скачать книгу бесплатно
– Подай, мил человек, бедняге на пропитание: три дня ничего не ел и не пил – пожалей бедолагу!
– Пошел прочь, «грязный, вонючий бомжара»! – не забывая про нецензурную брань, прокричал высокомерный «прокурорский сыночек». – Отойти от меня, а не то… «ментов» сейчас вызову!
– Сжалься, пожалуйста, – не отставал между тем попрошайка, приближаясь все ближе и начиная касаться молодого человека одеждами, вероятнее всего кишащими цепкими вшами, – ты, вижу я, человек богатый, так чего тебе стоит спонсировать мне сотню-другую?
В принципе, последнее объяснение по большей части казалось верным, и любой нормальный человек в возникшей ситуации (лишь бы побыстрее отцепиться от надоедливого, да еще и вонючего, типа) непременно так бы и сделал, но только не высокомерный, сверх меры принципиальный сынок высокопоставленного чиновника, ничего еще толком сам не добившийся, зато при каждом удобном случае кичившийся высоким положением в обществе.
– Поди поработай, – крикнул он омерзительному просителю, беспрестанно морща лицо и отмечаясь явной, пренебрежительной мимикой, – а потом и покушаешь! Не таков я человек, чтобы подавать каждому «опустившемуся бомжарику».
Говоря последние слова, он подошел, как ему казалось, к спасительной и «благодатной машине», где уже наконец можно было надежно укрыться и, усевшись в салоне, полностью избавиться от прилипчивого субъекта, а главное, источаемой им – просто ужасной! – вони; ключи с электронной отмычкой Эдик приготовил заранее и теперь беспрепятственно отомкнул магнитный замок, надежно запиравший прочные двери. Он немного спешил, намереваясь побыстрее укрыться внутри, в связи с чем, резко распахнув дверную створку с водительской стороны, просунул голову за проем, но тут же, опешив, отдернул ее назад, оказавшись обратно на улице: прямо перед ним показалась такая же заросшая, давно немытая морда, отвратительная и кишащая вшами, самым каким только есть наглым образом проникавшая в его комфортабельную машину и несшая под собой не менее грязное туловище, удобно помещавшееся в следующий момент на пассажирском месте, расположенном в передней части иностранной автомашины.
– Что за «нах»… – но договорить элитный отпрыск пришедшую мысль не успел, потому как преследовавший его второй, такой же в точности, бомж извлек откуда-то из пышных лохмотьев металлический прут и, приблизившись к юноше едва-едва не вплотную, ударил его в заднюю часть чрезвычайно «самомнительной черепушки».
Становилось очевидно, что похожим образом самый низкий элемент современного общества поступает далеко не впервые, так как воздействие было мастерским, и выбранная им цель тут же, прямо на месте лишившись сознания, готова была рухнуть на землю, но обездвиженное туловище, ловко подхваченное нападавшим преступником (как оказалось обладавшим значительной физической силой), безвольно повисло в его крепких объятьях; далее, оставалось только приоткрыть пассажирскую дверь, засунуть и пристроить похищенного сынка высокопоставленного чиновника, разместив его на заднем сидении; впрочем, так тот и поступил, причем проделать ему незамысловатую операцию было настолько проще, насколько ему помогал третий участник бомжеватого «мерзкого трио», устроившийся с той стороны задней части автомашины и терпеливо поджидавший, когда же ему в конце концов придется выполнить возложенную на него часть вероломной, если не чудовищной миссии.
Не стоит особо распространяться о личностях людей, опустившихся на самое дно социальной жизни и не имевших возрастных различий и отличительных признаков, следует лишь заметить, что они отличались не совсем обычными прозвищами: Вахрам (тот, что приставал к прокурорскому сыну на улице), Кабрух (усаживался на переднее пассажирское кресло) и Сморчок (он устроился сзади) – и выполняли теперь задание, поставленное им самым непререкаемым образом и назначенное беспощадным Баруном… хочешь не хочешь, но им никак нельзя было его завалить либо по какой-то причине не выполнить. В итоге, ловко провернув назначенную им операцию, «отстойные люди» привезли захваченную жертву (как было настоятельно указано преступным работодателем) на заброшенную усадьбу колхоза, некогда существовавшую в районе градообразующей деревни и по странному стечению обстоятельств еще до конца не разграбленную; она отстояла чуть в стороне от основных жилых комплексов, окружалась сплошным, густо разросшимся, лесом и являла собой надежное убежище для «опустившихся личностей».
Ютились три омерзительных типа в деревянной конторе, сохранившейся еще с довоенного времени и представлявшей собой бревенчатое строение, выделявшееся шиферной, местами потрескавшейся крышей и не имевшее застекленных оконных проемов; внутри имелось пять отделений, вероятнее всего используемых раньше под кабинеты, в одном из которых и обосновались странные личности, заклеив единственное окно – где целлофаном, а где попросту грязными тряпками. Младшего Замарова, представлявшего из себя невольную жертву, поместили в одной из комнат, где все еще располагалась кое-как функционировавшая кирпичная печка; к моменту перемещения он, соответственно, уже очнулся и теперь, скованный наручниками, заранее предоставленными Баруном, подвергался еще одному неимоверно жуткому испытанию… чтобы парень не кричал «Да вы знаете с кем связались?! Я сын прокурора города!», его настойчиво лишали голоса, используя грязную и вонючую тряпку, чем-то напоминавшую вышедшую из строя портянку; закончив с «изобретением кляпа», пленнику (пусть «спонсированные» наручники и были надежными) – ну так, от греха подальше и чтобы больше не зацикливаться на нем вниманием – связали еще и ноги, причем единственным, что удалось отыскать в близлежащей округе – неприглядными, плохо пахнущими, концами, оторванными от многочисленных тряпок, в избытке имеющихся в унылой и затхлой избушке, что в свою очередь наводило на определенные размышления об основной деятельности непривлекательных отбросов современного общества, по всей видимости «бомбивших» (опустошавших) одиноко стоящие дачи и нежилые строения. На улице стояла промозглая осень, дров в лесу было предостаточно, и так называемые хозяева занялись в дальнейшем делами, направленными исключительно на обогрев помещения и приготовление пищи.
***
Выйдя из комнаты для допросов и чувствуя неподдельную тревогу, а вместе с тем и, без сомнения, безразмерную ярость, прокурор на ходу «бросил» конвоиру-охраннику, дежурившему возле дверей: «Не убирайте его далеко, – имел он в виду заключенного, – я скоро вернусь и тогда мы плодотворно продолжим», сам же отправился проверять озвученную преступником информацию, взволновавшую его, по его собственному выражению, «до самого глубокого края стонавшей души». Не следует долго витать в догадках, что уже буквально через час было доподлинно установлено, что бандит не блефует и имеет на руках невероятно значимый козырь… Итак, крайне усердный работник правоохранительных органов, до кульминационного момента крайне принципиальный и в принимаемых решениях полностью неизменный, выглядел окончательно сломленным и готовым к неприятному его сознанию диалогу; он, так много повидавший на долгом служебном веку, сейчас был подавлен, лицо его осунулось, как-то вмиг постарело и выдавало собой сильнейшие муки, неотступно терзавшие, казалось бы, волевого и неприступного человека.
Дмитрий Аркадьевич был человеком неглупым и отлично себе представлял, какой именно опасности сейчас подвергается его отпрыск, поэтому все поисковые мероприятия он провел собственными силами, через частное сыскное агентство, не посмевшее отказать высокопоставленному чиновнику и профессиональными трудами, а заодно и обширными связями починенных сотрудников раздобывшее плачевную для заказчика информацию; ситуация виделась очень критической, ведь похожего развития событий опытный деятель уголовного делопроизводства в образовавшемся беспрецедентном случае совсем не учел, да и попросту не предвидел, полагая, что раз он смог лишить предводителя «монгольского ига» полного сношения с внешним миром, значит, лишил «чудовища» его головы, полностью ограничив способность думать и действовать; однако, как оказалось, «зверь» оказался многоголовым, похожим на гидру, где при отсечении одной головы, на ее место вырастали две, а может даже и три, способные четко управлять сплоченным и отлаженным до мелочей «организмом» (или, все-таки будет лучше сказать, механизмом). Обозначать драматичную проблему правоохранительным структурам было нельзя, потому как высокопоставленный сотрудник, постоянно имевший дело с подобными проявлениями, превосходно понимал, что в неудобном случае жизнь его сына, зависевшая от прихоти находившегося в тюрьме заключенного, не будет уже иметь того определенного смысла, на какой рассчитывал бездушный и безжалостный «человечишка» (который, стоит сказать, сразу же ото всего отопрется); его же еще несформировавшийся мальчик наверняка будет подвергнут самому какое только известно жестокому умерщвлению – а уж методы, применяемые при пытках людьми, подчинявшимися Джемуге, прокурорскому работнику были известны как никому другому.
Отягощенный противоречивыми мыслями, Замаров сидел у себя в кабинете и начинал уже пить вторую бутылку; однако, невзирая на большое количество принятого им отличного армянского коньяку, забвение не приходило и мозг усиленно искал ответ, способный помочь выйти из сложившейся ситуации, где он оказался невольно загнанным в угол, и с достоинством, и без трагичных потерь; но… как нетрудно будет понять, подходящего решения не было, а предпринять хоть что-то было просто необходимо. Просидев в мучительных сомнениях еще час, Дмитрий Аркадьевич наконец решился и, задавшись целью «любыми путями вызволить из беды неразумного мальчика, попавшего в коварнейшую ловушку и совсем еще не видавшего жизни», направился обратно в следственный изолятор, где его с нетерпением ожидал несказанно довольный преступник.
– Как, прокурор, – начал он, озаряясь слащавой гримасой, едва успел посетитель переступить порог комнаты, предназначенной для допросов, – разве у тебя не существует дел поважнее, чем тратить драгоценное время на посещение одинокого узника, упеченного тобой же в тюремную камеру?
– Ты меня убедил, – сказал он, пока еще оставляя дверь приоткрытой, и, чтобы заключенному было слышно, отдал приказание стоявшему рядом сержанту: – Отключите здесь запись!
– Но?.. – попытался было возразить немолодой уже конвоир, отлично зная регламент, не позволяющий оставлять следственный кабинет без видеонаблюдения.
– Немедленно! – «рыкнул» прокурор голосом, не подлежавшим сомнению, после чего с силой закрыл железную створку.
– Вот так-то гораздо лучше, «мусор», – насупился на вошедшего жестокий преступник, во всем, в том числе и мимике, старавшийся подражать монгольскому древнему полководцу, что, кстати говоря, у него получалось довольно неплохо, – только не надейся провести меня показными, бутафорскими выходками: я на такие дешевые трюки не «покупаюсь». Говори, чего хотел, и если дельное, то рассмотрим, а ежели так, пустое, то лучше сразу иди обратно, меня же отправь назад, в мою камеру.
– Я тебя не обманываю, – пересиливая себя, чтобы не съездить по лицу в основном «редкостному мерзавцу», а сейчас прикованному к столу, и, казалось бы, полностью беззащитному человеку, – наш разговор действительно останется неучтенным, поэтому можно говорить совершенно спокойно, без каких-либо иносказаний и оговорок.
– Раз так, докажи, что твое расположение соответствует истине, – проговорил «крестный отец» всей городской преступной организации с серьезнейшим видом, – выпусти меня на свободу… а после, в спокойной обстановке и на нейтральной территории, мы и обсудим интересующие нас обоих проблемы. Пока же, сам понимаешь, в промозглых застенках откровенного разговора у нас – как бы мне не хотелось – с тобой не получится.
– Освободить?! Но это попросту невозможно, – искренне возмутился государственный обвинитель, отпрянув от заключенного, словно от прокаженного, – существуют неопровержимые доказательства: оружие, свидетель, опять же – и даже ценой собственной власти я не смогу изменить меру пресечения, назначенную, между прочим, судом, и которую, заметь, я сам для тебя и запрашивал.
– Значит, поторопился, – парировал хитроумный Джемуга, лицом приближаясь к перегородке и переходя на заговорщицкий шепот, – не мне же тебя учить: ты знаешь законы как никто другой в этом городе… что же касается доказывающих улик? Хм, здесь существует человек, носящий имя Барун; поверь, он мастер решать любые проблемы – и подобные в том же числе соответственно; не сомневайся, он справится и все организует – комар не подточит носа. Насчет же записи?.. И правда, тут ты рискуешь гораздо больше и тебе сейчас крайне невыгодно, чтобы о состоявшемся разговоре «пронюхал» кто-либо посторонний; однако, как бы там ни оказалось – надеюсь, ты понял? – в сложившейся ситуации, сложной для нас обоих, расстаться как-нибудь по-другому никак не получится – и это мое последнее слово.
– Хорошо, – кивнул головой озадаченный прокурор (к чести его мыслительных процессов следует отметить, на что-то похожее примерно он и рассчитывал), – я где-то так и предполагал, а следовательно, подумаю, что в исключительном случае можно сделать.
Закончив непродолжительный монолог, он резко встал и, не говоря больше ни слова, вышел, а уже вечером того же дня, при странном стечении обстоятельств, было совершенно два дерзких, отчаянных нападения: одно – на надежно спрятанного свидетеля, другое – на следователя, переходившего пешком из здания следственного комитета в строение, отведенное под прокуратуру, и добросовестно несшего на проверку уголовное дело, вдруг зачем-то срочно понадобившееся прокурору лично, как оно не покажется странным, в конце рабочего дня, и притом в самое темное время… ну, а результатом, соответственно, явилось следующее роковое стечение обстоятельств: смерть человека в первом случае, исчезновение заключения экспертизы – уже во втором. Но и это еще не всё! Тем же днем специалист, проводивший ранее экспертизу, был озадачен одним, по его мнению, крайне удивительным обстоятельством: он был не в силах отыскать папку, где хранил копии проведенных в последние дни исследований, – ему было совсем невдомек, что сотрудник главного управления, заходивший к нему по очень неотложному делу, очень спешивший и озадачивший его срочной работой (как не покажется странным, проводимой в соседних с основным помещениях и, собственно, отвлекающей ненадолго внимание), уходил из его кабинета, благополучно унося в портфеле небольшую, но очень «весомую ношу». Таким образом, никаких следов, указывавших на причастность Джемуги к расследуемому убийству, у следственных органов попросту не осталось, а значит, и не осталось причин для его дальнейшего задержания; перед преступником, как в досадных случаях водится, унизительно извинились, а на следующий день, ранним утром, он был выпущен на свободу, под радостное ликование всех заключенных, устроивших на прощание если и не бунт, то многоголосый гвалт (это уж точно) и как бы подтверждавших всеобщим ликованием значимый криминальный статус грозного, беспринципного, а вместе с тем и крайне жестокого человека.
***
Тем же вечером руководитель преступного мира, сопровождаемый высокопоставленным прокурорским руководителем, выехал за город, и вместе они направились на бывшую колхозную ферму, где томился молодой, не окрепший еще, организм – одновременно он задыхался от страха и гнева, от ужасной вони и чувства бессилия, а главное, оказался самым дорогим верховному чину потомком. Освобождение разыгралось по следующему сценарию: будто бы по поручению Джемуги, неожиданно прознавшего про несчастью, его верные люди бросились уточнять местонахождение пропавшего высокородного отпрыска; они в свою очередь, по наущению всю того же предводителя «монгольского ига», предприняли обманный маневр и потратили, казалось бы, на совсем несложное дело дополнительное, неоправданно долгое, время; разумеется, весь продемонстрированный спектакль был сочинен специально, и исключительно для обеспокоенного родителя, дабы попрочнее утвердить его в мыслях, что он теперь, что называется, «должен», после чего наконец-таки доложили об успешном завершении розыскной операции.
Юноша был уже почти на грани безумия, когда под театральные свисты и лихое улюлюканье в комнату, где его содержали грязные и вонючие похитители, ворвались обученные к налетам бандиты, ведомые, конечно же, неизменным Баруном. Бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и выведены на улицу, где демонстративно поставлены на колени, прямо перед зданием бывшей конторы, и в униженном положении оставлены терзаться ожиданием незавидной и скорбной участи; дальше бандиты деловито принялись освобождать шестнадцатилетнего подростка от железных наручников, ножных матерчатых пут и омерзительного, вонючего кляпа; разумеется, никто не потрудился ему объяснить, что «организованный концерт» является зловещей инсценировкой и что лично он оказался заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью его влиятельного родителя. Впрочем, Замаров-младший и не требовал никаких разъяснений, а, едва лишь освободившись, сразу же бросился вон из источавших смрад помещений, первым делом намереваясь расквитаться с отвратительными обидчиками – и расправиться с ними незамедлительно; единственное, он мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, и, получив утвердительный кивок головы, остервенело набросился на «пахнущих личностей» и начал «потчевать» их множественными пинками, наносимыми сильными, выносливыми ногами, обутыми в дорогие, прочные, фирменные ботинки.
– Вы на кого, «помойные черти», руку посмели поднять?! – жестокие действия он сопровождал еще и сумасшедшими криками. – Вы вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец главный прокурор города – вы что, наглецы, разве об этом не знали?! Как у вас мысль-то только такая пришла – совершить со мной гнусный и дерзкий поступок?! Да я вас, «отвратные мерзости», поубиваю и здесь, и сейчас!
Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя лишь «разрешенные цензурой» ругательства; однако жестокость его физического воздействия, направленного на жалких и грязных отбросов общества – посмевших! – совершить его похищение, – вот лично она не ведала ни мыслимых границ, ни существовавших в моральном плане ограничений; сверх прочего, он, натерпевшийся всякого унижения и немного свыкшийся с ужасным зловонием, выражал яростное негодование до такой степени импульсивно, что даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Касаясь состояния жертв, следует сказать, что они не выглядели больше чересчур расторопными, какими проявили себя в момент похищения, и единственное, что в губительном случае только могли, так разве что принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги, и перекатываться по опавшей листве по возможности в те мгновения, когда обезумевший мститель заканчивал бить одного и перебирался на следующего, стараясь отстраниться от безжалостного подростка подальше; через пять минут ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – всё было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, ужаснейшей вонью.
В какой-то момент, когда парень, словно нисколько не уставая, поддался все больше захватывавшей его ярости, Джемуга кивнул верному другу, сопровождавшему его еще с далеких «лихих девяностых», когда они были всего лишь безмозглыми детьми-беспризорниками. Тот сразу понял, что его более весомый товарищ имеет сейчас в виду… Барун достал пистолет системы ТТ и, несмотря на отчаянный запрет прокурора, мотавшего из стороны в сторону головой, вложил оружие в ладонь взбесившегося подростка, не позабыв привести убийственный предмет в боевую готовность. Почувствовав в руке холодную сталь прославленного «тульского токарева», Эдик непроизвольно на мгновение замер, словно бы раздумывая, что ему следует дальше делать; однако сомнительное состояние длилось недолго, и, даже не взглянув на служившего закону родителя, юнец наставил вороненный ствол на Вахрама и, злобно сморщившись, приготовился произвести смертельный выстрел, направленный в лохматую голову, до неузнаваемости изуродованную его ногами, да еще и, конечно же, временем.
– Сынок, постой! – не выдержал наконец Дмитрий Аркадьевич, уже пошедший на «сделку с совестью», но пока все еще понимавший, что обязан оставаться законопослушным. – Не делай этого: обратной дороги не будет!
Тяжело дыша, Замаров-младший стоял, наполненный неописуемым гневом, с налитыми кровью глазами, объятый учащенным сердцебиением, готовый переступить черту, после которой как бы не хотелось, но возврата к нормальной жизни уже не последует; однако зычный, немного дрожавший, но все-таки сильный голос отца немного привел его в чувство… молодой человек «позволил» себя сомневаться еще каких-нибудь пять секунд, после чего, по-звериному скрежеща зубами, водя желваки и беспрестанно «играя» наполненной гневом мимикой, поводил головой справа налево, плюнул Вахраму прямо в испуганную физиономию, но все-таки в конечном итоге вернул «опасный ствол» своему владельцу, а сам отошел в сторону и остановился рядом с родителем.
– Заканчивай дело, Барун, – промолвил Джемуга, словно отрезал, нисколько не сомневаясь, что не единожды проверенный товарищ отлично поймет его указание, а следом беспрекословно означенное исполнит, – а то мы здесь и так уже основательно задержались.
Беспощадный бандит, знавший предводителя «монгольского ига», как никто другой в целом свете, разумеется, сразу же сообразил, что он имеет в виду, и поочередно произвел три выстрела: сначала в голову Вахрама, с помощью разрывной пули забрызгав округу кровавыми выделениями, мозгами и «костным остатком», затем в черепную коробку Кабруха, повторив с ним все то же самое, что и с первым товарищем, заканчивал же Сморчком, кровяная смесь от которого достигла брюк прокурора, словно специально замазав государственного обвинителя соучастием в преступлении, совершенном с непередаваемой словами жестокостью.
– Ну вот, Дмитрий Аркадьевич, – зловредно ухмыльнулся Джемуга исключительно весомому обстоятельству, обращаясь к служителю правоохранительных органов уже уважительно, – теперь мы с тобой «замазаны» одной «делюгой», кровавой и беспощадной, а значит, должны друг о друге заботиться, оберегая и наше благополучие, и нашу общую безопасность.
Высокопоставленный чиновник прекрасно всё сказанное осознавал, ведь то обстоятельство, что он стал соучастником особо тяжкого преступления и никоим образом его не пресек, поставило служащего Фемиды на одну грань с самым ожесточенным бандитом самого преступного российского города. В тот же день они все вместе отмечали счастливое освобождение переросшего мальчика, причем организовали мероприятие на невероятно широкую ногу; итогом стало то весомое положение, что с тех самых пор предводитель «монгольского ига» и городской прокурор сделались неразлучными друзьями, не позабыв поделить между собой и сферы влияния, где каждый стал удерживать в Рос-Дилере власть – и исключительно только лишь со своей стороны закона.
Глава III. Молодая красотка
Наши дни. За двое суток до обнаружения растерзанных трупов…
Лисина Юлия Игоревна появилась на свет в середине «двухтысячных», в семье, не являвшейся слишком благополучной. Еще в самом юном возрасте, когда девочка не научилась еще в достаточной мере оценивать окружающий мир, она была помещена на воспитание в детский дом, где и провела трудное, наполненное болью и горечью, детство. Сейчас ей исполнилось пятнадцать лет, и, постепенно превращаясь в прекрасную девушку, она все более «расцветала», приобретая взрослые, невероятно манящие к себе очертания, а вместе с тем обзаводилась и некоторыми жизненными устоями, не позволявшими ей находиться в ограничивающем свободу пространстве; несомненно, столь существенная причина подвигла воспитанницу богоугодного заведения покинуть пределы детдома и отправиться странствовать. Как нетрудно догадаться, судьба занесла решительную красотку в Рос-Дилер, привлекавший к себе возможностью быстрой наживы, яркими красками, а главное, самым минимумом допустимой законности; имея нагловатый, где-то даже вздорный характер, отличавшийся невероятным жизнелюбием, острым умом и способностью подчинять себе более слабых, еще не полностью созревшая девочка быстро освоилась в «лабиринтах» игровых махинаций и, не обладая азартом к само?й игре, ловко одурачивала, а где-то даже грабила, беспечных клиентов, во время посещения многочисленных городских игровых заведений зачастую перебиравших с алкогольными и наркотическими «продуктами». Между прочим, доверительными отношениями она обзаводилась еще и из-за удивительной внешности, располагавшей к себе общей привлекательностью и чарующими чертами как несравненного лица, так, впрочем, и бесподобного тела, имевшего рост, чуть превышавший средний, выпуклую грудь, широкие бедра и одновременно тонкую талию; касаясь же ее распрекрасного личика, обязательно следует отметить, что оно обладало следующими отличительными чертами – большими карими глазами, настолько красивыми, что совсем не требовали косметики; еще можно выделить прямой, маленький носик, обладавший идеальнейшей формой и плавно переходивший в яркие, едва ли не алые, губы, где нижняя казалась немного побольше, однако более тонкая верхняя ничуть не портила общего вида, а придавала какой-то несказанной пикантности; кожа являлась гладкой, бархатистой, от природы румяной, совсем не нуждавшейся в загаре; каштановые волосы достигали одинаковой длины, выглядели прямыми, остриженными чуть ниже подбородка, и окаймляли собой голову равномерной прической, полностью скрывавшей чуть отстоявшие уши, представлявшиеся небольшим (хотя, скорее, все же средним) размером. Одежда подраставшей представительницы прекрасного пола неизменно содержала в себе коричневатую, почти под цвет волосам, болоньевую куртку, однотонную, темную, футболку, дамскую черную сумочку и короткую юбку, цветом непременно сочетавшуюся с неизменным женским аксессуаром и носимую под однотонные колготки и остроносые туфли; однако, в зависимости от ситуации, на ней можно было в той же мере увидеть синие джинсы, вкупе с верхним предметом ее одеяния отлично сочетавшиеся с шоколадного оттенка кроссовками, причем последний вид нравился юной плутовке намного больше и, как следует понимать, предпочитался гораздо более чаще.
В тот день, в самом начале осени, она была одета в излюбленные одежды (по второму варианту) и направлялась к игорному заведению, располагавшемуся на самой окраине города, беспрестанно росшего и в недалеком будущем предполагавшим собой, конечно же, огромнейший мегаполис. Следует уточнить, что обосновалась исключительная красотка неподалеку, в одном из многочисленных съемных отелей, коими изобиловала округа и где совершенно не интересовались наличием документов, вполне довольствуясь «изображением Бенджамина Франклина», как водилось, исключительно за один месяц вперед. Вместе с тем может показаться странным: как несовершеннолетней, пятнадцатилетней, девочке сдают в поднаем жилье? Ответ кроется на поверхности: с недавнего времени, примерно два с половиной года назад, в Рос-Дилере все больше стала укореняться политика, направленная исключительно на развитие игорного бизнеса, а значит, и охранявшее законные интересы право работало только на теневую сторону современной жизни, что в свою очередь создавало отличные предпосылки для всех тех, кто не особо собирался придерживаться существующих в государстве правил. Таким образом, сообразительная девчушка, еще в тринадцать лет сбежавшая из одного из многочисленных детских приютов, располагавшихся в Ивановской области, успешно обустроилась в центре увеселений и развлечений, подвластном криминальным структурам и предполагавшим «опустошение карманов» подверженных «игромании» личностей.
Вот и сейчас, Юля продвигалась на так называемую работу, чтобы, как она говорила, «сбашлять» немножко денег и поправить возникшие с финансами трудности; не желая далеко удаляться от дома, целью очередного посещения она избрала развлекательный комплекс, отстоявший в непосредственной близости. К ее чести необходимо отметить, что выбиралась она на незаконные вылазки, иногда и опасные, лишь когда у нее заканчивались основные денежные средства, добытые с прошлого (точно такого же или в чем-то похожего) случая. Подробнее касаясь рода ее занятий, с помощью которого она добывала насущные капиталы, становится очевидно, что обычно ее деятельность сводилась к некоему оказанию помощи изрядно подвыпившим посетителям казино, чтобы те беспрепятственно добирались до занимаемого ими отеля либо другого временного жилья и чтобы не попадали по пути в лапы кишмя-кишевших бомжей и других любителей легкой наживы, не гнушавшихся в случаях воровства никакими методами; наличие же трезвой сопровождающей для преступных любителей халявы являлось неким тормозившим препятствием, не позволявшим им пускаться на открытые, более активные криминальные действия, без сомнения сопряженные и с грабежом, а иногда и с разбоем. Вместе с тем и Лисина при каждом удобном случае не упускала возможности «поглубже» запустить руку в карман взятых в сопровождение подопечных, или, как она их еще называла, вынужденных попутчиков, поступая подобным образом как в прямом, так и в переносном смысле и предусмотрительно проверяя наличие их действительной платежеспособности; правда, в отличии от уличных бродяг и разбойников, предупредительная красотка, все-таки не до конца еще потерявшая совесть, никогда не забирала всех денежных ассигнаций полностью, завладевая лишь незначительной частью, точнее маленькой толикой, не превышающей десяти, максимум двадцати, процентов; наверное, именно по причине отсутствия «чрезмерного аппетита» ей и удавалось до сих пор не наживать себе крупные неприятности, ведь от потери незначительной суммы ее так называемые клиенты особо не заморачивались, справедливо полагая, что, при отсутствии сопровождения, они бы потеряли значительно и значительно больше.
Она уже совсем подошла к красивому зданию, ярко сверкавшему разноцветными красками иллюминационных огней, когда внимание девушки неожиданно привлек шум, доносившийся из темной подворотни, примыкающей к игровому строению, и отчетливо означавший, что разговор там происходит совсем нелюбезный. Обычно на «стрёмных случаях» кареглазая озорница старалась в общем-то не зацикливаться и всегда проходила мимо, справедливо полагая, что поживиться там уже будет нечем (хотя-а… ее посещала еще и мысль, что и самой может тоже «достаться»); но сегодня что-то внутри нее словно вдруг екнуло, заставило остановиться, а потом призадуматься: «Надо, несмотря ни на что, пойти и обязательно посмотреть… может быть, кому-нибудь нужна моя помощь? – стучало настойчивой мыслью в висках, с одной стороны, с другой же, твердило: – Опомнись, неразумная дурочка, там уже давно всё случилось и «подобедать» ничем не получится – да и какая тебе, собственно, разница до чьих-то проблем, если они не несут с собой никакой прямой выгоды?» Так размышляла молодая плутовка, стоя в нескольких метрах от входа в темнеющий ужасом проулок, откуда сейчас слышались глухие удары и короткие вскрики; сомневаться дольше было нельзя и необходимо было на что-то решаться – либо броситься в самую гущу происходящих событий и, вполне возможно, все равно впоследствии извлечь себе какую-то выгоду, либо смалодушничать, струсить и позорно бежать… ну, а раз все-таки заострила на возмутительном факте внимание, то потом еще и мучиться угрызением совести. Но подраставшая деви?ца была совсем не пугливой, а напротив, отличалась бездумной отвагой и отчаянной смелостью; наверное, поэтому, покрутив из стороны в сторону головой, как бы разминая шейные позвонки и больше уже не думая, она решительно ступила в страшившую неприятными звуками темноту, двигаясь навстречу пугавшей опасности и таинственной неизвестности.
Как бы ни было в переулке темно и мрачно, однако все же кое-как можно было различить, что в глубине, метрах эдак в двадцати пяти от основного выхода на проезжую часть, три едва различимые фигуры атакуют четвертую, причем нападавшие прижали выбранную жертву к стене, а у одного в руке блестит лезвие стального ножа; исход поединка был очевиден – одному человеку тяжело, а если он не является каким-нибудь подготовленным бойцом войск специального назначения, то и практически невозможно сопротивляться промышляющим разбоев и превосходящим по численности вооруженным холодным оружием личностям, готовым ради наживы на любое кровожадное преступление и отлично натренированным по части отъема у одиноких путников (как криминальные элементы нисколько не сомневались) ненужных им сбережений; ситуация становилась критической и у человека, подвергнутого наглому грабежу, не оставалось никакой возможности, чтобы выйти из критической ситуации более или менее без весомых потерь; скорее всего, на требование молодчиков передать им его денежки он ответил отказом, вероятно, подкрепил его активным сопротивлением, а в таких случаях результат представлялся единственным – «отчаянному нахалу» пускали кровь, а потом уже спокойно осматривали карманы.
Предчувствуя нечто подобное и превосходно ориентируясь в хитросплетениях уличной жизни, Лисина не колебалась ни единой секунды; однако и «голову терять» она совсем не хотела, а продолжала действовать в известной степени и хладнокровно, и осторожно: двигаясь грациозно, словно крадущаяся к добычи пантера, отважная бестия приблизилась к нападавшим гопникам сзади, причем подкралась настолько ненавязчиво, что ее не заметил даже стоявший к ней лицом пострадавший мужчина. Между тем, если говорить откровенно, ему было сейчас совсем не до этого…
Аронов Павел (а в неприятной ситуации оказался именно он) в тот день вернулся в Рос-Дилер из длительной отлучки, в которой оказался непреднамеренно вынужденно (испытательный срок, назначенный условно-осужденному участковому, в силу некоторых обстоятельств и хитросплетений судьбы, было разрешено отбывать исключительно на территории московского региона), наконец-то вернулся в родной город и намеревался направляться в родительский дом, пока вдруг не стал прямым участником случившихся печальных событий (кстати, иномарку, некогда позволившую ему не дать бывшей супруге шанса выставить его «любящим идиотом», «полным лохом» и «непродуманным дураком», ему все же пришлось продать (видно, так распорядилась судьба, что никому из них не должно было ею владеть, и теперь отставной полицейский передвигался исключительно на общественном транспорте). Так вот, получилось, что автобус, осуществлявший рейс из Москвы и перевозивший путника в сторону родного пристанища, по пути внезапно сломался и немолодому мужчине пришлось добираться на попутной машине; водитель же был столь любезен, что подбросил его практически к самой окраине города, где начиналась дорога, следовавшая к далекому, глубокому захолустью. В дальнейшем (сам не зная зачем?) бывший сотрудник органов внутренних дел зашел в тот злосчастный проулок (хотя, по правде сказать, туалетов вокруг не было, а посещать с непривлекательной целью здание казино было как-то не очень прилично, да и попросту глупо; наверное, именно поэтому, выбирая из двух зол наименьшую, Павел и решил воспользоваться услугами малолюдности и темноты непривлекательной подворотни) и почти мгновенно оказался заложником неоднозначной, непростой ситуации, где на него набросились сразу трое – нет, не бомжей! – а здоровых и сильных людей, хорошо подготовленных на разбойное нападение, отлично натренированных в грабительском деле и славившихся неуемной жестокостью, напрямую граничившей с кровожадностью.
Сначала, когда отставной офицер еще не до конца зашел в переулок, вокруг все вроде бы было тихо и не слышалось ни единого постороннего звука, но, едва лишь он приблизился к одному из железных контейнеров, предназначенных для временного хранения мусора, и уставился лицом в стену, как сзади к нему приблизилась (даже в темноте хорошо различалось) физически развитая фигура, а у самого горла Павел почувствовал холодную сталь выкидного острозаточенного ножа.
– Не смей хотя бы чуточку пикнуть, – услышал он грубоватый, скрипевший «стальными нотками» полушепот, неприятным отголоском заставивший отставного майора вздрогнуть и разом покрыться холодным потом, – давай сюда свои денежки, и тогда, быть может, мы тебя и не тронем.
Отставной участковый, являвшийся в недалеком прошлом неплохим полицейским сотрудником, был пусть и поверхностно, но все же обучен приемам рукопашного боя; таким образом, Павел, не привыкший к развязному обращению, первым делом перехватил за ладонь противника, ударил каблуком по стопе и начал проводить выкручивание конечности, отстраняя ее несколько в сторону и убирая клинок от шеи, но в следующий момент почувствовал сильный удар в области печени – это второй нападавший, увидевший, что внезапный эффект нападения не сработал и что его товарищ попал в непривлекательную ситуацию, вполне способную закончиться непривлекательным поражением, перешел к активным действиям и пнул ногой по туловищу слишком несговорчивой жертвы. Далее, подключился уже и третий, после чего на Аронова посыпались многочисленные удары, от которых он какое-то время смог успешно обороняться, выставляя блоки и «уворачиваясь» в стороны, при том что, ввиду интенсивности атаки, не обладал достаточной возможностью более-менее эффективно противодействовать; но постепенно его защитная тактика становилась непродуктивной, так как, все более уставая, да еще и в темноте плохо видя, бывший участковый пропускал все больше и больше ударов, теряя силы и способность к ориентации. Наконец, наступило то время, когда он, изрядно измочаленный, но все еще не поверженный, был вынужденно прижат к стене, преграждающей путь к отступлению и заставляющей лицом к лицу столкнуться с тремя безжалостными и, как оказалось, подготовленными к опасному делу противниками; все четверо тяжело дышали, ненавидяще уставившись друг на друга, и совсем не обращали внимания на окружавшую их обстановку – и вот именно минутное замешательство и позволило Юле подкрасться более чем незамеченной, а затем почти вплотную приблизиться к нападающим гопникам. Как раз в момент ее приближения главарь (тот, что удерживал нож), чтобы немного передохнуть и перевести разгорячившийся дух, решил вдруг «разродиться» непродолжительным монологом:
– Ну все, «покойная гнида», теперь тебе, уж точно, «трендец» – ничто не сможет остановить меня от готовящегося смертоубийства, хм! слишком много ты себе здесь позволил и обязательно должен понести жестокое наказание. Заметь: сначала я хотел тебя только попугать и всего-навсего отобрать нажитые денежки, но – теперь?! – наша разборка становится делом личным и банальный мордобой тебе, «несмышленая погань», в конце концов, очень дорого сейчас обойдется…
Возможно, преступник еще много чего хотел сказать, прежде чем перейти к последующему наступлению, однако высказаться полностью не успел, так как небольшая фигура, (неизвестно откуда?) выросшая сзади него, занесла вперед небольшую ручонку и прыснула из «газового балончика», направляя слезоточивую струю говорившему отморозку прямо в лицо; да, суть жизни Рос-Дилера такова, что заставила юную, еще подрастающую, особу не надеяться в любых ситуациях исключительно на собственные детские силы, а иметь при себе средство более эффективной защиты, которое вместе с другими, крайне необходимыми каждой даме, предметами удобно помещалось в маленькой кожаной сумочке. Никак не ожидая случившегося подвоха, главарь, мало сказать, был просто обескуражен, нет, он выронил нож и схватился руками за лицо, поврежденное едким газом, и присел на корточки, пытаясь протереть глаза и хоть как-то привести себя в чувство. Со своей стороны Аронов, не рассчитывавший на чью-то поддержку, тем не менее нисколько не растерялся, а кинулся в решительную атаку и набросился на остальных, остававшихся боеспособными, недругов. Один из них, кстати говоря, пока отставной полицейский «мутозил» другого, успел повернуться к неожиданно подоспевшей подмоге и, не дав отважной красотке применить во второй раз «балончик», сцепился с ней в рукопашной, непримиримой схватке. Выросшая в детдоме, а впоследствии воспитанная в уличных драках, в своей необузданной ярости и действенной энергичности девушка ничуть не уступала физически развитому мужчине: она ловко уклонялась от направленных на нее ударов и, невзирая на то что тот крепко держал ее за руку, сжимавшую предмет индивидуальной защиты, разбрызгивала его содержимое по округе, добавляя всем присутствующим здесь личностям, а заодно, конечно же, и себе, неприятных к восприятию ощущений; одновременно юная бестия отчаянно колотила неприятеля маленьким кулачком и беспрестанно пинала ногами, причиняя, что бы не говорилось, довольно болезненные воздействия; однако и самой Лисиной не посчастливилось остаться полностью невредимой – несколько раз ей довелось испытать на себе силу мужской руки, внушительным кулаком неслабо скользнувшую по ее красивому телу.
Помощь дерзкой плутовке пришла как раз вовремя, но вначале Павел, оказавшись один на один в недавнем прошлом чрезмерно бойким преступником, теперь же невольно поникшим, а от внезапности контратаки еще и несколько стушевавшимся, легко провел незатейливый прием, выразившийся в применении задней подножки, вывел нападавшего из душевного и просто обыкновенного равновесия, после чего ударом ладони по сонной артерии заставил его погрузиться в длительное беспамятство – и уже тогда, когда и второй, корчившийся от едкого газа разбойник, был без чувств повержен на землю, отставной офицер спокойно расправился с третьим, слишком самоуверенным неприятелем. Когда он был сбит с ног и повержен на асфальтовое покрытие, но всё еще оставался в сознание, кареглазая подраставшая особа, отчаянно вереща нецензурной бранью, какое-то время продолжала колотить по телу побежденного неприятеля бесподобными ножками, скрытыми, как известно, за плотно облегающими синими джинсами и коричневыми кроссовками; остановить девушку смог разве что короткий прием, мастерски проведенный бывшим сотрудником внутренних органов и эффектно выбивший сознание из доставшегося ей противника.
– Всё, – сказал мужчина, хватая развоевавшуюся красавицу за руку и оттаскивая от обездвиженных, а чуть ранее грозных преступников, – они уже без сознания; нам же отсюда надо быстренько уходить, а то как бы не нагрянули их дружки либо же полицейские, что в сложившейся ситуации будет ничуть не лучше, а возможно, еще и хуже… объясняй им потом, что ты не дурак.
– Полностью с тобой, дядя, согласна, – Лисина нисколько не церемонилась, полноправно считая, что совместное участие в сравнительно опасном деле дает право стирать существующие условности и установленные границы, – давай по-быстрому «сваливать».
– Спасибо тебе, конечно, – сказал Павел, когда они спешной походкой приблизились к выходу, ведущему из темного, тупикового переулка, – но скажи мне честно: зачем ты ввязалась в непростую историю, а самое главное, как вообще здесь – так вовремя! – очутилась?
– Сама не знаю, – пожимая плечами, искренне призналась юная бестия, или, лучше сказать, миленькая плутовка, мысленно теряясь в догадках от неординарности возникшего поведения, – обычно я никогда так необдуманно не поступаю и предпочитаю проходить мимо, полагая, что каждый человек сам виноват в случившихся неприятностях – раз не можешь достойно сопротивляться, тогда сиди дома! – сегодня же что-то на меня нашло, как будто поступило приказание откуда-то свыше, и я пошла тебе, дядя, на выручку; а так… я в общем-то и не скажу, что я девушка скромная, но предпочитаю держаться всегда в одиночку, полагаясь исключительно на единственного человека, кому могу полностью доверять, а именно на саму себя – на любимую.
– Понятно, – многозначительно произнес бывший сотрудник полиции, по роду прежней службы неоднократно сталкивавшийся с похожими особенностями подросткового возраста и как никто другой знавший, что сейчас происходит в душе, как он нисколько не сомневался, затравленного ребенка, брошенного когда-то неучастливыми родителями; однако зацикливаться на пришедшем предположении мужчина не стал, а просто поинтересовался: – Ну, а зовут-то тебя, спасительница, как, наверное, грозная Амазонка?
– Совсем даже и нет, – расплылась исключительная красотка в улыбке, возникшей от сделанного сравнения, одновременно рукой подтирая кровь с подбитой губы, – «родаки» назвали Юлей, а все, кто знает, зовут Юлою.
– Почему Юлою? – искренне удивился отставной полицейский, выразительно подняв кверху сведенные ранее брови.
Тут они покинули глухой переулок и вышли на свет, где ему наконец представилась возможность более детально разглядеть невероятно красивые очертания новой знакомой. Подраставшая особа точно так же, с нескрываемым интересом, рассматривала стоявшего перед ней человека, ради которого ей пришлось рискнуть, без прикрас сказать, собственной драгоценной жизнью (не говоря уже!) ослепительной красотой (и хорошо еще, что обошлось лишь подбитой губой, где в плане быстро заживавших ран, к чести Лисиной стоит заметить, на несерьезные, по ее мнению, мелочи особо пристального внимания старалась не обращать и держалась исключительно стойко); а в отношении своей наружности, как и всякая представительница прекрасного пола, она испытывала внутреннее негодование от наглости бессовестных личностей, покусившихся на самое святое – на неприкосновенность ее прекраснейшей внешности! – и посмевших чуть-чуть подпортить ее ни с чем не сравнимую привлекательность. С другой стороны, как уже сказано, подвергаясь от причиняемых телесных повреждений едва-едва заметному душевному дискомфорту, неотразимая красотка, привычная к периодическим стычкам и отвечая на вопрос бывшего полицейского, необычайно спокойно ответила:
– Потому что кручусь по жизни словно волчок, но если не нравится так, то можешь называть меня и Лисой; а это… потому что я чрезвычайно «хитрая продуманка».
Здесь юная плутовка, по-видимому и со скромностью совсем не знакомая, расплылась в своеобразной улыбке, где, чуть подкашивая правым глазом, изображенным выражением, и действительно, стала похожа на рыжую плутовку-пройдоху, символизировавшую собой всю хитроумность животного мира. Далее, не испытывая какого-либо стеснения и не спуская с лица игривого выражения, она посчитала, что в свою очередь обязана также осведомиться:
– Я себя назвала, а ты, дядя, чего никак не представишься – получается как-то невежливо?
– Да, да, извини, – спохватился мужчина, обычно не пускавший значимые детали на самотек, – раз уж мы с тобой теперь на «короткой ноге», то можешь обращаться ко мне запросто – Павел.
– Хорошо, Павел, я очень рада знакомству, – промолвила молодая прелестница, а дальше, словно вспомнив о чем-то существенном, продолжала допытываться: – Но постой, а отчество… отчество у тебя есть?
– Борисович, – ухмыльнулся полицейский в отставке, не перестававший восхищаться новой, странным образом возникшей, знакомой, – но, судя по твоей бравости, – он не стал употреблять в случае обозначения ее натуры «наглости», – оно тебе не понадобиться, – сказал и тут же, считая, что разговор, проводимый вблизи недавних «горячих событий», несколько затянулся, добавил: – Ты сейчас куда, а то, мне кажется, после недавнего происшествия мы здесь как-то несколько не на месте?
– Я, Борисыч, – почему-то отчество красавице полюбилось намного больше, – направлюсь по сугубо личному делу, которое – в свете последних событий! – осталось у меня незаконченным, – просить денег у понравившегося человека у нее почему-то не поворачивался язык, – ну, а захочешь меня найти – разыскивай в каком-нибудь казино; под каким псевдонимом искать – ты теперь знаешь… а ты?
– Я отправлюсь домой, – не замедлил «отчитаться» и отставной полицейский, все больше проникаясь душой к юной, а где-то и дерзкой особе, – я живу здесь недалеко, прямиком в лесном массиве, ха! – недалеко? – я немного погорячился… так мое местечко можно обозвать, если есть на чем доехать, а я, по правде сказать, финансами сейчас особо не располагаю – поиздержался! – поэтому такси нанять не смогу, а соответственно, и идти все восемнадцать километров придется пешком – далеко? – отлично знаю; но, делать нечего, я человек закаленный. Ребятки же, кстати, – здесь он кивнул в пустоту переулка, – не дали мне слова сказать и объяснить им всю бесперспективность и бесполезность задуманной ими затеи – они оказались какие-то глупые, скорее, необдуманно жадные и за излишнюю корысть, «поганые ироды», в конце концов поплатились. Так что, давай, что ли, прощаться, или тебя куда проводить?
– Нет, – кивнула подраставшая красотка в сторону отстоявшего чуть в стороне игравшего иллюминацией здания, – я уже на месте – и, уверена, там со мной ничего не случится.
Павел посмотрел в сторону заведения, манившего к себе людей, по большей части больных «игроманией», печально вздохнул, но все же на всякий случай крикнул в сторону удивительной девушки, уже начавшей двигаться в направлении роскошного места:
– Ты не боишься?
– Нет, – ответила юная бестия, лишь слегка обернувшись назад и отобразившись игривой усмешкой; к удивлению бывшего полицейского, давно уже поставившего жирный крест на личной жизни, она тем самым заставила стучать его сердце неестественно быстро, – я уже здесь привычная и, кроме всего прочего, имею необходимый мне опыт: с тринадцати лет обитаю в одиночку «на улице».
***
Еще несколько секунд посмотрев вслед великолепной красотки, удалявшейся быстрым шагом, Аронов отправился в единственно правильном направлении, пролегавшим к отчему дому. Следуя за Лисиной, она, как и обещала, подошла к зданию казино и беспрепятственно (поскольку здесь ее давно уже знали и поскольку непримиримой и вздорной натурой она сумела заслужить определенную славу) прошла внутрь игорного заведения; там ей оставалось только выбрать себе на случившийся вечер очередного клиента, что она с успехом и сделала, сразу определив, что одному, очень респектабельному, пожилому мужчине обязательно потребуется в ближайшем будущем кто-то сопровождающий.
Да, имея уже кой-какой, совсем даже недетский, опыт, рано повзрослевшая девушка безошибочно научилась определять психологическое состояние, какому были подвержены люди, не ладившие в некоторые моменты с фортуной; как правило, «состоявшиеся невезунчики» в драматические периоды слишком перебирали со спиртными напитками, становясь легкой добычей для кишащих в Рос-Дилере темных личностей, если, конечно, при них чего-нибудь оставалось и если они не спускали за один вечер все сбережения – и вот как раз за обстоятельством сохранения необходимого минимума и следила сейчас юная бестия, выбиравшая себе неудачливого клиента, причем наблюдала очень внимательно, чтобы самой не «отработать» впустую и чтобы у него обязательно осталось, чем можно было бы впоследствии поживиться.
Таким образом, наметив себе «потенциальную жертву», она, как маленькая липучка, прицепилась к одному очень азартному игроку, изрядно подвыпившему, не знавшему счета спускаемым деньгам и просто сорившему ими в игру на небезызвестной рулетке. Он оказался человеком, уже давно перешагнувшим отметку шестидесятилетнего возраста, явно был несказанно богат и имел при себе значительные финансы как в наличном эквиваленте, так и содержавшиеся в электронном виде, и находившиеся на всевозможных кредитных картах. Касаясь его внешних данных, следует указать, что он представлялся невысоким ростом, худощавым телосложением и выделялся кипучей энергией, а еще и невероятной для прожитых лет подвижностью; лицом виделся смуглым, обладавшим обветренной кожей, где блестели серо-зеленые глаза, казавшиеся чрезмерно живыми, где выпирал острый нос, сравнимый разве что с клювом у ворона, и где периодически расплывались в улыбке тонкие губы, выдававшие своенравную надменность и казавшиеся бесцветными; волосы являлись седыми и, зачесанные назад, нисколько не скрывали лопоухих ушей, совсем не чуть-чуть топорщившихся в разные стороны и отстоявших от ровной, небольшой головы; одет он был в черный, отливавший блеском костюм, носимый под белую сорочку, уже запачканную спиртным, не содержавшую галстука и распахнутую в месте воротника на две верхние пуговицы. Игрок привлекал к себе внимание невероятно азартным поведением и, несмотря на горячительные напитки, выпитые в многообразном количестве, выглядел возбужденным, непременно жаждавшим выиграть. Вместе с тем, как уже сказано, удача в удручавший день была явно не на его стороне, и, потратив все наличные средства, он уже делал ставки, снимая деньги с кредитной карты, которых, следует отметить, у него было с собой аж в количестве пяти штук, где две уже полностью «опустошились» и где очередь плавно дошла до третьей – и вот именно в «трогательный момент», когда он уже начал обналичивать электронные средства, заменяя их на фишками, к нему и присоединилась восхитительная красотка, выглядевшая никак не на пятнадцать, а, как минимум, лет эдак на девятнадцать, если, конечно, не больше.
Сначала за игрой подвыпившего человека Юля лишь ненавязчиво наблюдала, становясь к нему все ближе и ближе, пока наконец не оказалась от любителя пошвырять деньгами по правую руку; неудивительно, что, обладая невероятно привлекательной внешностью, она мгновенно привлекла внимание мужчины, выбранного в качестве неосторожной и легкой жертвы; опытная пройдоха, она начала подзадоривать и страстно переживать за результаты сделанных ставок, чем заручилась еще и некоей благосклонностью, необходимой для успешного завершения коварного замысла, а заодно и позволившей ей «разжиться» небольшой частью игральных фишек, в изобилии находившихся на столе и в беспорядке наваленных прямо перед ее новым знакомым.
– Меня зовут Виталий Семенович, – представился мужчина, передавая кареглазой красотке десяток кругленьких разноцветных предметов, – на вот, деточка, поиграй, может быть, хоть тебе повезет, а то у меня сегодня какой-то полный провал – столько холостых «сбросов» и не одной «ответной отдачи».
– Спасибо, – кокетливо состроив глазки, промолвила очаровательная плутовка, – а меня можете звать Юлой – именно под таким именем я всем и известна.
Дальше пошли дополнительные стопки, заполненные дорогим коньяком, а заодно и очередные ставки, где и Лисина, и пожилой человек полностью проигрались, и наставала очередь четвертой кредитной карты; но тут, видя изрядно опьяневшее состояние выбранного клиента, вмешалась продвинутая кареглазая искусительница:
– Нет, Семеныч, – выяснилось, что к людям, оказывшимся старше ее, девушка предпочитала обращаться только по отчеству, – хватит на сегодня: ты и так уже изрядно потратился, постоянно проигрываешь и вряд ли сможешь когда отыграться – сегодня день явно не твой! – а еще ты очень набрался и не отдаешь отчет необдуманным действиям; мне кажется, завтра о проигрыше ты будешь страшно жалеть, а потому, позволь, я провожу тебя до квартиры, – за определенную плату, конечно! – чтобы ты вконец не «опустошился», а главное, чтобы тебя не грабанули какие-нибудь ушлые таксисты либо простые бомжи, промышляющие наряду с профессиональными гопниками.
Приведенное объяснение, произнесенное прекраснейшим ротиком, практически всегда безотказно действовало на бессознательный мозг, одурманенный алкоголем, и хитроумная уловка смышленой плутовки срабатывала в девяти из десяти случаев. Очевидно, этот раз находился в требуемых пределах, так как мужчина вдруг повернул затуманенный взор к новой прелестной знакомой, внимательно осмотрел ее бесподобную внешность и, кивнув головой в знак согласия, заплетавшимся языком развязно вымолвил:
– Да, красотка, мне думается, ты права сейчас полностью, и я действительно сегодня уже больше не выиграю; а значит, надо ехать домой, немного поспать, привести себя в норму, раздобыть побольше финансов, а завтра вернуться сюда и попробовать благосклонность фортуны повторно – надеюсь, ты мне и в дальнейшем составишь компанию?
– Я подумаю над поставленным вопросом, – как дико не прозвучит, но, давно уже являясь профессиональной аферисткой, юная пройдоха глазки строила и соответственно, и очень эффектно, – а если не буду занята каким-нибудь другим, более важным, делом, то, возможно, воспользуюсь сделанным Вами мне предложением, – в наклевывавшихся случаях молодая авантюристка предпочитала вести себя уважительно, усыпляя бдительность потенциальных клиентов, попадающих под ее обаяние и постепенно начинающих оставаться без разума.
– Хорошо, – слегка нахмурился Виталий Семенович, явно неудовлетворенный прозвучавшим ответом и на какое-то время обозначившийся задумчивой мимикой; длилась она однако, не дольше восьми, максимум десяти, секунд, после чего он счел необходимым заметить: – Но все равно – и я очень надеюсь! – что решение милой «очаровашки» – как бы мне хотелось, гм? – в отношении меня окажется все-таки положительным.
– Ну, не знаю, не знаю, – промолвила Лисина, беря шатающегося клиента под ручку; поддерживая, она повела нового знакомого прямиком на выход, следовавший из здания, прикидывая, что тот уже в полной мере готов добровольно поделиться финансами, – вот завтра все и обсудим, – продолжала она уже на ходу, – а сейчас – пока еще не поздно – надо по-быстрому покинуть и разорительное, и очень злосчастное место.
– Кстати, красотка… прости, забыл твое имя, – внезапно пьяный мужчина остановился перед самыми дверями, ведущими из помещений на улицу, – совсем запамятовал у тебя спросить: а сколько, в сущности, стоят оказываемые услуги, – он неприятно усмехнулся, – не знаю, хватит ли у меня на тебя денег?
– Не переживайте, Семеныч, договоримся, – продолжая кокетничать, заверила молодая авантюристка, – обычно я беру долларов двести, но Вас – поскольку Вы мне очень понравились – я согласна сопровождать всего лишь за сто пятьдесят.
Как и обычно, Юля немного лукавила, применяя излюбленный прием, состоящий примерно в следующем: несколько завышая, а потом как бы резко снижая выбранную ставку, ввиду якобы некоей особой привязанности, она располагала клиента, выбранного к «финансовому развода», к себе еще значительно больше, в результате чего он самодовольно предполагал, что смог произвести на невероятную прелесть неизгладимое впечатление, хотя и какое-то ему не совсем понятное, но тем не менее невероятно греющее мужское, личное эго; вот и теперь, от ее намётанного глаза не ускользнуло то самовлюбленное озарение, что невольно промелькнуло по лицу напыщенного, самодовольного человека.
– Отлично, «очаровашка», – промолвил Виталий Семенович, позволяя взять себя под руку и вместе с неописуемой красотой выходя из помещений на улицу, – тогда я полностью на тебя полагаюсь… веди.
Дальше пошла стандартная процедура, включавшая в себя вызов такси, посадку пьяного, шатавшегося, без умолку болтавшего клиента, объяснение шоферу, что особых проблем не будет, в последующем следование по указанному подвыпившим мужчиной адресу, который, как сложилось в большинстве случаев, вначале оказывался неправильным, поскольку все почему-то забывали, что находятся далеко не в привычном городе, наличие же похожих улиц всегда приводило к привычной ошибке (впрочем, не очень досадной) и, наконец, окончательное прибытие в нужную точку. Оказавшись через час возле одного из многочисленных отелей, коими изобиловал центр игорного бизнеса, молодая авантюристка помогла полупьяному нанимателю выбраться из машины и, когда транспортное средство уехало, ненавязчиво поинтересовалась об оговоренном раньше вознаграждении:
– Мы когда, Семеныч, расплатимся – сейчас? Или Вы – поскольку, как никому другому, мне более чем отлично известно, что с наличностью у Вас туговато – подгоните мне не обналиченную карточку, а я в свою очередь быстренько «слётаю» к банкомату и сниму себе нужную сумму; Вы же подождете меня пока на «ресепшене», – произнесла и, очевидно предположив, что ее речь недостаточно убедительна, следом прибавила: – Не переживайте, я не обману, а для большей убедительности оставлю с Вами дамскую сумочку, где находятся все мои личные вещи, а сверх того, документы.
Пошатываясь из стороны в сторону, мужчина стоял и каким-то странным взглядом, ранее юной девушке еще незнакомым, осматривал пронырливую собеседницу, словно прицениваясь, достойна ли та его старческой похотливости; увлеченный разглядыванием, он задержался с ответом на пару минут и ответил, уже когда Лисина, теряя обычную учтивость, не выдержав, удивилась: «Дядь, ты чего, тебе плохо, что ли?»
– Нет, – встряхнул он седой головой, словно скидывая нахлынувшую истому, – мы поступим с тобой несколько по-другому: я даю тебе кредитную карточку и ты отправляешься снимать деньги, только не забудь обязательно принести мне квитанцию, подтверждающую проведение операции, а то я вас, хитрых чертовок, знаю… сам же я, поскольку на «ресепшене» отдыхать считаю делом для себя несколько неестественным, отправляюсь в свой номер – кстати, двести сорок четвертый – и жду тебя там; ты же, как обделаешь наши дела, предоставишь мне подробный отчет, заберешь положенные деньги, получишь и сумку и «ксиву», после чего мы с тобой, к моему крайнему огорчению, пока распрощаемся.
Хитрая плутовка, услышав про подтверждавший чек, не смогла удержаться от злорадной, презрительной мимики, промелькнувшей лишь на секунду, но отлично выражавшей ее размышления: «Говори, говори, старый «козел»… Как ты думаешь: кто сможет мне помешать снять деньги как первый, так второй, а еще и третий, и многочисленный раз?» Тем не менее она кивнула в знак согласия головой, что, мол, все сделает исключительно в лучшем виде, приняла протянутую ей кредитную карту, узнала ПИН-код и заспешила к ближайшему банкомату (к слову следует уточнить, в Рос-Дилере они были расставлены чуть ли не на каждом углу), оказавшемуся в ничем не особенном случае всего-то в паре кварталов; отправляясь, она предоставила пьяному клиенту в качестве залога небольшую, красивую сумочку, а главное, как она полагала, отличную возможность подняться в номер и предаться там (что обычно всегда случалось) безмятежному сну и преспокойному отдыху. Однако на этот раз девушка ошиблась, и очень существенно… поняла же она роковую ошибку, лишь только когда вернулась назад, «заправленная» оговоренной суммой, подтвержденной квитанцией, и, сверх того, еще тысячей долларов, никак ими не оговоренными. Как и было указанно, Лисина подошла к двери, обозначенной табличкой: «244», и, бесцеремонно распахивая ее без стука, непринужденно ввалилась внутрь просторного номера.
– Дядь, – не считая нужным далее фамильярничать, она решительно перешла к неформальному обращению, – ты где? Я вернулась.
Ответа не следовало, и, предположив, что ее клиент, как только оказался в занимаемых покоях, сломленный пьяной усталостью, тут же уснул, нагловатая бестия посчитала, что в возникшей ситуации будет наиболее правильным, если она без приглашения пройдет в основную часть помещений, оставит там выданную карту и заберет оставленные личные вещи. Так красотка и поступила. Миновав небольшой коридорчик, она оказалась в довольно просторной зале, где перед большим телевизором, показывавшим какие-то новости, вполоборота к ней, прямо посередине комнаты, был установлен просторный диван, где ее новый знакомый сидел с невозмутимым видом, прислонив голову к спинке, как будто бы спал безотчетным и беспробудным сном, а заодно и громко похрапывал; глаза его были закрыты, голова чуть склонена набок, сумочку же он держал в правой рукой, безвольно покоившейся на однотонной, желтой, обшивке.
– Семеныч, – на всякий случай негромко окликнула хитрая бестия, в душе уже начинавшая радоваться, что и отчета-то от нее никакого теперь не потребуется (ну, в принципе, как и в большинстве чем-то похожих случаев), – дрыхнешь ты, что ли?
И опять ей никто не ответил, и Юля предположила, что пришла пора действовать; озабоченная поставленной целью, все же инстинктивно ступая на цыпочках, она приблизилась к безмятежно отдыхавшему пьянице; внимательно вглядевшись и не заметив никаких признаков осознания происходящей действительности, Лиса кинула на диван кредитную карту, после чего протянула руку за предметом, неизменному спутнику любой представительнице прекрасного пола. Вдруг! Неожиданно открыв вмиг изменившиеся глаза (они наполнились каким-то необычным свойством, можно даже сказать, зловещим, невероятно похотливым, желанием), мужчина в ту же секунду схватил девушку за ладошку, протянутую к небольшому аксессуару, и, резко дернув, приблизил великолепным туловищем к себе; затем, обхватив прекрасное тело второй, свободной, конечностью, прижал к старому, неприятному корпусу и стал покрывать невероятно очаровательное лицо крайне неприятными поцелуями.
Конечно же, девушка стала нескончаемо верещать и активно брыкаться, пытаясь вырваться из цепких объятий, но престарелый мужичок оказался на удивление сильным, и выбраться из его «стиснувшихся тисков» не было никакой маломальской возможности. Пахнувшее алкоголем, а еще и какой-то старческой гнилостью, вонючее дыхание мерзопакостного насильника, оказавшегося поистине вероломным, было настолько неприятным, что красавицу, мгновенно охваченную естественным, паническим страхом, не вырвало лишь потому, что еще в детском доме она смогла воспитать в себе невероятную стойкость характера, дополнительно впоследствии натренированного еще и в непростой «уличной жизни».
