скачать книгу бесплатно
После пуще породнятся!
Силовна: Во, чё выдумал! Смерекал!
Тот петух откукарекал!
Миньша: Дед хоть стар, но молоток!
Да и бабка – кипяток.
Вместе – порох и свеча!
Силовна: Прям защитник Кульбача!
Миньша: У сверчка своё цвирчанье,
У бычка своё мычанье.
Сапоги не виноваты,
Что на ногу маловаты.
То сапожник виноват:
Оказался скуповат,
Поурезав лишне мерку.
Дак поставь на атажерку,
Коль носить невмоготу!
Аль уж кинь под хвост коту!
Силовна: Кто сверчок, кто бык, кто кот?
Притворил бы, Миньша, рот.
Дай послушать, мож услышу.
Миньша: Взгромоздись, жена, на крышу.
Там обзор – куды как шире.
Дак про всё узнаешь в мире.
Там, поди-ка, благодать —
До самой Москвы видать!
Дом у Минея и Нилы был высокий с мезонином и мансардой. Оно и понятно: их сыновья-близнецы Епрон и Евпат владели лесопилкой и столярными мастерскими, вследствие чего строительного леса в семье было предостаточно. Зная материну привычку проводить день в наблюдении за дорогой и соседским двором, сыновья предлагали пристроить ко второму этажу над верандой балкон, но Нилу вполне устраивало просторное крыльцо с примыкающими террасой и верандой. Сам дом имел что-то вроде цокольного этажа либо подклети, где находились хозяйственные помещение, поэтому крылечко, на котором располагался Силовнин наблюдательный пост, и без того было достаточно высоким, дающим возможность наслаждаться открывающимся видом. Также она не позволила строить двухметровый сплошной забор, дабы свободно и беспрепятственно обозревать путников, въезжающих в Посад и покидающих его.
Как всякая посадская дама, Нила обожала сплетни, слухи, всевозможные невероятные истории, то есть пребывала в том же трепетном желании быть в курсе городских новостей, но в отличии от многих местных сударынь слыла отменной домоседкой. Заходившие иногда к Силовне подруги, снабжали её информацией. Принимая гостей, Силовна с удовольствием могла часами сидеть в обществе приятельниц, теша душу рассказываемыми сплетнями и новостями. Исключительно в поддержании разговора она незлобиво судачила и охотно перемывала косточки согражданам, но никого особо не осуждала и не грешила злословием. Мало того, сам Миней любил эти дамские посиделки и охотно принимал в них участие, но при этом делал вид, что ему совершенно не интересны чужие тайны и проблемы. Разговор он поддерживал весьма своеобразно, подкидывая разные шутки, притчи и сентенции.
Миньша: В нашей славной местности
Много интересности,
А в другую заверни,
Там сурьёзности одни.
Кульбачи только входили в стадию, предваряющую генеральную схватку. Кульбачиха, снисходительно выслушав дедово соло, горделиво подбоченилась.
Кульбачиха: Ну и ты не певчий дрозд.
Ворон ты! Твой дом – погост!
Старый хрыч, заросший мохом!
Кульбач: Начинаю день не охом,
А с частушки-веселушки
Во хвалу своей старушки:
– Ох, не своевременно
Девица беременна.
Если до венчания —
Тут ей замечание!
Услышав столь фривольную частушку, обеспокоенная Крена встревожено оглянулась, чтобы убедиться, нет ли поблизости её детей, особенно младших ребятишек. Но все семеро отпрысков находились на безопасном расстоянии и занимались своими делами.
Кульбачиха: Охламон ты, дурень старый!
Вот скабрёзник лупошарый!
До того же стал турусый.
Всё же не юнец безусый.
Старикашка перезрелый,
На умишко угорелый,
Зубоскалый крокодил!
Кульбач: Чем внезапно досадил?
Режу в очи правду-матку.
Ты всю жизь на рот заплатку
Обещаешься нашить,
Речи праведной лишить.
Кульбачиха: Где там правда? Вечно врёшь!
Как язык свой не сотрёшь?
Кульбач: Это я что ль пустомеля?
Замычала утрясь теля!
Кто из нас по сплетням первый?
Кульбачиха: Не трепи, Кульбач, мне нервы!
Ишь какой ты говорун!
Но притом известный врун.
Кульбач: Мне куды с тобой тягаться?
Как уже говорилось, старики постоянно переругивались между собой, находя в этих перепалках развлечение и разнообразие в своей, казалось, не очень радостной, бездетной жизни. При явной скудности тем для семейных столкновений, ограниченных недовольством друг другом из-за пьянок одного, беспрестанным шатанием по городу другой и взаимной ревности, скандалы для Кульбачей были делом привычным, даже рутинным. Еросима, любившего мир и покой, это развлекало, но порой тяготило и беспокоило.
Еросим: Чё к чему взялись ругаться?
Кульбачиха: Мы что ль? Батюшки! С чего б?
Впереди маячит гроб,
Скоро уж на суд предстанем.
Неужели грызться станем?
Я и не намерена!
Вся уж злость утеряна.
Кульбач: Отливает бабка пули.
То – кар-кар, то – гули-гули —
Из одной в другую птицу,
Раскудрит тя, рукавицу,
Разговор чтоб в бок увесть.
Тут её задета честь.
Ишь ты, прям зарделась зорькой!
Жарко что ль от правды горькой?
Кульбачиха удивлённо воззрилась на деда, не зная, чего от него ожидать и даже фыркнула с насмешкой, полностью убеждённая в своей непогрешимости. Что ещё за выдумки и какую такую правду хочет обнародовать её несносный муженёк, из-за которой ей, якобы, следует стыдливо краснеть?
Кульбачиха: Ты такой паскудный, дед!
Врёшь нахально – спасу нет!
И упёртый, как бревно!
Ври сколь хошь – мне всё равно!
Кульбач: Ну, дак стану не упёртый,
Как свалюсь совсем помёртый.
Унести с собой секрет?
Не дождёшься, бабка, нет!
И тут дед, придав лицу обиженно-скорбное выражение и воздев кверху сморщенную руку, с пафосом начал обличительную речь.
Кульбач: Есть сомнение в жене:
Девкой ты досталась мне
Аль обносок всё ношу?
Всякого Кульбачиха наслушалась за свою долгую жизнь от болтливого и шутливого супруга, но такое оскорбление прозвучало впервые. Бабка чуть не задохнулась от возмущения, а потом, ухватив Кренину метлу, что стояла тут же у крыльца, решительно шагнула в сторону своего двора, высоко взметнув над головой это «грозное оружие».
Кульбачиха: Я тя, старый, причешу
Щас соседским подметалам!
Чтоб те, чёрту, пусто стало!
Силовна на своём крылечке аж заёрзала в креслице от такого увлекательного зрелища.
Силовна: Миньша! Где ты там? Взгляни!
Миньша, заходивший в дом испить кваску, опять вышел на крыльцо.
