скачать книгу бесплатно
Трудные леди школы Бауман
Марина Владимировна Болдова
Остросюжетный семейный роман Марины Болдовой
Если ты в пятнадцать лет совершаешь дурные поступки, будь готова ответить за них. И пусть школа для трудных девочек Агнессы Бауман сделала из тебя настоящую леди, а страшное прошлое осталось позади – оно не отпустит и заставить тебя страдать, дав передышку в десять счастливых лет.
Софья Риттер поняла это, потеряв в один день и мужа, и сына. Муж погиб, но есть надежда найти похищенного пятилетнего ребенка. И встретиться с тем, кто не знал любви и столько лет таил в себе обиду…
Марина Болдова
Трудные леди школы Бауман
«…Оступишься – отмолишься? Так просто: сходил в церковь, поп кадилом помахал, грехи отпустил – и порядок!
– Тут ты заблуждаешься. В церкви работают обычные люди, права прощать им никто не давал. Так что – пришла с грехом, с ним и уйдешь. Не обольщайся.
– А как же?
– За все придется платить. И никак иначе…»
* * *
Вика краем глаза выхватила из общей картины куст, росший чуть поодаль от тропы. Что-то не так было с этим кустом. Сквозь ветки виднелось нечто красное вроде яркого крупного цветка. Но не мог этот куст цвести! Тем более практически у корня.
Она вернулась обратно по дорожке, изредка оборачиваясь посмотреть, далеко ли ушла Соня. Лишь только та скрылась из вида, Вика бегом кинулась в сторону.
– Софа, Софа, вы живы? – дотронулась она до лежащей женщины, узнав ту издалека. – Господи, что же это?! Да где же телефон! А! Вот! – Вика набрала номер мужа.
– Ваня, Ванечка, – она расплакалась. – Я нашла Софу. Тут, в кустах. Какую Софу?! Да Сашки Гурского мать, свекровь Сонину. Мы шли на пляж, я заметила что-то яркое в кустах. Соньку дальше отправила! А сама? Что сама?! Я тут, где она лежит. Не знаю, что с ней! Нет, кровь не вижу. Я боюсь! Ванечка, она не дышит…
Вика обессиленно прислонилась к стволу дерева, стараясь не смотреть в ту сторону, где лежало тело. «А где же Тошка?!» – вдруг похолодела она от мысли о сыне подруги и вскочила.
– Тоша, Антон! Тошенька! – голос ее сорвался.
– Что это, – вдруг услышала она шепот у себя за спиной и обернулась. Соня стояла рядом и неподвижным взглядом смотрела на тело свекрови.
– Сонечка, подожди, – потянула ее в сторону Вика.
– Я пришла – их там нет. Там, на пляже, вообще никого – холодно все ж, наверное, у воды. Что Софа там делает, в кустах? А где Тошка? Вика?! Где Тошка?! Он спрятался? Что за шутки они придумали с бабушкой? Антон! Выходи! – Соня заговорила строго, даже сердито.
Вика не знала, что делать. «Пусть ищет! Так время пройдет. Скорее бы Лунев подъехал. И полиция. Тошку украли! Дали Софе по голове, а его унесли. Что там весу-то в пятилетнем ребенке? Только кто? Господи, он такой маленький, домашний! Испугался, наверное! Сволочи!» Вдруг она вспомнила, как Ядвига впервые «показала» картинки ее будущего в хрустальном шаре. Плачущая женщина и мальчик. «Соня и Тошка, – поняла Вика. – И я должна помочь его найти!» В памяти всплыло и предупреждение Ядвиги, что она должна сыграть важную роль в их судьбе.
Часть 1
Школьницы
Глава 1
Валерия Георгиевна Шляхтина одной рукой пыталась застегнуть молнию на джинсах. Во второй была зажата щетка для волос. Поняв, что сделать два дела одновременно – причесаться и одеться – у нее не получится, в раздражении откинула щетку на кровать. Раздался звук удара металла о стекло. Валерия Георгиевна наконец дернула в последний раз за язычок застежки и застегнула пуговицу. Скосив глаза на скомканное шелковое покрывало, поняла, что так звякнуло: ручка щетки угодила в небольшое зеркало. Вид треснувшего стекла привел ее в ярость. Это оказалось последним штрихом, с самого утра незадавшегося дня. Ее муж должен был сегодня улететь в Штаты, но не улетел. И не счел нужным поставить ее в известность, что поездка сорвалась. Ей позвонил его референт Вадим, ее любовник, и предупредил, что свидание отменяется. Она решила еще понежиться в постели, но дурное настроение не отпускало. Предчувствие, что этот денек приготовил еще много сюрпризов, оправдалось. Следом за мужем «обрадовала» горничная Анжела. Девочка, хотя и вывезенная из деревни, но быстро пообтесавшаяся в городе, заявила, что уходит. И не куда-то, а «в замуж». Мол, жених (палаточный торговец!) не дозволяет ей работать. «А булавки себе ты на что собираешься покупать, дура? Или на каждую мелочь клянчить будешь?» – спросила ее Валерия Георгиевна.
Сама она старалась сохранить хотя бы видимость независимости от мужа, три раза в неделю посещая директорский кабинет в своем салоне красоты. К чести Шляхтина надо сказать, тот с самых первых дней совместной жизни взял на себя все расходы по содержанию семьи, оставив ей в личное пользование половину совместной зарплаты в двести сорок рублей в месяц. Он подрабатывал, где мог, делая быт двух молодых инженеров комфортным. Валерии же давала дополнительный доход комната в коммуналке, оставшаяся от бабушки с дедом. Эти деньги она откладывала «на ребенка», ничего не говоря мужу.
Сейчас ее независимость состояла из пары тысяч долларов ежемесячной прибыли от салона и трехкомнатной квартиры с евроремонтом в «сталинке», которую муж записал на ее имя. И в дополнение – нежадный Шляхтин, считая себя в какой-то мере виновным, что приучил Валерию к безбедному существованию, регулярно пополнял ее личный счет в банке…
Валерия, отчитав горничную, собралась было выпить кофе, как ее отвлек звонок мобильного. Ей сообщили, что их со Шляхтиным дочь Вику, переростка с куриными мозгами, как называл ее добрый отец, вновь задержала милиция. Валерия, забыв про кофе, ринулась в спальню, на ходу лихорадочно соображая, как выкрутиться в этот раз. Шляхтин при последней выходке зарвавшегося чада пригрозил дело не спускать на тормозах, а принять меры. Что он имел в виду, Валерия поняла много позже, когда верная ее подруга, а по совместительству начальница службы безопасности фирмы Шляхтина Зинаида Друккер поведала ей о странных отлучках шефа на час-полтора в день раз в неделю. Без сопровождения и на стареньком «БМВ», хранимом с почестью в гараже как память о начале карьеры. Этот потрепанный на немецких дорогах автомобиль Шляхтин приобрел на первые заработанные доллары в девяносто втором году. Зинаида, будучи ответственной как за тело, врученное ей самим Шляхтиным, так и перед Валерией, проследила самолично за шефом и в полном недоумении доложила подруге, что ее муж, верно, съехал с катушек. Вот уже в течение месяца встречается в разных местах с дамой, назвать которую даже пожилой, что называется, язык не поворачивается. «На вид ей сто, а то и…» – произнесла она в задумчивости, осуждающе покачав головой, когда говорила о ней в первый раз. «Выясни, кто она!» – приказала Валерия, ощущая неясную тревогу. Зинаида рыла во всех направлениях, даже прибегнув к подслушиванию личной линии Шляхтина, но выяснила лишь одно: дама, очевидно, живет за городом. Зинаида сопроводила ее по трассе на Ульяновск километров сорок, а когда черный «Лексус» свернул на неприметную дорожку в лес, вынуждена была отстать. Дорожку перегораживал шлагбаум. Охранник на вопрос Зинаиды: «Что там?» – ответил лаконично: «Частные владения». Номер «Лексуса» пробить не удалось, в базе данных города его не было. Валерия разозлилась до того, что в этот день, плюнув на договоренность не лезть в личную жизнь друг друга, задала мужу вопрос о таинственной старушке напрямую. Тот даже не смутился. Лишь рассмеялся, вскрикнув: «Ах, молодец Зинка, вычислила!» – и ответил тоже прямо. Даму звали Агнесса Лазаревна Бауман. Она владела частной закрытой школой-пансионатом для девочек-подростков. «Для трудных девочек, Лера! Понимаешь?» – он сделал многозначительную паузу. Валерия мысленно перекрестилась, но ойкнула громко. Слухи об этой школе, о том, что она имеет место быть, ходили в их кругах давно. Но никто не знал толком, где она – то ли в их в области, то ли в соседней. Поговаривали, что родители, рискнувшие отдать туда свою дочь, два года ничего не знали о ребенке. Таково условие владелицы. Валерия слабо в это верила, какие же родители решатся пойти на такое? Но, посмотрев на мужа, поняла, что зря не придавала значения салонным разговорам. Вот оно, настигло.
– Я уже встречался с Агнессой несколько раз. Предварительно мы договорились, что она возьмет Вику.
– Ты с ума сошел! Я не разрешаю!
– А кто тебя спрашивает? – Шляхтин обидно усмехнулся. – Ты свое уже сделала: разбаловала девку до неприличия. В пятнадцать лет на ней пробы ставить негде. Свои сорок килограммов веса она дарит без разбору как одноклассникам, так и азерам с рынка. Ты считаешь, это нормально?
– Она тебе дочь! Ты не смеешь так о ней! – крикнула Валерия, в душе понимая, что он прав.
– Короче. Официально заведение называется «Курсы Агнессы Бауман». Официально это – закрытая школа для девочек. Неофициально – колония для несовершеннолетних преступниц. С ограничением свободы и жестким режимом.
– Наша дочь не преступница!
– Ага! Только готовится ею стать. Но я не позволю. И поэтому слушай меня внимательно, Лера! Еще одно задержание, и я отправляю Вику к Агнессе. Из отделения отвезу девчонку прямиком к ней…
Валерия мельком посмотрела на себя в зеркало, схватила сумку, ключи от машины и спустилась в гараж. Выруливая на дорогу, она думала лишь об одном: успеть забрать Вику из милиции до того, как об инциденте доложат Шляхтину. Но она не знала, что уже безнадежно опоздала.
Глава 2
– Да пошли вы! – Ксения одним движением руки сгребла в сумку то, что лежало на парте, перекинула ремень через плечо и, зло зыркнув на ошеломленную учительницу математики, пошла к выходу.
– Ляшенко, вернись! – тихо и робко пискнула математичка, по виду на год-два старше своих учеников.
Ксения даже не обернулась. Достала эта школа! Она, Ксюша, знает больше этой шмакодявки, и это факт. Когда отец перевел ее в математический лицей из простой районной школы, она даже обрадовалась. Математику любила так, что задачки снились по ночам. Она решала все, что попадалось под руку. Теребила отца, своего учителя, соседа-шахматиста. Шахматы она любила не меньше. Зная от отца, что тот ходил в шахматный кружок в Дом пионеров, Ксюша тихо ему завидовала. Ей пойти было некуда. Какие там кружки!
…Мама Ксюши умерла, когда ей исполнилось два года. Жили они тогда в Житомире.
Отец часто повторял, что долго не мог смириться – как так?! Он был старше на двадцать лет… «Мне бы вместо нее, старик уже!» – сокрушался он. А Ксюша замирала от страха – вдруг он тоже… от горя!
Безусловно, отец любит ее, потому и балует. И много работает. Оправдываясь перед ней, как он думает, обделенной отцовским вниманием. И до сих пор корит себя, что не смог заработать нужной суммы на лечение мамы.
Ксюша знает от него, как трудно было, когда он остался один с ней, крохой, на руках. Недолго помогала соседка, но у нее вскоре родился собственный внук, да не где-то, а в Америке. И она уехала. Отец вынужден был обратиться к своей матери.
Бабушка жила в Самаре, счастливо и беззаботно проводя время с третьим по счету мужем, партийцем в чинах, весьма состоятельным гражданином. Отец рассказывал, что появление в их квартире сына и внучки она тогда восприняла без энтузиазма, просто покорившись судьбе. И со словами благодарности добавлял, что неожиданно для него самого бабушкин муж привязался к ней, Ксюше, с первых дней. Да так, что решился выйти на пенсию, давно уже заслуженную по годам: ему перевалило за семьдесят.
Дед Женя стал для Ксюши и нянькой, утирая мокрый нос, и первым учителем, показывая буквы и цифры. К трем годам она читала слоги, знала весь счет до сотни и правильно расставляла шахматные фигурки на доске. Ксюша пыталась рисовать, глядя на рисунки деда Жени, неплохого художника. Помогала ему ухаживать за комнатными растениями, которые росли в горшках и кадках, расставленных на балконе и по квартире. Дед рассказывал сказки о каждом цветке, придумывая их сам. А вместо колыбельной пел ей русские романсы, аккомпанируя себе на гитаре.
Умер дед Женя внезапно, после перенесенного на ногах гриппа, когда Ксюше исполнилось семь. Она, не понимая, почему так бессовестно тот ее оставил, словно волчонок, стала огрызаться на любые ласки овдовевшей бабушки и отца. Первый класс она окончила с одними лишь тройками в ведомости. Бабушка до того растерялась, глядя, как Ксюша хладнокровно сжигает в тарелке документ, что даже расплакалась. Эти ее слезы заставили Ксюшу впервые после смерти деда посмотреть на ту без злобы.
Но заниматься ею бабушке все равно было некогда. Как Ксюша поняла тогда своим детским умом – бабушку увлекла новая любовь. И много позже узнала, что любовь была не такой уже и новой, зародившейся еще при жизни деда Жени. Бабушка уехала за новым мужем, Ксюша с отцом остались вдвоем. Но ненадолго. Через три года отец женился.
Появление нового члена семьи, мачехи Маргариты, Ксюша восприняла как неизбежное зло. Услышав впервые шипящее «тупица», брошенное ей в спину, Ксюша ничего не ответила, но решила, что с нее хватит. Она ушла из дома, прихватив рубли из хозяйственного кошелька. Поймали беглянку на вокзале, когда она пыталась купить билет до Саратова: под Саратовом, в деревне, жила сестра деда Жени, они ездили к ней каждое лето на недельку-две. Ее вернули рыдающему отцу и усмехающейся у него за спиной мачехе. Ксюша, поймав ее взгляд, поняла, что все, что делает, мачехе нравится. Потому что та хочет, чтобы она, Ксюша, была плохой. Ей так удобнее.
Однажды приснился дед Женя. Он укоризненно качал головой и ничего не говорил. Но Ксюша все поняла. Дед был ею недоволен. Она забыла все, чему он ее успел научить.
Пятерки поначалу давались с трудом. Но седьмой класс она окончила на «отлично», к тому же выиграла городскую олимпиаду по математике. И довольный отец перевел ее в лицей.
И тут Ксюша поняла, что не готова быть лучшей. Требовали все и на равных: математичка, русичка, химичка и даже физкультурник. Но, да ладно бы! Но математичка, эта курица, ставила ей тройки. И не за ошибки в решении, а за пропущенные запятые. И за неправильно, с ее точки зрения, оформленную работу. И Ксюша взбунтовалась.
Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где-то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась взором к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более – настроением…
Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы переобуться.
– Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался совсем рядом.
– Меня выгнали, – соврала Ксюша.
– Пойдем, разберемся. – Мамзель положила руку ей на плечо.
Вся злость, до конца не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Резко дернувшись, она вскочила и выбежала из здания. «Да пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на школьном крыльце.
Глава 3
– Бежим! – одна из девушек, пинавших словно нехотя что-то или кого-то на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого заложило уши. Оказалось, те двое, которых она засекла, это еще полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в сви- сток.
– Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге.
Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил руку за спину.
– У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она.
– Сиди тихо! – приказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке.
– Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что-то уперлась.
– Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки.
– И даже не думай! – Парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками.
Она все же дернулась. Споткнулась о тело избитой жертвы, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку.
– Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу.
– И кто же у нас отец? – Парень повернулся к скамейке.
– Я – Софья Риттер, уроды!
Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда.
Остальные девицы, воспользовавшись активностью двух подруг, давно убежали.
– Коль! «Скорую» вызови. – Парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушкой в разодранном красном пуховике.
– Уже. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию. – Жива. Вот суки! Сорокин, этих грузи в машину!
– Может, не врет эта, чернявая?
– А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить.
Николай осторожно откинул волосы с лица девушки и содрогнулся: оно все было залито кровью. «Что ж за звереныши такие, что за поколение?!» – подумал он, с болью глядя на нее.
…Николай Волков в милицию пришел сразу после армии. Три года на флоте, почти без берега, и в результате – полное непонимание того, что творится на гражданке. Его сестра, тринадцатилетняя девочка, красилась так, что он, встретив ее во дворе, прошел мимо. И лишь когда она повисла у него на шее, догадался, да и то нутром, что это она. Сергей, сын соседей, интеллигентных и спокойных людей, сидел за наркоту. Но добил его отчим. Коля еще подростком понял, как повезло им всем: матери, Катьке и ему. Родной папаша-алкаш сгинул давно в неизвестности, и мать, лишь для того, чтобы не быть одной, а не по какой такой любви, вышла замуж за первого же непьющего мужика, который повелся на ее красоту. Мать Николая была хороша собой, обладала легким характером и не растеряла способности радоваться даже малому. Иван когда-то был ее одноклассником. После окончания школы они не виделись ни разу: парень работал на Севере. Судьба второй раз свела их в тот момент, когда они имели на двоих один неудачный брак (матери Николая), двоих детей (опять ее же), мать Ивана в инвалидной коляске, квартиру-распашонку и раздолбанную «Волгу» (его же). И получилась семья. Коля и Катя обожали бабушку, баловавшую их как собственных внуков: пенсию, которую у нее никто не просил, она тратила на них. Мать Николая возилась со свекровью без стонов и охов, а чаще с улыбкой и лаской. Заработков Ивана хватало на всех: мода на евроремонт не проходила, а у него были золотые руки. Уходя в армию, Николай был спокоен. И зря. Главный удар ему нанес все же отчим: не выдержав конкуренции с профессиональными фирмами, он потерял работу и быстро утратил человеческий облик. Первое, на что наткнулся Николай, войдя в квартиру, – пустая инвалидная коляска. Бабушка умерла месяц назад, но ему ничего не сообщили. Дома был отчим, лежавший в отключке поперек супружеской кровати. Растолкав мужика и подивившись на его непохожесть на того Ивана, какого помнил, Николай спросил, где мать. «На рынке, шмотьем торгует!» – ответил тот невнятно.
Николай понял, что мир перевернулся…
– Поехали, девочку в больницу увозят. С ней Родин отправился.
– Да, сейчас. – Николай заглянул внутрь «уазика». На заднем сиденье, презрительно морщась, сидели две девицы. На обеих были наручники. «Чуть младше Катьки. Только старших братьев на них, похоже, нет!» – подумал он, вспомнив, как жестко воевал с сестрой: сейчас Катя училась на первом курсе института.
– Тань, не дергайся! Я сейчас отцу позвоню, он этим козлам все объяснит! – Софья наклонилась к самому уху подруги.
– Да? А со мной что будет?
– Он нас обеих вытащит, факт. Или я тоже домой не пойду, – добавила она уже с сомнением.
Александр Генрихович Риттер, сидя в служебной машине и глядя в затылок шоферу, мысленно матерился самыми площадными словами. Его дочь, в пятнадцать лет имеющая машину с личным шофером, брюлики и шубки, ни в грош не ставила его, давшего ей все это. Она подставляла его так часто, что он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка. «Все! Это предел! Сонька стала одной большой проблемой! И я знаю, как ее можно решить кардинально!» Еще пару дней назад он сомневался, можно ли так с родным ребенком: то, что ему рассказывали про «Курсы Агнессы Бауман», не лезло ни в какие ворота.
Глава 4
Ясности в мыслях не было. Они путались, наскакивая одна на другую, но главная, самая страшная, вселяла настоящую панику. Вика закрыла уши руками, чтобы не слышать, как ссорятся отец и мать. То, что они орали друг на друга из-за нее, она уже поняла. Мать пыталась ее защитить. Вика, будучи трезвой, могла точно сформулировать и отношение родителей к ней, и свое к ним. Но трезвой и без кайфа она теперь бывала редко. «Так уж получилось, я стала наркоманкой, папа», – сказала она вчера отцу, смиренно опустив глаза долу. Про то, что беременна сама не знает от кого и что у нее букет специфических болезней, умолчала. Об этом не знала и мать. А сказать придется. Денег на лечение нет, стянуть их потихоньку, как раньше, не получится – от нее все прячут, а до продажи вещей из дома, как, например, это делал Гошка Сиверцев, она еще не докатилась. «Скажу Сиверцеву, что ребенок от него, – пришла спасительная мысль в голову. – Нет, не прокатит. По срокам лажа получается. Гошка последние три месяца лечился, не пил, не кололся, не трахался. Матери скажу, по-другому никак».
Вика любила отца. Но часто ловила себя на мысли, что, будь он толстопузым коротышкой-сантехником, а не красавцем бизнесменом под метр девяносто, любить его бы не смогла. Потому как характерец у родителя – дрянь. Коротко она определила его как технически озабоченного зануду. И говорить с ним можно лишь о железках, станках и чертежах. Тогда папан начинал светиться. Как лампочка, изнутри. Разговоры на другие темы вызывали у него зевоту, и он откровенно отворачивался от собеседника. Это бесило Викину мать. Вика видела, как та нервно прикуривает одну сигарету от другой, стараясь не показать раздражения, которое вызывает муж, перед гостями.
С матерью Вика была небрежна и потребительски равнодушна. Надо денег – даст как миленькая. Потому как Вика знала про мать все. И бессовестно шантажировала, выдавая информацию порциями, дабы у матери всегда сохранялось состояние боевой готовности: что там еще знает о ней дочь? Вот и сейчас оплатит лечение, Вика не сомневалась.
«Что-то они уж слишком распалились», – подумала она, а в душе поселилось нехорошее предчувствие.
– Вика, выйди! – раздался зычный голос отца.
Вика сунула ноги в тапочки, встала с кресла, на котором сидела перед выключенным телевизором, и открыла дверь своей комнаты. «Орали бы у себя в спальне! А то прямо у меня под дверью! Другого места не нашли», – подумала она беззлобно.
– Иди в мой кабинет. И не вздумай по дороге потеряться! – пригрозил отец. Мать согласно покачала головой. Вика вздохнула. Путь ее отступления с некоторых пор знали оба: Вика обычно тихо спускалась по лестнице, ведущей со второго этажа непосредственно в прихожую, выскальзывала из квартиры и так же тихо защелкивала за собой английский замок входной двери.
Вика села на кожаный пуф и глазами девочки-паиньки посмотрела на отца.
– Глазки не строй, не поможет. Короче, вчерашний мой визит к ментам был последним. Завтра ты уезжаешь. Куда, узнаешь по дороге.
– Я хочу знать сейчас. Имею право.
– Дочка, это санаторий за городом, – мать попыталась хоть немного намекнуть Вике на серьезность положения.
Вика похолодела. Вот так же, не спрашивая согласия, три месяца назад родители увезли Гошку в неизвестном ей, Вике, направлении. И тоже якобы в санаторий. Обратно он вернулся тихим, чем-то напуганным и с тусклым взором.
– Мне нельзя. Мам, мне нужно с тобой поговорить. – Вика жалобно посмотрела на мать.
