скачать книгу бесплатно
– Надин, так начинаем сегодня снимать ранние персики или нет? – услышала дама неприятный голос своей служащей.
– Почему я должна за тебя думать и решать? Может, мне еще самой отправиться в сад на сбор урожая?! – прикрикнула Надин. – Зачем, по-твоему, я тебя наняла? Ты должна быть всегда на шаг впереди проблемы и иметь запасные рефрижераторы.
Несмотря на то что книга Дэниела Гоулмана «Лидерство, которое приносит результаты» не была настольной у мадам Надин, она подсознательно чувствовала, что, когда назревал кризис, стиль руководства должен быть командным. В такие минуты она требовала беспрекословного подчинения, и в ее глазах читался лозунг: «Делай что я говорю!»
Мадам Надин была из тех людей, рядом с которыми чувствуешь себя персоналом, даже если просто заглянул на чай. Непререкаемый тон, взгляд, пригвождавший к полу, уверенная походка. Надин была работоспособна, никогда не теряла самообладания, настойчива и владела мощным даром убеждения.
Дела Долины были ее жизнью, смыслом ее существования, и, как всякий лидер с неограниченной властью, в какой-то момент Надин стала считать себя практически мессией, а заботы об этих землях и людях – высшим предназначением.
Притом что у мадам Надин не было собственных детей, можно было подумать, что Джемма – ее слабость, но у Надин не было слабостей. Скорее племянница была для нее неким сосудом чрезмерности, в который она выливала и всю свою нерастраченную любовь, и все стремление поучать, присущее ей, как отголосок оставленной некогда профессии. Поэтому Джемма могла бы охарактеризовать время, проведенное с тетушкой Надин, как своеобразный коктейль из вседозволенности и угнетения.
Вот и сегодня, зайдя в комнату Джеммы ближе к полудню и обнаружив девушку еще в постели, мадам Надин сначала сказала, что в ее доме она может валяться в кровати хоть целый день, но, увидев пижаму племянницы, состоящую из майки цвета хаки и шортиков защитной расцветки, закричала не своим голосом:
– Это что за камуфляж, Джемма-Виктория? Неудивительно, что твой Альфонсо скрылся в неведомом направлении, если ты встречала его так! Мне и самой охота бежать сломя голову прочь от такого безобразия.
– Брось, тетя, это удобно и вполне мило, – подходя к шкафу, тихо ответила Джемма.
– Худшее оправдание, которое я когда-либо слышала! Запомни: ты для мужчины подарок, деточка, а подарок должен быть достойно упакован. Вот деньги, немедленно отправляйся в город и купи себе шелковую сорочку в пол черного цвета, белоснежную комбинацию беби-долл и кружевное красное нижнее белье. А после зайди в бутик «Магнолия», там я отложила для тебя два великолепных платья для сегодняшнего бала, можешь выбрать любое из них, – закончила свою тираду Надин, кладя на прикроватную тумбочку племянницы увесистую стопку денег.
– Наличные? – удивилась девушка, спокойно усаживаясь за туалетный столик, будто это было единственным, с чем она была не согласна в приказах тети. – Я уже пару лет не держала в руках бумажных денег.
– Я запрещаю в Долине пользоваться картами, и здесь нет банкоматов, так что привыкай.
– Но почему? Это ведь так удобно и современно.
– Эту глупую мысль тебе внушили банки и государство, которые хотят пользоваться твоими деньгами и держать твои доходы под контролем. Здесь, в Долине, этому не бывать. Заблокируют твою карту или банально отключат электричество – вот и конец свободе, никто тебе и кусочка хлеба не продаст, а у тетушки Надин всегда есть при себе наличность. А если эти бумажки обесценятся, то в сейфе найдутся и золотые монеты, и слитки, и драгоценные камушки на худой конец. Случись что, я всегда могу надеть свои колечки и уплыть на лодке куда глаза глядят – вот истинная свобода, Джемма. Но сейчас разговор не об этом, главное – это Глеб. Сегодня он будет на балу, и тебе нужно его соблазнить, – вдруг проговорила Надин, припоминая, зачем пришла.
– А с чего ты взяла, что Глеб придет на бал невест? Он же тебя ненавидит!
– Николя не будет в Долине, и поэтому его место в жюри конкурса я предложила Глебу, разве он мог отказаться? Он же мечтает подорвать мой авторитет и всем здесь заправлять, следовательно, ему нужны союзники, а на балу будет весь цвет общества Персиковой Долины.
– И ты не боишься, что он и вправду кого-нибудь переманит на свою сторону?
– Ты что, забыла? Я ничего не боюсь! – ответила ледяным тоном мадам Надин, направляясь к выходу.
– Постой, может, вместе махнем по магазинам, как раньше? Помнишь, ты всегда помогала мне выбирать наряды? А потом пойдем кормить чаек на набережную, – мечтательно закатывая глаза, предложила Джемма.
– Не могу, ты же знаешь, что для нашего поселка значит Мардук, это символ удачи и процветания. Люди уже начали роптать, говорят, что одной бедой теперь не обойдется. Я должна организовать поиски пропавшей статуи и успокоить жителей Долины.
– А по-моему, эту проблему легко решить. Пусть твой драгоценный Петр Иванович слепит нового Мардука. Честно говоря, этот был так себе, да еще эта куча яиц у его ног вообще всегда вызывала у меня недоумение. Разве мог павлин снести такие большие яйца?
– Господи, Джемма, как тебе могло прийти такое в голову?! Мардук охранял не яйца, а персики, это же очевидно, – проговорила Надин, немного выходя из себя и краснея, будто от смехотворности Джемминого заявления, но причина ее злости крылась в упоминании имени арестованного скульптора, переживания о судьбе которого новой волной накатили на даму.
А Джемма, не замечая тетиного беспокойства, прыснула со смеху оттого, что все детство заблуждалась относительно яиц Мардука.
Мадам Надин обычно передвигалась по поселку, умело управляя дорогим автомобилем, она вообще давно привыкла полагаться в своей жизни только на себя, и вождение не было исключением. Несмотря на то что среди ее служащих был водитель, сесть и покатиться по идеальным дорогам Долины, чувствуя власть над железной махиной, которая повинуется любому нажатию педали или движению руля, было для нее истинным наслаждением. Но сегодня Надин решила пройтись пешком, ей хотелось лично посмотреть, как настроены люди, что они обсуждают, чем заняты. Правда, особых наблюдений провести не удалось. По пути ей почти никто не встретился, а солнце, успевшее довольно высоко подняться над Долиной, сделало прогулку весьма утомительной. Но все же, выйдя на главную площадь поселка с причудливым фонтаном в центре, Надин, несмотря на жару, пошла по кругу, любуясь достопримечательностями. Вначале ее взору открылся семейный ресторан «Зиккурат», как и вавилонские зиккураты, здание было квадратным в плане, имело несколько ярусов и плоскую крышу. Рядом с «Зиккуратом» находилось здание местной библиотеки, смотревшее на гостей и жителей Долины огромными глазницами стеклянных окон. Следом располагалось уютное кафе с милой террасой под белым шатром, отделенное от площади вазонами, засаженными разноцветной петуньей. В кафе обычно проходили детские праздники и посиделки в полуденную жару с прохладным лимонадом или персиковой водой – личным изобретением мадам Надин. Кафе тоже принадлежало ей.
Как дань любимому дамой Вавилону, начиная от ресторана «Зиккурат» по фасадам всех зданий площади тянулся фриз из лазурных изразцов с изображением золотых животных. Немного выступая из стен, плавно шагали, подняв вверх хвосты, лисы, на здании библиотеки расположилась вереница дельфинов, по строгому фасаду банка гордо шествовали могучие быки, превращая всю площадь в своеобразную торжественную процессию, сходящуюся у постамента, на котором уже несколько десятилетий возвышалась статуя бронзового павлина – Мардука, прекрасного покровителя города, расправившего грандиозный хвост, одна из лап же его венчала горку персиков.
Дама оглянулась, чтобы посмотреть, как реагируют люди на отсутствие Мардука, но не успела оценить обстановку, как вдруг ее внимание привлекло помещение рядом с почтой. В нем Надин планировала открыть детский магазин, но все не могла договориться с хозяином о покупке этой недвижимости. И тут вдруг глаза ее расширились, отказываясь верить увиденному: фасад постройки был перекрашен, прекрасный ряд стройного зооморфного орнамента беспощадно сорван, вместо него сияла красная неоновая вывеска «Море мяса», а внутри шли ремонтные работы.
– Кто посмел?! – закричала в сердцах Надин, кровь прилила к ее щекам так, что могло показаться, будто она только что сделала маску из садовой клубники. Казалось, еще секунда – и она ринется в это кафе, выгонит прочь рабочих и сорвет вопиющую вывеску, установленную без ее разрешения. Но она оставалась на месте, краска постепенно отхлынула от ее лица, дыхание выровнялось, и глаза больше не были округленными. Так, постепенно приходя в себя, Надин пристально глядела на «Море мяса», потом по ее лицу скользнула жутковатая улыбка, и она уверенной походкой как ни в чем не бывало направилась в библиотеку, где в большом читальном зале ее ожидали представители от каждой улицы, чтобы разработать план по поиску Мардука.
Когда Надин открыла дверь просторного зала, гул голосов десятков одновременно говорящих людей напоминал пчелиный рой. Она недовольно покачала головой и прошла в самую гущу толпы.
– О, мадам Надин, как хорошо, что вы пришли, а то у нас тут спор вышел, – обратился к ней молодой мужчина – управляющий продуктовым магазином Долины. – Тут такое дело, понимаете ли, парень со Звездной предложил установить на площади камеры наблюдения. Это бы решило все наши проблемы, никто не посмел бы тогда покушаться на нашего Мардука.
Надин насторожилась, она обвела взглядом людей, которые притихли, ожидая ее реакции, присела на единственный свободный стул и как бы невзначай спросила:
– А что это за парень такой умный?
– Ну, как там его, Глеб, что ли, тот, что собирается открыть ресторан быстрого питания на площади, рядом с вашим кафе. Он, наверное, и камеры из-за этого хочет устанавливать.
Надин не сдержалась и закашлялась от неожиданности. «Этот мелкий гаденыш мало того что мутит воду в сельском совете, выбивая разрешение на строительство яхт-клуба, так еще решил устроить фастфуд в Долине, и где? На центральной площади, рядом с моим “Зиккуратом”!» Пока эти мысли, как раздражающая муха, крутились где-то на задворках ее сознания, дама с совершенно невозмутимым выражением лица произнесла уверенно и громко, так, чтобы быть услышанной во всех уголках просторного зала:
– Неужели вы согласитесь быть под вечным наблюдением каких-то камер слежения? Это же лишит нас права на неприкосновенность частной жизни, отберет у нас возможности хранить личные и семейные тайны.
Дальше дама постаралась использовать побольше непонятных юридических терминов, чтобы посеять в умы людей сомнение в решении, которое они буквально минуту назад были готовы принять с уверенностью, что действуют на благо поселка. Она пообещала лично выплачивать зарплату сторожу, только бы не дать Глебу вмешаться в привычную жизнь Персиковой Долины и, еще хуже, повысить его авторитет в глазах сограждан. Но Надин уже приготовила для Глеба «подарок», поэтому сейчас была не просто спокойна, а даже довольна собой, и губы ее подернула зловещая улыбка.
***
Джемма, услышав от тети, что ее первая любовь – Коля Вересков, точнее Николя – не вернулся в Долину с виноградников, сначала подумала, что эта новость не имеет к ней никакого отношения, потом поймала себя на мысли, что огорчилась. Беспокойство, воодушевление и трепет в груди, сопровождавшие ее все время пребывания в доме Надин, куда-то улетучились, ведь теперь, шагая по улице, она не замирала от волнения, одновременно боясь и надеясь в каждом прохожем мужчине узнать Николя. Поэтому она вышла на улицу только для того, чтобы прогуляться до дома Лили и наконец обсудить с ней послание от Андрея. Снаружи дул ужасный ветер, назойливый спутник жителей прибрежных городков. Джемма почувствовала, как очередной порыв словно сахарной пудрой присыпал ее с головы до ног песком с дорожки. Она сначала стерла его со своего лица, затем несколько раз кашлянула и начала отряхивать песок с ног, кроссовок, потом с белоснежной футболки. И вдруг явственно увидела себя: двадцатичетырехлетняя молодая женщина, пересекшая страну в побеге от любовной неудачи, она стояла посреди улицы образцового порядка в поселке, который больше походил на декорации к съемкам фильма «Отчаянные домохозяйки». Она смотрела на себя как из зрительного зала, какова здесь была ее роль? Маленькой глупышки под управлением властной тетки, сталкера, идущего по следу бывшего любовника, которого так и не смогла забыть за все эти годы и, пожалуй, была бы готова броситься не только в Долину, но и на край света, чтобы еще раз посмотреть в эти его цвета океана глаза, или она просто неудачница, которая никогда не достигает желаемого? Место на факультете древностей в Сорбонне Джемма так и не получила, как не получила в свое время столь желанное предложение от Николя, и даже таинственная запись, приведшая ее в этот кукольный мир, оказалось, принадлежала мертвому парню, который теперь никогда не сможет объяснить, что он хотел ей сказать.
Неизвестно, как далеко бы завело Джемму самобичевание, если бы на дороге она не заметила Лилю. Девушка шла ей навстречу, катя впереди себя летнюю коляску с годовалой дочерью.
– Гуляете? – приветствуя Лилю поцелуем и с умилением разглядывая девочку, спросила Джемма.
– Ага, сегодня припозднились, солнце уже высоко.
– Какая хорошенькая крошка, – потрепав малышку по щеке, проговорила Джемма и, посмотрев на молодую мать, добавила: – Она очень на тебя похожа.
– А мне кажется, что на отца, – рассеянно проронила Лиля и не нашлась что добавить.
Девушки какое-то время шли молча, долгая разлука, несовпадение жизненных ценностей, стремлений и идеалов огромной пропастью лежали между подругами. И чтобы преодолеть эту неловкость, Джемма хотела заговорить о чем-нибудь непринужденном, а в таких случаях лучше всего работают воспоминания.
– Помнишь посиделки в «Гнезде», то есть в VIP-зале тетиного ресторана? Я часто вспоминаю нашу компанию: тебя, Руслана, Николя. Не видела ребят сто лет, расскажи, как у них дела.
– Даже не знаю, что тебе рассказать, все вечно заняты работой. У Максима устричная ферма, мы с мужем там часто бываем. Руслан – так он врачом работает у нас в амбулатории, все его уважают, отличный специалист, очень мне с дочкой помогает, я ему даже среди ночи позвонить могу, если у малышки температура. А вот Андрею не повезло, – опустив глаза, проговорила Лиля и запнулась.
– Да, не повезло так не повезло, – тяжело вздохнув, сказала Джемма и почувствовала, как горло сдавило от волнения и глаза наполнились слезами. – До сих пор не верится, что кто-то мог его убить. Но есть еще одна странность: за несколько дней до смерти он прислал мне голосовое сообщение.
– Любовное? – вытаращив глаза, прошептала Лиля.
– Нет, конечно! У нас с ним никогда ничего не было.
– А что тогда там было? Он просил о помощи, ему кто-то угрожал?
– Не знаю, сообщение такое запутанное, я пока еще не разобралась, о чем оно. Удивляет даже то, что он решил со мной связаться, мы не общались с ним с того самого злосчастного дня рождения, когда мне исполнилось двадцать.
– Да, я помню, мы отмечали его в ресторане на скале.
– Удивительно, что я тогда с этой скалы не сбросилась, мне до сих пор стыдно, – закатывая глаза, простонала Джемма.
– Брось, четыре года прошло, все уже давно об этом забыли.
– Забыли? О том, как я устроила двойной праздник в честь своего дня рождения и нашей с Николя помолвки, на который он так и не пришел? Мне до сих пор кажется, что у меня это на лбу написано. Я после этого ни разу не праздновала свой день рождения и не говорила ни с кем из тех, кто был тогда приглашен. И вот четыре года спустя Андрей вдруг прислал мне это сообщение, а потом его убили. Ума не приложу, что мне теперь делать.
– А может, он хотел попрощаться или предвидел что-то, – тяжело вздыхая, сказала Лиля почти шепотом и жестом показала Джемме, что девочка в коляске уснула.
– Единственное, что я поняла, – он хотел, чтобы я вернулась в Долину.
– Тебе стоит поговорить с его матерью, вдруг она что-то знает, – предложила Лиля.
– Я так и сделаю, ты умница, Лиля. Но сегодня бал, а завтра обязательно зайду к ней.
***
«Казалось бы, ну что такое бал? Просто сборище разодетых дам и господ, которые облачились в чуть более длинные и блестящие, чем обычно, платья и надели более увесистые грозди украшений, не став никем другим по сравнению с теми, кого я видел утром в магазине, на пляже и в сельском совете», – думал Глеб, плавно подъезжая на своем джипе к центральной площади. Несмотря на то что это был «всего лишь бал», Глеб был гладко выбрит, надушен, облачен в смокинг, а на сиденье рядом с ним лежала золотая маска волка. Он был уверен, что мадам Надин пригласила его в жюри не просто так. Зная его ненависть к традициям Долины, она, по его мнению, предполагала, что Глеб нарушит все правила дресс-кода и норм поведения, выставит себя в дурном свете перед элитой Долины, навсегда заработает репутацию чудака и наконец перестанет угрожать Надин своими сомнительными идеями. Но, конечно, Глеб не собирался дать Надин такую возможность. Он выглядел не просто по правилам, а безукоризненно: белоснежные манжеты оттеняли загорелую кожу сильных рук, золотые запонки поблескивали в свете вечерних фонарей, уложенные мягкой волной кудри эффектно обрамляли худощавое строгое лицо. Если бы кто-то увидел его сейчас со стороны: как он поправлял бабочку, как излишне часто поглядывал на свое отражение в зеркале заднего вида, то подумал бы, что Глеб собой любовался. Сам бы Глеб себе в этом точно никогда не признался, как и в том, что был взволован, полон предвкушения и рад быть здесь, как и каждый, кого пригласили, ведь это же был бал!
Подъехав к главному входу ресторана «Зиккурат», у Глеба не оставалось сомнений, что жители Долины считали бал невест главным событием трехлетия, и даже смерть Андрея Дижэ не могла послужить достаточной причиной, чтобы его отменить. Площадь была украшена сотнями огней, а ряд факелов обозначал место центрального входа. Прекрасные белокурые ангелы на ходулях резвились, осыпая гостей лепестками роз и конфетти. Из зала уже доносились звуки приглашенного струнного оркестра.
Подготовка к балу начиналась за несколько месяцев, девушки от 18 до 20 лет из лучших семей Долины, подчиняясь жесткому церемониалу, готовились продемонстрировать обществу себя, свои таланты, наряды, навыки светского этикета, превращая бал в своеобразный экзамен. По правилам, головы новоиспеченных невест украшали цветочные венки, а мужчины Долины скрывали свои лица под золотыми масками зверей не случайно. Ведь в кульминационный момент праздника, когда лучшая, по мнению жюри, конкурсантка объявлялась царицей цветов, начинался благотворительный аукцион, в ходе которого мужчины предлагали значительные суммы за ужин с победительницей.
Свидание это традиционно проходило на следующий день в этом же ресторане и собирало за соседние столики не меньше зевак, чем масштабный фейерверк или появление знаменитости.
Глеб мечтал насаждать свои идеи, но особого внимания к своей персоне не любил, а быть в центре многолюдной толпы его и вовсе тяготило, поэтому, потянувшись к маске, он поймал себя на мысли, что это сейчас для него был самый желанный аксессуар. Он вспомнил, как ему принесли атласную голубую коробку с пригласительным, двумя пирожными в виде цветов магнолии и золотой маской волка. Все в этом поселке приводило Глеба в замешательство и заставляло отчаянно сопротивляться, но, сам того не замечая, он боролся с устоями вокруг как с зыбучими песками, которые лишь больше затягивали его.
Ко входу одна за другой подъезжали машины, из них выходили разодетые, как франты, мужчины в золотых масках, они подавали руки дамам в пышных платьях с оголенными плечами, глубокими декольте, украшенными массивными драгоценностями, поскольку этот бал, как и всякое светское мероприятие, был поводом не столько показать умения вальсировать, сколько продемонстрировать свой достаток. Глеб еще раз взглянул на себя в узкое зеркало заднего вида, потом быстрым движением надел на лицо маску, решительно открыл дверцу автомобиля и зашагал к центральному входу, мечтая как можно скорее слиться с толпой. Но он ошибался, надеясь, что его появление в зале останется незамеченным. Несмотря на то что лицо его было скрыто, казалось, что все только его и ждали: как только чужак – Глеб – переступил порог «Зиккурата», толпа раздвинулась, как воды Красного моря от движения руки Моисея, и несколько сотен пар глаз, как по команде, уставились на него. Юноше показалось, что даже музыканты на секунду затихли. На самом же деле все вокруг замерли, потому что на балу появилась мадам Надин. Она шла навстречу Глебу по этому людскому коридору, застывшему в ожидании, прогонит Надин иноземца или позволит ему остаться. Потому что бал без грандиозного скандала, по мнению толпы, был лишь пустой тратой времени.
Надин в свою очередь шла очень медленно, так медленно и так значительно, что волнение в юноше уже начало переходить в панику. Он чувствовал себя ни больше ни меньше опальным декабристом на встрече с императором. Мадам Дроу действительно сегодня напоминала королевскую особу в красном бархатном платье со шлейфом и диадемой в высокой прическе. Когда наконец Надин приблизилась к своему юному противнику, то холодная надменность на ее лице внезапно сменилась на благодушную улыбку удовольствия, которая бывает только при встрече старых друзей.
– Добро пожаловать на ваш первый бал невест! – громко, так, чтобы расслышали все в зале, сказала Надин, и толпа выдохнула, то ли с облегчением, то ли с разочарованием. Потом дама наклонилась и вполголоса произнесла, не убирая довольной улыбки со своих губ: – Я человек откровенный, Глеб, и вы мне не нравитесь. Но сегодня вы мой гость, так что забудем на время наши разногласия и выпьем шампанского, – мелодичным тоном пропела Надин, пристально вглядываясь в глаза юноши под маской волка, а потом в сторону уже громко и повелительно добавила: – Шампанского! Шампанского!
***
Джемма, поняв, что Николя на балу не будет, решила в выборе платья руководствоваться предпочтениями Глеба, который при последней встрече явно демонстрировал, что романтические особы ему по душе. Поэтому она на свой страх и риск отложила в сторону платья, подобранные для нее Надин, и остановилась на нежно-голубом облаке из фатина. Подол платья доходил до самого пола, образуя вокруг ног пышную пену, рукава были полупрозрачными и объемными. И сейчас Джемма плыла по залу, утопая в нежности фатина, чувствуя себя прекрасной принцессой, она отводила в сторону руку, любуясь тем, как ее стройные запястья просвечивали через тонкую воздушную ткань, но, как только зазвучали первые аккорды полонеза, ее увлекла волна воспоминаний. Ее собственный бал невест, когда она была конкурсанткой, с тех пор прошло, наверное, лет шесть, она как будто до сих пор ощущала, как пахли цветки жасмина в ее венке, и помнила, как Николя пытался сорвать с нее этот венок, но Надин пришила его к волосам Джеммы нитками. Несмотря на то что прошло шесть лет, Джемма могла воспроизвести в памяти каждую мелочь. Они с Николя были одни в ее спальне, и Джемма думала, что это будет самая романтическая ночь в ее жизни. Свет от настольной лампы слабо освещал угол изящной тумбочки и часть кровати, застеленной розовым жаккардовым покрывалом. На это покрывало сначала упал черный пиджак смокинга, потом бархатная бабочка Николя, следом полупрозрачное болеро Джеммы, украшенное мелкими камушками. Она была уверена, что они будут вместе всегда, Ник и его крошка Джемма, как две хорошенькие фигурки из музыкальной шкатулки, которую ей подарили на Рождество, или попугайчики-неразлучники, которые умерли вместе, а мама сказала, что они просто улетели в теплые края. Кто внушил ей тогда эти романтические фантазии про единственную на свете любовь и спутника, которого почувствуешь сердцем? Может, сказки или мультфильмы, а может быть, все-таки мама, неудивительно, что она не общалась с прагматичной и приземленной Надин. А может быть, это все внушил ей сам Николя.
– Ты моя единственная любовь, – сказал он тогда, медленно опуская бретельки ее шелкового платья. Он аккуратно взял ее за подбородок, прикоснулся к губам, а она не двигалась и не дышала, замерла, наслаждаясь каждым его движением, потом Ник прикоснулся к ее волосам и попытался снять злополучный венок. Он дернул его, Джемма закричала: «Ай!»
Ник засмеялся.
– Ты что, пришила его нитками к голове?
В тот момент Джемма хотела провалиться сквозь землю, никогда еще ей не было так стыдно, ей казалось, что она разрушила самый интимный момент их любви. Но сейчас Джемма шла по залитому светом залу, где много лет назад они с Николя вальсировали, улыбалась, вспоминая, как Ник бережно доставал цветки жасмина из ее волос, и понимала, что та ночь все-таки стала самым романтичным ее воспоминанием.
– Джемма-Виктория, что это ты напялила? – Мадам Надин возникла перед Джеммой как черт из табакерки. – Ты разве на детский утренник пришла? Что еще за самодеятельность? – злобно шипела Надин на ухо племяннице, стараясь сохранить как можно более невозмутимый вид. Но внутри у нее все кипело. Она не любила, когда кто-то нарушал ее планы.
– Не злись, вот увидишь, Глеб будет в восторге, – стараясь успокоить тетю, прошептала девушка.
– Сомневаюсь, ни на кого я не могу положиться, – скептически скривившись, ответила Надин. – Хорошо, что у меня всегда есть запасной план, – сказав это, Надин тут же отвернулась от племянницы, будто совсем потеряла к ней интерес, и гордо прошествовала прочь, к центру зала, где конкурсантки в белоснежных платьях и венках уже начали танцевать Персиковый вальс.
Стараясь всегда держать все под контролем, Надин практически никогда не расслаблялась и редко испытывала удовольствие, не говоря уже об умиротворении. Как и свойственно людям подобного склада, стресс и переживания были ее постоянными спутниками. Стоило ей разобраться с одним делом, в ее сознании, как исполины, вырастали новые тревоги об урожаях, работниках, благоустройстве, но и когда с глобальными задачами было все в порядке, назойливые маленькие несовершенства повсюду вылезали из неровно подстриженных кустов самшита, торчали недокрашенной балкой кровли, отколотым краем блюдца, не давая Надин ни на минуту расслабиться. Вот и сейчас, когда все в зале с восторгом и благоговением наблюдали, как дебютантки, подобные лесным феям, кружились, легко перебирая ножками, будто не весили ничего, мадам Надин недовольно поглядывала на конкурсантку под номером шесть, которая то и дело нарушала танцевальный рисунок, и готова была уже вытащить ее из круга, чтобы не портить картину, как вдруг кто-то дотронулся до ее плеча. Дама обернулась, и перед ее взором возникло лицо, заставившее на секунду побледнеть. Перед ней стояла жена Петра Ивановича, того самого скульптора, которого арестовали из-за смерти Андрея Дижэ.
– Надин, я понимаю, что не вовремя, но мне срочно нужно с вами поговорить.
– Да уж, точно сейчас не до разговоров, – недовольно скривив губы, произнесла Надин, но все же последовала за уже немолодой, траурно одетой женщиной, резко контрастирующей своим видом с изысканно наряженными дамами бала.
Женщины прошли в одно из хозяйственных помещений, расположенных рядом с большим залом, которое во время балов и масштабных праздников служило гримеркой, и Надин, понимая, о чем пойдет речь, предусмотрительно плотно прикрыла за собой дверь.
– Петр будет недоволен, если узнает, что я решила к вам обратиться, но у нас нет выхода, ему нужен хороший адвокат, – начала женщина, она терла платком вспотевшие ладони, потом начала усиленно растирать лоб. На ее осунувшемся лице были заметны следы тяжелой бессонной ночи. – Вы не подумайте, у нас есть деньги, но где взять хорошего специалиста? Я в растерянности.
– Странно, я думала, что Петра Ивановича уже отпустили, считала его арест недоразумением, – изображая абсолютную неосведомленность в судьбе скульптора, бесстрастно произнесла Надин, указывая женщине на стул. – Вы садитесь и спокойно расскажите все, что вам известно.
– Так бы и случилось, если бы у Пети было подтвержденное алиби, но он всю ночь провел в мастерской, и никто не может это засвидетельствовать.
– Вы сказали в полиции, что он был в мастерской? – спросила отстраненно Надин.
– Ну да, я сказала все как было: вечером он собрал бумаги с эскизами, инструменты, отправился в мастерскую и так торопился, что забыл термос с чаем. Я хотела сходить к нему, отнести чай, но меня отвлек телефонный звонок, соседка, точно помню, она просила у меня рецепт гуляша…
Надин почти не слушала, что говорила жена Петра Ивановича, она размышляла, какое удивительно неприятное и тягостное чувство – знать о человеке тайны, которые он тебе не доверял, но еще более тяжелым для Надин было знать то, что эта женщина сама не знала о себе, то, что могло ее уничтожить, раздавить. Дама на секунду представила себя доктором, который знает о страшном диагнозе пациента, но, в отличие от всякого врача, для которого объявить пациенту его участь неизбежно, Надин несла в себе тайну совсем другого рода и уж точно не собиралась ее озвучивать, а по возможности хотела унести с собой в могилу.
Женщина еще что-то говорила и говорила, периодически всхлипывала, винила себя, что так и не отнесла мужу чай, и снова говорила о готовке, о саде и о девятичасовых новостях.
Вдруг Надин будто очнулась ото сна, пристально посмотрела на женщину, стоящую перед ней, и впервые за весь их разговор как будто встревожилась.
– Вы сказали «новости»? – переспросила мадам Надин и начала мерить шагами комнату, что-то прикидывая в уме.
– Да, я же говорю, когда Петя ушел, как раз начались девятичасовые новости, я их никогда не пропускаю.
Надин плотно сжала губы, и ее глаза вдруг сделались совсем черными, она смотрела на жену скульптора так пристально и испепеляюще, что та вся съежилась, встала со стула и начала как-то неуверенно пятиться к двери, бормоча:
– Помогите ему, пожалуйста, вы ведь знаете, какой он благородный человек, он не способен ни на что плохое!
Женщина, конечно же, ожидала, что Надин, работавшая с ее мужем много лет, скажет: «Вы правы, Петр Иванович – кристальная душа!» Но Надин ответила единственное, что было правдой:
– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Петр снова оказался на свободе.
Оставшись одна, Надин еще какое-то время стояла у окна, скрестив на груди руки, позабыв, что так может помять шикарное платье. Она погрузилась в воспоминания о той роковой ночи, которая унесла жизнь Андрея Дижэ и поставила с ног на голову все в Персиковой Долине. Несколько раз она задумчиво произнесла вслух: «Девятичасовые новости… Странно, ко мне Перт Иванович пришел только в одиннадцать… как все странно, ничего не понимаю…»
Джемма, потеряв из виду тетю, направилась к столику с жюри, но все мужчины были в масках, поэтому, смотрит ли на нее Глеб, было сложно понять, но она старалась не выпускать его из виду. Когда он наконец устало отложил в сторону свою маску, со скучающим видом наблюдая за предпоследним испытанием – демонстрацией талантов, – Джемма сразу начала действовать. Она медленно провела рукой по блестящим белокурым волнам волос и откинула их с плеч, открывая пленительную зону декольте, на мгновение томно прикрыла глаза и, еле заметно улыбнувшись только уголками губ, небрежно кивнула ему в приветствии, а потом сразу отвернулась, словно потеряв интерес к его особе. Наверное, за спиной Джеммы в этот момент прятался купидон со своими стрелами, потому что Глеб почувствовал какое-то странное волнение в груди, и во рту вдруг все пересохло, и уже был не в силах сопротивляться химической реакции, происходящей в его организме. Эти, казалось бы, совсем простые движения девушки подействовали на него как сигнал, возбуждая сексуальное влечение. Желание почувствовать запах Джеммы, дотронуться до ее теплой гладкой кожи затмило все остальные потребности, и этим инстинктам было сложно противостоять. Глеб тут же забыл о своей роли судьи, встал и, словно мотылек, влекомый ярким светом обжигающего огня, в считаные секунды оказался рядом с Джеммой.
– Привет! – проговорил юноша, дотрагиваясь до ее руки, которая лежала на мраморной столешнице. Он пытался говорить небрежно и состроить равнодушное выражение лица, но его частое дыхание и сладострастный блеск глаз выдавали внутреннюю борьбу.
Джемма моментально считала его волнение. Этот нервный румянец на лице, попытка незаметно облизнуть пересохшие губы, она видела, как он отводил взгляд, не смея посмотреть ей прямо в глаза, непривычная одежда сковывала его движения, и он потянул галстук-бабочку вниз, желая ослабить верхнюю пуговицу белоснежной, совершенно новой рубашки. Ей даже на какое-то мгновение стало казаться, что Глеб не такой уж и злодей, каким описывала его тетя.
– Да, я вижу, ты уважаемый человек в Долине, – начала Джемма, немного растягивая слова, намекая на приглашение в члены жюри. – А почему покинул свой судейский пост?
«Увидел тебя – и все остальное вдруг отступило на второй план», – хотел честно признаться Глеб, но, как это часто бывает, испугался собственных чувств, неуверенный в возможной взаимности, поэтому вместо этих слов Джемма услышала в ответ:
