скачать книгу бесплатно
В этом году Гойберд с самой зимы так не расходился, а потому посуды в доме поднакопилось. Но после сегодняшнего буйства едва ли что останется: летят чашки, миски, крынки, вон даже двухведерный глиняный горшок полетел…
Дети испуганно сбились в кучу у нар, где лежала больная мать: боялись, как бы гнев отца не обрушился на них.
Гойберд их не видел. Но если бы и увидел, детей он не трогал. Этого с ним никогда не бывало.
Не найдя больше посуды, Гойберд пошел в другую комнату. Обычно, когда он бушевал, Хажар сердилась, кричала: «Бей, бей, тебе же хуже, кормить буду из собачьей миски!»
Сегодня она лежала, безучастная ко всему происходящему, и это еще пуще злило его. Он поискал глазами, что бы отсюда выбросить, но, кроме сундука и детей да нар с женой, в комнате ничего не было.
– Хоть поднимись, если не умерла! – закричал Гойберд.
Хажар посмотрела на него, открыла рот и тяжело выдохнула.
– Прислала бы мне в поле хоть один сискал, не пришлось бы теперь вздыхать!
Но Хажар больше и не вздыхала. Рот так и остался открытым, глаза тоже…
– Что это? – вырвалось у Гойберда. Он подошел и приподнял свесившуюся руку жены. – Ты слышишь, жена? Не надо!.. Слышишь?…
Гойберд уже знал, что с ней. Только верить этому не хотел. Подошли дети и молча уставились на мать. Они-то еще не знали, что за горе обрушилось на них…
Через какое-то время весь поникший, словно в воду опущенный, Гойберд убирал во дворе осколки посуды и изредка украдкой проводил рукой по щеке… Из дому доносился душераздирающий плач детей.
7
– Нани, а зерна в початках уже крупные! Я смотрел! – сообщил как-то Хусен. – Свари нам кукурузы!..
– Потерпи, сынок. Еще не время. Пусть дозреет. Дня через три она будет хороша, тогда и наварю.
Кайпа берегла кукурузу, давала ей вызреть. Но, на беду, завелся в доме воришка: голодный Борз повадился обгладывать початки.
Сколько помнит себя Хусен, столько и Борз живет у них. Только кукурузы он раньше никогда не ел.
Кайпа не знала, что ей делать. Уже два года не сеяли они в поле. Вся надежда на огород. С самой весны ждали урожая. И на тебе: собака изводит кукурузу.
Что ни делали: гоняли Борза, били его, сажали на цепь, но, едва улучив момент, он снова был в огороде. Голод побеждал страх.
– Выход только один, – сказал как-то Гойберд, – его надо убить. Клянусь богом, больше ничего не придумаешь.
– Не перестанет топтать и пожирать кукурузу, придется… – вздохнула Кайпа.
А каково это убить пса, который вырос на глазах, которому Кайпа своими руками вместе с Беки подрезала уши и хвост, когда был он еще щенком?
Борз не унимался. И надо было решаться. Кайпа хотела, чтобы это, по крайней мере, произошло не на глазах, а где-нибудь подальше от дома. Но пес, словно пчела, присосался к кукурузе и никуда не шел со двора.
– Гойберд, нечего делать, замани его да прикончи. А не то он голодными оставит нас, – попросила, наконец Кайпа.
Но Гойберд наотрез отказался.
– Не проси меня об этом, Кайпа. Не могу я. Да и нечем мне его бить. Для этого нужно ружье. Попроси Хамзата, сына Шовхала, – показал он на дом соседа через дорогу.
…Увидев входящего во двор Хамзата с ружьем в руках, Хусен побледнел. Он знал, зачем пришел сосед, слыхал, как мать говорила с Гойбердом. Мальчик тогда плакал, умолял не убивать Борза. Но мать сказала:
– Мне и самой жаль его. Но не идти же нам по миру?…
Хусен все понимал. Но сейчас он все равно ненавидел Хамзата! Не мог иначе.
– Ну, где ваш пес? – спросил Хамзат.
– Да где ему быть? Опять, наверное, в огороде. Хасан, позови его! – сказала Кайпа.
– Борз, Борз! Сюда! – кричал Хасан.
Хусен надеялся, что Борз не прибежит. Но тот, глупый, тут как тут! Откуда ему было знать, зачем его зовут и что ему грозит. Завидев Хамзата, Борз начал лаять на него.
– Ты уж смотри не промахнись, Хамзат, – взмолилась Кайпа и, не в силах видеть то, что должно произойти, зашла в дом.
– Не промахнусь. Сейчас. Пусть только повернется ко мне боком… – ответил Хамзат и прицелился.
Хасан между тем не отрывал взгляда от ружья, даже после того, как грянул выстрел, он все смотрел в одну точку. Борз завизжал, рванулся в огород и скоро затих.
– Вот и все! Он свое отжил! – сказал Хамзат, извлекая из ружья пустую гильзу. – Унесите его за село, да поскорее.
И как ни в чем не бывало – будто курицу прирезал, а не собаку убил – пошел к воротам.
Потревоженные выстрелом, из дома Соси выскочили муталимы,[28 - Муталим – ученик арабской школы – хужаре.] но, узнав, в чем дело, преспокойно вернулись обратно.
Сын Соси Тахир учится в хужаре, а потому теперь водится с муталимами. Вот и сейчас по случаю мовлата – праздника рождения пророка Магомета – муталимы собрались у них и прочли молитву, а теперь слышится пение назма.[29 - Назм – религиозное песнопение.]
В доме Беки мовлат не отмечали. Говорят, его можно праздновать позже. Кайпа и решила подождать, пока подрастут цыплята. На мовлат полагается пригласить муллу и кого-нибудь из соседей, чтобы посадить с ним за стол. А чтобы людей угостить, надо хоть пару кур зарезать.
Раньше в день мовлата – Хусен всегда досыта кормил Борза. Ведь сколько косточек куриных собиралось! И бульон оставался… Потрохов мать не давала. Она закапывала их в землю. Поверье такое есть: съест пес потроха – станет кур пожирать. Но Хусен откапывал потроха и отдавал их своему четвероногому другу. Борз съедал их, а кур и цыплят не трогал.
Хасан только мельком глянул на труп Борза и отошел. Ему, видно, было не до него. Зато на Хусена страшно было посмотреть. Он весь как-то сжался и почернел. Молча стоял у плетня над собакой и неотрывно смотрел на зияющую рану.
– Хусен, что это с Борзом? – услышал он вдруг из-за плетня голос Эсет и, оглянувшись, увидел в щелке ее тревожные синие глаза.
– Его убили!
– Кто?!
– Хамзат.
– Ах, сгореть ему в огне! За что он его?
– За то, что ел кукурузу…
– Ну и что же?
Хусен молчал. Еще слово – и он бы расплакался. Да и как объяснить Эсет, что сам-то Хусен готов был всю жизнь не есть кукурузу, лишь бы Борз был с ним, но другим ведь нельзя без кукурузы… Она этого все равно не поймет. У них в доме зерна сколько хочешь. Откуда ей знать, как бедная Кайпа дрожит над каждым початком…
Эсет не знала этого. Но добрым своим сердцем девочка почувствовала, что все не так просто. Она тоже умолкла. А через минуту из желания сделать Хусену что-нибудь приятное сказала:
– Хусен, а мы зарезали барана!
Но он совсем и не обрадовался. И даже наоборот, решив, будто она хвалится, сердито буркнул:
– Подумаешь, большое дело, барана зарезали!..
– Я принесу тебе мяса.
– Не надо мне вашего мяса!
– Никто не увидит, я вынесу его из дому потихоньку!
– Уйди ты от забора со своим мясом!
– Забор вовсе и не твой! – обиделась Эсет и отошла.
– Очень мне нужно ваше мясо! – раздраженно кричал ей вслед Хусен. – Вот мы зарежем кур – и у нас будет!..
8
Гойберд пожаловал на мовлат спозаранку. Но ждать угощения ему пришлось очень долго. Уже и куры были сварены, но к еде не приступали – муллы еще не было. Кайпа с вечера ходила приглашать его. Обещал прийти, но пока не идет.
– Выгляни, сынок, не видать ли его? – частенько просит Гой берд.
Хусен и без него не раз бегал за ворота. Он не меньше Гойберда ждет муллу, тоже хочет полакомиться курятиной.
– Ну, идет? – спрашивает Гойберд и, не успеет Хусен рта рас крыть, сам же отвечает: – Клянусь Богом, не идет!
Когда мулла наконец появился, все уже остыло. Поздоровавшись, он быстро прошел на указанное ему самое почетное место и, тяжело вздохнув, как человек, уже успевший много потрудиться, покряхтывая, сел.
– А мы думали, Шаип, ты, может, и не придешь! Совсем заждались! – улыбнулся Гойберд.
– Клянусь Кораном, я пришел сюда, несмотря на то, что сын Зубейры умолял меня пойти к нему!
– Это зачтется тебе, Шаип! Клянусь Богом, зачтется! – не умея скрыть свою радость, сказал Гойберд.
Мулла Шаип весь взмок, а потому расстегнул свой шелковый бешмет.
– Кайпа, – предупредил он, – есть я не буду, не трудись подавать.
Гойберд при этих словах переменился в лице. Столько ожиданий – и что же?!
– Нет, так нельзя! – не удержался он, будто мулла не у Кайпы, а у него в доме. – Это ведь сага.[30 - Сага – угощение в честь религиозного праздника.] Отказываться нельзя!
– Клянусь Кораном, некуда мне больше: уже сыт по горло!
И мулла, выразительно посмотрев на свой большой живот, с трудом скрестил на нем пухлые короткопалые руки.
– Хоть притронься к сага, – настаивает Гойберд.
Кайпа не заставила их долго ждать. Правда, пока мулла читал молитву, Гойберд еще не раз жадно сглотнул слюну. Но это и не удивительно. Даже сытый человек не останется равнодушным к пряно пахнущим чабрецом и луком петушкам, а уж голодный и вовсе!..
Наконец настало мгновение, которого Гойберд ждал с самого утра: едва мулла притронулся к пище, и он принялся за еду.
Проглотив кусочек-другой белого мяса, Шаип-мулла попросил чаю.
Покраснев до ушей, Кайпа вынуждена была признаться, что чая у нее нет, да и был бы, так сахар тоже уж давно не водится.
– Выпей бульону, мулла, – смущенно предложила она.
Шаип-мулла призадумался, пить или не пить. А сам при этом все живот свой поглаживал, будто прислушивался к нему.
– Бульон очень полезен для здоровья, – впервые после того, как начал есть, заговорил Гойберд. – Клянусь Богом, полезен.
Он так усердно работал челюстями, что они у него были похожи на мерно раскачивающиеся качели.
Хусен заметил, что мулла почти ничего не ест, а это значит: им больше останется. Правда, придется и Мажи угостить – он тоже с утра тут крутится – иначе какой же это будет мовлат! Но Гойберд, похоже, дал слово есть и за себя и за муллу! – так он налегает. А мулла и бульона отпил глоток-другой да отставил. Боится, видать, лопнуть, как в притче о мулле-обжоре, который однажды на мовлат, переходя от соседа к соседу, до того объелся, что пришлось везти его домой на арбе. Но, на беду, встречные люди предложили ему отведать еще и жареной индюшатины. Не смог мулла отказаться, съел кусок и лопнул.
Кайпа хлопотала вокруг Шаип-муллы, не знала, как его ублажить, и все уговаривала:
– Съешь еще кусочек, мулла, может, я не так приготовила, не нравится тебе курятина?… Но другого у меня ничего нет. Ты уж не взыщи…
– Хватит и этого. Куда еще? Все очень вкусно. Просто я сыт.
– Что ты, Кайпа! – вставил и Гойберд, хотя его никто об этом не спрашивал. – Курятина на славу. Лучше приготовить невозможно! Клянусь Богом, невозможно!
Кайпа и сама знала, что все сделано как надо. Ей не привыкать слушать похвалу своему умению. Правда, голодному Гойберду сейчас любая пища хороша. Но готовить она и впрямь мастерица. Ее многие хвалили. Еще когда в девушках была, не раз готовила для гостей, а в доме родителей их бывало не счесть…
– Приготовить все можно!.. – развела руками бедная женщина.
– Было бы из чего! – добавил Гойберд.
– Да, Кайпа, тебе сейчас тяжело, – сказал мулла. – Но ты тер пи, и Всевышний воздаст за долготерпение. Сколько у тебя детей?
– Трое, мулла.
– Пусть принесут они твоему дому берка…[31 - Благоденствие.]
– Младший едва ли станет человеком…
– Почему же это? Баловной, что ли, очень?
– Нет. Для баловства он еще мал. Болеет с самого рождения…
– Святой водой его поила? – спросил Шаип-мулла с равно душным видом, просто так, чтобы что-то сказать.
