонию! Я вам еще устрою!
– Кузя, не бей его только! – заголосила маманя. – Дерьмо только тронь – развоняется! – тревожно оглядываясь на меня, она просеменила во двор, я метнулся следом.
Да-а… Огонь порезвился вволю. Недогоревшая крыша «персонального» сортира еле держалась на трех обугленных стояках, а на дверных петлях висели головешки. Финита ля латрина.
Юрия Панасовича нигде не было видно, а вот народ подтягивался. И Авдотья Робертовна приковыляла, и ее усохший супруг – вылитая мумия, а Иннокентьич вырядился, как на парад – брюки отглажены, рубашка накрахмалена, на пиджаке – колодки орденов и медалей. Это он сейчас на пенсии, зато в сорок пятом бравый сержант Панин на рейхстаге расписался.
– А пострадавший где? – ухмыльнулся Иннокентьич.
– За участковым побежал, – хмуро ответил батя, и пристально глянул на меня: – Точно не жег?
Пока я выискивал слова, чтобы извернуться, не соврав, показался «куркуль». Он грузной трусцой кружил вокруг широко шагавшего Михалыча, местного участкового, то отставая, то забегая вперед, в лицах описывая уж-жасное ЧэПэ.
Иван Михайлович слушал рассеянно. Человеком он был спокойным и рассудительным, и всегда «при исполнении». Бросив взгляд на останки туалета, участковый пожал руку Панину, отцу, поприветствовал остальных кивком, а затем всем корпусом развернулся ко мне.
– Ну-с, – начал он в манере Айболита, – излагай.
Нельзя сказать, что меня переполняли спокойствие и невозмутимость. Приходилось следить за собой, чтобы не выдать тайный страх излишней болтливостью или суетой.
– Признаюсь, мотив у меня был, – начал я, замечая, как напрягся отец. – Мы договорились с Юрием Панасовичем, что он заплатит двадцать рублей за туалет. Я свою работу выполнил, но получил только десять.
– Нехорошо, гражданин Кравчук, – серьезно вымолвил Михалыч.
– Так я… – дернулся сосед, но блюститель порядка утишил его движением руки.
– Версии есть? – внушительно спросил он.
– Одна, – улыбнулся я, чувствуя, что «моя милиция меня бережет», – но верная. Заказчик сам спалил туалет! Спьяну. Опробовал, так сказать, новостройку, посмолил «беломорину»… Окурок – в угол. А там – видите, банки лопнули? – и краска, и олифа, и керосин… Или в чем я вчера кисти замачивал? В солярке? Ну, короче, подтянул Юрий Панасович штаны, вернулся… соображать на одного, а от «бычка» и полыхнуло!
– Ой, господи, да видела, видела я! – заверещала вдруг Авдотья Робертовна.
У меня коленки мигом ослабли, а «квашня» с жаром выдала:
– Встала я за полночь, вышла на веранду по надобности, смотрю, а во дворе будто костер горит! Я на улицу – батюшки! А там пожар! Так всё и пылает! Дым столбом, а окно у Панасыча светится, и дверь настежь…
– Это ничего не доказывает! – нервно выкрикнул «куркуль». – Я до суда дойду, я вас всех, всех на чистую воду!
Чувствуя настроение «народных масс», я вкрадчиво проговорил:
– А вы не боитесь, что судья заинтересуется не самим поджогом, случайным или намеренным, а спросит, откуда дровишки? Где вы, гражданин Кравчук, взяли полкуба оструганной «дюймовки»?
Немая сцена. В тишине было слышно, как шлепнули губы «куркуля», смыкаясь в нитку. Ни слова не говоря, Юрий Панасович развернулся, и убрел в дом, аккуратно затворив дверь за собой.
– Будем считать инцидент исчерпанным, – спокойно подвел черту участковый. Учтиво козырнув мне, он сунул папочку подмышку, и отправился по своим милицейским делам.
– Михалыч – человек! – выразился Панин.
– Ну, да… – рассеянно отозвался отец.
– Дань! – оживился Иннокентьич. – А сооруди мне тоже такой! – и быстро добавил: – Двадцать, и деньги вперед!
Воскресенье, 26 августа. День
Липовцы, улица Угольная
В субботу я ударно потрудился, вот и устроил себе выходной в «день веселья», как пела «Пионерская зорька». Пришлось же и яму копать, и стройматериал до ума доводить. Доски у Панина имелись, но обрезные, так что достал я рубанок, и обстругал каждую «дюймовочку». Намаялся вдосталь, зато мой карман приятно грели три красные бумажечки. Растет благосостояние трудящихся…
– Может, и не пригодится… – неожиданно рассудил Иннокентьич, осматривая свеженький, желтенький «объект МЖ». – Но пусть будет! Пошли, покажу кой-чего…
Отсутствием любопытства я никогда не страдал, а Панин пригласил меня в дом, и похвастался своей минералогической коллекцией.
– Так вы геолог? – мои глаза зарыскали, ловя острый, холодный блеск неведомых минералов.
– А то! – горделиво хмыкнул сосед. – Буквально вчера заглядывал в шахтоуправление, звонил в Ленинград одному товарищу, и… – он довольно заулыбался. – Моя судьба скоро сделает изрядный зигзаг – буду преподавать в Горном институте!
– Поздравляю! – искренне пожелал я.
– Благодарю, – церемонно склонил голову Панин. – Вот только камушки свои с собой не повезу, куда столько… Передам в школу. Но кое-что… Вот, например, – он взял в руку неровный, обкатанный голыш. – Нильская яшма! А вот… – увесистый булыжник отливал темно-синим цветом. – Лазурит! В прошлом году привез из Афганистана… Хочешь, подарю?
– Хочу! – выпалил я.
– Бери!
Домой я вернулся с целой коробкой камней. Там и турмалины лежали, и аметисты, и гранаты, и даже редкий, необычный чароит. Было мне немного стыдновато, потому как все эти увесистые подарки я не собирался бережно хранить. Продам одному коллекционеру во Владивостоке. Он как-то рассказывал, что вел в семидесятых «Клуб юных геологов». Наживусь…
* * *
Ближе к вечеру родители ушли на новоселье. Пока отец дымил во дворе, мать наводила красоту перед зеркалом. Пользуясь моментом, я решил поделиться – протянул ей честно заработанные двадцать рэ. Родительница заколебалась, покачивая сережками, но выдержала характер, и пробурчала:
– Ой, да трать, куда хочешь!
– Ладно, я тебе тоже что-нибудь куплю, – мой тон звучал примирительно.
Мамуля посмотрела на меня с каким-то новым чувством, словно удивляясь тому, что рядом с ней выросло. Хотела что-то сказать, но передумала, и торопливо зацокала к выходу.
– Котлеты в холодильнике! – обронила на ходу.
Тяжелая дверь гулко захлопнулась, звякая крючком толщиной в палец – и тишина…
Я встал и бессмысленно походил от окна в комнате до окна на кухне. Телик, что ли, включить? А что там смотреть? Концерт ко Дню шахтера по первой? Или советский телесериал «День за днем» по второй? Не хочу.
И холодильник победил телевизор…
Вторник, 28 августа. День
Владивосток, улица 25 октября
С Уссурийска до Владика я доехал за рубль. И потратил еще пять копеек на автобус, увезший меня от автовокзала. Город за окном узнавался как бы не до конца, словно растеряв ставшее для меня привычным – высотки, эстакады, вечные пробки на дорогах.
Нынче никакой толчеи на улицах краевого центра не наблюдалось, и назойливой рекламы не видать. Правда, хватает идеологии – красные флаги, серпы и молоты, громадные инсталляции на крышах, вроде мантры «Слава КПСС!», попадались частенько. Но я даже радовался «наглядной агитации» – она как будто подчеркивала, что «светлое» прошлое снова стало для меня настоящим. А о том, какое время на дворе, напоминали символы Олимпиады и ее удачный талисман – чижиковский Мишка.
Вышел я напротив железнодорожного вокзала. Здание красивое, в духе русской готики, но я его не любил. Ведь Владивосток – тупик, конец Транссиба.
Вернувшись назад, поднялся до семиэтажной громадины, к которой приклеилось народное прозвище «Серая лошадь». Державный полудом-полудворец в стиле сталинского ампира, действительно был выдержан в пепельных тонах, но вот причем тут непарнокопытное – тайна, покрытая мраком.
Я вошел в гулкий подъезд, где меня «встретили» статуи львов и витые перила. Старенький лифт поднял на несколько этажей, и мой палец вжал кнопку звонка у высокой двери. Здесь всё такое – потолки в три с половиной метра, огромные комнаты, даже свой детсадик есть.
«Всё во имя человека, всё для блага человека».
Правда, в «Серой лошади» изначально селились люди, скажем так, непростые – чины из НКВД, ученые, артисты, адмиралы с генералами…
Замок влажно щелкнул, и створка отворилась, выпуская длинного как жердь парня лет тридцати, обряженного в бело-голубой спортивный костюм «Адидас» и синие кроссовки, столь же дефицитные. С фирменным прикидом контрастировало скуластое славянское лицо, густо присыпанное веснушками. Сквозь линзы очков, посаженных на широковатый нос, смотрели прозрачные глаза в тон спортивке.
Взгляд скакнул по площадке, и сфокусировался на моей персоне.
– Э-э… Здравствуйте.
– Здравствуйте, – отвесил я легкий поклон. – Евгений Петрович?
– Да, это я, – зрачки спортсмена потемнели.
– Мне вас рекомендовали, как минеролога и коллекционера.
Евгений Петрович запустил пальцы в гривку светлых волос, и разлохматил прическу.
– Заходите!
Я перешагнул порог, на ходу вынимая коробку с образцами.
– Мне они достались от одного старого геолога… Так что, никакого криминала.
Хозяин заметно успокоился. Его поведение могло показаться странным, Евгений Петрович будто подозревал меня – вдруг я засланец «органов»? Да только «Евгеша» всегда был таким – не верил никому вообще, даже собственной жене. И не потому ли уберегся от излишнего внимания милиции?
В девяностых этот скромный «собиратель камушков» ворочал миллионами, скупал у горняков минералы за бесценок, те и рады были приработку. А ведь даже завалящий кристалл пирита уходил за сто долларов! Но нынче будущая акула подпольного бизнеса выглядела зашуганной рыбешкой.
– Вот, решил продать подарок, – спокойно договорил я, – чтобы купить другой – маме.
– Понимаю, понимаю… – склонился собиратель, заметно ободряясь. – Ого! Лазурит! Афганский?
– Афганский, – подтвердил я.
– Ах, какой глубокий цвет… – зажурчал Евгений Петрович, любуясь переливами синевы на гладких боках камня. – О, чароит! М-м… – он выпрямился. – Молодой человек, вы в курсе, сколько всё это стоит?
– Четыреста-пятьсот.
– Ну, да… – промямлил мой визави. – Где-то так. М-м… Лазурит я возьму обязательно. И чароит. Сто пятьдесят за оба. М-м?
– Годится, – кивнул я.
– Черт побери… – страдальчески сморщился коллекционер. – Почему-то денег не хватает именно тогда, когда они особенно нужны!
– Закон подлости, – тонко улыбнулся я.
– А знаете, что? – затянул Евгений Петрович, и тут же сменил рассеянный тон на деловитый. – Я вам сейчас напишу записку, и вы отнесете минералы к одному полковнику. Иван Павлович в нашем доме живет, только во втором подъезде… – он начеркал шариковой ручкой на половинке тетрадочного листа, прижимая его к зеркалу трюмо. – Держите! Ах, да…
Собиратель и знаток сунул мне новенькую сторублевку солидных желтоватых тонов, и зеленую пятидесятку.
– Постараюсь выцыганить ваши кристаллы у товарища полковника! – подмигнул он. – Военные люди обычно лишены корысти… Ну, не считая прапорщиков! Хе-хе…
Я откланялся, и живо одолел ступеньки, ощущая, как приятно давит на бедро наличность. Половина отцовской зарплаты!
Подумав, оглянулся, и расстегнул ширинку. А перепрячу-ка я деньжата в кармашек на плавках… Целее будут. На барахолке такие виртуозы крутятся – что ты! Обчистят, и не заметишь. Где ловкими пальчиками, где лезвием «Нева»…
В парадное вошла толстая тетка, обтянутая модным трикотином, а ее локоны цвета соломы, наверняка познавшие пергидроль, пружинили под жуткой шляпой с цветочками. Я мигом отвернулся, и поднес ладонь к лицу – вроде как, нос зачесался. Ни к чему светиться зря, тут изворотливый «Евгеша» прав на сто процентов.
Выйдя на улицу, передернул плечами – ветер с моря сдул духоту, зябко освежая. Шмыгнув в соседний подъезд, я поднялся на второй этаж, и позвонил.
Полковник был орел. Седина и редкие морщины не слишком его старили. Костлявые плечи по-прежнему широки, и выправка чувствуется. А холодные серые глаза отражают легкую иронию, да осторожное любопытство.
