скачать книгу бесплатно
– Интересно, кто слухи распускает? Надо припугнуть этого труса, Василия.
– Василий прав: не каждый выдержит четыре представления.
– Мала ещё, голос подавать.
Юной Светлане не приходилось участвовать в четырёх представлениях за день, и девушка боялась, что, не выдержав нагрузки, некрасиво повиснет на страховке, опозорив отца. Мысль, что это произойдёт пред светлыми очами императора, вовсе выбивало опору из-под девичьих ножек.
– Позор! – Шептали губы, как будто это уже случилось.
Накануне того дня Светлана долго не могла уснуть, а когда забылась сном, пришла мама, и сидя у изголовья дочери гладила ту по голове, говоря, что всё в руках божьих.
Вечер воскресенья выдался особенно тяжёлым. Наконец, четвёртое представление, и полный аншлаг. Измотанные артисты трудились из последних сил; натянутые улыбки делали лица похожими на маски. Наконец, объявили последний номер перед антрактом, после которого останется только номер Тиграна Леонелли с дрессированными хищниками.
– Воздушная гимнастка, Лана Леонелли!
Лёгкая, будто вырезанная из бумаги фигурка гимнастки, выбежала на манеж, сделав несколько сальто, и пройдя колесом, остановилась, делая приветственный поклон в сторону царской ложи, где сидели император Александр Александрович с императрицей Марией Фёдоровной, великий князь, Владимир Александрович и будущий наследник престола, Николай. Великий князь улыбнулся и кивнул. Обведя зал рукой, Лана приветствовала всех зрителей лучезарной улыбкой. Тигран с мрачным видом наблюдал за дочерью, стоя возле занавеса. Желваки яростно бегали по его щекам. Поймав взгляд дочери, Тигран провёл большим пальцем по своей шее.
Схватившись за кор-де-парель гимнастка унеслась под купол. Зал напряжённо замирал, когда девушка выполняла рискованные трюки на трапеции, забывая о лонже (страховке). Впрочем, два зрелищных трюка она выполнила без страховки под барабанную дробь. Гимнастка готова была облегчённо вздохнуть, но в самом конце номера руки внезапно свело судорогой: гимнастка повисла на страховке.
Тигран матерно выругался. Сжав губы в чёрточку, он процедил:
– Я т-те покажу, дочурка!
Под свист публики, с красным от стыда лицом, гимнастка ушла с манежа. Ей вновь пришлось пройти мимо отца, который руководил установкой клетки.
– Вечером поговорим! – Крикнул вслед Тигран. – Чтобы дома сидела.
Тигран вошёл, злой, как дьявол, пряча за спиной бич с зашитым в наконечнике кусочком свинца. Светлана, вдоволь наплакавшись от страха и стыда, заснула, по-детски положив под щёку ладони, сложенные лодочкой. Неожиданно её бок ожёг удар бичом. Девушка резко вскочила, и крича бросилась к двери, но ты была заперта на ключ. Второй удар пришёлся по спине. Отец бил от плеча, размеренно и жестоко. Потеряв сознание, Лана упала. Отец бросил кнут, и рыча, стал безжалостно пинать её сапогами с железными подковами, сапогами, в которых он выходил на манеж один на один с дрессированными тиграми и львами: хищник против группы запуганных животных. После длинного дня на манеже Тигран скоро выдохся. Вяло подтолкнув девушку носком сапога, сказал:
– Эй! Вставай, наказание окончено.
Лана не шевелилась. Дрессировщик приложил руку к жилке на шее дочери:
– Жива, слава богу.
Досадливо кривя рот, поднял, отнёс на кровать. Твёрдой рукой налив воды из графина, жадно выпил. Снова налил, и, набрав в рот, попрыскал дочери в лицо. Придя в себя, девушка застонала, и с трудом открыла глаза.
– Сама виновата! – Молвил Тигран.
Дочь не ответила. Жуткая боль опоясывала всё тело, где-то внутри болтались сломанные рёбра, поясница будто жарилась на сковороде. Лана закрыла глаза.
– Ладно, спи пока! – Разрешил отец, выходя из комнаты. У выхода из цирка ждала очередная пассия, вдова главы городского суда, Серафима. Завтра всего одно представление, можно расслабиться. При мысли выпить в компании новой любовницы алчная усмешка искривила рот Тиграна, и дрессировщик зарычал.
Экипаж, проехав вдоль Невского проспекта, свернул на Набережную реки Мойки. Впереди полыхало пламя, и чёрный дым клубился, закрывая звёздное небо. Карета остановилась: суматоха, и скопление кричащих людей не давали проезда. Почему-то на глаза Тиграну попала ползающая на коленях женщина, которая хватала за руки всех подряд, о чём-то умоляя. Циркач приблизился.
– Господин, пожалуйста, умоляю. Там дети, трое, спасите.
– Где?
– Вон там, третий этаж. – Указав на окна, женщина набожно крестилась, призывая на помощь пресвятую богородицу.
Издалека послышался сигнал пожарной машины, но Тигран был уже в горящем доме. Дети откликнулись на зов, и он вытащил двоих из-под кровати. Мать обняла натужно кашляющих детей. Пожарные разворачивали шланги.
– Там ещё один! – Женщина махнула рукой в сторону огня. Прикрыв локтем лицо, циркач исчез в полыхающем здании. Рухнули деревянные перекрытия. Пожарные стали поливать водой то, что уцелело.
Тёплая волна накрыла Лану: внезапно ушла боль. Откуда-то сверху пролился золотистый свет: она увидела маму, и пошла навстречу по ромашковому полю. Возле мамы играли кошки и котята.
– А где твои собачки, мама?
– У меня теперь номер с кошками, доченька. Скоро придёт папа, мы все будем выступать с домашними животными. Вот увидишь.
– Скоро? – Удивилась Лана.
Подошёл Тигран, ласково улыбаясь, обнял их за плечи:
– Здравствуйте, любимые! В этом мире нет времени, доченька.
Ваня
1
Михаил Трофимович, высокий, статный, седоволосый пожилой мужчина, чуть больше года назад, неожиданно для домашних изъявил желание поселиться в деревне, в доме, купленном женой под дачу. Предложение мужа вовсе не огорчило супругу Машу и, тем более, её двадцатилетнюю дочь Риту, что больно ударило его по самолюбию. Маша отнеслась к желанию мужа с едва сдерживаемой радостью, и Михаил Трофимович ревниво спросил:
– Я сильно мешаю вам?
На что Маша, открыто усмехнулась:
– Хочешь жить в деревне, живи. Меня это вполне устроит.
Сгорбившись от нанесенной обиды (он надеялся, что жена хотя бы для приличия начнет уговаривать остаться дома, в городской квартире со всеми удобствами), Михаил Трофимович наспех собрал вещи и уехал на дачу, даже не простившись с любимой, и как считал, лучшей, половиной. Он надеялся, что уже вечером Маша позвонит на мобильный, но она вспомнила о муже лишь по прошествии трёх, очень долгих суток. Какие мысли терзали Деда (так за глаза называла его Маша) всё это время, лучше и не вспоминать. Михаил Трофимович едва не заболел от переживаний, и спас его, как ни странно, сосед Володя, попросту, Вован, который зашёл «на огонек» с бутылкой водки. И понеслась, нелёгкая дальше, больше. Когда, наконец, раздалась долгожданная телефонная трель, он приходил в себя от обильных возлияний: на столе стояла начатая литровая бутылка пива, на плите варились пельмени. Надо сказать, одной из отвратительных черт Михаила Трофимовича была привычка не закусывать спиртное, что Машу бесило. Пустой желудок омерзительно дрожал, вызывая ответную реакцию в коленках. Дед схватил трубку:
– Алло, родненькая. Напрочь забыла старого волка?
– Самому позвонить не судьба?
– Не хотел мешать.
– Завтра приеду, гляну, как справляешься без меня. Небось, дом захламил?
– Что говоришь такое? Захламил. Ничего не случилось за три дня.
– Пьёшь?
– Ну, было, чуть-чуть. Когда приедешь, на какой электричке?
– На четырехчасовой. Пока, пока.
Отбой. Михаил Трофимович радостно засмеялся, и, подойдя к зеркалу, шутливо погрозил пальцем двойнику:
– Слышал? Завтра приедет. Будешь уборку делать, старый пьяница, не то Ритка всыплет.
Воображаемый двойник возопил тонким голосом:
– Марго? С чего ты взял, что и она прикатит? Маша сказала «я приеду». Она одна, старый греховодник.
– Хочешь, чтобы Маша убирала окурки, разбросанные по столу, выносила бутылки? А рюмок почему пять? Вот и чашки все грязные. Барин, каждый раз чистую посуду берёшь, лень сполоснуть. Дожил. Чтобы вымыл, завтра любимую встречаешь.
С тех пор прошло больше года. Дед полностью свыкся с деревенской жизнью и стал в селе почти своим. Маша приезжала часто, особенно летом, и устраивала ему профилактические «головомойки», чтобы не расслаблялся. Она узнавала от соседей, как часто видели его на улице, и не дай бог, если дед сидел всю неделю дома.
– Опять пьянствовал? – грозно вопрошала супруга.
– С чего ты взяла?
– Продавщица сказала, что ты ночами за водкой шастал.
– Да? – терялся дед. – Один раз зашёл, нельзя? Притом не за водкой, а за пивом.
– Один раз можно. Но ведь не один. За пивом, говоришь? За пивом, вчера, чтобы протрезветь до моего приезда. Посмотри на себя, зелёный совсем, и нос баклажаном. Обещал гулять ежедневно, а сам взаперти сидишь.
Дед ворчал, что вот, уже и выпить нельзя, но в душе был счастлив заботой Маши. Холодную зиму он пережил в одиночестве, но с первыми солнечными деньками жена стала навещать. Она сдержанно, даже с недоверием отнеслась к дружбе Михаила с Ваней, цыганским пареньком, в последнее время зачастившим в их дом. Дед называл парня ласково Ванечкой и восторженно отзывался о нём:
– Такой чудный парнишка, я полюбил его.
– На твоём месте я бы не приваживала цыганенка.
– Но Колю уважают в селе, а Коля его дядя.
– Дэн тоже племянник Коли, и что?
– Тоже мне, сравнила.
– Вместе ходят, значит похожи.
– Я дружу с Ваней, а не с Дэном.
В подобных разговорах Михаил оставался при своем мнении, но неприятный осадок в душе проходил не сразу. Маша видела, что муж дуется на нее, но делала вид, что ничего не случилось, надеясь, что со временем супруг отвадит парня.
В тот весенний день Михаил Трофимович по обыкновению предавался сладостным воспоминаниям о выходных, проведенных с женой. Едва налил кофе, в дверь постучали. Досадливо ворча на незваный визит, вышел в сени, окликнул:
– Кого несёт?
– Это я, Ваня.
Дед радушно распахнул дверь:
– Ванечка, заходи.
– Дядь Миш, может чего надо? В магазин сбегать? Дров?
– Да ты уж наколол дров, хватит до осени. Посиди со мной, кофейку выпей.
– Некогда. Меня ждут.
– Кто ждет?
– Дэн.
– Извини, Дэна не приглашу.
– Знаю. И Дэн знает.
– Не моё, конечно, дело, только держался бы ты от него подальше.
– Он родня мне.
– Тем не менее, Коля не жалует твоего Дэна. А ведь Коля – авторитет.
– Коля – барон.
– Тем более.
– Тем более. Если не я, Дэн один останется.
– И что? А если он тебя втянет в дурное?
– Не волнуйся дядь Миш, у меня своя голова на плечах. Твои-то когда приедут?
– На выходных. Мои работают. Это я на пенсии.
– А может за водой сходить?
– За инвалида считаешь? Мне и так нечего делать, вот и за водой схожу, и за продуктами. Приходи вечером, почаёвничаем. Расскажу об интересных людях.
– Об актрисах?
– Могу и об актрисах.
– Приду.
Дед задумался. Когда-то давно он работал режиссером на киностудии «Ленфильм» и многое мог порассказать. Жизнь сводила с множеством интересных людей, он выпивал с писателями и режиссерами, дружил с известными актерами и композиторами. В 90-е годы прошлого века кинематограф пришел в упадок: старые кадры разогнали, а новые не вырастили. Теперь остались лишь воспоминания. Жена уговаривала писать мемуары, но дед отнекивался, ссылаясь на неготовность ворошить прошлое. На самом деле, не последней причиной была лень. Сама Маша писала хорошие стихи, которые читала ему и размещала в интернете. Конечно, она мечтала когда-нибудь выпустить сборник.
Дед взял сотовый телефон и взглянул на дату: 14 мая. Нашёл число на большом православном календаре, висевшем в столовой, и вздохнул: всего лишь вторник, до выходных еще целых четыре дня. Он скучал по жене и падчерице. Что говорить, даже по коту Степану, которого, возможно, привезут уже на лето. Ещё четыре дня и, не дай Бог, заболеет Маша или Рита. Тогда снова придется коротать в одиночестве время, которое тянется резиной, если чего-то страстно ждёшь. Дед Миша посмотрел на кормушку для птиц за окном ? теперь зимние друзья «одинокого волка» не прилетали лакомиться семечками. На улице буйствовала весна: едва стаял снег на клумбе, распахнули жёлтые и синие розетки крокусы. Потом они отошли, а махровые нарциссы собрались уступить место сортовым тюльпанам. «Ах, как жаль, Машенька не видит!»
За окном был пруд, где ребятишки ловили ротанов, мелких головастых рыбок, которых не ели даже местные кошки. Прожорливые ротаны извели почти всех карасей в пожарном водоёме, созданном когда-то для нужд сельчан.
Пожарный водоём.
Он усмехнулся, вспомнив, как осенью горела старая школа, пристанище бомжей, рухлядь, догнивающая напротив пруда и отнюдь не радующая око. Народу столпилось! Даже он, много повидавший на своём веку, пришёл «любоваться» на работу пожарных.
