Целитель. Долгая заря

Мои сопровождающие куда-то пропали, зато откуда-то возник Пашка Почтарь.

– Здорово! – осклабился он, крепко тиская мою руку. – Вот и тебя на небеса, хе-хе…

– За грехи мои! – фыркнул я.

Отвеселившись, Паха подобрал мне мягкий спецкостюм, и торжественно вручил пакет с перчатками – эту деталь скафандра изготавливали персонально.

– Жаль, что ты не отлил на колесо автобуса! – захихикал он. Увидев в моих глазах непонимание, Почтарь изложил давнюю историю: – Это началось в Штатах еще… У нас Гагарин полетел, а янки всё хитрили – нормальной ракеты, чтобы разогнаться до первой космической, у них еще не было, а та, что имелась – «Редстоун-3», кажется, – еле дотягивала до ста километров высоты. Короче говоря, Алан Шеппард, первый астронавт, даже витка не накрутил над Землей – взлетел и приводнился. Только вот перед стартом бедняга намучился – четыре часа проторчал в консервной банке «Меркурия»! Помнишь, что Юрий Алексеевич сказал перед стартом? «Поехали!» А от Алана Бартлетовича услышали: «Don`t fuck up, Shepard…» Как бы это…

– «Не облажайся, Шепард…», – перевел я.

– Во, точно! Но это фигня! Не выдержал Алан четырех часов, приспичило ему! Но не отменять же «недополет»? И Алану скомандовали: «Мочись в скафандр!» Представляешь? Гагарин-то умней был, он по дороге на космодром из автобуса вышел, скромненько так притулился у заднего колеса автобуса – и сделал свое мокрое дело…

– Славная традиция! – прыснул я.

– А то! Ну, всё, вроде… Объявлена двухчасовая готовность! Готов?

– Всегда! – выдохнул я.

Там же, позже

К стартовому столу мы с Почтарем добрались пешком. Прогулялись в скафандрах, топая по шпалам. В конце путей высились исполинские башни, зажимавшие…

Нет, это был не обычный супертяж с челноком «на спине». В моей «прошлой жизни» (а затем в «Гамме») Валентин Глушко, генеральный конструктор сверхтяжелого «Рассвета», решил прогнуться перед Горбачевым, и переименовал свою ракету в «Энергию», в честь «энергии перестройки». Не помогло.

Михаил Сергеевич увлеченно лизал иные задницы, и живо покончил с советской космонавтикой, зарубив перспективнейшие проекты во имя «нового мы́шления».

Но следует признать таланты Глушко – даже в условиях буржуазно-либеральной контрреволюции, то бишь «перестройки», он создал «Энергию-2», полностью многоразовую двухступенчатую ракету. Четыре боковых ускорителя – первая ступень – поднимали в небо вторую, к которой приделали киль и крылья от «Бурана».

Разгонные блоки отделялись и садились на парашютах, а центральный блок – полноценный орбитальный корабль! – выводил в космос сорок тонн и садился на аэродром, как всякий уважающий себя шаттл.

Затем Глушко еще чуток напрягся… Навесные ускорители «научились» разворачивать крылья и садиться по-самолетному, а вторая ступень сделалась пилотируемой. И получился…

– «Ураган»! – воскликнул Павел. – Хороша птичка?

– Хороша!

Две пары разгонных модулей обнимали «Ураган», как коротышки – баскетболистку. Между их круглобоких тушек высовывались лишь концы крыльев орбитера, да перо киля.

Космодромная команда не дала нам полюбоваться рукотворной громадой – суровые дяди в комбезах погнали командира корабля и пассажира к лифту. Вы на часы, дескать, смотрели? В космос уходят без опоздания!

Тесноватая лифтовая кабинка поползла вверх, и Почтарь, выглядывая в окошко, быстро договорил:

– Первая модель! Вторая только строится. Обещают сдать «Тайфун» будущей весной… Прошу!

С верхней площадки открывались знойные пейзажи – волнистая рябь красных песков вдали, а под ногами – четкие серые плоскости, залитые бетоном. Неподалеку высилась мачта, увешанная несчетными рядами прожекторов, а еще выше задирались иглы молниеотводов, плетенные из металла.

– Объявляется готовность тридцать минут! – разнесли динамики весть с жестяным призвуком.

Мы с Пахой по очереди сунулись в люк, и по лесенке поднялись в пилотскую кабину. Бортинженер Римантас Станкявичюс, не оборачиваясь от пультов, махнул нам рукой.

В ложементы приходилось укладываться – с непривычки я справился последним. А вот переживать перед стартом как-то не довелось, уж слишком всё было интересно и ново для меня.

– Пуск!

– Есть – пуск.

– Зажигание!

– Есть – зажигание.

Земля и борт обменивались скороговорками, в суть которых я не вникал, полностью отдавшись ощущениям. И вот откуда-то снизу нахлынула дрожь и приглушенный гром.

– Предварительная… – диктовал дежурный офицер, перебирая величины растущей тяги. – Промежуточная… Главная… Подъем!

– Есть – подъем! – вытолкнул Пашка, и всё сдвинулось в мире.

Я почти чувствовал, как «Ураган» завис – и медленно, перебарывая гравитацию, потянул вверх. Навалилась перегрузка, стало трудно дышать, но я блаженно улыбался – всё было «по правде».

– Десять секунд – полет нормальный.

– Двигатели первой ступени работают устойчиво.

– Двадцать секунд – полет нормальный.

– Параметры систем управления в норме. Стабилизация изделия – устойчивая.

– Тридцать секунд – полет нормальный.

– Давление в камерах сгорания – в норме.

– Сорок секунд – полет нормальный.

– Тангаж, рысканье, вращение – в норме.

– Пятьдесят секунд – полет нормальный…

Мое внимание рассеялось, а мысли спутались. Я думал о том, что нынешним космонавтам пока что далеко до звездолетчиков. Даже звания межпланетников они пока не достигли.

И всё же мне скоро болтаться в невесомости – вне Земли, вне той привычной и размеренной жизни, которую мы ведем и устраиваем под зыбкой броней атмосферы. И – Луна…

«Don`t fuck up, Garin…»

Синева стратосферы понемногу темнела, замещаясь чернотой бесконечности, и я даже вздрогнул, когда двигатели смолкли, а тело утратило вес.

– Четыреста восемьдесят секунд. Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета – расчетная.

Тот же день по БВ, позже

Борт ТМК «Заря-3»

«Какая же она здоровенная!» – дивился я на «Салют-8». Целая гроздь блоков и модулей висела в пустоте, расправив на длиннущих фермах, словно паруса, плоскости радиаторов и солнечных батарей.

Примерно такой должна была выглядеть станция «Мир-2» в моей родимой «Гамме». Не дали.

«Энергию» отменили. О «Буране» забыли. «Мир-1» и вовсе утопили ради МКС, нам не нужной совершенно.

«Всё во имя американцев, всё для блага американцев!»

Думаешь об этом, и делается душно – от стыда за наших восторженных дураков и улыбчивых предателей.

Воистину, советская эпоха – самая великая в истории России, но до чего же позорны ее последние страницы!

И что толку в неприкосновенности «Альфы» с «Бетой»? Да, нас не затронуло бесстыдство «святых» 1990-х, но «Гамма»-то осталась мерзка и затхла…

Я коротко выдохнул, словно избавляясь от мутного негатива, да и некогда впадать в минор – за толстыми передними окнами круглилась Земля, сияя голубым и белым.

Прежде, чем состыковаться с орбитальной станцией, «Ураган» плавно откинул носовой обтекатель, выпуская наружу очередной модуль. Работники «Салюта» на маленьких, юрких космоскафах мигом подлетели – и уволокли груз, пыхая маневровыми движками.

– «Ураган», – донесся высокий женский голос, – вам разрешается стыковка. СУ «Надир».

– Есть – стыковка… – мужественным тоном ответил Почтарь, и не удержался: – Леночка, ваш голосок надо записывать – и слушать в дальних странствиях, смахивая скупую слезу…

– «Ураган», не засоряйте эфир всякими глупостями! – строго отчитала Паху невидимая Лена, но чувствовалось, что девушка улыбается. – А то всё Анечке расскажу!

– Молчу, молчу…

Челнок медленно, очень медленно приблизился к доковой палубе «Надир».

– Видим узел станции, – разлепил губы Римантас. – Идем на стыковку.

– Есть захват!

– Касание! – вытолкнула Лена.

– Есть касание! Есть стык! Есть механсоединение!

Корабль легонько вздрогнул, и затих.

– Приехали, – буднично сообщил Павел, рассупониваясь. – А вы, товарищ командированный, дуйте как бы наверх – моя «Зорька» на «Зените», пятый узел.

– Дую, – покладисто сказал я. – А груз?

– Контейнер уже на месте. Дуй.

Кое-как я выплыл, ныряя в люк, и оказался словно внутри железнодорожной цистерны, только чистенькой, облицованной мягкими панелями и вкруговую увешанной терминалами.

Никого. Пусто. Или народ специально услали подальше, чтобы любопытные не углядели таинственного пассажира?

Круглая крышка люка разошлась передо мной, как диафрагма фотоаппарата, и пропустила в нижний блок. Тишину нарушал лишь шелест вентиляторов, да отдаленные голоса – тонкие пластметалловые шторы не глушили акустику.

Оттолкнувшись, я полетел «как бы наверх» – главная ось станции, сочлененная из трех базовых блоков, вытягивалась от Земли по вертикали. Ничем не перекрытый атриум на стыке между нижним и средним базовым впустил меня в знаменитый «садик», разросшийся в переходном отсеке, а единственного человека, встреченного мною по дороге, я заметил в просторном верхнем базовом блоке – некто в серебристом комбинезоне просунулся в спальную капсулу, и что-то там перетряхивал.

А прямо передо мной, на сегментированной крышке люка, значилось: «Орбитальный док «Надир». Ниже висела табличка с намалеванным черепом и грозной надписью: «Проверь герметизацию!»

Я боязливо крутанул ручку – воздух не зашипел, вырываясь в вакуум – и потянул крышку на себя. Вцепившись в залючину, оглядел блок. Пусто.

Неужто население станции и впрямь попряталось? Или просто занято работой?

«Во-во…»

Пятый стыковочный узел открылся легко и просто, как дверца моей «волжанки». Цепляясь за поручни, я вплыл в тесный кессон. Закрыл внешний люк и отворил внутренний. Пахнуло нежилым запахом, какой отстаивается в брошенной квартире.

Служебный отсек. Точно такой же, как в тренажере «Зари» – там, на Земле, в ЦПК. Только в том было тесно, а тут объем трехмерный. Я заглянул в командный отсек, и отплыл в обитаемый, где мне и место, командированному.

ТМК – значит «тяжелый межпланетный корабль». «Зорька» реально нелегка – семьдесят тонн, но вот насчет межпланетных сообщений конструкторы поторопились. Пока что «Заря-2» слетала лишь к Венере. Ученые вдоволь поснимали планету с орбиты, спустили ровер на Землю Иштар и еще пять зондов вдобавок. Однако человек пока что не ступил на раскаленный венерианский грунт, на дно углекислого марева.

Упорно ходят слухи, что наши вот-вот полетят к Марсу, но секретарю ЦК по науке известно лучше. Проект есть, но на его реализацию лет десять уйдет точно. Полноценной ядерной ракеты у нас пока нет – «Буревестник» не в счет…

Покрутившись в воздухе, я быстро нашел оправдание неуемному любопытству – надо же проверить, на месте мои приборы или где!

И я храбро сунулся в рубку. Осторожно проплыл мимо главного пульта с темным обзорным экраном, и втиснулся в маленький переходной отсек – он вел в носовую часть, в пристыкованный посадочный модуль. На месте…

Я пошлепал по серебристому боку грузный контейнер. Скорей всего, мы перестарались с Кивриным – напихали всего подряд. Диагностеры, тестеры, детекторы…

Какие кудеса и диковины подкинула Бур Бурычу Луна? Да он и сам не знает…

Обратно я возвращался, задумчив и серьезен. Вовремя – в кессон по очереди пролезли Римантас с Пахой.

– Командированный! Принимай!

В мою сторону поплыл пластмассовый ящик с пищевыми рационами, а следом – плотно упакованный тюк.

– Почта, что ли?

– Она, родимая! Плохо выбритые луняне с тоской смотрят на Землю бессонными ночами…

– …Роняя скупую мужскую слезу, – подсказал я, и Станкавичюс захихикал, вплывая в командный отсек.

– Молчи, презренный, – величаво помавая руками, как плавниками, Почтарь завис надо мною. – К старту готов?

– Всегда готов! – я бойко вскинул руку в пионерском салюте…

…Получасом позже «Заря-3» отстыковалась и выдала тридцатисекундный импульс, восходя на орбиту повыше.

– Двигатели на разгон! – скомандовал Пашка.

– Есть – двигатели на разгон, – будничным голосом отрепетовал Римантас.

Внизу вертелась Земля, незаметно отдаляясь. В правый иллюминатор светила Луна.

Там же, позже

Посадочный модуль скользил над кратерами, плавно снижаясь. Почтарь сидел ниже палубы, горбясь над пультом, и был виден по пояс.

– Сядем сразу у «Порт-Иридиума», – сообщил он. – Бур Бурыч сейчас ходит в начальниках станции, а Янин с Дворским у него в помощниках. Так что… Встреча пройдет в теплой, дружеской обстановке… – Его голос построжел: – Готовность к посадке! Высота семьдесят пять метров… Вертикальная скорость снижения – ноль четыре в секунду…

ПМ завис, подрагивая, и опустился с быстротою лифта. Суставчатые опоры толкнулись в древние базальты, сгибаясь и гася удар.

– Станция «Порт-Иридиум», – бодро объявил Почтарь. – Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны…

Мозг мой еще сомневался, в действительности ли его на Луну занесло, или это иллюзия, а вот сердце частило – оно верило.

Скафандр нисколько не стеснял движений, хотя его вес и ощущался. На Земле в этом «Кречете» тяжко было бы, а на Луне… Полное впечатление, что у тебя за плечами битком набитый рюкзак.

По очень несерьезной, тоненькой лесенке я спустился на ту самую лунную пыль. Впечатал свои космические сапоги в рыхлый реголит – выхлоп не разнес его, вычистив лаву лишь в кругу под дюзой.

– Прием, прием… – толкнулось в уши. – Проверка связи!

– Маленький шаг для человека, – с пафосом выразился я, – он и есть маленький шаг! Как слышно?

– Как в театре! Вон, едут уже…

– Ты мне грузовой люк откроешь?

– Щас!

Квадратная плита обрисовалась четким контуром на белом борту модуля, и мягко опустилась, как аппарель. А от далеких куполов и лежачих цилиндров станции неслись танкетки-краулеры. Они нещадно копотили пылью, но та вела себя явно не по земному – не висела, клубясь, а тут же оседала. Падающая пыль…

«Да-а, такое только на Луне увидишь!»

– Михаил Петрович? – проскрипели наушники.

– Он самый, Борис Борисович! – порадовался я. – Прибыл в ваше распоряжение!

– Привет, Миша!

– О, Федор Дмитриевич! Вам привет от Инны! И еще гостинец – пирог с малиной!

– У-у-у!

– Зря признались, Михаил Петрович, – послышался ехидный голос Леонова. – Пирог я реквизирую, как контрабанду!

Дружное хихиканье перебил задышливый баритон:

– Обжо-оры… Товарищ Гарин, меня зовут Валентин Лаврентьевич, я тут… скажем так… пытаюсь вести раскопки… У меня вопрос: вас куда подбросить? На станцию сначала, обсудить за обедом, или сразу на базу?

– Сразу! – твердо ответил я.

В эфире зафыркали.

– Алексей Архипович, вы проспорили!

– Ладно, ладно… – заворчал директор базы. – С меня пирог.

– Како-ой пирог?

– Контрабандный!

Когда хохочущие светила подкатили, я их сразу запряг:

– Там почта и мой багаж. Осторожно – и не кантовать!

Неуклюже пожав руки в перчатках, занял место Леонова, пока тот перетаскивал тюк с письмами и бандеролями.

– О, как! – комически изумился Алексей Архипыч, присаживаясь на решетку багажника, и спросил с подковыркой: – Михаил Петрович, а это правда, что вы у нас член Политбюро?

– Еще не член! – рассмеялся я. – Кандидат только. Трогайте!

Краулер отозвался вибрацией, развернулся на месте и помчал, набирая скорость.

Меня спрашивали о чем-то, я отвечал «на автомате» – Залив Радуги стелился вокруг, удивительно плоский, с наметами реголита, а в небе плыла половинка яркой Земли, словно мяч в черной воде.

Посмеиваясь, старички-разбойнички умолкли, а оба краулера неслись по набитой колее, заворачивая от станции к Юрским горам.

Меня впервые за всё время покинуло нетерпение – сказочным было всё вокруг! Море Дождей за спиной, ясный земной свет, блестящие фигуры в скафандрах… Чудом больше, чудом меньше – какая разница? Я и так полон впечатлений, как бокал, в который перелили квасу!

И все же, стоило «ползунам» заехать в кольцевые пределы базы пришельцев, как у меня сбилось дыхание. Равнодушное время давно стерло всякие приметы цивилизации рептилоидов – там, по ту сторону галактики, – а здесь, на Луне, иной разум оставил свои следы.

Похоже, что встречающие испытывали нечто подобное – наушники доносили смущенное покашливание.

– Нам вниз, – буркнул Кудряшов, досадуя на слабость духа, и вся наша пятерка уместилась на площадке подъемника.

Секунда – и мы погрузились в тень. Мимо проплывали пологие пандусы, и я понял, что полной тьмы нет – резкий голубоватый свет пробивался снизу, не рассеиваясь.

– Это здесь!

Наклонные стены подлунного горизонта уводили к хаосу металлоконструкций в дальнем проеме, но человек в скафандре поворотил меня в сторону. Мельком я углядел нашивку: «В. Л. Янин».

– Вот! – выдохнул Валентин Лаврентьевич.

Я медленно обошел вертикальную связку шаров с отчеканенными буквицами по «экваторам», провел перчаткой по скользкому черному нутру левой кубической камеры, глянул в параболическое зеркало, занявшей почти весь объем правой. Качнул параболоид, и глухо спросил:

– Федор Дмитриевич, помните тот маленький отражатель из Шейтан-Кала?

– Мезовещество? – резво спросил Дворский.

– Похоже… На том уцелел лишь один зеркальный слой, да и то местами. Тем не менее он отражает луч мощного лазера и выдерживает температуры в сотни тысяч градусов. Да, мы предположили, что в веществе отражателя электрон нижней орбитали заменен искусственно стабилизированным мюоном… У мю-мезонов тот же заряд, но они в двести раз массивнее. Они ближе к ядру, соответственно, и энергия химической связи в веществе из мезоатомов выше. Проблема в том, что мюон живет всего лишь две миллионные доли секунды! Но исхитрились же как-то рептилоиды… Так… Где мой «сундук»?

Федор Дмитриевич с Борис Борисычем приволокли контейнер, и на следующие восемь часов я выпал из реальности.

Понедельник, 4 августа. Утро

Москва, проспект Калинина

Марина Исаева нащелкала код, и дверца сейфа клацнула, отворяясь. На полке лежала пухлая папка в неприметной картонной обложке. Дело «Ностромо».

«Росита» мягко улыбнулась. Уж какими путями ее сиятельство скопировать изволили сверхсекретный документ, лучше не допытываться…

Положив папку на стол, Марина уселась, и торопливо пролистала подшитые листы, густо фиолетовые от грозных печатей. Прежнее волнение нахлынуло, будто и не пропадало вовсе.

Двадцать девять лет тому назад она впервые встретилась с Мишей. При обстоятельствах далеко не романтичных, но помнится всё очень четко, резко, ясно…

А пройдет еще каких-нибудь пятнадцать лет… «Росита» скривила губы. «Каких-нибудь»! Да ей тогда будет под семьдесят!

Уняв скулящие мысли, она вернулась к папке. Что-то ей вчера показалось… Нет, не показалось.

Княгиня права – именно им предстоит совершить небывалое прежде. Переместить сознание пожилого Михаила Гарина в юного Мишу… Вот!

Дочка и внучка – Лея и Натали – будут заниматься папочкой и дедушкой… Елена уверяет, что скоро они сами придут к этой идее, их даже подталкивать не нужно. Время еще есть… Время…

Марина задумалась. Тогда выходит, что надо обязательно вводить в будущую операцию еще одну опергруппу – она отправится в тысяча девятьсот семьдесят четвертый, в Первомайск! Как именно произойдет пересадка «взрослой» личности в юного реципиента, «Росита» представляла себе очень смутно – этим занимается Света Сосницкая, Наталья Ивернева и Василий Гарин…

«Васёнок!» – улыбнулась Марина, и задумалась. А что? Хм…

Кто лучше справится с «аутотрансплантацией сознания», кроме Васёнка? А ему в помощь – Талию… Она не откажется, это точно.

А спасти мир от возможной аннигиляции…

«Ладно, ладно! – нахмурилась Исаева. – Надо будет всё продумать досконально, учесть даже самый мелкий фактик! Время еще есть…»

Тот же день, позже

Луна, станция «Порт-Иридиум»

Вчера меня увели с базы, деликатно напомнив, что кислород в скафандре имеет конечный объем. Накормили, и спать уложили.

Проснулся я по естественной надобности, и не сразу сообразил, куда идти и как быть. А когда разобрался и утолил позыв, то заблудился, лишь со второго раза найдя свой спальный отсек. Долго лежал, крутился, приманивая сон, но мысли лезли и лезли в голову, лишая покоя.

Те здоровенные камеры на базе пришельцев можно как бы вынести за скобки – обычная керамика, пусть и хитро выделанная. Необходимо сосредоточиться на трех артефактах, не считая отражателя – готового изделия. Ну, или отремонтированного.

Во-первых, это тот усеченный конус над правой камерой. Сходство с душевой лейкой ему придают соты из маленьких трубочек-микроускорителей. Допустим, это мезонный генератор… Нет… Ну, тогда инжектор! А генерирует мюоны тот здоровенный шестигранник, который, во-вторых. В таком случае связка шаров является стабилизатором… В-третьих.

«Хм… Всё правильно, если сама версия верна! Тогда откуда на стенках обеих камер потеки? Плавилась керамика, легко выдерживавшая нагрев выше четырех с половиной тысяч градусов. И, потом, что проку от мезонного «душа», если мюон не протянет и миллисекунды?»

Условным утром я проснулся, и чуток постоял под обычным душем. Только собрался добавить тепленькой, как вода кончилась, а вежливый голос автомата злорадно сообщил:

– Ваш водяной лимит на сегодня исчерпан.

– Обойдемся, – буркнул я.

Натянул комбез и поскакал в столовую – нормально ходить при лунной гравитации у меня не получалось. Организм постоянно терял равновесие, упорно желая уйти в кувырок. Я не падал лишь потому, что переходник был узким – шагал и колотился о стенки, пока не выбрался к тамбуру-перекрестку. А там сразу три входа в галереи, как перед богатырем из русской народной: прямо пойдешь – в столовую попадешь, направо свернешь – в лабораторию селенологов явишься, налево двинешь – в ангаре очутишься. Я заскакал прямо…

В столовой чинно завтракали старички-разбойнички. Леонов с раннего утра убыл на базу «Звезда», и их осталось трое.

– Как спалось? – поинтересовался Дворский.

– Средне, – постно улыбнулся я.

Янин щелкнул дверцей микроволновки, и протянул мне разогретую порцию каши в стандартной упаковке.

– Овсянка, сэр! Какие планы?

Я умолол половину «Геркулеса», и лишь затем признал со вздохом:

– Гипотез – вагон и маленькая тележка! Персонал вашей станции, Борис Борисович, набросал мне массу версий, перебрав всех фантастов, начиная с Уэллса. А я понял одно – пока мы сами, своим умом не дойдем до мезоатомной химии, «подсказки» рептилоидов мало чем помогут… А планы… Надо придумать, как разобрать те камеры! Объекты «Связка шаров», «Шестигранник», «Усеченный конус» и «Отражатель» аккуратно пакуем – и отправляем на Землю. Слой мезовещества необходимо исследовать под электронным микроскопом, артефакты просветить рентгеном… В общем, от кавалерийского наскока толку не будет!

– Согласен. – Кудряшов церемонно коснулся губ салфеткой. – Не будем устраивать пикник на обочине! За неделю управимся, как думаете?

– Должны, – сдержанно кивнул я, ликуя в душе: «Ух, ты! Целая неделя! На Луне! Ура-а…»

– Ну, тогда чайку? – Бур Бурыч крепко хлопнул в ладоши.

– С контрабандным пирогом! – рассмеялся Дворский. – Наливай!

Глава 4

Вторник, 12 августа. Ночь

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Наташка до того бурно реагировала на мои «развратные действия», что ее стоны, то протяжные, то задышливые, полнили всю мансарду, упадая до самого холла.

«Пусть стенает, пусть пищит!» – думал я ласково. Всё равно в доме никого, кроме нас с нею, а родные стены должны впитывать и шепот любви, и крики страсти…

Мы нарочно откладывали «слияние», занимаясь любовью, «как все», но нам ли тужить, паранормам? Расплетя ноги, расплетя руки, я лежал, унимая биение сердца, а Талия привалилась ко мне, опаляя шею горячим дыханием. Гибко потянувшись, она уютно уложила голову на мою грудь, легонько целуя и водя ладонью.

– Знаешь… – Ее чисто девчоночье хихиканье отозвалось во мне умильной дрожью губ. – Ритулька очень хотела сама тебя встретить, но… Не сложилось! Боюсь, она мне не поверила, когда я изобразила огорчение…

– Лгунья! – заклеймил я ее.

– Ага…

– А Инка?

– Да они все умотали в Ялту! И Лея с ними! Там же киностудия, и какие-то супер-пупер-декорации. Если я правильно поняла – интерьеры звездолета «Темное пламя». Лея звонила вчера – выкипала восторгом. Говорит, как в будущее попала! И Маруата там, и Настя, и Павлов прилетел, и Викторов… Хотели в гостинице заночевать, но Ромуальдыч был резко против – и всех заманил к себе домой…

– А ты почему не с ними? – моя рука, рассеянно оглаживавшая Наташкино плечо, бессильно соскользнула на большую, тугую округлость, всею ладонью уминая лакомую плоть.