скачать книгу бесплатно
Стоит только замолчать
Джесси Болл
В одном японском городе за несколько месяцев загадочным образом исчезло восемь человек. У полиции нет никаких улик, никаких зацепок. Но однажды в полицейском участке появляется признание – некий Ода Сотацу берет вину за исчезновение этих людей на себя. Его отправляют за решетку, допрашивают, но он упорно молчит. Даже после суда, на котором он приговорен к смерти через повешение. Много лет спустя журналист по имени Джесси Болл решает разобраться в случившемся.
Джесси Болл
Стоит только замолчать
This translation published by arrangement with Pantheon Books, an imprint of The Knopf Doubleday Group, a division of Random House, LLC.
© Jesse Ball, 2014
© С. Силакова, перевод, 2019
© James Martisano, cover design, 2019
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2019
© ООО “Издательство АСТ”, 2019
* * *
Посвящается К. Абэ и С. Эндо
Нижеследующее художественное произведение частично основано на реальных фактах.
Вводные материалы
Странная вещь произошла со мной, со мной и с женщиной, с которой я жил. Мы были в зените отрадной жизни. Глядя вперед, я видел: мир светел и прекрасен, и это навсегда. Я расстался с кучей страхов, забот и тревог. Появилось чувство, что очень многие проблемы отпали. Мы жили с нашей дочкой, в отдельном доме, уже несколько лет были женаты, и жизнь была такой радостной и яркой, что даже не могу вам о ней рассказать. Я-то могу что-нибудь рассказать, но вы ведь не знаете… или это я не знаю, как рассказать о ней достоверно. Перед домом у нас был сад с высокими воротами, обнесенный живой изгородью со всех сторон. Мы усаживались в саду, и времени хватало на все, на все что угодно. Как бы мне хотелось, чтобы вы догадались, как это было возможно, чтобы вы, как бывает спозаранку, ощутили прикосновение света к своим закрытым векам.
Однако что-то произошло, что-то, чего я не предвидел. Она замолчала, просто потеряла желание разговаривать, и эта жизнь подошла к концу. Я цеплялся за эту жизнь, хотя ее уже не было, хватался за все, что помогло бы мне понять молчание, понять, каким человеком надо быть и какие причины иметь, чтобы отгородиться молчанием. Но все уже было кончено. Мне пришлось начинать с чистого листа, и начало это состояло в том, чтобы попробовать понять, что же произошло. А это, конечно, была задача не из легких. Никто не может просто рассказать тебе, чего конкретно ты не понимаешь, в таком странном случае – определенно никто не сможет.
И я двинулся по следам всех похожих случаев. Куда-то ездил, с кем-то разговаривал; снова и снова обнаруживал, что топчусь на месте. Хотел узнать, как избежать непредсказуемых бед, которые надвигаются. Глупо, конечно. Их невозможно избежать. Они по своей природе неизбежны. Но во время поисков мне стало известно о проблеме Оды Сотацу. И вот результат – книга, которую вы сейчас держите в руках. Я рад представить ее вам и надеюсь, что от нее будет хоть какая-то польза.
+
В одной деревне в окрестностях города Сакаи в префектуре Осака произошел инцидент. Я называю это инцидентом ввиду его крайнего своеобразия. В то же время, как вы увидите, некоторые элементы инцидента делают его общим явлением для всех нас, породненных тем, что все мы люди и живем на свете. Прочитав об инциденте спустя много лет после того, как он произошел, я отправился на место – выяснить побольше, все, что сумею, докопаться до всей правды.
Основные действующие лица в большинстве своем были еще живы, и я, интервьюируя их одного за другим, собрал материалы, благодаря которым теперь могу поведать эту историю. Имена лиц, участвовавших в событиях, изменены, чтобы соблюсти право на неприкосновенность частной жизни их самих, их близких и потомков. Даты событий, а также конкретное время действия тоже изменены, чтобы надежнее уберечь эту неприкосновенность.
++
На последующих страницах я, возможно, иногда буду называть себя “Инт.” или “Интервьюер”, либо вставлять какие-то свои пояснения, чтобы пролить свет на те или иные обстоятельства. Однако большая часть текста этой книги – это фрагменты интервью, записанных на пленочный диктофон. В книге четыре описания событий: первое исходит от нескольких человек, имевших отношение к (2) Оде Сотацу, в том числе от его родственников и сотрудников городской (города Сакаи) и местной полиции; второе – от меня: описание моих поисков Дзито Дзоо; третье – от (3) Дзито Дзоо; а четвертое – от (1) Сато Какудзо.
Первое и второе описания вынужденно облечены в форму повествования, информация в них увязывается воедино и порой излагается в беллетризованном виде (хотя я и старался указывать ее источники). Последние два описания по большей части не нуждаются в этом приеме, представляющем собой слабое место моего труда, так как необработанные материалы уже отвечали моей задаче.
Джесси Болл, Чикаго, 2012
1. Положение Оды Сотацу
История рассказывается в первый раз
В октябре 1977 года Ода Сотацу был молод. Ему шел двадцать девятый год. Он служил в конторе, во внешнеторговой фирме своего дяди. В основном они продавали за границу нитки. А чтобы это делать, еще и скупали нитки. Для Сотацу все в основном сводилось к закупке и продаже ниток. Это ему не особенно нравилось, но он работал и не ворчал. Жил один, у него не было ни девушки, ни домашних животных. Образование у него было среднее, круг знакомых – узкий. Похоже, люди были о нем хорошего мнения. Он любил джаз, у него был свой проигрыватель. Одевался просто и неярко, питался преимущественно дома. Чем неравнодушнее он относился к какой-то теме, тем меньше была вероятность, что он ввяжется в спор о ней. Многие люди знали его и жили бок о бок с ним, рядом с ним, – но мало кто мог бы сказать, что понимает, какой он на самом деле. Люди и не подозревали, что на самом деле он не никто. Казалось, он был только своим распорядком дня: тихой неизменной рутиной, работа – сон – работа.
История Оды Сотацу начинается с признания, которое он подписал.
Он стал водиться с парнем, которого звали Какудзо, и девушкой, которую звали Дзито Дзоо. Эти двое были в общем-то оторви да брось, особенно Сато Какудзо. Он влипал во всякие истории или когда-то давно влип в одну. Об этом все знали.
И вот что произошло: Какудзо каким-то образом познакомился с Одой Сотацу и каким-то образом уговорил его подписать признание в совершении преступления, которого тот не совершал.
Странно, что он подписал признание в преступлении, которого не совершал. Верится с трудом. Но он действительно подписал признание. Узнав об этих событиях, собрав материалы, я обнаружил, что у его поступка была причина и вот какая – он поступил так поневоле, потому что заключил пари.
Существовало несколько версий того, как прошел тот вечер. Первая – версия, описанная в газетах. Другая – версия со слов родственников Оды Сотацу. Но была и третья – версия, которой придерживался Сато Какудзо. Эта, последняя версия убедительнее прочих, потому что Какудзо записал происходившее на диктофон и ознакомил с записью меня. Я переслушивал ее много раз и каждый раз слышу на ней что-то, чего не расслышал раньше. Складывается впечатление, что жизнь, реальную жизнь можно изучить по ее симулякрам, ведь факт тот, что реальная жизнь постоянно обманывает нас и откровенничает с нами, причем в этом она последовательна.
Я расскажу вам о событиях того вечера.
Пари
Когда я слушал запись, мне иногда было трудно разобрать фразы. Гремела музыка. Вечер тянулся, собеседники выпивали, тараторили. В общем, обстановка типичная для бара. Кто-то (Дзоо) раз за разом встает из-за стола, уходит, возвращается, громко скрежещет ножками стула по деревянному полу. Минут сорок они ведут бессвязный разговор, а потом добираются до вопроса пари.
Какудзо подводил к нему потихоньку. Говорил гладко, живописал что-то вроде объединяющего их, всех троих, чувства товарищества. Изображал своим поведением, будто им всем обрыдла жизнь. Они с Дзоо, сказал он, кое-что проделывали, пытаясь прогнать это ощущение. В том числе заключали пари – на то, какая карта выпадет, такая у них была собственная игра, у них вдвоем. Сказал, что, когда проигрывал, резал себя ножом. Или Дзоо – себя, если проигрывала она. Сказал, что от этого они перешли к кое-чему другому, стали принуждать друг друга что-нибудь делать, чтобы снова почувствовать себя живыми. Но все это вращалось вокруг пари: подстроить так, чтобы жизнь повисла на волоске. Не кажется ли Сотацу, что это завлекательно? Не тянет ли его, хоть немножечко, попробовать самому?
Весь вечер они на него наседали, Дзоо и Какудзо, и в конце концов уговорили. Собственно, потому его и выбрали – решили, что он из тех, кого, наверно, удастся уговорить, кого можно уговорить сделать такое. И действительно, так и вышло: они сумели втянуть его в свою игру.
Он и Какудзо заключили пари. Пари состояло в том, что проигравший, кто бы он ни был, подпишет признание. Какудзо принес признание с собой. Положил его на стол. Проигравший подпишет это, а Дзоо отнесет в полицейский участок. Все, что человеку дано перечувствовать за всю жизнь, будет сконцентрировано в единственном мгновении, когда пари состоится в реальности и вся жизнь человека будет зависеть от того, какая выпадет карта. Колоду карт Какудзо тоже принес, она лежала на столе рядом с признанием.
Музыка в баре была громкая. Жизнь у Оды Сотацу была трудная и до сих пор не дала ему того, на что он надеялся. Он питал симпатию и уважение и к Какудзо, и к Дзоо, а они оба только и думали, что о нем – о нем и о том, что он подпишет признание.
Вот чем все обернулось: Ода Сотацу заключил пари с Сато Какудзо. Пари проиграл. Взял авторучку и подписал признание, лежавшее перед ним на столе. Дзоо забрала признание, Какудзо и она ушли из бара. Ода пошел домой, в свою маленькую квартиру. Сомкнул ли он глаза в ту ночь, нам неизвестно.
По словам его квартирной хозяйки, на следующее утро
в доме, где жил Ода Сотацу, всех разбудил энергичный стук в дверь квартиры Оды Сотацу. Он не торопился подойти к двери, и тогда ее выбили. Он не торопился лечь на пол, и тогда его на пол повалили. В наручниках, совершенно измученного, его вывели и препроводили к фургону. Очевидец, с которым я разговаривал, сказал, что он не сопротивлялся, не кричал: “Я невиновен”. Он просто тихо подчинялся. Квартирная хозяйка вспоминает, что он был без куртки.
Дочь квартирной хозяйки Оды
поведала мне:
– Вы ничего не сможете узнать про Оду, если не узнаете, какой он был добрый, не узнаете, что доброта, которая в нем была, которой он сам и был, пронизывала каждую клеточку его тела. Она была не в мыслях, не в решениях. Он просто был добрый и много раз поступал по-людски. Приведу вам пример… я была еще маленькая, но мать… мать мне рассказывала, что, когда соседка сверху, старуха, а Ода был молодой, года двадцать два-двадцать три, наверно, эта старуха заказала мебель с доставкой. Мебель была слишком широкая – не проходила в двери и застряла в дверях, по вине грузчиков, как-то так. Час был уже поздний. Рабочий день закончился. Утром грузчики должны были вернуться. Но старуха – она же не могла ни войти, ни выйти. Вся разволновалась. Стояла у двери, пытаясь выглянуть в узкие щелки, которые оставались в проеме. Безудержно говорила что-то, чего только не говорила, но грузчики уже ушли. Итак, Ода – что делает Ода? Он идет наверх с фонариком, усаживается у двери со своей стороны и всю ночь разговаривает со старухой, не отлучается до самого утра. А знаете, она, думаю, даже была ему несимпатична. Просто он был такой. Добрый мальчик. Вообще-то та старуха всем была скорее несимпатична.
От интервьюера
Я пытаюсь поведать вам о трагедии. Я пытаюсь сделать это таким образом, чтобы как можно меньше навредить участникам событий – тем, кто остался жив после этой трагедии, но также был ее движущей силой.
Ода Сотацу подписал признание. Может быть, он нечетко понимал, что делает. А может быть, и понимал. В любом случае, подпись свою поставил. На следующий день, в субботу, пятнадцатого числа, его выволокли из дома и засадили за решетку. Поскольку документ – признание – носил исчерпывающий характер, никаких сомнений в виновности Оды никогда не возникало. Судебный процесс, когда он наконец начался, завершился быстро, а Ода Сотацу, пока процесс длился, едва ли что-то предпринимал – собственно, определенно ничего не предпринимал – в защиту своих интересов. Полиция добивалась – в то время как он находился под стражей в полицейском участке, ожидая суда, и в то время, когда, уже после суда, он находился в камере смертников – развязать ему язык, чтобы он рассказал о своих преступлениях. Он не заговорил. Сделал из своего молчания шатер, спрятался внутри и даже носу не высовывал.
В последующие месяцы Дзоо много раз навещала Оду. С Какудзо он больше никогда не виделся.
Нашу повесть продолжает информация, полученная мной от полицейских, тюремных надзирателей, священнослужителей, журналистов (присутствовавших при событиях в те годы) и родственников Оды. Именно так рассказывается история Оды Сотацу.
Семь месяцев заточения
В ожидании суда
Допрос 1
15 октября 1977 года. Ода Сотацу задержан по подозрению в причастности к Исчезновениям в Нарито. Таковое подозрение проистекает из признания, подписанного г-ном Одой и переданного в полицию неким анонимным лицом. Допрос проводится в помещении местного полицейского участка. Инспектор Нагано и еще один инспектор (имя не указано).
[От инт. Расшифровка аудиозаписи допроса, возможно, содержит измененные фразы или сделана небрежно. Оригинал аудиозаписи я не слышал.]
?
1-й полицейский: Господин Ода, могу предположить, что вам известно, почему вы здесь. Предполагаю, вам известно, почему мы потрудились привезти вас сюда, предполагаю, вам известно, какая кара полагается за то, что нам дают ложные показания.
2-й полицейский: Господин Ода, если у вас есть любая информация о местонахождении лиц, упомянутых в вашем признании, или если вам известно, что кто-либо из них еще жив, немедленно сообщите это нам. Это может сильно помочь вашему делу – такая информация может помочь.
1-й полицейский: Мы прочитали ваше признание. Мы очень заинтересованы как можно скорее получить про него побольше информации.
ода (молчит).
1-й полицейский: Господин Ода, вы в незавидном положении. Могу вас заверить: если вас признают виновным, то почти наверняка отправят в камеру казней в тюрьме Х. и повесят. Если кто-либо из лиц, упомянутых в вашем признании, еще жив и вы поможете нам отыскать их, это может вам помочь. Это может все изменить. Вы сможете спасти себе жизнь.
ода (молчит).
2-й полицейский: Если вы думаете, что молчание вам чем-то поможет. Если вы так думаете.
1-й полицейский: Если вы так думаете, то вы совсем ничего про все это не знаете.
2-й полицейский: Может быть, вы докатились до такого, потому что ступили на неверный путь. Может быть, вы думаете, что знаете выход. Но вы ничего не знаете. Выход один – он в том, чтобы нам помочь.
1-й полицейский: Скажите нам, где эти лица. Для вас это правильный ход. Для вас это выход.
2-й полицейский: Не на свободу.
(Полицейские смеются.)
1-й полицейский: Нет, просто выход – способ увильнуть от камеры казней.
2-й полицейский: И не только от нее, но даже теперь. Даже теперь все может обстоять лучше, чем сегодня. Все необязательно должно быть так, как обстоит сегодня. В тюрьме, вы уж поверьте, есть камеры получше вашей. Есть еда получше той, которой будут кормить вас. Есть даже… хотя об этом мне упоминать не положено… но можно устроить, чтобы вас перевели от нас в обычную тюрьму. Там все по-другому. Может, она вам лучше подойдет? Там даже надзиратели не такие. Не везде все одинаково. Вы можете улучшить свое положение – вот про что мы говорим.
1-й полицейский: Мы вам не враги. Вам вообще никто не враг. Мы все просто работаем сообща. Мы все сотрудничаем. Сейчас мы с инспектором Нагано уйдем из вашей камеры. Я хочу, чтобы завтра, когда мы снова придем, вы нашли, что нам сказать. Понимаете?
Интервью 1 (Мать)
[От инт. Когда я приехал в деревню спустя много лет, мне удалось взять серию интервью у членов семьи Ода. Вступить с ними в контакт было непросто, но, как я вам уже сообщил, у меня были свои резоны для усердных стараний. Раньше я приезжал в Японию лишь ненадолго, и теперь многое оказалось мне внове. Было чудесное ощущение, что ты открыт миру: все как бы расширялось и усиливалось, становилось крупнее и отчетливее; так в облачную погоду освещение иногда меняется, становится светлее, даже когда солнце не озаряет тебя прямыми лучами. Несколько отрывков из интервью я включил в этот текст, чтобы отразить, как менялся характер заточения Оды Сотацу. Я все разъясню скрупулезно, деталь за деталью, знакомя вас с доказательствами в той же форме, в которой они были мной получены. Дом, где я брал интервью, представлял собой съемное жилье в усадьбе, известной тем, что в определенные сезоны там полно бабочек. Когда я приехал, а также в те дни, когда я начал брать интервью, бабочек было не видать. Однако когда мы сидели в доме в комнате окнами на север, которую часто выбирала для интервью мать Сотацу, та говорила, что бывала в этом доме при других обстоятельствах и видела бабочек. И тогда я словно бы увидел их, а впоследствии, когда они появились на самом деле, все было именно так, как она рассказывала. Я упоминаю об этом только для того, чтобы создать впечатление, что она заслуживает доверия, пусть даже тема насекомых и тема признания ее сына, очевидно, вообще-то не схожи между собой, пусть это вообще-то разные темы. И все же ощущение правдивости сохранялось, потому я и даю это пояснение.]
[Это выдержки из длинных бесед, так что какие-то фразы могут отсылать к другим, прозвучавшим раньше, или начинаться на середине мысли, когда что-то важное уже частично высказано.]
?
инт.: Г-жа Ода, вы говорили о том первом дне, когда вам позвонили официальные лица и вы пошли на свидание к Сотацу.
г-жа ода: На самом деле в тот день мы не пошли. Ни я, ни мой муж. Никто из моих детей.
инт.: Почему?
г-жа ода: Муж запретил. Он пришел в ужас, когда узнал. Сидел дома, без света, часами просто смотрел в пустоту. А когда вышел к нам, сказал, что мы не пойдем на свидание к Сотацу. Сказал, что не знает никого, кого бы так звали, и спросил, знаю ли я такого.
инт.: А вы что сказали?
г-жа ода: Я сказала, что не знаю. Не знаю никого, кого бы так звали. Он сказал, что ему прискорбно слышать про эту путаницу, мол, полиция думает, будто мы знаем подобных людей, но мы их не знаем. Я хотела пойти, конечно. Конечно, я хотела пойти. Но он очень четко разъяснил, как все должно быть.
инт.: А ваши остальные дети?
г-жа ода: В то время они не жили с нами, а я им ничего не сообщала.
инт.: И что же изменилось? Почему вы пошли на свидание к Сотацу?
г-жа ода: Когда утром я проснулась, мой муж был в одежде, в которой я его никогда не видела, – в старом костюме, довольно чопорном. Он сказал, что, возможно, все вышло по его вине и мы должны увидеться с нашим сыном Сотацу. Я сказала ему: да, я тоже думаю, что мы должны это сделать. Он сказал, что это несущественно – несущественно, что именно мы должны делать, но мы это сделаем. И тогда мы вышли, сели в машину и поехали в тюрьму.
инт.: И что вы там увидели?
г-жа ода: Полицейские старались не смотреть на нас. Во время того свидания или любого другого свидания никто, как мне кажется, не смотрел нам в глаза. Им хотелось притвориться, что нас не существует. Я это понимаю, кстати, я понимаю, каково им. Та еще работа – ты за решеткой. Наверно, хорошо, что кто-то по доброй воле вызывается там работать.
инт.: Он сидел далеко от входа в полицейский участок?
г-жа ода: Его переводили из камеры в камеру. Он не всегда был на одном и том же месте. Может, из-за взысканий? Его часто наказывали, его отец одобрял это. Когда я сказала, что мне кажется, как-то этого многовато, господин Ода сказал мне, что на самом деле нет, это еще мало. Я не очень много знаю о таких вещах. Если вы поговорите с мужем, он, может быть, вспомнит побольше или припомнит, что раньше знал больше.
инт.: Но само свидание? Вы поговорили с ним?
г-жа ода: Говорили мы. А он – нет. Сначала он был в маленькой камере. В ней вообще ничего не было, только сливное отверстие. Думаю, они хотели, чтобы он заговорил, но он отказывался. В тюремной одежде он казался каким-то крошечным. Как неприятно мне было смотреть на эту одежду. Теперь мне обо всем этом думать неприятно.
инт.: Простите, но не могли бы вы просто припомнить, что вы ему сказали?
г-жа ода: По-моему, я ему ничего не сказала. Боялась – скажу что-то не то, и тогда господин Ода сделает так, чтобы мы больше никогда не ходили на свидания, и потому я держалась тихо. Хотела посмотреть, как он скажет то, что требовалось сказать. Он сказал: “Сын, ты это сделал? Они говорят, ты сделал это и так и сказал, говорят, ты сказал, что это сделал. Ты это сделал?” А Сотацу ничего не сказал. Но посмотрел на нас.
Исчезновения в Нарито
[От инт. Мне кажется, пора сказать несколько слов об Исчезновениях в Нарито. Позвольте мне ненадолго прервать повествование, чтобы внести ясность. Именно в этом преступлении сознался Ода Сотацу. Я лично думаю, что он, подписывая признание, почему-то не отдавал себе отчет, что преступление уже совершено.]
?
Исчезновения в Нарито происходили в деревнях в окрестностях Сакаи в 1977 году. Они начались примерно в июне и продолжались вплоть до поимки Оды Сотацу. Газеты отслеживали эту историю с ненасытным вниманием, ею заинтересовалась общенациональная пресса, а кульминацией стала буря вокруг ареста Оды Сотацу. В чем же состояло это дело?
Исчезло восемь человек, каждый месяц исчезало в среднем двое. Следы борьбы отсутствовали; но, очевидно, исчезновения происходили внезапно (на столе – еда, ничего из личных вещей не пропало и т. п.). Все исчезнувшие, как мужчины, так и женщины, были люди немолодые или очень немолодые, разного возраста – от пятидесяти до семидесяти лет, каждый из исчезнувших, без исключения, проживал один. На дверях жилищ было обнаружены игральные карты, по одной штуке в каждом жилище. На картах не имелось отпечатков пальцев – вообще никаких. Никто не видел, как кто-либо из исчезнувших покинул свой дом. Это была поразительная загадка, головоломная, и, когда череда исчезновений продолжилась, вся округа впала в шок. Были даже организованы патрули, чтобы навещать на дому тех, кто овдовел или жил на отшибе. Но патрули ни разу не оказывались в нужный момент в нужном месте.
Допрос 2
16 октября 1977 года. Ода Сотацу. Имена инспекторов не указаны.
