скачать книгу бесплатно
Меня несколько коробило данное утверждение. Толя всему искал благородные причины. А женился на разных женщинах, и не все были так или иначе связаны с миром кино. Меня мало заботила личная жизнь мужа до меня. Его сын Миша, от Ольги Савельевой (сестра актрисы Людмилы Савельевой) встречался с отцом, и иногда бывал у нас в гостях.
– Когда началась война, тебе было десять.
– Да, десять. Помню, с папой кошку ловили. Она, будто испарилась. Моё отчаянье, потом апатия. Мама всё больше лежала, я каждое утро ходил за хлебом. Хотя, скорее, кое-как передвигался. Булочная на улице Некрасова, очередь, которая стояла с раннего утра, и нестерпимый холод. Вот кто-нибудь кидает:
– Качаемся!
Мы строимся по-одному, обнимаем друг друга за пояс и молча, качаемся, пытаясь согреться. Продавщица в обрезанных на пальцах перчатках, принимает карточки, тщательно, до крошки, взвешивая брусочки хлеба, добавляет к ним довесочки. Все стоят, затаив дыхание: вот стрелка весов качнулась, она добавляет ещё крошечку. Однажды мне перепало три довесочка. Я не стал их есть, чтобы принести мамочке.
Мама всё время лежала, кутаясь в одеяло, поверх которого старые пальто, какие-то платки. Когда папа смотрел на неё, его глаза становились больными, а сам он жалким.
Иногда появлялся цыган. Чёрный, страшный, под носом грязно-зелёные сосульки. Как я его боялся! Цыган стоял поодаль, наблюдая, выискивал жертву. Обычно старушку, закутанную поверх пальто в шаль крест-накрест на груди, и оттого неповоротливую. Как только она удалялась от очереди метров на десять, покачиваясь, настигал и, выхватив свёрток с пайком, толкал пожилую женщину в сугроб. Сам, отойдя на несколько шагов, падал, сворачиваясь клубком, одной рукой запихивал кусок хлеба в рот, другой прикрывал голову. Люди подходили, слабо, как в замедленной съёмке, пинали цыгана ногами. Съев хлеб, он тяжело вставал, плача и размазывая сопли по щекам, брёл прочь. Я боялся рано или поздно стать такой жертвой.
Однажды цыган пропал: говорили, видели его мёртвым. Спустя пару дней, я, набирая воду на колонке в соседнем дворе, которая вскоре перестала работать, увидел кусок ткани, торчащий из-под огромной наледи. Присмотревшись, узнал в куске льда вмёрзшего цыгана.
– Бр-р, – меня передёрнуло, – испугался?
– Нет. Вздохнул с облегчением.
– Скажи, тебя пугало то, что на улицах валялись трупы?
– Ко всему привыкаешь. Сначала пугало, потом нет. Папа признавался, что однажды проявил слабость. Отчаявшись, что семья в плачевном состоянии, а любимая Машенька уже не встаёт с кровати, он попросту решил уйти, куда глаза глядят. Плача от горя, вышел на улицу, думая в каком сугробе найти последнее пристанище. Рядом затарахтела полуторка.
– Эй, дедок!
А папе и сорока не было.
– Подь сюда, дед!
Папа оглянулся: молодой боец в полушубке вывалился из кабины:
– Оглох, что ли? Часы есть? надо позарез!
– Есть. – Отец вытащил старые часы на потёртом кожаном ремешке.
– Работают?
– Да…
– Давай сюда! Стой, куда пошёл? За мной должок.
Папа, не понимая, остановился.
– Спасибо, старик, выручил. Тикают.
Боец вытащил из машины два небольших мешка:
– Здесь шесть кило гречи, а здесь около четырёх кило сахару. Да, не плачь, ты, старый!
Знаешь, благодаря той встрече мы выжили. Весной 42-го нас эвакуировали. Помню, ехали в кузове по льду Ладоги, полыньи вокруг. Казалось бы, пережили голод, но риск после стольких страданий провалиться под лёд и найти могилу на дне озера холодил душу, сжимая сердце в смертной тоске. Наконец, другой берег, а там гора трупов, сверху этой горы (никогда не забуду!) труп маленькой девочки. Будто сломанная игрушка в одном башмачке. Я плакал, глядя на неё.
Когда сняли блокаду, мы вернулись в город.
Когда окончил восьмой класс, вместе с приятелем забрали документы и поступили в морское училище на судовых коков. Я вообще люблю готовить, а тут ещё и сбывается мечта объездить весь свет на белом пароходе. И вот, к ноябрьским праздникам велели испечь для конкурса торты. Я ночей не спал, думал о своём великолепном творении, а как-то забылся сном и увидел свой торт – не торт, а мечта. А венчает сие творение фигура вождя мирового пролетариата. Проснулся, хвать карандаш: набросал рисунок будущего кулинарного шедевра. Расписал подробно, куда какой крем, чем пропитать бисквит. Даже эскиз самодельной коробки набросал. Ходил, как чумовой: мама даже решила, что заболел. Купил все ингредиенты. Настал день, когда замысел был готов к воплощению. Испёк бисквит, крем сам раскрашивал пищевыми красителями. И вот венец творенья: фигура Ленина, знаменитая лысинка! подумал, прикрыл кепочкой. Полюбовался – сердце бьётся от любви и гордости. Сам коробку склеил.
Преподаватель открыл коробку и обмер:
– Это что ж такое? Как прикажете понимать: вождя мирового пролетариата есть будут? Знаете, на что смахивает? Чем дело пахнет? Вредительством. Да, да, вредительством. Хорошо, никто не видит этого безобразия, и я, чтобы не видел. Забирайте и вон из училища! По муке вам три! И забудьте мечтать о дальних плаваниях!
– Знаете, родные, что такое тройка по муке для кока? – Спросил муж, – Это уже нет кока! Всё. Забрал я торт, нашёл дома маленькую водки, забрался в подвал и, рыдая, выпил, закусывая кремовым вождём.
В итоге вернулся в гимназию.
Этот эпизод, рассказанный Анатолием Вехотко, лег в основу моего рассказа «Мишка».
Домашние посиделки
Иногда мы устраивали домашние посиделки. Под рюмочку Толя предавался воспоминаниям, а то и просто находилась какая-нибудь тема. Отмечали наши дни рождения, Новый год, День Победы. Что касается дней рождения, я перестала их отмечать с окончанием детства, и до встречи с Вехотко, благополучно о них не помнила. Теперь, когда Толи нет, тоже не отмечаю. На все праздники Толя нам преподносил шикарные букеты цветов и щедрые подарки. Нам с дочкой очень не хватает его внимания.
На домашних посиделках говорили обо всём: от кулинарных рецептов до воспоминаний о блокаде Ленинграда.
Суп Авиньонский
Бульон из телятины, – тёплым голосом говорит муж. – В него кладёшь не мелко крошеную морковь, а вдоль тонко порезанную, яркую, потом цветную капусту желтоватую, потом ты туда кладёшь крепко сваренный омлет, то есть, что значит крепко сваренный? Омлет, замешанный на сметане. Представляешь? У тебя бульон крепкий, морковка длинненькая тонкая, капустка жёлтенькая. И всё получается, – большой палец вверх.
– Было бы так просто, я не придумала бы сказку о супе, – улыбаюсь я, – здесь обязательно присутствует кулинарная тайна. Помнишь, в моей сказке?
Князь: ? Да, владею тайной рода,
Но, видно, такова порода.
Рецепты кухни нашей всей
Не продаются, хоть убей!
Не раз уж их купить пытались,
А дамы выведать старались,
Пуская в ход кокетство, ласки,
И страсти надевая маски.
Пытали жаждой и свинцом,
Но не был предок подлецом.
Одет в позорную рубаху,
Он голову склонил на плаху.
– Кто же спорит? – Таинственно подмигивает муж, – сама ответила.
Я, дочка и Толя смеёмся.
– А солянка? – вспоминает Ириша. – Какая красивая: зелёные оливки, черные маслины, мясо красное и коричневое, колбаски, сосиски. А бульон оранжево-красный!
– Лимон! – вспоминаю я.
Втроём восхищённо мычим.
– Я вспомнила ещё одно твоё коронное блюдо: ты готовил яичницу по-извозчичьи. Не помнишь? – говорю я.
– А! Это ёлки-палки! Объясняю, – в голосе мужа удовольствие и улыбка.
– Помню, ты ел, аж за ушами трещало, – перебиваю очередной кулинарный рассказ.
– Прямо трещало?
– Да. Треск стоял! Мы уши затыкали.
Хохочем.
– Колбаса по-извозчичьи это просто.
– Яичница по-извозчичьи, – поправляю.
– Колбаса по-извозчичьи, – настаивает Толя. – Есть колбаса по- карело-фински, а это по-извозчичьи. Берёшь не такую вот колбаску, а с большим диаметром, типа «телячьей». Знаешь, чтобы при жарке края загнулись, образовывая чашку. Лук репчатый приправить солью и сахаром, можно ещё соком лимона полить. Жаришь лук, потом колбасу, и колбасные чашки луком заполняешь. Заливаешь свежими яйцами, а сверху зеленью посыпать, и на огонь. Всё! Ставишь на стол в сковороде, наливаешь стакан водки – хлоп его! И колбасу по- извозчичьи. О!
– Как же извозчик стакан водки пил, если он за рулём? – Вопрошаю я.
Мои хихикают.
– Так он руль бросает, – находит Толя ответ.
Смеёмся.
Толя показывает на бутылку:
– Смотрите! Что написано?
– Мерная. На молоке. – Вещает дочь.
– Это слова, – говорю капризно, – Что значит, на молоке?
– Расскажу один эпизод из жизни. Если помнишь (ты должна помнить) был такой актёр Алейников.
– Знаю, конечно. Илья, нет, Пётр Алейников. Забыла, давно уже…
– Давно… Давным-давно его нет. Так вот. Как-то Пётр Алейников приехал сниматься на «Ленфильм» в некой жуткой картине типа «Знакомьтесь, Балуев!». Играл какого-то тракториста. И меня с ним познакомил замечательный человек Эмиль Михайлович Галь (1898—1960), актёр, был ассистентом по актёрам у братьев Васильевых. Мы с Петром быстро нашли общий язык, выпили и покорешались (Вехотко поёт «Спят курганы тёмные» в манере Петра Алейникова). Нам принесли бутылку водки от ассистента режиссёра и кусочек хлеба. Я растерялся, говорю, дескать, запить, закусить нечем.
«Самая лучшая закуска, – говорит Пётр, – это молоко. У меня есть с собой бутылка молока, попробуй. Оно смывает нехорошие масла и нейтрализует. Ты как орешек утром».
– Даю честное слово: одно время я запивал водку только молоком.
– Странно! – Ответила я.
– Я тоже думал одно с другим несовместимо. Мерная водка очищена молоком, никаких сивушных запахов.
– Я помню, подруга молодости, Валя Лыткина, рассказывала, что у неё в деревне один мужик водки выпьет, молоком запьёт и селёдкой закусит.
– Надо попробовать, – смеётся Толя.
– Зачем? – пожимаю плечами.
– Вообще, мы выпивали с Алейниковым литра полтора под молоко, точнее, кусочек хлеба, две бутылки водки и две бутылки молока.
– Ну, ты нас так накормил! – Говорю я, возвращаясь к кулинарной теме.
– А что вы скажете утром, когда будете солянку есть.
– Скажем, что солянка – настоящее произведение искусства!
– Любимая, – говорит Толя, и читает на память «Элегию» Александра Сергеевича Пушкина:
«…И может быть – на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной».
Он вздыхает, молчим, а потом меняем тему разговора.
Насчёт пиара
Мне хотелось, чтобы муж не только писал воспоминания или биографию, но и встречался иногда с киношной братией, может, даже, где-то пиарился. Он упорно отказывался от встреч со зрителями и не хотел давать никаких интервью. Однажды глава администрации посёлка Большая Вишера попросил дать интервью Новгородскому телевидению. Толя сказал мне об этом, и я уговорила дать интервью. В тот день я была на работе, а в Большую Вишеру приезжали с телевидения и беседовали с режиссёром. И именно в этот момент шёл по какому-то из центральных каналов фильм «Кадкина всякий знает».
С присущей ему скромностью, Толя сказал, что побеседовал. Я хотела бы видеть передачу, но увы…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
