Лабиринт

скачать книгу бесплатно

Лабиринт
Дмитрий Болотин

Что бы Вы предприняли, если бы узнали, что Вас и близких Вам людей собираются в ближайшее время убить? Андрею, руководителю среднего звена, на протяжении трёх недель неоднократно предстоит задуматься над этим вопросом, постоянно выбирая между добром и злом. Всякий раз решение необходимо принять максимально быстро, так как с каждым днём количество жертв растёт и убийца подбирается всё ближе. Книга представляет собой понимание автором книг Эриха Фромма, оформленных в виде художественного романа.

Дмитрий Болотин

Лабиринт

РАБОЧИЕ ВОПРОСЫ

Впереди вдаль уходили рельсы железной дороги, по которой стремительно нёсся Сапсан. Никогда раньше не был в кабине поезда и даже не мог себе представить, как машинист им управляет. Скорость в двести тридцать километров в час практически не ощущалась, по крайней мере по сравнению с автомобилем. В этот момент я понял, насколько приятно иметь знакомого машиниста. С Лёшей мы были знакомы уже семь лет: встретились, когда я ещё только-только окончил университет.

– Лёша, а какая максимальная скорость у этого поезда? – спросил я, посмотрев в его сторону и отвлёкшись от созерцания пейзажа спереди.

Лёши в кабине не было, что было странно, ведь я, разумеется, не умел управлять поездом, и оставлять меня одного в кабине было по меньшей мере опрометчиво, хотя дорога была прямая и в кабине было столько электроники, что я бы не удивился, узнав, что поезд едет на автопилоте. Вероятно, так и есть, так что для машиниста нет никакой проблемы в том, чтобы отлучиться в туалет.

Сегодня был приятный солнечный день и мимо пролетали зелёные рощи, огороженные от железной дороги таким же зелёным металлическим забором. Мне нравилась скорость, с которой мы ехали, и особенно впечатляла мысль о том, каков на такой скорости импульс у поезда весом в несколько сотен, а может быть, даже и тысячу тонн. Впрочем, несложно подсчитать, знай я точные данные – убийственная мощь.

Я смотрел на две параллельные плавно текущие металлические рельсы, глядя на которые в отрыве от всего остального, вряд ли возможно было понять то, с какой скоростью мы по ним несёмся. Гладкие. Блестящие. Ровные. Где-то вдалеке гудел встречный поезд; если приглядеться, то он был виден километрах в двух впереди. Заманчиво – одно дело, сидя в пассажирском вагоне, сбоку видеть пару секунд проезжающий поезд, и совсем другое – наблюдать, как он стремительно приближается на тебя спереди.

Сердце на мгновение сжалось, чтобы потом бешено забиться в груди, и ноги налились свинцом. Поначалу я даже не мог пошевелиться, но затем всё-таки понял, что нужно было как можно быстрее выйти из кабины и постараться максимально далеко пробежать вглубь поезда. Лишь две параллельные плавно текущие рельсы: не знаю, где встречные пути, но глаза не врали – их не было. Может, их ремонтировали или здесь участок реверсивного движения? Сейчас это, впрочем, имело мало значения.

– Лёша! Лёша! Открой чёртову дверь! Тут поезд! – ломился я из кабины машиниста в закрытую снаружи дверь. – Тут поезд!

Что за бред! Две минуты назад, когда всё было так хорошо, рядом со мной были и квалифицированный машинист, и более или менее привлекательная стюардесса, принёсшая нам по чашке чая. И теперь, когда возникла потенциально аварийная ситуация, я, человек настолько не умеющий управлять поездом, что даже не знающий, где педаль тормоза (педаль ли, может, рычаг или кнопка?), стою посреди запертой небольшой комнатёнки один.

Громкость гудения встречного поезда лавинообразно увеличивалась, и нас отделяло уже метров триста. В этот момент я проникся тщетностью каких-либо действий с моей стороны. Да и Лёша, если даже вдруг впрыгнет в кабину, уже не успеет нас остановить. Ситуация вовсе не была потенциально аварийной – она была фатальной. Наверно, мне не было бы в такой степени страшно, если бы со мной был хоть кто-то, но я был один. Я неоднократно слышал о том, как перед реальной угрозой смерти у людей перед глазами проносится вся жизнь, но я был настолько опустошён, что в голове не было ни единой мысли. Всем телом я ощущал лишь одно – всепоглощающее осознание неотвратимости столкновения и бессмысленность моего нахождения здесь. Ведь если человека сбивает машина, то, по крайней мере, в машине остаётся серьёзная вмятина или, в том случае, если человек падает с крыши, то вмятина остаётся в асфальте, а изувеченные тела жертв вызывают шок в глазах окружающих, надолго откладываясь в их воспоминаниях – так или иначе после человека остаётся хоть что-то, кроме его тела, говорящее о том, что он был. Но здесь, при лобовом столкновении двух поездов, вряд ли имело большое значение содержимое кабины машиниста – вместо меня здесь могло быть плывущее по воздуху семечко одуванчика.

За мгновение до того, как произошёл удар, я попытался разглядеть силуэт машиниста встречного поезда, но не обнаружил в нём никого. Это безумное, не прекращающееся ни на мгновение гудение было настолько сильно, что я сжался, прикрыв уши ладонями.

Открыв глаза, я поначалу не сразу понял, что лежу в кровати. Протянув руку к звонящему телефону, я думал о том, что за козёл звонит мне с самого утра.

– Алло, Андрей Александрович? – в трубке был приятный женский голос.

– Да, здравствуйте.

– У меня для Вас есть уникальное финансовое предложение.

– Какого рода?

– Вы когда-нибудь слышали о рынке форекс?

– До свидания.

Я повесил трубку и ещё пару мгновений пытался обратно уснуть, однако стоящий перед глазами поезд убедил меня в том, что встать и пойти умываться, забыв об этом жутком сне уже через пару мгновений, является лучшей альтернативой. На часах было девять сорок три, и я, пожалуй, был даже рад, что эта тупая овца разбудила меня своим бездарным звонком. Давно пора было встать, но я даже не помнил о том, как выключил с утра будильник, который вечером ставил на восемь.

Надо было заскочить сегодня на работу перед отлётом в Нижний Новгород, и в голове я прокручивал минимальный список вещей, которым я мог бы обойтись во время этой двухдневной командировки. С одной стороны, не хотелось брать с собой тяжёлую сумку – да и глупо было с собой брать избыточное количество вещей – но, с другой стороны, было не менее глупо не взять с собой нужные вещи и испытывать неудобства от их отсутствия, несмотря на то, что можно было бы их и взять. Ладно, главное – не забыть ноутбук, а остальное можно будет при необходимости докупить. В последнее время приходится ездить всё чаще. Если ещё года два назад приходилось вести дела при личной встрече в других городах раза два-три в год, то теперь такие путешествия занимают значительную часть времени, и приходится уезжать из города раза два в месяц. В принципе, это довольно-таки увлекательно: есть возможность посмотреть что-то новое и сменить обстановку. Но порой бывает тяжело, особенно при перелётах со значительной сменой часовых поясов, а выглядеть нужно всегда бодрым и жизнерадостным. Не для того я езжу на встречи, чтобы меня запоминали уставшим человеком.

В квартире ещё не до конца выветрился запах ремонта: в эту тридцатисемиметровую студию я переехал всего три месяца назад. При разводе с женой мы условились на том, что я оставлю ей квартиру, а себе заберу машину. Такой расклад при разделе имущества выглядел для неё весьма удовлетворительным, и с моей стороны, в некоторой степени даже благородным, ведь она не знала о том, что в сейфе у меня лежало четыре миллиона рублей, которые мне удалось скопить за год, после того как неминуемость развода стала очевидной. Пришлось, правда, ещё несколько месяцев пожить в арендованных апартаментах прежде, чем удалось собрать сумму, хватившую на покупку квартиры. Мой полуторагодовалый паджерик, оставшийся после развода, пришлось продать, чтобы сделать ремонт и поскорее въехать в своё новое жилище. Хотя, если говорить откровенно, я искал любую причину избавиться от этого автомобиля: большие высокие машины нравились бывшей жене, и это было единственной причиной, по которой я купил тот автомобиль. Мне он совершенно был не по душе.

Несмотря на то, что под конец совместной жизни у нас часто были скандалы, сам развод прошёл довольно-таки мирно, благо мы не успели завести детей и процесс удалось реализовать без привлечения суда. Тем не менее, на протяжении месяца после решения о разводе мне пришлось методично стараться успокаивать взрывной темперамент супруги для того, чтобы процесс развода был гладким. Не люблю конфликты и всячески стараюсь их избегать, по крайней мере, те, что могли бы опорочить мою репутацию и выставить меня в глазах окружающих мелким человеком. Однако в душе я чувствовал, что развод – это моё личное поражение. Я пытался себя убедить в том, что это правильное решение и нам обоим будет друг без друга лучше. И, несмотря на то, что моя жизнь действительно стала более спокойной оттого, что стало одним человеком меньше, который изо дня в день пытался бы меня выводить из себя, – это определённо было поражение. Необходимо было предпринять какие-либо меры тогда, когда ещё можно было что-то исправить, но я этого не сделал. Не сделал не потому, что не мог, а потому что не хотел.

Мы познакомились в общежитии ещё будучи студентами. Я был на четвёртом курсе физфака, а она на втором курсе экономического факультета. Раньше я никак не мог понять, что вынуждает людей после многих лет брака разводиться по причине несходства характеров. Казалось, что если люди изначально сошлись и начинали жить вместе, то и идейно развиваться они должны в одном направлении, так как вместе сталкивались с одними и теми же трудностями и переживали одни и те же события. Почему-то у нас этого не произошло, и после пяти лет совместной жизни мы стали всё больше отдаляться друг от друга, придя, в итоге, к совершенно разным взглядам на жизнь. Когда мы познакомились, я и сам удивился тому, что меня привлёк человек гуманитарного склада ума. Думаю, что между нами всегда были фундаментальные различия в мышлении; жаль, что потребовалось семь лет на то, чтобы они всплыли на поверхность. Тем не менее, вопреки тому, что творилось последние пару лет, первые годы жизни с ней было приятно вспоминать.

Панорамные окна на одной из четырёх стен выходили на оживлённый проспект, на котором ещё не рассосалась утренняя пробка. Пока соберусь, машин уже не будет. По крайней мере, они будут ехать, а не стоять. С последнего, двадцать второго этажа дома открывался великолепный вид на город, и я любил по утрам стоять с кружкой свежесваренного кофе и смотреть на бегущих на работу людей, похожих с этой высоты на муравьёв. Вид сегодня был бы ещё лучше, если бы не этот моросящий дождь и серое небо, которые для Питера были скорее типичны, нежели редки.

Приняв душ и почистив зубы, я залил овсянку молоком и поставил в микроволновку. Зазвонил телефон, который я рефлекторно поднёс к уху.

– Алло, Андрей, привет! Ты сегодня на работе будешь?

– Привет, Алина! Да. Что-то срочное?

– Не срочно, но лучше обсудить сегодня.

– Хорошо, часа через полтора буду. Пока.

– До встречи.

Я включил кофемашину и поставил себе двойной эспрессо, который любил пить с молоком. Я всегда брал наиболее крепкий сорт кофе с максимальной обжаркой. С учётом выставленного на кофемашине самого мелкого помола получался тройной концентрат, который, кроме меня, мало кто мог пить, по крайней мере, мало кто мог пить его с удовольствием. Правда, не так-то часто теперь ко мне приходят гости. Гости бывали раньше, ещё на прошлой квартире, когда их приглашала жена.

Опять зазвонил телефон. Они там что, сговорились, что ли?

– Алло.

– Андрей Александрович, а Вы сегодня планируете быть на работе? Пару бумажек подписать нужно. Можно, конечно, и не сегодня, но лучше сегодня, Вы ведь уедете до четверга. В принципе, мы с Вами можем и в городе где-нибудь пересечься, если Вы здесь сегодня появляться не планируете! – Маша типичным для неё образом излишне много говорила и изливала на меня абсолютно весь поток мыслей, происходящих у неё в голове. Тем не менее, она была очень ответственным и пунктуальным человеком, и я ни разу не пожалел о том, что нанял её своим секретарём.

– Я приеду приблизительно через полтора часа.

– Хорошо, спасибо. Оставлю у Вас на столе.

– Хорошо, до встречи.

Пока я разговаривал, уже и кофе сварился, и каша приготовилась. Я быстро поел и подошёл к окну с чашкой. Не то чтобы я был фанатичным любителем кофе – дома и чай был. Утренняя чашка кофе была для меня скорее ритуалом, чем каким-то реально необходимым делом. Хотя, пожалуй, именно ритуальность этого действия делала его даже более важным, чем прочие дела, которые я мог бы делать по утрам. Это было ознаменованием начала нового дня.

За окном женщина, стоя на тротуаре, помахивающими жестами рук помогала водителю седана припарковаться задним ходом перпендикулярно прохожей зоне в узком проёме между машинами. Мужчина медленно сдавал назад, поглядывая в открытое окно на женщину, и всё больше наезжал кормой автомобиля на тротуар. Остановился он лишь тогда, когда задние колёса упёрлись в бордюр, а задняя часть автомобиля заняла более половины прохода для пешеходов. Циничность этого действия меня всегда поражала. Как и предполагалось, уже через минуту паре молодых мамочек с колясками пришлось обходить эту машину по газону.

Обжигающая горечь густой чёрной жижи окончательно меня взбодрила, и я начал собирать сумку в поездку. Упаковав ноутбук и минимальный комплект вещей, а также убедившись, что не забыл паспорт, я обулся и вышел из квартиры. Через минуту я уже стоял недалеко от входа в подъезд и затягивался сигаретой. Это было прекрасно: ни одну сигарету за день я не выкуривал с тем удовольствием, с которым выкуривал первую сигарету с утра. Мне нравилось курить, хотя последние лет пятнадцать я с переменным успехом пытался бросить. Единственное, что омрачало для меня эту привычку, были мысли о том, что у меня может развиться рак. Особенно горячи эти мысли были вечером перед сном, когда я один лежал в кровати. Успокаивал меня лишь тот факт, что мои ближайшие родственники курили всю жизнь и вполне успешно разменяли седьмой десяток, а более старшее поколение умерли от сердечной недостаточности, а не от рака. Хоть это и не гарантировало того, что со мной всё будет в порядке, по крайней мере, можно было ожидать, что у меня нет генетической предрасположенности в онкологии.

Докурив, я зашёл обратно в подъезд и спустился на подземную парковку. Дойдя до своего парковочного места, я сел в чёрную SQ5, взятую на год в лизинг, и выехал на работу. Через год выкуплю её, если не надоест. Успешно преодолев первые пару километров в плотном потоке машин, я выехал на КАД и теперь мог в своё удовольствие нестись в крайней левой полосе сто семьдесят километров в час. Раздражали только попутные машины, которые зачем-то вылезали в мой ряд на существенно меньшей скорости. Многие, конечно, заблаговременно перестраивались, давая мне дорогу, но некоторых, особенно тупых баранов, приходилось объезжать. Я никогда не моргал дальним светом таким машинам, так как считал это проявлением неуважения и поступком, недостойным меня – как-никак, это я нарушал правила, а не они – поэтому ограничивался парой тихих матюгов во время объезда справа. Я неоднократно задавал себе вопрос о том, зачем я так быстро еду, если никуда не тороплюсь. Ведь если ехать в общем потоке машин, то и стресса никакого не будет, да и думать во время движения можно будет о чём-то своём, не отвлекаясь на дорожную обстановку. Я даже пытался раньше ехать медленно, как все, но дольше нескольких минут не мог сохранять на магистрали такую скорость – раздражало. Я раздражал сам себя и в итоге нервничал из-за этого ещё больше, чем при объезде всяких еле тащащихся по дороге баранов. Думаю, что такая манера езды служила мне эмоциональной разрядкой, а может, я просто привык всё в жизни делать максимально быстро. Может показаться парадоксальным, но ко всем остальным правилам дорожного движения, за исключением скоростного режима, я относился с большим уважением и, насколько я помню, ни разу в жизни не получал штрафа за что-либо иное, кроме как за превышение скорости.

В этом автомобиле я не получал такое удовольствие от езды, как на своих предыдущих машинах. Слишком тихо и плавно шла. Когда я ехал на своей первой машине, пятилетней иномарке на девяносто лошадиных сил, купленной через полгода после окончания университета, я всем нутром мог прочувствовать то, как быстро еду. Можно было даже не сильно переживать по поводу того, что превышу скорость более, чем на шестьдесят километров в час, так как быстрее она просто не ехала, и я просто утапливал педаль газа в пол. Жаль, что двигатель сгорел через семь месяцев после покупки, и пришлось её продать.

На работе кипела жизнь. В моём отделе было двадцать три человека: я – руководитель, Маша – секретарь, Алина – возглавляющая лабораторию физических испытаний разрабатываемого нами топлива, с семью лаборантами в штате, и Паша – возглавляющий химическую лабораторию с двенадцатью лаборантами. В целом, Алина и Паша, безусловно, были отличными знатоками своего дела, но не сильно превосходили по своим профессиональным качествам наших рядовых лаборантов. Однако у них была одна очень важная особенность – я им доверял. Моё доверие к ним заключалось не только в уверенности, что они могут эффективно справляться с непредвиденными ситуациями в моё отсутствие, но и на межличностном уровне: я не ждал от них подвохов и недомолвок, так как даже в тех редких случаях, если они допускали ошибки, они не пытались, поджав хвост, переложить ответственность за них на других, и что самое главное, проявляли инициативу в нашей работе. Алину я повысил из лаборантов в заведующую лабораторией два года назад, через день после того, как возглавил отдел, и таким переходом освободил соответствующую должность, которую сам до этого занимал, а Пашу привлёк год назад извне, познакомившись с ним в одной из командировок, вроде той, в которую улетаю сегодня.

Залетая в свой кабинет, я поздоровался с Машей и кратко сообщил о том, чтобы она незамедлительно пригласила ко мне Бориса – лаборанта-химика, и назначила встречу с Пашей через двадцать минут. Я брал время с запасом, так как ориентировочно рассчитывал потратить на первый разговор максимум минут десять. За мгновение до того, как Борис постучал в дверь, я освежил в памяти его отчество в кадровых документах.

– Борис Викторович, заходите, присаживайтесь! – пригласил его я, показывая жестом руки на стул, стоящий у моего стола.

– Здравствуйте, Андрей Александрович, Вы хотели меня видеть?

– Да! – я на пару секунд замолчал и подождал, пока он поудобнее устроится на стуле. – Как Вы помните, Вас несколько раз ловили на том, что Вы приходили на работу в весьма помятом состоянии, – в голове проскочила мысль, что с таким перегаром, как он, я даже на пары по понедельникам не позволял себе приходить, когда был студентом, – и затем, когда у нас на носу была сдача одного из продуктов, Вы взяли отгул на неделю, обещая, что по возвращению наверстаете все дела.

– Да, всё так. Мне жаль, что так получилось до моего отгула, и я, как Вы помните, дал Вам слово, что это не повторится. А отгул взял по причине плохого самочувствия. Понимаете, на данный момент я в процессе развода с женой, и у меня сейчас немного тяжёлое время. Думаю, что это и подкосило моё здоровье на прошлой неделе – схватил грипп какой-то. Но я действительно всё наверстаю. Если нужно принести больничную справку, то завтра она будет у Вас.

Борис в свои сорок два года сидел и оправдывался передо мной как маленький мальчик, причём врал он весьма неумело. Его ложь была бы для меня очевидной даже в том случае, если бы я не знал реальных фактов: ведь этот идиот был настолько тупой, что выложил в социальную сеть фотографии о том, как он отдыхал всю неделю на Кипре и развлекался с какой-то шлюхой (или, быть может, женой). Он что, думал, что я за ним не слежу?! Хотя, нужно отдать ему должное – необходимо было постараться за пять дней на Кипре не загореть, чтобы не скомпрометировать себя. Да ещё и этот развод приплёл, рассчитывая на моё снисхождение и солидарность. Он-то откуда знает, что я развёлся?! Интересно, действительно ли он разводится? Интересен не сам факт, а то, сумею ли я понять, говорит он правду или нагло мне лжёт.

– Борис Викторович, боюсь, что мы вынуждены расторгнуть с Вами трудовые отношения. Мы, как Вы знаете, многократно шли Вам на уступки, и мне очень жаль, что у Вас сложилась такая тяжёлая ситуация. Я понимаю, что, вероятно, развод с женой может быть психологически тяжёлым моментом в жизни, подрывающим, в том числе, и иммунитет, но Вы и нас поймите, у нас очень жёсткие сроки сдачи продуктов, и мы не можем рисковать исполнением обязательств из-за непредвиденных ситуаций. К тому же, так или иначе, Вы работаете в химической лаборатории, являющейся потенциально вредным местом, и это также может способствовать тому, что Вы неважно себя чувствуете. Мне кажется, что с моей стороны будет правильным посоветовать Вам сменить место работы на то, где Вы могли бы чувствовать себя более свободным без привязки к жёстким временным условиям.

– Вы хотите меня уволить? – Борис выглядел одновременно удивлённым и подавленным, и мне даже на мгновение показалось, что у него на глазах навернулись слёзы. Меня всегда поражало недоумение на лицах увольняемых мной людей. Такое ощущение, что они считали себя такими великолепными работниками, что факт их увольнения был для них не только не очевиден, но и вовсе абсурден.

– Да, но я не хочу оставить Вас ни с чем. Я разговаривал вчера со своим приятелем, занимающимся так же, как и мы, топливным бизнесом, но немного с другим уклоном, и он сказал, что готов рассмотреть Вашу кандидатуру на вакансию сотрудника своей компании. Вот, возьмите его номер, скажите, что от меня! – я протянул ему визитку с номером телефона своего знакомого, отвечающего за работу сети бензозаправок в нашем регионе, с которым мы договорились отправлять друг другу увольняемых сотрудников для прохождения собеседования, которое, разумеется, хоть и никогда не заканчивалось принятием на работу, позволяло избежать проблем с фрустрированным увольнением людьми. Так они уходили мирно, понимая, что о них позаботились и направили в другое место, а к тому моменту, как их не брали на рекомендованное место работы – а мы специально растягивали это недели на две – они уже успевали смириться с тем, что на первом месте работы их никто не ждёт.

– Ну что ж, и на том спасибо! – Борис угрюмо и недоверчиво разглядывал серебристую визитку с номером. Он, как и прочие сотрудники моего отдела, не стал вступать со мной в открытую дискуссию, однако это ещё не означало того, что он что-либо не замыслил против меня.

– Знаете, Борис Викторович, позвоните по этому номеру прямо сейчас. Я действительно переживаю за Вас! – я протянул ему свой телефон, хотя, естественно, понимал, что он позвонит по своему. – Если возникнут какие-либо проблемы, то просто передайте трубку мне, и я всё улажу!

Он достал свой телефон и набрал номер. Когда с другой стороны взяли трубку, Борис услышал приятный, но деловой женский голос секретаря, которая выслушала его и уверила, что сотрудникам, которых рекомендует им Андрей Александрович, у них всегда рады, и они с особым отношением подходят к рассмотрению их резюме. Собеседование назначили на завтра в середине дня. Через две минуты он уже вполне жизнеспособный шёл в отдел кадров, которым я успел позвонить и сказать, чтобы они сегодня же отдали ему документы и что я не намерен видеть его здесь ещё две недели. Всё прошло даже лучше, чем я ожидал.

Пока я ждал Пашу, успел подписать документы, которые оставила у меня на столе Маша, и передал их ей. Паша пришёл ровно через двадцать минут. Ради забавы, каждый раз, когда я прошу его ко мне зайти, я засекаю время на секундомере своих часов. Видимо, он – тоже, так как приходит с погрешностью не более пятнадцати секунд.

– Привет, Андрей! Ты хотел меня видеть?

– Привет! Я только что уволил Бориса.

– Эм, ясно, но мог бы поставить меня в известность заранее, а не post factum. К тому же, это мог бы сделать и я, – Паша даже несколько замялся от того, что я сделал за него эту грязную работу.

– Я не хотел тебя дёргать посторонними проблемами: как-никак ты сейчас весь в работе над завершением проекта, вот и решил, что сам с ним поговорю, – объяснил я, хотя на самом деле причина была в том, что Паша был в силу темперамента и возраста, а ему было двадцать семь лет, слишком бойким. Вкупе с тем, что Борис был типичным мужиком среднего возраста с начинающейся сединой и заканчивающейся надеждой на более светлое будущее, в лучшем случае это могло бы кончиться скандалом или самоубийством Бориса, а в худшем – судом по защите прав трудящихся.

– Кстати о проекте, – встрепенулся Паша, – Борис в нём участвовал. Я понимаю, что проку от него было меньше, чем от остальных, но всё-таки, когда мы обсуждали то, что проект будет завершён к первому октября, я исходил из того, что он будет у нас работать.

– Когда ты сможешь закончить, с учётом того, что Бориса с нами больше нет?

– Ну… – Паша посмотрел на календарь, висящий на стене и показывающий четырнадцатое сентября, – к пятому октября, думаю, управимся.

– К пятому, так к пятому. Если управитесь к первому, выплачу тебе половину месячной зарплаты Бориса за то, что вы сделаете за него работу. При желании сможешь раскидать эту сумму по ответственным за исполнение лаборантам.

– Хорошо, разберёмся.

– Только числу к двадцать пятому дай мне знать, когда вы в итоге планируете управиться.

– Хорошо! – сказал Паша и ушёл работать.

У меня не было сомнений в том, что всё будет сделано к первому числу. И дело было даже не в том, что я пообещал Паше денежное вознаграждение. Я плачу ему столько, что половина зарплаты Бориса для него не более, чем пшик. Я позвал его на эту должность, потому что он в своё время показался мне ответственным человеком, дорожившим своими словами, и я ни разу не усомнился в правильности своего выбора. Его оговорку про пятое октября я воспринимал лишь как сообщение о том, что ему и его людям из-за моего решения придётся в ближайшие две с половиной недели работать больше и чтобы я это знал. Уверен, что из той суммы, что я ему обещал, он себе не возьмёт ни рубля, а распределит её по двум-трём лаборантам, участвующим в проекте.

Я позвал Машу и сообщил ей о том, что нам нужен новый человек в химическую лабораторию: чтобы она согласовала это с отделом кадров и заблаговременно сообщила Паше о дате собеседования. Поначалу я принимал непосредственное участие в найме лаборантов, но теперь у меня на это совершенно не было времени. Как правило, на такие должности идут молодые люди, недавно окончившие научно-технические ВУЗы (как и я в своё время), а их так много, что найти более или менее адекватного кандидата не составляет труда. Сорокадвухлетний Борис, как и ещё несколько человек в коллективе, был, скорее, исключением из этого правила. К тому же, в этом плане, нет времени года лучше для того, чтобы уволить сотрудника, чем сентябрь. Большая часть выпускников, имеющих посредственные способности, уже устроились на первое попавшееся место работы, а более амбициозные как раз ещё не нашли работу своей мечты и уже начинали впадать в отчаяние, которые мы могли развеять, предложив им чуть более высокую, чем в среднем по рынку, зарплату, которая в любом случае для людей без опыта работы была не очень большой.

Я позвонил Алине и предложил ей пообедать в ресторане недалеко от работы. Она сказала, что будет готова в полвторого, а это значит, что у меня было ещё полчаса свободного времени. Гудок машины за окном напомнил мне про сегодняшний сон, что зародило во мне поток размышлений о нём. Интересно, почему в роли машиниста выступил Лёша? Из всего моего нынешнего окружения он был человеком, которого я знал дольше всех, и я считал его своим другом – одним из двух моих друзей. Поэтому, в целом, я был не удивлён тем, что он фигурировал в моём сне. Но почему он, а не Саша? Обычно, если кто-то меня и втягивал в различного рода авантюры, то это, несомненно, был именно Саша, а не Лёша, который вёл довольно размеренный образ жизни, проводя большую часть времени со своей женой и маленькой дочкой. Несмотря на то, что я будучи студентом читал «Толкование снов» Фрейда и несколько смежных книг по психологии, я был далёк от того, чтобы реально понимать суть многих моих снов. Единственное, что я запомнил, что в первую очередь нужно смотреть на эмоциональный фон сна, а не на его сюжет. С этой точки зрения, в этом сне не было ничего выдающегося: я действительно чувствовал себя весьма одиноким человеком. И всё же странно, что я его запомнил. Через пару минут я сумел провести аналогию формы Сапсана и его скорости с самолётом, на котором мне сегодня предстояло лететь, но дальше продвинуться не получилось. Наверно, некоторые бы посчитали катастрофу во сне предзнаменованием падения самолёта, но я, как человек с красным дипломом физфака, был далёк от подобных суеверий.

Алина зашла ко мне в положенное время, и мы вышли пообедать. В нашем здании была столовая, и в ней мы тоже часто ели – причём, зачастую большей частью нашего отдела – и вели непринуждённые и весёлые беседы. Иногда сотрудники рассказывали увлекательные и нетривиальные истории из своей жизни, и я всегда радовался тому, что имею дело с такими людьми, как они, а не с серым офисным планктоном. Я и сам мог многое рассказать о своей жизни. Историй, поражающих своей абсурдностью, со мной случалось немало. Конечно, детали я всегда гиперболизировал для большего смеха, но по основному содержанию историй никогда не врал. В остальных случаях мы просто вели светские беседы о текущих ситуациях в мире, городе или, на худой конец, работе. Тем не менее, сегодня я хотел поговорить с ней наедине. Алина была привлекательной девушкой, хоть и была совсем не в моём вкусе. То есть, безусловно, внешние данные у неё были отменные, но она была типичной бизнес-леди, целиком отдавшейся карьере и немного своему парню. Меня привлекают более женственные особы, о которых можно было бы заботиться и которых я, хотя бы потенциально, мог представить нянчащими моих ещё не рождённых детей. Алина была совершенно не такой – боевая девица.

Мы сели за столиком около окна и сходу заказали по бизнес-ланчу. Дождь закончился, и изредка даже проглядывало солнце, освещая светло-жёлтые фасады зданий, тянущиеся вдоль канала, что определённо поднимало настроение. Минут пять мы говорили о жизни, и затем она перешла к делу.

– Знаешь, в текущем проекте у нас имеются значительные расхождения с ожидаемой динамической вязкостью при добавлении стандартного количества ARX-11, – задумчиво глядя в окно на прохожих людей, сказала она, – чуть больше, чем на две сигма от матожидания в сторону высоких значений.

– Ну, в целом, не страшно, в заданный диапазон попадаем, хотя, конечно, лучше стремиться уложиться в одну.

– Я про то же. У меня есть пара предложений, которые могли бы исправить ситуацию. Их я и хотела с тобой обсудить до отъезда. Если всё согласуем, то сможем начать уже сегодня, не дожидаясь твоего возвращения.

– Отлично, давай. Какие идеи? – я с интересом приник поближе к ней, облокотившись на стол.

– Два варианта: либо добавляем больше ARX-11, по моим расчётам процентов на десять больше, либо можем разбавить более лёгкой фракцией. В первом случае возрастут издержки, во втором уйдёт не менее месяца на изменение спецификации.

– Спецификацию менять себе дороже. Может, это временное отклонение, которое не повторится в следующих партиях. Что ж мы теперь каждый раз менять её будем? Насколько увеличится себестоимость и насколько снизится маржа при сохранении текущих цен?

– Прибыль снизится процентов на пять.

– Серьёзно… – задумался я, так как с учётом объёмов продаж это была немалая сумма. – А качество реагента проверяли? Может, с ним что-то не то? А исходное топливо спецификации соответствует?

– С ARX-11 всё в порядке. Независимыми методами всё проверили. Топливо по всем физическим показателям тоже проверили, всё строго по нормам, как всегда.

– Если всерьёз относиться к тому, что ты говоришь, получается мистическая ситуация: всё, как обычно, а отклонения каким-то образом наблюдаем. Паша результаты элементного анализа и хроматографии предоставлял?

– Я не запрашивала, думала с тобой сначала обсудить.

– В принципе, – я на мгновение задумался, – если в исходнике небольшой избыток тиолов, то это потенциально может приводить к частичной деградации реагента. Я другого объяснения пока не вижу. Проверьте элементный анализ. Если по сере будут превышены сертификационные значения, то пусть отдел закупок совместно с юристами связываются с поставщиком и разбираются. Если нет, то увеличивайте долю ARX-11 без изменения цены. Если тенденция сохранится, то будем увеличивать цену. Если нет, то и плевать на эти единичные издержки. Впрочем, в любом случае увеличивайте долю ARX: товар надлежащего качества от нас ждут в срок, и даже если с исходным топливом проблемы, то все эти разборки решатся небыстро. Если будем ждать, то в срок не успеем.

– Хорошо, всё сделаем! – замолчав на пару секунд, она продолжила: – Я слышала, ты уволил того мужика из химической лаборатории. Я рада: на последнем корпоративе он перебрал и делал мне недвусмысленные намёки.

– Я думаю, что с твоими данными тебе не привыкать к вниманию мужчин, неужели тебя это задело?

– Одно дело – принимать знаки внимания от мужчин, а другое – от не реализовавшегося в жизни пузатого неудачника – большая разница.

– Я рад, что я тебя порадовал!

Иногда, когда мы смотрели друг другу в глаза, мне казалось, что между нами что-то есть. Временами, как сейчас, она смотрела на меня не так, как все. Такой взгляд вряд ли можно было спутать с обычным. Думала ли она о том, что между нами может что-то быть или нет? Или это просто ловкий трюк для того, чтобы расположить к себе мужчину, в чьём одобрении она была заинтересована? Я не знаю, но в любом случае мне это нравилось. Всегда приятно внимание красивой женщины, пусть даже и той, с которой нет никакого будущего даже в мыслях.

Мы посидели ещё минут пятнадцать и пошли на работу. За время нашего отсутствия на моём столе появился десяток рутинных документов, которые Маша любезно оставила для меня. Минут двадцать я потратил на бессмысленное чтение этой макулатуры и затем ещё около часа обсуждал мелкие аспекты текущих дел, которые сотрудники посчитали нужным обсудить со мной лишь постольку, поскольку я был на работе. Не будь я здесь – справились бы и без меня. Тем не менее, важно было уделить каждому из них внимание. Ничто не может быть ценнее для сотрудника, чем потраченное на него время руководителя. В отношениях между людьми время, в отличие от денег, абсолютно – это золотой стандарт, по которому можно оценить всё остальное.

В четыре часа дня я со всеми попрощался, вышел с работы и наконец закурил. Как же хотелось подымить после обеда, но Алина не курит, и при ней я не курил. Посадка в самолёт заканчивалась в восемнадцать пятьдесят, а это значит, что можно было не торопиться.

СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО

В Пулково я был ровно в шесть. Зарегистрировался на рейс и выпил кофе в бизнес-лонже: кофе был традиционно паршивый, но лёгкий перекус перед вылетом сделать стоило. Самолёт вылетел без задержки, и у меня было более полутора часов для того, чтобы, переведя телефон в авиарежим, просто отдохнуть. Всякий раз, когда я летел на самолёте, мне это напоминало тот полёт из Новосибирска в Санкт-Петербург, который я совершил более двенадцати лет назад, и который нёс меня из моего прошлого в моё настоящее.

Отца я не знал – он бросил мою мать, когда она была беременна мной и воспитывала Игоря, моего на тот момент семилетнего брата. Впрочем, в моих первых воспоминаниях уже был отчим, от которого мать родила мою младшую сестру – Веру. Всё моё детство прошло в постоянных сравнениях с братом. Я был не так хорош, как он. Не такой смелый, не такой весёлый, не такой воспитанный. В глазах матери Игорь был богатырём, а я каким-то жалким придатком, который достался ей от моего отца, хотя она старалась не подавать виду, что это было так. Если, когда я был маленький, она, вероятно вынужденно, проявляла формальную заботу обо мне, то годам к десяти уже в явном виде пыталась мной манипулировать и отдавала распоряжения, как какому-то рабу. Пожалуй, больше всего её во мне раздражало именно то, что я не шёл ей на уступки и не подчинялся её приказам. Особенно это раздражало её на фоне моего старшего брата, который был во всём с ней согласен и вообще был идеальным мальчиком и отличником. Годам к двенадцати я полностью эмоционально отдалился как от неё, так и от брата. Отчим не вмешивался в наш интриганский треугольник и, хоть он ни разу не проявлял ко мне какого-либо грубого или неуважительного отношения, всегда был довольно-таки холоден ко мне. Единственным человеком, с которым я действительно ощущал родственную связь, была Вера. Разница в возрасте у нас была два года и стала практически незаметной к моим четырнадцати и её двенадцати годам. К тому же, в силу каких-то обстоятельств, она училась лишь на один класс младше меня, а не на два. В отличие от меня, она не была изгоем в семье и пользовалась расположением как своего отца, так и матери. Это сильно ограничивало наше с ней общение, так как менять внимание родителей на моё она никогда не стремилась.

Однако во всём этом был и положительный момент: я всё время был предоставлен самому себе. В возрасте от семи до одиннадцати лет у нас была своя дворовая компания из четырёх мальчишек, с которой мы проводили большую часть дня после школы. Помимо меня в этой команде трое были из откровенно неблагополучных семей, поэтому мы все могли шляться по улицам допоздна и там, где хотим – никому не было дела. У нас был штаб на местной свалке, который мы собрали из мусора. И там у нас даже была своя мастерская, на которой мы делали фигурки из свинца: разбивали отработанные аккумуляторы, плавили их внутренности на костре в жестяной банке из-под растворимого кофе и отливали в формы. Прекрасно помню тот день, когда мы решили оптимизировать процесс и, чтобы не ждать медленного остывания жидкого свинца в формах, решили поливать его водой из канавы. При первой же попытке вода, при попадании на форму, резко вскипела от всё ещё расплавленного свинца, и его куски попали на лицо одному из мальчиков, кажется, его звали Вова. Глаза не пострадали, но то, как он орал, когда мы отковыривали припёкшийся металл с его щёк, я запомню навсегда. Шрамы остались, но небольшие – выглядел он с ними скорее мужественно, чем пугающе. К одиннадцати годам результаты семейных обстановок у них и у меня принесли разные плоды, и они пошли своим путём, а я своим. Больше мы не общались, и я остался совсем один.

Прекрасно помню тот день, когда, возвращаясь в двенадцать лет домой из школы, я слушал плеер и никак не мог понять, с какой целью проезжающая электричка так пронзительно и не переставая гудит, мешая мне разобрать мелодию, ведь, подъезжая к станции, они по традиции ограничивались формальным коротким звуковым сигналом. Понял я суть такого продолжительного гудения лишь тогда, когда кто-то, схватив меня сзади за рюкзак, резким движением одёрнул меня за мгновение до того, как поезд пронёсся в пяти сантиметрах от моего носа. Много позже, лишь четыре месяца назад, я узнал от своего психотерапевта, к которому после развода я ходил скорее от скуки, чем от наличия каких-то беспокоящих меня проблем, что это была подсознательная попытка самоубийства, которая несомненно бы удалась, если бы не вмешалась бабушка, торгующая семечками рядом с переездом. Когда эта ситуация произошла, я просто взял и пошёл дальше, слушая начавшуюся песню, даже не поблагодарив бабулю. Об этой истории в семье никто так и не узнал.