скачать книгу бесплатно
Джемма, погруженная в свои мысли, поднялась на новенький пирс, ветер раздувал ее белоснежное платье в мелкий голубой цветочек. Она сняла резинку с волос, позволяя прохладным потокам воздуха безжалостно трепать светлые пряди, затем спустила с плеча палантин, взяла его в одну руку, заставляя развеваться как парус, когда заметила рядом парус настоящий. Белоснежная яхта причаливала. Джемме отчего-то казалось, что она одна не только на пляже, но и на всей земле и вдруг эту безмолвную пустоту, как ножницами ленту, разрезала эта яхта-красавица.
Джемма застыла, будто была уверена, что это необитаемый корабль-призрак, рожденный ее фантазиями, но внезапно на палубе показался молодой человек. Юноша на яхте был очень даже жив и притягателен. Его обнаженный торс переливался бронзовым блеском в лучах палящего солнца, а черная бандана на голове возбуждала в памяти истории о пиратах. Он стоял к девушке спиной, укладывая грот вдоль гика, и она не могла оторвать взгляд от его мускулистого загорелого тела, сильных рук и умелых точных движений.
В какой-то момент Джемме стало неловко, что она вот так жадно пожирает глазами незнакомца, и она хотела незаметно вернуться на берег, но только сделала первый шаг, как вдруг молодой человек обернулся, и девушка разочарованно ахнула. Этим парнем был не кто иной, как ее утренний знакомый Глеб, и тут же его образ перестал быть таким романтичным и притягательным. А молодой человек, завидев симпатичную девушку, быстрым движением стянул бандану и, делая вид, что не обратил внимания на присутствие незнакомки, направился к кормовой части судна. Но не успел он сделать и пары шагов, как заметил, что палантин, который девушка держала в руке, вырвался и легкой вуалью понесся в море. Глеб, ни секунды не колеблясь, перегнулся через борт яхты и умелым движением ловца жемчуга с какого-нибудь архипелага Туамоту бросился в воду. Спустя пару минут, оставляя мокрые следы на деревянном пирсе, Глеб вразвалочку, приглаживая мокрые волосы, подошел к девушке, протянул палантин, превратившийся в крошечный комочек ткани, и со смехом проговорил:
– Вот, слегка намочился, не успел поймать в воздухе.
Джемма в ответ тоже улыбнулась, но только уголками рта, оставляя при этом глаза все такими же грустными.
– Не стоило так волноваться.
– Мне было не сложно, – ответил молодой человек, рассчитывавший на слова благодарности. – А что ты здесь одна бродишь, да еще с таким печальным видом?
– Все мои знакомые сейчас провожают в последний путь одного очень хорошего человека, а я не смогла пойти туда. Хочу, чтобы он остался в мой памяти живым.
– Да, я наслышан об этом жутком происшествии. Чудовищная история для такого милого на первый взгляд поселка, – сказав это, Глеб расположился на краю горячего деревянного пирса и жестом пригласил девушку присесть рядом. Джемма не стала отказываться, ей сейчас хотелось с кем-то разделить свои переживания, а, как известно, открыть душу незнакомцу бывает проще, чем близкому другу.
Глеб же, потирая мокрые ресницы, пытался рассмотреть черты лица девушки. Ее шикарные волосы цвета белого песка, закрывающие густой пеленой плечи, привлекли его внимание еще на яхте, а теперь он с наслаждением заглядывал в большие голубые глаза девушки. «Нет, они даже не голубые, а синие, как море, и такие же глубокие», – промелькнула в его голове мысль, и тут он заметил знакомую трещинку на ее нижней губе.
– Постой, а я тебя знаю! Это же ты меня сегодня подвозила к поселку, только утром ты была…
– Что замолчал? Договаривай, какой я была? – гордо вскинув голову и глядя на парня в упор, спросила Джемма.
– Ну, скажем, там, на дороге ты мне показалась взбалмошной и сердитой.
– А что же сейчас изменилось? Ведь я все тот же человек.
– Наверное, дело в ситуации и одежде. Это нежное платье, распущенные волосы и берег моря…
– О, да, я вижу, ты романтик, – хмыкнув, произнесла Джемма, жалея, что платье, подаренное ей Лилей, единственное такого рода в ее гардеробе.
«Если мне предстоит вскружить голову этому парню, то придется сменить стиль и быть позагадочней», – подумала девушка и тут же потупила взор, медленно провела рукой по своим блестящим волосам и спросила абсолютно серьезно:
– Зачем вы купили себе яхту, Глеб?
Глеб ожидал какого угодно вопроса, но только не этого. Девушка задала его так, словно вопрошала: «Зачем вы живете, Глеб? Зачем мы все вообще живем?»
– Хороший вопрос. Наверное, я купил ее, чтобы иметь возможность сбежать, – сказал он немного грустно.
– А насколько неприлично будет для второй встречи спросить, от чего же вы бежите?
– Очень неприлично, – сказал он, улыбаясь, и прикрыл рукой глаза от слепящего солнца, чтобы лучше ее видеть. – Той девушке в кабриолете я бы ни за что не сказал, а тебе, пожалуй, скажу: я, как и все, хочу сбежать от прошлого.
Джемма не стала давить, она чувствовала, что разговор принял правильное русло, и сейчас Глеб может сказать что-то полезное для Надин, но юноша казался таким уязвимым и искренним, что Джемма отвела взгляд и задумчиво произнесла:
– Возьмите меня с собой в следующий раз.
– Можем выйти в море прямо сейчас! – воодушевленно ответил Глеб, уже готовый ринуться к яхте.
– Нет, не сегодня, я лучше пойду, – проронила вполголоса девушка, собирая с гладких теплых досок быстро высохший на солнце тонкий шифоновый палантин.
Она поспешно встала и начала спускаться с пирса на берег, но Глеб задержал ее, дотронувшись до руки, и, не сумев скрыть огорчение, произнес:
– Может, скажешь хотя бы свое имя?
– Меня зовут Джемма, – поднимая светлые длинные ресницы, проговорила с придыханием девушка и протянула ему тонкую бледную руку.
Глеб обеими руками сжал в своих ладонях ее пальцы, чувствуя, как в этот миг его накрыло волной блаженства. А девушка, высвободив руку и ступая босыми ногами на мелкий, почти белый песок, направилась в сторону поселка.
– Джемма, постой, – догнал ее юноша и, преграждая путь, начал запальчиво объяснять: – Я насчет твоего друга хотел сказать: у меня есть подозрения, кто мог его убить. Помнишь, я говорил тебе про мадам Дроу? Так вот, он работал на нее, и его тело нашли в висячем саду, который как раз принадлежит этой ведьме. Думаю, без ее участия здесь не обошлось.
Джемма потеряла дар речи от столь ужасающего заявления и, ничего не ответив, быстро пошла прочь. Так, в полном смятении, в растрепанных чувствах она сама не заметила, как добрела до того самого сада, который с легкой руки мадам Надин в Долине называли «висячим».
Джемма поднялась по широкой лестнице на террасу второго этажа. В саду не было ни души, зловеще шептались кроны деревьев, холодными струями стекали воды могучего водопада, а вместо радостной шумной толпы и конкурса букетов ее встретила леденящая сердце тишина и полицейская лента, натянутая вокруг места убийства ее друга – Андрея Дижэ. Цветок же эхинопсиса, посмотреть на который всегда собиралась толпа, был кем-то безжалостно срезан, а на его месте зияла свежая, источающая прозрачный сок рана. Это зрелище показалось Джемме символично-торжественным и чудовищным одновременно. Зная, насколько жители Долины бережно относились к своим традициям, девушка не могла себе представить, кто мог решиться срезать знаменитый цветок, да еще и на месте преступления.
Проведя дрожащей рукой по красно-белой полицейской ленте, Джемма с замиранием сердца припомнила «Вавилонскую историю», написанную жрецом Бероссом о смерти Александра Македонского. В ней говорилось, что этот великий полководец и создатель мировой державы скончался в Вавилоне под сводами своего любимого парка, напоминавшего ему родную страну, в возрасте тридцати двух лет. Почувствовав близость своей смерти вечером 11 июня 323 года до н. э., Македонский попросил привести его в Висячий сад Семирамиды, давно поразивший его воображение, и смог, прощаясь с земной жизнью, вдохнуть запах цветущей азалии.
Джеммин друг Андрей Дижэ, в отличие от Александра Македонского, был простым смертным, но то, что он тоже погиб на территории подобного сада, делало его смерть еще более таинственной и знаковой. Девушка перевала взгляд на белоснежную каменную скамейку, на которой, по-видимому, обнаружили тело, и по спине прошелся холодок от волнения и страха. Она огляделась, силясь понять, как все могло выглядеть в момент убийства. Но в эту секунду послышался шорох в кустах чубушника. Джемма вздрогнула и увидела, как за кустами мелькнули чьи-то черно-желтые кроксы, и от страха ринулась обратно к ступенькам, пулей помчалась вниз, прочь из сада. Она бежала, часто дыша и постоянно оглядываясь, пока не оказалась на дороге и не убедилась, что никто за ней не гонится. Постепенно Джемма замедлила шаг, еще несколько раз нервно обернулась и, мысленно отругав себя за трусость, побрела по знакомой улице. Это была улица Водопадная, в отличие от улицы Береговой, где все было белоснежным, здесь по замыслу комитета по благоустройству Долины все дома были выкрашены в оттенки голубого цвета: лазурный, небесно-голубой, цвет морской волны, бирюзы, аквамарина, а палисадники, соответственно, украшали гиацинты, голубые гортензии, африканские лилии и горные васильки. Вместе эти домики и цветники создавали иллюзию сухой реки или водопада и внушали такое умиротворение, что Джемма забыла о своих переживаниях и погрузилась в воспоминания. Девушка сама удивилась тому, как отчетливо помнила тот день, когда она познакомилась с Андреем Дижэ. Ей тогда было десять лет. Она была очаровательным сорванцом в юбке, бронзовый загар, который не смывался даже зимой, белоснежные косы, пропитанные морской солью и солнцем, два огромных синих блюдца глаз, вечно ищущих приключений, и уверенный голос мадам Надин на заднем плане: «Джемма-Виктория, извольте сначала прочитать главу из истории Древнего мира и только потом отправляться гулять!» Она же в ответ фыркала, недовольно усаживалась на веранде с книгой в руках, а сама не сводила глаз с дороги, ожидая, когда кто-нибудь из друзей спасительно закричит у калитки:
– Джемма!
Однако в тот день она читала главу за главой, но никто не приходил, не звал ее ни играть в мяч, ни кататься на роликах, ни стрелять из водных пистолетов. Солнце неумолимо перевалилось через гору, раскаляя Долину до предела, и как только за мадам Надин, отправляющейся на собрание почетных жителей, захлопнулась калитка, Джемма тут же отбросила книгу в сторону, вскочила со стула и помчалась к соседке Лиле. Лиля была хорошей девочкой, безвольной, покладистой и очень удобной для всех: ее многодетной матери, соседских бабушек, учителей в школе и будущего мужа, но тогда Лиле было всего десять лет, и ее называли просто «хорошей девочкой». Отпускали гулять Лилю очень редко, чаще она присматривала за младшими детьми или помогала в огороде и с грустью и интересом наблюдала через забор за играми сверстников. Несмотря на это, Лиля была в курсе всех последних событий и тут же сообщила Джемме, что мальчишки отправились на берег опробовать новые рыболовецкие снасти, которые купили главному заводиле и первому забияке улицы – Коле Верескову, а девчонок с собой не взяли. Джемму этот факт вначале расстроил, но потом раззадорил. Поскольку она была не из тех, кто будет сидеть и грустить в углу из-за неудачи, то подговорила свою подружку проучить мальчишек, и они вместе отправились исправлять положение.
Имелась у девочек одна забавная книга, носившая гордое название: «Как покорить сердце мальчика?» Розовый красочный альбом, запирающийся на маленький игрушечный замочек, хранил под своей пухлой обложкой тайное сокровенное знание: правила, как вести себя на первом свидании, примеры легких, но сногсшибательных причесок и, самое главное, 10 советов, как покорить сердце мальчика, которые Лиля и Джемма заучили наизусть, и номером три в этом списке шел пункт: создать конкуренцию.
– Помнишь, Лиля, что написано в нашей книге про конкуренцию? Если мальчики не захотели взять нас собой, значит, мы должны появиться с другими мальчиками, чтобы их проучить.
– А им не будет обидно? – спохватилась Лиля, усаживаясь на велосипед, как велела подруга.
– Конечно, будет, в этом и суть, – разъясняла Джемма, – поэтому мы отправляемся на Водопадную улицу.
– Ты что? Тут же живут заклятые враги наших мальчишек, – ужаснулась Лиля, резко тормозя у ярко-синего дома номер 13 по Водопадной улице.
– Вот именно! – проронила Джемма, потом шумно уронила свой велосипед так, чтобы с него слетела цепь, и, громко хохоча, начала пытаться пристроить ее обратно, когда впервые услышала голос Андрея Дижэ. Он перевесился через белоснежный забор своего дома, тряся объемной шевелюрой, со словами:
– Вы кто такие? У вас что, велик сломался?
Спустя минут пятнадцать девочки в окружении новой компании на велосипедах выехали на берег соленого озера, где занятый рыбалкой Коля тут же злобно сверкнул глазами на мальчишек с соседней улицы, круживших вокруг его подружек. Он резко отшвырнул в сторону новенькую удочку и предложил соревноваться, кто дольше продержится под водой.
Мальчишки быстро сбросили с себя одежду, задорно подталкивая друг друга, выстроились в одну шеренгу на краю серого бетонного волнореза и, зажав пальцами носы, ждали команды.
– Раз, два, три! – прокричали девочки, и ребята одновременно «солдатиком» прыгнули в воду, разбрызгивая вокруг себя фонтаны прозрачной воды, сверкающей в лучах беспощадного солнца.
Девочки вслух считали секунды: сорок один, сорок два, сорок три. Мальчики начали по очереди выныривать, прыская водой, встряхивая волосами, хватая воздух ртом, и только Андрея нигде не было видно. Джемма продолжала считать: шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят. Ее голос становился все тише и тише, она начала ходить по волнорезу, сжимая руки в замок, предположив самое худшее, когда заметила, что с другой стороны высокого волнореза выглядывала темная голова ее нового друга. Их взгляды встретились, девочка подозрительно сузила глаза, но не выдала его.
– Все, мне надоело считать, и вообще, пора домой, тетя будет волноваться, – прокричала плавающим в воде мальчишкам Джемма и, схватив Лилю за руку, побежала по берегу, быстро перебирая худенькими загорелыми ножками.
– Как же это было давно, – разговаривая сама с собой, Джемма шла по пустой улице, думая о своем детстве, – Андрей всегда был такой находчивый, ловкий, мог обвести вокруг пальца кого угодно. Почему же не смог предугадать действия убийцы и зачем записал мне голосовое сообщение? Может быть, что-то этим хотел сказать, пытался предостеречь от чего-то?
Переступив порог дома, девушка направилась в свою комнату, не желая встречаться с тетей, но Надин выросла перед ней, как из-под земли.
– Джемма-Виктория, я не сажусь ужинать, жду тебя. У нас на ужин твоя любимая осетрина, – начала уверенно говорить дама, удерживая племянницу под локоть.
– А что, у тебя сегодня никого из гостей? Это на тебя не похоже, – проходя на террасу, где был уже накрыт стол, удивленно осведомилась девушка.
Надин ничего не ответила, она действительно любила шумные компании болтливых нарядных девиц, энергичных парней и все больше молодых. Вообще, чтобы нравиться Надин, человек должен был быть либо красив, либо остроумен. Казалось, ни на секунду она не желала оставаться одна. И здесь, за столом, на залитой светом электрических гирлянд и благоуханием цветущей герани веранде вершились судьбы жителей Долины. Здесь придумывались праздники и конкурсы, заключались выгодные сделки и удачные браки. Дом мадам Надин был сердцем и душой поселка, отсюда она управляла своими магазинами, кафе и парком развлечений, руководила строительством консервного завода и работой в персиковых садах. Но сегодня по ее печальному лицу было понятно, что ей не до гостей. Племянница первый раз в жизни видела ее в черном одеянии, и хотя сарафан в пол из глянцевого креп-сатина был на тонких бретелях и оставлял оголенными слегка полноватые руки и большую часть спины дамы, но все равно цвет говорил сам за себя. Статная женщина с короткой стрижкой густых черных волос и темными бровями вразлет, казалось, была еще красивее в трауре, и только две белые крупные жемчужины в ушах и кольцо с перламутровыми вставками демонстрировали привычку Надин следить за своей внешностью в любой ситуации.
Осетрину Джемма на самом деле не любила, считала ее жирной, но отказаться не смогла. Она без аппетита проглотила несколько кусочков рыбы и приступила к вареникам с вишней. Положив на тарелку три штуки, полила их сметаной, сверху присыпала сахаром и, разрезав ножом один, с наслаждением смотрела, как темный вишневый сироп разливается по белой тарелке. Но Надин, заметив эту картину, вдруг прикрыла рукой глаза и всхлипнула:
– Не могу прийти в себя после похорон. Как такое могло произойти? Убийство в моем любимом саду! Так и стоит перед глазами лужа крови и бледненькое лицо Андрюши. Он же за несколько часов до смерти привозил мне удобрения.
Джемма быстро бросила поверх вареников бумажную салфетку и встала из-за стола. Она обняла Надин, уговаривая успокоиться:
– Тетя, дорогая, тебе нужно забыть все, что видела. Андрею уже не поможешь, единственное, что сейчас важно, – чтобы как можно быстрее нашли убийцу!
– Убийцу?! – резко повернувшись к племяннице, выпалила Надин. – Ты даже не можешь себе представить, кого они подозревают! Андрея убили ножом Петра Ивановича.
– Такого старенького скульптора?
– Вовсе он не старенький, просто поседел рано, – недовольно пробубнила женщина, а потом промокнула салфеткой совершенно сухие глаза и ровным тоном добавила: – Ладно, я разберусь с этим. Давай спокойно поедим.
В этот момент Джемма увидела в вазочке на столе срезанный цветок эхинопсиса из висячего сада.
– Так это ты срезала цветок? Но зачем? Я была в саду и так удивилась.
– Никто не соизволил сегодня прийти на праздник цветов, так что никакого им эхинопсиса. Пусть теперь ждут следующего года, когда он снова зацветет. Бьюсь об заклад, что это Глеб устроил убийство в моем саду, он на все пойдет, лишь бы испортить мою репутацию.
– Думаю, ты преувеличиваешь. Это уж слишком! – возразила Джемма.
– Да? А почему тогда парнишку убили именно в моем саду, а не в его глупом интернет-кафе, к примеру?
– Потому что в саду ночью тихо и темно, к тому же я сегодня заметила там нечто странное: кто-то прятался в кустах рядом со скамейкой, возможно, это был убийца, они ведь всегда возвращаются на место преступления. И на нем были черно-желтые кроксы. Знаешь, у кого такие есть?
– Желтые кроксы? Откуда мне знать? Да и ты выбрось эту ерунду из головы, перестань строить из себя мисс Марпл и займись уже наконец тем, ради чего приехала: Глеб должен покинуть Долину, избавь меня от заклятого врага!
– Брось, тетя, мы же не на войне.
– Именно на ней, но выиграет эту войну не самый сильный или смелый, а самый дальновидный. Пока мальчишка играет с моим бизнесом и репутацией, я сыграю с его маленьким сердечком, – состроив ехидную гримасу и пристально глядя на Джемму, заявила Надин.
Джемма потерла рукой лицо, «умопомрачительный» план тети не внушал ей ни радости, ни желания, но она не нашлась что возразить и лишь молча сделала пару глотков воды из розового стакана с двойным дном.
– Что-то мне начала надоедать затянувшаяся тоска, терпеть не могу эти печальные вздохи и грустные глаза. Хочешь, я приглашу Николя, чтобы он вкрутил нам лампочки в уличные фонарики? Раньше тебя это так радовало, да и он брался за эту работу с большим удовольствием, – дама начала заговорщически улыбаться и в конце даже подмигнула Джемме, чем вызвала у нее на лице еле заметный румянец.
– Ну, во-первых, у нас в фонарях горят все лампочки, а во-вторых, у тебя столько работников, что такая просьба вызовет у него подозрение.
– Ну и что, зато он узнает, что ты приехала, встретитесь.
– Ой, тетя, думаю, что Коля Вересков и так знает о моем приезде. Но видеться после всего, что было, я с ним не хочу, он, видимо, со мной тоже.
– Глупости, первая любовь не забывается.
Но договорить дамам не удалось. У Надин зазвонил телефон, и человек на том конце провода так взволнованно начал тараторить в трубку, что она не смогла вставить ни единого слова, а когда разговор был закончен, Надин перевела встревоженный взгляд на племянницу и, выпучив глаза, сообщила:
– Мардука украли, постамент совершенно пуст!
3. Мардук
Бог Мардук был покровителем города Вавилона. Он управлял движением Солнца и давал людям пищу. Считали Мардука также богом мудрости. Он умел врачевать и обладал большой заклинательной силой. Вавилоняне верили, что Мардук убережет их от бед и напастей, вселит в их умы истину и в исключительных случаях даже сможет воскресить мертвых. В Персиковой Долине бог Мардук изображался в образе павлина. Его скульптура находилась на главной площади.
***
В шесть тридцать утра каждый день, независимо от времени года и дня недели, Глеб отправлялся на пробежку в легком тренировочном костюме и кроссовках на гибкой подошве со вставками из прочной резины для уменьшения нагрузки на колени. К этой утренней тренировке его приучил отец с раннего детства, и несмотря на то что Глеб считал его деспотом и тираном, от этого утреннего ритуала не отказался, ведь привычка хуже крошек в постели: сколько ни вытряхивай, все равно что-то да останется. Этот стройный, поджарый и очень собранный юноша вырос в семье военного. Мать – тихая скромная домохозяйка – в воспитании сына участия не принимала, разве только иногда украдкой от мужа могла приласкать вечно наказанного за малейшее непослушание малыша. Отец Глеба мечтал стать летчиком, но отучился только на бортинженера, и, хотя являлся членом летного экипажа, сесть за штурвал и подняться в небо ему не было суждено. Эти неосуществимые мечты не давали ему покоя, а когда в их семье родился сын, мужчина, естественно, решил, что теперь летчиком должен стать он. С первых дней жизни Глеба отец занимался закаливанием ребенка, физическим воспитанием и обучением. Мальчик не мог сделать шага в сторону от написанного отцом режима, который, как дамоклов меч, страшил его, примагниченный к холодильнику на кухне. Но как ни старался несостоявшийся летчик сделать из Глеба богатыря, мальчик рос болезненным, хилым и больше походил на хрупкую девочку, этого мужчина вынести не мог.
У Глеба навсегда остался в памяти момент, с которого начался отсчет дней его лютой ненависти к бездушному мучителю, называвшему себя отцом. Жили они в то время на севере страны в небольшом военном городке на берегу полноводной реки. Раньше она была судоходной, но со временем эту транспортную артерию заменило отличное шоссе, и ее берега заросли камышами и осокой, а зимой на поверхности образовывался прочный лед, припорошенный сероватым снегом. Глебу было семь лет, только закончились зимние каникулы, и маленький первоклассник с трудом просыпался по утрам, чтобы успеть до школы выполнить все пункты из списка отца, которые тот писал в тетради и клал на тонкий подоконник кухонного окна. Но в то утро Глеба разбудила непонятная возня и голос матери за стеной. Что она говорила, было непонятно, но, когда она заплакала, умоляя о чем-то мужа, мальчик сел в кровати и насторожился. Крошечная комната с вытянутым окном у самого потолка – спальня родителей – была местом, куда ему строго-настрого запрещалось входить, но чувствительный мальчик так разволновался за мать, что готов был пренебречь правилами и ринуться на спасение единственного дорогого ему человека. Как вдруг дверь отворилась и на пороге в свете низкого проема появилась внушительная фигура отца, а следом женщины с выбившимися из косы волосами, она засовывала руки в рукава своего скромного пальто и причитала, пытаясь подавить вырывающиеся из груди рыдания:
– Рома, завтра девятнадцатое, давай завтра, как все, прошу тебя, Ромочка.
– Вот еще, будете завтра меня позорить перед людьми, точно так же распустите нюни, – злобно бросил мужчина и, накинув на Глеба колючий плед, подхватил его как пушинку на руки и потащил на улицу.
На небе только начал заниматься рассвет, совершенно безлюдная улица показалась мальчику чужой и грозной. Крепкий мороз сковал босые ноги, торчащие из-под небрежно накинутого покрова. Бежавшая позади мать в распахнутом пальто рыдала уже навзрыд, и Глеб понял, что сейчас должно произойти что-то ужасное, и тоже громко заплакал:
– Папочка, куда ты меня несешь, что ты хочешь со мной сделать?! Прости меня, пожалуйста, я буду слушаться тебя, – лепетал мальчик, не понимая, в чем он мог провиниться. – Куда ты меня несешь, папочка?
Мужчина, не обращая внимания на мольбы жены и слезы сына, широко шагал, свернув к лесу, иногда даже переходил на бег, и только когда они вышли к недавно выстроенному мостку, ведущему к проруби для купания в Крещенский сочельник, Глеб с ужасом осознал, что сейчас будет. Он вытаращил глаза, вцепился худенькими пальцами в полы отцовской куртки и начал истошно орать:
– Отпусти меня, не надо, не надо, отпусти!
К его крику присоединилась мать, умоляя подождать до завтра:
– Ромочка, завтра его Бог защитит, положено окунаться девятнадцатого, на Крещение, а сейчас прямо из постельки не выживет Глебушка, заболеет, простудится… – Она хватала мужа за руки, тянула на себя сына. Но когда в ее тираде послышались слова «Он такой слабенький», мужчина резко оттолкнул жену и быстро окунул Глеба в прорубь, придавив рукой с такой силой, что тот с головой ушел под воду.
Мальчик перестал сопротивляться, его замерзшее тело уже ничего не чувствовало, он поднял голову на свет, еле пробивавшийся через толщу воды, и наблюдал, как пузырьки выдыхаемого им воздуха медленно поднимаются вверх, потом заметил свои руки с растопыренными пальцами и черную большую пуговицу, которую оторвал от куртки отца, все это, как в странном сне, медленно плыло перед глазами. Ему стало вдруг так легко и безразлично, что показалось, он уже умер, и тела нет, а только душа парит в мягком желе бескрайней вселенной. Как вдруг чья-то огромная рука схватила его за волосы и потащила из воды.
Спустя годы повзрослевший юноша, получив образование в сфере IT, поселился в Персиковой Долине, подальше от родителей, но его ненависть к отцу не прошла, а переросла в более глобальное чувство, оно выражалось в отрицании всего, что делали люди возраста его папы. Его раздражало то, что старое поколение старалось навязать молодежи свои ценности, заставляло чтить память их героев, восторгаться непонятными подвигами. Ему были чужды любые традиции, его тяготило всякое назидание, а если кто-то говорил ему, что нужно делать, он тут же чувствовал, словно огромная рука опускает его в ледяную воду, и начинал отчаянно сопротивляться. Глеб не мог понять, что дело тут совсем не в борьбе поколений, а в том, что в нем говорила детская травма и банальная обида. Он, ведомый своими комплексами, жаждал мести и был готов крушить все старые устои, сбросить с руководящих должностей престарелых толстосумов. Его целью было построить общество молодых и энергичных людей, лишенных предрассудков прошлого, полностью пропитанное инновационными технологиями и прогрессивными идеями. И когда случайно попал в Персиковую Долину, то понял, что этот поселок, отделенный от суетного мира с одной стороны горным хребтом, а с другой морем, почти построил что-то, напоминающее утопическое общество, поэтому был отличным плацдармом, чтобы осуществить его мечту – сбросить с постаментов старых богов и создать город будущего.
Сегодняшним утром Глеб, как и обычно, бежал трусцой по тротуару вдоль ровно подстриженной зеленой изгороди и не мог без раздражения слышать звук газонокосилки, который доносился то с одной, то с другой стороны. Его доводили до исступления буйно цветущие клумбы с удушающим ароматом лилий, женщины с плетеными корзинами, собирающие поспевшую черешню, по-соседски переговаривающиеся друг с другом, словно добрые подруги. А стоящий на лестнице крепкий седовласый мужчина, подкрашивающий и без того идеальные наличники окон, вовсе заставил Глеба сердито скривиться. Он мечтал, что эти улицы заполнят роботы, вытеснив тем самым ручной труд, он представлял себе стеклянные купола над павильонами виртуальной реальности, что еду будут доставлять дроны.
«Чего они все суетятся вокруг своих бесполезных цветов? – проносились мысли в голове молодого человека. – Кому нужны эти газоны? Лучше бы в то время, что они тратят на их стрижку, совершили виртуальное путешествие на Марс». Глеб не хотел быть похожим на этих людей и все время старался продемонстрировать, что не желает жить по их законам, а если учесть, что его улица называлась Звездная, и по законам Долины ее жители могли иметь только красные крыши домов и высаживать у себя во дворе цветы красных оттенков и никаких других, такое ущемление прав для Глеба было выше всякого здравого смысла, и он не собирался с этим мириться. Поэтому, когда у его дома буйно зацвел ярко-красный олеандр, он схватил ржавый секатор, доставшийся ему от бывших хозяев, срезал все до единого соцветия и уже на следующий день заменил этот куст на белую колерованную сирень. К счастью, его дом находился на окраине, и этого вопиющего безобразия никто из комитета по благоустройству так и не заметил.
Ежедневный маршрут для утренней пробежки у Глеба почти никогда не менялся. Он бежал до начала своей улицы, стараясь не задеть по пути еще не до конца проснувшихся павлинов, вальяжно переходящих от одной лужайки к другой, а потом продолжал свой путь по пляжу и обратно. Каждое утро в Долине всегда было одинаково, размеренно, идеально настолько, что раздражало. Даже солнце слепило так ярко и так постоянно и за все дни пребывания юноши в Долине только пару раз не показывало себя в назойливой красе, что Глебу начало казаться, и оно в сговоре с мадам Надин.
Богом солнца, конечно, мадам Надин не управляла, но многое действительно было в ее власти. К примеру, сейчас, когда Глеб еще стягивал с себя мокрую футболку и направлялся в душ, чтобы вскоре начать свой день, Надин, надев строгий, насколько это возможно в жаркое время года, брючный костюм, уже давно сидела за громоздким письменным столом, пахнущим полиролью, в своем кабинете. А напротив на высоких стульях с подлокотниками расположились два человека, служившие под ее началом уже много лет. Высокий худой мужчина сорока пяти лет – шеф-повар ресторана, сегодня он принес на утверждение Надин летнее меню и список вин, подобранных им для новых горячих блюд. Рядом с ним сидел начальник строительства, затеянного еще с осени, консервного завода со сметами на оборудование для очистки переработанной воды.
Неожиданно послышался стук в дверь, и мадам Надин вздрогнула, что было ей крайне несвойственно. В комнату энергично вошла круглолицая, краснощекая, излишне суетящаяся женщина, она начала громко, немного шепеляво докладывать Надин:
– Мы потеряем весь урожай. Я вызвала бригады для сборки уже на сегодня, мадам Надин, давайте передоговариваться с рефрижераторами.
Надин блуждающим взглядом скользила по ее лицу, будто не слышала сказанных слов. Потому что все ее сознание поглотили воспоминания о том, как три дня назад ночью в дверь ее дома так же настойчиво и тревожно постучал мужчина, которого она любила и который ей не принадлежал. И теперь этот мужчина был арестован. Сосредоточенность Надин на внутренних переживаниях была такой силы, что она не ощущала боли от остро заточенного карандаша, который вжимала в свою ладонь, и только когда грифель проколол кожу, дама дернулась и заерзала на стуле, незаметно для всех стирая каплю крови.
