Душенька

Книга третия

Бывала Душенька веселостей душою,Бывала Душенька большою госпожою;Бывало в прошлы дни, под кровом у небес,Когда б лишь капля слезИз глаз ее сверкнула,Или бы Душенька о чем-нибудь вздохнула,Или б поморщилась, иль только бы взглянула,В минуту для ее услугПолки духов явились вдруг,С водами, спиртами, из разных краев света;И сам Эскулап, хотя далеко жил,Тотчас бы сыскан был,Пощупать, посмотреть иль просто для совета,И всю б свою для ней науку истощил.Когда же во дворе рассеялися слухи,Что Душенька в раю преслушала законИ что ее за грех оставил Купидон,Оставили ее и все прислужны духи.Зефиры не были в числе неверных слуг:Сии за Душенькой старинны волокитыОдни осталися из всей придворной свиты,Которые вдали над ней летали вкруг.Но всем известно то, зефиры были ветры,И были так легки, как наши петиметры:Увидев красоты, что преж сего цвели,Увидев их тогда поблеклы, бездыханны,Зефиры не моглиВ привязанности быть надолго постоянныИ, кинув царску дочь,Лететь пустились прочь.Красавицы двора, которы ей служили,Хотя, казалося, об ней тогда тужили,Но каждая из них имела красоты,Имела собственны дела и суеты,Стараяся, ища, ласкаясь, уповая:Авось либо творец прекраснейшего рая,Авось либо сей бог веселий и утех,Оставив Душеньку за дурость и за грехИ вспомнив древнюю их верность и услугу,Впоследок кинет взорНа собственный свой дворИ, может быть, из них возьмет себе супругу;И каждая, хваля начальницу свою,Желала быть сама начальницей в раю.Амуры боле всех к царевне склонны были:По старой памяти всегда ее любилиИ, видя злую с ней напасть,Усердно ей помочь хотели,Но, чтя покорно вышню власть,В то время к ней отнюдь приближиться не смели.Иль, может быть, и так они, предвидя впредьЕе несчастья и печали,Судили – легче ей в сей доле умереть,И ей из жалости тогда не помогали.Они увидели, увы! в тот самый часЗефирам на ветру написанный приказ…Амуры с Душенькой расстались, возрыдалиИ только взорами ее препровождали.Зефиры царску дочь обратно унеслиИз горних мест к земли,Туда, откуда взяли,И тамОставили полмертву,Как будто лютым львамИ аспидам на жертву.Умри, красавица, умри! Твой сладкий векС минувшим днем уже протек!И если смерть тебя от бедствий не избавит,Сей свет, где ты досель равнялась с божеством,Отныне в скорбь тебе наполнен будет зломИ всюду горести за горестьми представит.Твой рай, твои утехи,Забавы, игры, смехиС их временем прошли, прошли, как будто сон.Вкусивши сладости, когда кто их лишилсяИ точно ведает их цену и урон,И боле – кто, любя, с любимым разлучитсяИ радости себе уже не чает впредь,Легко восчувствует, без дальнейшего слова,Что лучше Душеньке в сей доле умереть.Но гневная судьба была к ней столь сурова,Что, сколь бы грозных парк на помощь ни звалаИ как бы смерти не искала,Судьба назначила, чтоб Душенька жилаИ в жизни бы страдала.По нескольких часах,Как вымытый в водахРумяный лик АврорыВыглядывал на горыИ Феб дружился с ней на синих небесах,Иль так сказать в простых словах:Как день явился после ночиОчнулась Душенька, открыла ясны очи,Открыла… и едва опять не обмерла,Увидев где и как тогда она была.Наместо божеских, прекраснейших селений,Где смехов, игр, забав и всяких слуг соборСтаралась примечать и мысль ее и взорИ ей услуживать, не ждавши повелений,Наместо всех в раю устроеных чудес,Увидела она под сводами небесВокруг пустыню, гору, лес,Пещеры аспидов, звериные берлоги,У коих некогда жрецы и сами боги,И сам отец ее, сама царица-матьОставили ее судьбы своей искать,Искать себе четы, не ведая дороги.Увидела она при утренней заре,В ужасной сей пустыне,На самой той горе,Куда, по повестям, везде известным ныне,Ни зверь не забегал,Ни птицы не леталиИ где, казалося, лишь страхи обитали, –Увидела себя из райских покрывал,Лежащу в платьице простом и ненарядном,В какое Душеньку в несчастье бесприкладном,Оставив выкладки и всякие махры,Родные нарядили,Когда на верх горыЕе препроводили.Хотя же Душенька, привыкнувши к бедам,Ко страху и несчастью,Могла бы ожидать себе отрады тамБогов хранителей везде присущной властью,И, веря всяким чудесам,Могла б в их помощи легко себя уверитьИ несколько бы тем печаль свою умерить, –Но Душенька дотоль в раюБыла супругою Амура,И участь Душенька своюУтратила потом, как дура,Утратила любовь превыше всех утех,Любовь нежнейшего любовника и друга,Иль паче божества под именем супруга.Проступок свой тогда вменяя в крайний грех,Жарчайшею к нему любовью пламенела;Стократ она, в поправку дела,Прощения просить хотелаУ мужа, у богов, у каждого и всех,Но способов к тому в пустыне не имела:В пустыне сей никто – ни человек, ни бог –Ни видеть слез ее, ни слышать слов не мог.Амур в сей час над ней невидимо взвивался,Тая свою печаль во мраке черных туч;И если проницал к нему надежды луч,Надеждой Душеньку утешить он боялся.Он ею тайно любовался,Поступки он ее украдкой примечал,Ее другим богам в сохранность поручалИ, извиняя в ней поспешность всякой веры,Приписывал вину одним ее сестрам.Известно то, что он по проискам Венеры,Царевну должен был тогда предать судьбам,И что толико в лютой части,Спасая жизнь ее от злобствующей власти,Какою ей тогда Венерин гнев грозил,Противу склонности повсюду ухищрялся,Против желания повсюду притворялся,Как будто б он уже царевну не любил.Не смея же ей сам явить свои прислуги,Он эху той округиСтрожайший дал приказ,Чтоб эхо всяку речь царевнину внималоИ громко повторялоСлова ее сто раз.«Амур, Амур!» – она вскричала…И может быть, что речь еще бы продолжала,Как некий бурный шум средь облак в оный часНа время прекратил ее плачевный глас.На вопль отчаянной супруги,Который поразил и горы и лесаПечальной сей округи,Который эхо там, во многи голоса,Несло наперехват под самы небеса,Амур, придавшися движенью некой страсти,Забыв жестоку боль бедраИ всё, что было с ним вчера,Едва не позабыл уставы вышней власти,Едва не бросился с высоких облаковК ногам возлюбленной, без всяких дальних слов,С желаньем навсегда отнынеОставить пышности небес,И с нею жить в глухой пустыне,Хотя б то был дремучий лес.Но, вспомнив, нежный бог, в жару своих желаний,Несчастливый предел толь лестных упованийИ гибель Душеньки, строжайшим ей судомГрядущую потом,Умерил страсть свою, вздохнул, остановился,И к Душеньке с высот во славе он спустился:Предстал ее глазам,Предстал… и так, как бог, явился;Но, в угождение Венере и судьбам,Воззрел на Душеньку суровыми очами,И так, как бы ее оставил он навек,Гневливым голосом, с презором произрекСтрожайшую ей часть, предписанну богами:«Имей, – сказал он ей, – отныне госпожу,Отныне будешь ты Венериной рабою,Отныне не могу делить утех с тобою…Но злобных сестр твоих я боле накажу».«Амур, Амур!» – опять царевна возгласила…Но он при сих словах,Не внемля, что она прощения просила,Сокрылся в облаках!Сокрылся и потом в небесный путь пустился,И боле не явился.Болтливы эхи дальних мест,Которы, может быть наукой от Венеры,Подслушивали речь из ближней там пещерыИ видели его свиданье и отъезд,Впоследок разнесли такую в мир огласку,За быль или за сказку,За правду иль прилог,Что, будто чувствуя жестокую ожогу,Амур прихрамывал на раненую ногу;И будто бы сей бог,Сбираясь к небесам в обратную дорогу,Лучом своим и сам царевну опалилИ множество древес сим жаром повалил.Но как то ни было, любови ль нежной силаИли особая господствующа властьСоделывала в ней мучительную страсть:Супружню всю она суровость позабыла,Лишь только помнила, кого она любилаИ дерзостью своей чего себя лишила.Чего ей ждать тогда осталось от небес?В отчаяньи, пролив потоки горьких слез,Наполнив воплями окружный дол и лес,«Прости, Амур, прости!» – царевна вопиялаИ в тот же час лихой,Бездонну рытвину увидев под горой,С вершины в попасть рва пуститься предприяла,Пошла, заплакала, с платочком на глазах,Вздохнула! ахнула!.. и бросилась в размах.Амур оставил ли зефиров без наказа,Велел ли Душеньку стеречь на всех горах,Читатель может сам увидеть то в делах.В тот час и в тот момент усердный Скоромах –Зефир, слуга ее при ветренных путях, –Увидев царску дочь в толь видимых бедах,Не ждал себе о том особого приказа,Оставил все дела в высоких небесах,Тряхнул крылом, порхнул три раза,И Душеньку тогда, летящую на низ,Прикрыв воскрылием своим воздушных ризОт всякой наглости толпы разносторонной,Как должно подхватил,Как должно отдалилОт пропасти бездоннойИ тихо положилНа мягких муравах долины благовонной.Он тихим дханием там воздух растворил,Бореям дерзким дуть над нею запретилИ долго прочь не отходил,Забыв свою любезну Флору;Скорбел, что скоро путь свершил,Что долго Душеньке не мог служить в подпору.Увидев там она себя на муравах,Неведомыми ей судьбами,И куст ясминный в головахМеж разными вокруг цветами,Такую истину сперва за сон почла!И щупала себя, в сомнении и в диве,И долго верить не могла,Чтоб, кинувшись, былаЕще на свете вживе;Забывшшися потом,Заснула крепким сном.Но видела ль во сне, что было с ней доселе,Худое ль, доброе ль на деле,Супруга на горе иль спящего в постеле,Иль грозную его разгневанную мать,Историки о том забыли написать,А только дали знать,Что бог Амур над неюВелел тогда летатьСнодетелю МорфеюИ сном продлить ее покой,Зефира отослав домой.Известно ныне всем, что сон и вся натураВ то время правились указами Амура.Амур, который зрел ее и скорбь и труд,Амур, содетель чуд,Легко соделать мог, чтоб Душенька уснулаИ сном бы отдохнула.И, может быть, она, возненавидев свет,Была к небытию влекома в сей пустыне,Как узник иногда, устав от мук и бед,Чрез сон старается приближиться к кончине.Но, как бы ни было, по нескольких часахВлюбленный Купидон, не спя на небесахИ охраняючи несчастную супругу,Решился прекратить Морфееву услугу.Проснулась Душенька, открыла томный взор…Но, вспомнив свой позор,Глаза от света отвращала,Цветы и травы вновь слезами орошалаИ камням и лесам унывно возвещала,Что боле жить она на свете не желала.«Не буду доле жить!Приди, о смерть! ко мне, приди!» – она вопила.Но смерть, хотя ее царевна торопила,Отказывалась ей по должности служить;Курносо чучело с плешивой головою,От вида коего трепещет всяка плоть,Явилась к ней тогда с предлинною косою,Но только лишь траву косить или полоть,Где Душенька могла ступеньки поколоть.Увидев наконец, что смерть за ней бежала,Насильно Душенька скончать свой век искала:«Зарежуся!» – вскричала,Но не было у ней кинжала,Ниже какого острия,Удобного пресечь несчастну жизнь ея.Читатель ведает, без всякой дальней справки,Что Душенька пред сим,Летя с горы на низ, повытрясла булавки,Чудесным действием иль случаем простым.В сей крайности она, не размышляя боле,Искала камней в поле,И острый камень как-нибудьВонзить себе хотела в грудь.Казался край тогда ее несчастной доле;Нашлися остры камни там,Но Душенька велась не к смерти, к чудесам:Лишь только возьмет камень в руки,То камень претворится в хлебИ, вместо смертной муки,Являет ей припас снедаемых потреб.Когда же смерть отнюдь ее не хочет слушать,Хоть свет ей был постыл,Потребно было ей ко укрепленью сил,Ломотик хлебца скушать,Потом, смотря на лес, на пропасти без дна,На небо и на травку,И вновь смотря на лес, умыслила онаДругую смерть себе, а именно – удавку.В старинны временаТакая смерть была почтенна и честна.У турок и поднесь за смерть блаженну ставят,Когда кого за грех не режут, а удавят.Нередко визири и главные в полках,И сами там султаныЗа собственны свои или других обманыКончают свой живот в ошейных осилках.Хотя ж в других местахНе ставят в честь удавкуИ смертью таковой казнят одних плутов,Но ищущий конца на всяку смерть готов;И Душенькина смерть не шла в позор и в явку.Желала бы онаСкончаться лучше ядом;Но вся сия страна,Где смерть была запрещена,Казалась райским садом,Казалася сотворенаДля пользы иль веселья,И тщетно было б там искать лихого зелья.Равно же изгнан был оттоле всякий гад,В каком бывает яд;Итак, нельзя дивиться,Что Душенька тогда хотела удавиться.А где, и чем, и как?По многим повестям остался верный знак:Вблизи оттоле рос дубняк,И были тамо дубыВысоки, толсты, грубы.На Душеньке тогда широкий был платок,Который с белых плеч спускался возле бок.Несчастна Душенька, не в многие минуты,Неся на смерть красу,Явилася в лесу;Не в многие минуты,Кончая скорби лютыИ плачась на судьбу,Явилась на дубу;Избрав крепчайший сук, последний шаг ступилаИ к суку свой платок как должно прицепила,И в петлю Душенька головушку вложила;О, чудо из чудес!Потрясся дол и лес!Дубовый грубый сук, на чем она повисла,С почтением к ее прекрасной головеПогнулся так, как прут, изросший в вешни числа,И здраву Душеньку поставил на траве;И все тогда суки, на низ влекомы ею,Иль сами волею своеюШумели радостно над неюИ, съединяючи концы,Свивали разны ей венцы.Один лишь наглый сук за платье зацепился,И Душенькин покров вверху остановился.Тогда увидел дол и лесДругое чудо из чудес!И горы вскликнули громчае сколь возможно,Что Душенька была прекрасней всех неложно;И сам Амур тогда, смотря из облаковПрилежным взором, то оправдывал без слов;Меж тем как Душенька в живущих оставалась,Как бытностью ее натура красовалась,Явился ей еще удобный смерти год,Которым чаяла окончить свой живот.Не могши к дубу прицепиться,Она решилась утопиться.На случай сей рекаБыла недалека.Царевна с берега крутого,Где дно реки от глаз скрывалось под водой,На смерть пустилась снова.Но вдруг, противною судьбой,Поехала она на щуке шегардой;И, ехав поверху опаснейшей дороги,Мочила Душенька лишь хвост и ноги.К хранению ее прибавлен был конвой:Другие тут же щуки,Наукой от богов иль просто без науки,Собравшися, как должно в строй,От всяких случаев царицу ограждалиИ в путь с плесканьем ее препровождали.Иные говорят,Что будто в щуках там приметили наряд,И что наяды эскадрономЯвились к Душеньке с поклоном.Не знаю, правда ль то, лишь нет сомненья в том,Что некие тогда из сих наяд, иль рыб,Которых род с рекой со временем погиб,Служив дотоль в раю под счастливым законом,За Душенькою тут спешили вслед догоном,В старинном их строюПризнать, по должности, владычицу свою,Забыв, что бог прекрасна рая,С тех пор как райску жизнь в ничто преобратил,Служивших там, как бы карая,Оттоль на волю распустил.Несчастна Душенька, сколь много не стараласьВ речном потоке утонуть,Со щукою неслась благополучно в путь,И с берега к другому добиралась.В сих муках тщетно жизнь клялаИ тщетно снова смерть звала;На зов плывучий сонм вопил единогласно,Что Душенька в бедахБез пользы и напрасноСтремится кончить жизнь в водах;Что боги пусть продлят ее прекрасны годы,И что ее на смерть отнюдь не примут воды.Остался наконец единый смерти род,Который Душенька не испытала,Что, может быть, огнем скончает свой живот.Вдали в то время дым курился:Ко смерти новый путь открылся,И Душенька пошла на дым;И случаем тогда, видущим иль слепым,Пришла к речному брегу,И там на муравахНашла огонь в дровахК рыбачьеву ночлегу.Хозяин оных дров,Престарый рыболовВ ладье своей на ловОтплыл во оно время.Царевна жизни бремяЛегко могла пресечьМогла себя сожечьВ пустом широком поле,В просторе и на воле.Никто б ее извлечь,Никто б не мог оттоле,Когда бы небесаОт смертного часаЕе не отдалилиИ новы чудесаНад ней не сотворили.Она, сказав ко всем последние слова,Лишь только бросилась во пламень на дрова,Как вдруг невидимая силаПод нею пламень погасила.Мгновенно дым исчез, огонь и жар потух,Остался лишь потребный теплый дух,Затем, чтоб ножки там царевна осушила,Которые в воде недавно замочила.Узрев себя она безвредну на дровах,Вскричала громко: ах!..Сей глас раздался на волнах,Восколебались тихи волны,Всплеснулись рыб различны роды,Взвернулась трижды вкругЛадья у рыболова,И все то сталось вдругОт Душенькина слова.Не знаю, волею ль не сей внезапный крикВ ладье своей старикНазад стремился к брегуИль чудом вверх воды несло его ко брегу;Но знаю, что потом сей древний в мире дед,Взглянув на близь своей повети,Забыл преклонность лет,Пустил из рук рыбачьи сети,Прыгнул из лодки ко дровамИ пал к царевниным ногам,Хотя не ведал с нею чуда,Ни кто она была,Зачем туда пришла,Каким путем, откуда.«О праотец земных родов,Иль сын, конечно, праотцов! –Царевна к старцу вопияла. –Ты помнишь бытность всех времен;И всяких в мире перемен;Скажи, как свет стоит сначала,Встречалось ли когда комуНесчастье, равно моему?Я резалась и в петлю клалась,Но горькой учести моей,Прошед сквозь огонь, прошед сквозь воду,И всеми видами смертейПриведши в ужас всю природу,Против желания живу,Бессмертие имею в мукуИ тщетно смерть к себе зову.Подай свою мне в помощь руку,Скончай мой век, мне свет постыл!» –«Но кто ты?» – старец вопросил.«Я Душенька… люблю Амура…»Потом заплакала, как дура;Потом, без дальних с нею слов,Заплакал вместе рыболов,И с ней взрыдала вся натура.Потом сказал ей тот же дед,Что смерти ей на свете нет,Как то себе она не чает,И что еще она не знаетГотовых ей в прибавок бед;Что злоба гневной к ней богини:Проникал в самые пустыни;Что, каждому в пример и в страх,Во всех подсолнечных мечтахУже ее вины открытыИ грамоты о том прибитыВ распутиях и во вратах.Притом старик роптал в слезах,Что злобе попускают боги,И, строгую виня судьбу,Повел царевну он к столбу,Где ближние сошлись дороги.Царевна там сама прочлаПрибитый лист, в большую меру;А что она в листе нашла,Скажу по точному манеру.«Понеже Душенька прогневала Венеру,И Душеньку Амур Венере в стыд хвалил;Она же, Душенька, румяны унижает,Мрачит перед собой достоинства белилИ всяку красоту повсюду обижает;Она же, Душенька, имея стойный стан,Прелестные глаза, приятную усмешку,Богиню красоты не чтит и ставит в пешку;Она же взорами сердцам творит изъян,Богиней рядится и носит хвост в три пяди, –Того или иного ради,Венера каждому и всемО гневе на нее своемПо должной форме извещаетИ всяку милость обещаетТому, кто Душеньку на срокК Венерину лицу представит.А буде кто ее отправитПротиву силы оных строк,Иль буде где ее укроет,Иль повод даст укрыться ей,Тот век вины своей не смоетНи самой кровию своей».Всплеснула Душенька руками,Прочтя толь грозные слова:«О боги! видите вы сами, –Вопили камни и древа, –На то ли Душенька жива,На то ль одарена красами,И чем виновна перед вами,Когда родилась такова?»Уже тогда весь мир читал о ней сыскную,Весь мир о ней равно жалел:Иной бранил богиню злую,Другой сыскную драть хотел.Одни, из должности, цитерские пролазыТвердили по утрам о Душеньке приказы,Который всяк потом охотно забывал,И Душеньку, кто мог охотно укрывал,Но как то ни было, бояся ли пролазов,Бояся ли приказов,Водима ль стариком,Иль собственным умом,Царевна наконец за благо рассудилаПросить о помощи степеннейших богинь,Счастливее она б богов о том просила;Но с времени, когда Амура полюбила,По мысли никого в богах сыскать не мнила:Кто резок был иль трус, кто горд иль глупый шпынь.И, может быть, она в то время находилаВ верховнейших богах немалу часть разинь.Вначале Душенька пошла просить Юнону,Которая тогда, оставив небеса,За мужем бегала и в горы и в леса.Она могла б давать несчастным оборону,Но собственну свою тогда имела грусть.Юнону хоть любил Юпитер по закону,Любя других, не мог к ней верности соблюсть;Везде по свету волочился,Был груб, был дик,Как вепрь иль бык,И часто под дождем по целым дням мочился.И после до ушей Юноны слух проник,Что подлинным быком в Европе он явилсяИ подлинным дождем к Данае он спустился,Забыв отца богов достоинство и чин.Для множества таких причин,И, может быть, за то, как видела Юнона,Что Душенька самаМогла Юпитера соделать без ума,«Поди, – сказала ей богиня вышня трона, –Проси о деле купидона,Или поди проси других,А мне довольно бед своих».Царевна, по народной вере,Пошла с прошением к Церере.В те дни сбирался хлеб с полей,И хлебодатная богиняУ всех своих тогда являлась олтарей,Тогда на всех лилась от нейЩедрота, милость, благостыня.Но доступ для сего к Церерину лицуДозволен только был жрецам или жрецу,И кто к богине шел для просьбы иль вопроса,Не мог услышан быть без жертвы и приноса;А Душенька была в то время всех бедней,И не было тогда у нейОтцовских денег, ни перстней;Возненавидев жизнь, как знают все, дурилаИ добрым людям их дорогой раздарила.Остался у нее пастуший сарафан,Который был ей данРазумным рыболовом,Чтоб в сем наряде новомУкрыть ее от бед хотя через обман;Осталась красота, о коей все трубили,Но красоты чужой богини не любили,И, им последуя, жрецы, известно то,Отменный дар красот вменяли ни во что.Жрецы тогда ее, до будущего лета,Отправили оттоль без всякого ответа.В сей скорби Душенька, привыкши всех просить,Минерву чаяла на жалость преклонить.Богиня мудрости тогда на ГеликонеИмела с музами ученейший советО страшном некаком наклонеБродящих близ земли комет,Которы долгими хвостами,Пугая часто робкий свет,Пророчили беды местамиИ Аполлонов путьГрозили в мир запнуть.На всё же, что тогда царевна представлялаБез всякой жалости богиня отвечал,Что мир без Душеньки стоял из века в век;Что в обществе она не важный человек;И паче, как хвостом комета всех пугает,На Душеньку тогда взирать не подобает.К Диане Душенька явить не смела глаз;Богиня та любви не ведала зараз:Со свитой чистых дев, к свободе устремленных,К невинной вольности, нося колчан и лук,Пускаясь быстро в бег, любя проворство рук,Гонялась за зверьми в пустынях отдаленных.Никто не нарушал дотоль ее забав;Еще не видела она Эндимиона,И строгостью себе предписанна законЛишила б Душеньку и милостей и прав.Куда идти? еще к Минерве иль к Церере?Поплакав, Душенька пошла к самой Венере.Проведала она, бродя по сторонам,Что близко от пути, в приянейшей долине,Стоял известный храмС надвратной надписью: «Прекраснейшей богине».Нередко в сих местах утех всеобщих мать,Мирских сует слагая бремя,Любила отдыхать.Туда от разных стран народ во всяко времяТолпой стекался воздыхать.Иные шли туда богиню прославлять,Другие к милостям признание являть,Другие ж их просить иль просто погулять.В таком стечении народаНесчастна Душенька, избрав тишайший часИ кроясь всячески от всех сторонних глаз,Со трепетом рабы туда искала входа.Одною лишь в бедахНадеждой утешалась,Что, может быть, она, хоть вольности лишалась,Увидит в сих местахС Венерой КупидонаИ, забывая страхСтрожайшего закона,Вдавалась в сладости различных лестных дум,Какими упоён бывает страстный ум.В сих мыслях Душенька приблизилась ко храмуИ там, задумавшись, едва не впала в яму,Куда от разных жертв за дворСмешался в кучу разный сор.Но, впрочем, все места казались тамо садом,И благовонная катилася росаНа мирту, на лимон, на всяки древеса,И храм курился вкруг душистым всяким чадом.По сказкам знают все, что шелковы луга,Сытовая вода, кисельны берегаБогине красоты всегда принадлежалиИ по долине там дороги окружали.Издревле бог войныСтрожайший дал приказ, в угодность сей богине,Чтоб вечно в той долинеТрубы военной звук не рушил тишины.Известно всем, что там и самы дики звериК овцам ходили в двери,И овцы, позабывши страх,Гуляли с ними на лугахИ с самой вольной простотоюПитались киселем с сытою,Навеки в животе,В здоровье, красоте;Живуща тварь не убивалась,Насильством кровь не проливалась,Неведом был скорбящих глас,И вся природа всякий часСогласием сочетавалась.В средине сих лугов,И вод, и береговСтоял богинин храм меж множества столпов.Сей храм со всех сторон являл два разных входа:Особо – для богов,Особо – для народа.Преддверия, врата, и храм, и олтари,И каждая их часть, и каждая фигура,И обще вся архитектураСнаружи и внутриИзображала вид игривого Амура,Иль вид забав и торжестваВластительного там прекрасна божества;Венеры чудное рождение из пеныИ всяка с нею быль, приятная в чертах,Особо виделись в картинах и коврах,Какими изнутри покрыты были стены.Во внутренности там различных олтарейРазличны дани приносилисьОт всех наук, искусств, художеств и затей,И знатных и простых людей,Которы все в число достойнейших просились:Иной, желая приобрестьЛюбовью к некой музе честьИ данью убедить любовницу скупую,Привесил в уголок цевницу золотую;Другой, себе избрав,По праву иль без права,В любовницы ПалладуИ тщася получить лавров венец в награду,Привесил ко столбуСеребряну трубу;Иной, ища любви несклоннейшей Алкмены,Во храме распестрил малярной кистью стены.Но дани, приносимы в храмНе по богатству иль чинам,Могли казаться тамо кстати;И часто там простой пастух,Неся богине в дар усердный только дух,Предпочитаем был блистательнейшей знати.На среднем олтаре,Под драгоценнейшим отверстым балдахином,Стоял богинин лик особым неким чином,Во всей поре,Во всей красе и в полной славе,В подобной, как она на некакой гореЯвилась в прежни дни к Парисовой расправеИ спор между богинь решила красотой.Сей лик, казалось, был божественной рукойИз мрамора иссеченИ после в образец художества примечен.Носился в мире слух, что будто ПраксительОттуда взял модельИ, точно по примеру,Представил в первый раз во всей красе Венеру.Никто из вшедших в храм не мог или не смелНе преклонять колен пред сим прекрасным ликом;И каждый, как умел,Богине гимны пел,В усердии глуша один другого криком.Над храмом извивался ройАмуров, смехов, игр, зефиров,Которы всякою поройТуда слеталися от всех возможных миров.В летучем их строюИ те при храме были,Которые в раюПри Душеньке служили.В сей час они опять над прежней госпожойВ неведеньи летали,Резвились и журчали;Но Душенька тогда под длинною фатой,Под длинным сарафаном,Для всех была обманом:Вошла во храм с толпою в рядИ стала в стороне у самых первых врат.От робости она сих мест не примечала,Иль, помня прежнюю блаженну жизнь свою,Когда сама была богинею в раю,Полками разных слуг сама повелевала,И песни и хвалы сама от всех слыхала,Сей храм напоследи за редкость не считала, –По воле то решить читатель может сам.Но в храме, лишь едва лицо свое открыла,В минуту все глаза к себе оборотила.Возволновался храм,Умолкли гимны там,Пресеклись жертв приносы,И всюду слышались лишь вести иль вопросы.Я прежде не сказал,Что весь народ ВенеруВ сей день по слуху ждалИз Пафоса в Цитеру.Увидя ж Душеньку, согласно весь народОдин другому в ротШептал за новы вести:«Венера здесь тайком!..Бежит от всякой чести!..Венера за столбом!..Венера под платком!..Венера в сарафане!..Пришла сюда пешком!..Во храм вошла тишком!..Конечно с пастушком!..»И весь народ в обманеПред Душенькою вдруг колена преклонил.Жрецы, со множеством курящихся кадил,Воздев умильно длани,Просили Душеньку принять народны даниИ с милостью воззретьНа всяки нужды впредь.В сие волнение народаВозникла вдруг молва у входа,Что сущая уже богиня оных мест,Влеча с собой толпы служителей на въездИ яблоко держа Парисово в деснице,Со всею славою, в блестящей колесницеВ тот час из Пафоса ко храму прибыла,И вдруг при сей молве Венера в храм вошла.Но кто представит живо,В словах или чертах,Богинин гнев, народный страхИ общее во храме диво,И боле Душеньку, в невинном торжестве,При самом храма божестве.Вотще в то время всех царевна уверяла,Зачем туда пришлаИ кто она была,Большая часть людей от ней не отставала,Забыв, что в храм сама Венера прибыла.Богиня, сев на трон и скрыв свою досаду,Колико скрыть могла,Оставила в сей день другие все делаИ тот же час приказ далаПредставить Душеньку во внутренню преграду.«Богиня всех красот не сетуй на меня, –Рекла царевна к ней, колена преклоня. –Я сына твоего прельщать не умышляла:Судьба меня, судьба во власть к нему послала.Не я ищу людей, а люди в слепотеДивятся завсегда малейшей красоте.Сама искала я упасть перед тобою,Сама желала я твоею быть рабою,И в милость только то прошу себе напредь,Чтобы всегда могла твое лицо я зреть». –«Я знаю умысл твой!» – Венера ей сказала,И, тотчас кончив речь,С царевной к Пафосу отъехать предприяла,Притом с насмешкой приказалаВ пути ее беречь.Сажают Душеньку в особу колесницу,Запрягши в путь сорок станицу;А для беседы с ней, как будто ей чета,Садятся тут же рядомЧетыре фурии, изверженные адом:Коварство, Ненависть, Хула и Клевета.Оставим разговор сих фурий ухищренныхИ скажем наконец, к каким трудам онаВенерой в Пафосе была осужденаИ кто был вождь ее на службах повеленных.Из многих дел и слов,В умах напечатленных,Известно мщение богов,Во гневе раздраженных.Нередко сильные, прияв на небе власть,Бессильных поборали,Чернили и марали,И все, что только бы могло пред ними пасть,Ногами попирали.В счастливейших веках,Конечно, нет примераТакому мщению, какое, всем во страх,Противу Душеньки умыслила Венера!Умыслила свою умножить красоту,А Душеньку привесть, сколь можно в дурноту,Чтоб все от Душеньки впоследок отвращалисьИ только бы тогда Венерою прельщались.Не знаю, в первый день, иль лучше, в перву ночь,Довольная своею жертвой,Богиня в мщении послала царску дочьПринесть чрез три часа воды живой и мертвой.Известен весь народО действе оных вод:От первой кто попьет – здоровье получает;А от другой попьет – здоровье потеряет;Но в сем пути никто не возвращался жив.Царевна, к службе сей, как должно прицепивПод плечи два кувшина,Пошла без дальна чина,Пошла на все трудыИскать такой воды.Куда? и кто в пути ей будет провожатым?Амур во все часы ее напасти зрелИ тотчас повелелСвоим слугам крылатымПоднять и перенесть царевну в тот удел,Где всяки воды протекают,Мертвят, целят и помогают.Зефир, который тут по склонности прильнул,Царевне на ухо шепнул,Что воды окружаетБольшой и толстый змей свернувшись вкруг кольцом,И никого отнюдь к водам не допускает,Как разве кто его забавит питьецом.Притом снабдил ее большою с пойлом флягой,Которую велел, явясь туда с отвагойИ змею речь сказав, в гортань ему воткнуть.Когда же пасть свою при пойле змей разинетИ голову с хвостом в то время разодвинет,То Душенька найдет себе свободный путьЖивую ль мертвую ль водицу почерпнуть.Зефир лишь то сказал царевна путь скончала, –Явилася у водИ, змею поклонясь умильну речь сказала,Котору выдала в последок и в народ:«О Змей Горынич Чудо-Юда!Ты сыт во всяки времена,Ты ростом превзошел слона,Красою помрачил верблюда,Ты всяку здесь имеешь власть,Блестишь златыми чешуямиИ смело разеваешь пасть,И можешь всех давить когтями, –Соделай край моим бедам,Пусти меня, пусти к водам»Хвалы и титулы пленяют всяки уши,И движутся от них жестоки сами души.Услышав похвалы от женского лица,Притом склоняяся ко сласти питьеца,Горынич пасть разинулИ голову с хвостом при пойле разодвинул –Открылись разных вод и реки и прудыИ разны к ним следы.Прислужливый Зефир пока сей час не минул,Конечно Душеньку в дорогах не покинул;Она, в свободе там попив живой воды,Забыла все свои дорожные трудыИ вдруг здоровей стала.Писатели гласят,Что Душенька тогда с водой явясь назад,В отменной красоте, как роза процветалаИ пред Венерою, как солнце возблистала,И будто бы тогда богиня умышлялаЗаставить Душеньку лихую воду пить;Но, просто случаем, иль чудом может быть,Кувшин с лихой водой разбился,И умысл в дело не годилсяБогиня видела из таковых чудес,Что помощь Душенька имеет от небес,Или, точней сказать, от самого Амура;Но, как известно было ей,Что пагубой людейОбилует натура,Послала Душеньку еще в другой поход,В надежде, что скончает там живот,Или хоть будет жить, но будет без красот.В саду, где жили Геспериды,Читатель ведает, что некогда рослиЗлатые яблоки, иль просто златовиды,И сей чудесный сад драконы стерегли.А в том, или в другом саду вблизи Атласа,Жила напоследи царевна ПерекрасаПотомству все ее неведомы дела,Но всяк о том слыхал, что подлинно былаСих чудных мест она богиня иль царица,И в сказках на Руси слыла,Как всем известно, Царь-Девица.О красоте ее имеет весь народИз повестей довод:Златые яблоки она вседневно ела;Известно, что от них краснела и добрела.Но, ради страхов там и трудностей дорог,Коснуться к яблокам никто другой не мог.Хоть не было тогда драконов там, ни змеяОднако сад сей был под стражею Кащея,Который сам как страж, тех яблок не вкушалИ никого отнюдь их есть не допускал.А если приходил тех яблок кто покушать,Вначале должен был его загадки слушать;Когда же кто не мог загадок отгадать,Того без милости обык он после жрать.Венера ведая сих строгих мест законыПо коим властвуют Кащей или драконы,Послала Душеньку не жить, а умирать,Чтоб яблок тех достать.Но кто ей скажет путь и будет помогать?Зефир – она его успела лишь назвать –Зефир ей новую явил тогда услугу;И, чтоб холодный ветр не мог ее встречать,Пустился с ней в сей путь по югу;Шепнул царевне он какую вещь сказатьИ как на все слова Кащею отвечать.Потом под яблонью подставить только полу,В то время яблоки скатятся сами к долу,И можно будет ей тогда оставив сад,С добычею лететь назадИ яблок золотых вкусить по произволу.Не в долгом времени, не в день – в единый час,Явилась Душенька к Кащею взять приказ;Поклон, как должно сотворила,Как должно речь проговорила,Но свету речи сейНиже того, что ейЗагадывал Кащей,Она не сообщила.Известны только нам последственны дела,Что службу Душенька вторую сослужила;Что в новой красоте пред прежним расцвелаИ горшие себе напасти навела.К успеху мщения пришло на ум богинеОтправить Душеньку с письмом ко Прозерпине,Велев искать самой во ад себе пути,И некакой оттоль горшечек принестиПритом нарочно ей Венера наказала,Горшечка, чтоб она отнюдь не открывала.Царевнин ревностый служитель давних лет,Зефир скорей стрелы спустился паки в светИ ей полезный дал советИдти в дремучий лес, куда дороги нет.В лесу он ей сказал представится избушка,А в той избушке ей представится старушка,Старушка ей вручит волшебный посошок,Покажет впоследи в избушке уголок,Оттоль покажет вниз ступени,По коим в ад нисходят тени;И Душенька тогда лишь ступит девять раз,К Плутону в области окончит всю дорогу;И, в безопасности от страхов в тот же часОткроет напоказСвою прекрасну ногу,И может впоследи бесстрашно говоритьС Плутоном, с Прозерпиной, с Адом,Письмо вручить,Горшечек получитьИ службу надлежащим рядомИсправно совершить.Последуя сему закону,Пошла царевна в лес, куда глаза глядят,Нашла подземный сход, ступила девять крат,Сошла тотчас во ад,Явилась ко Плутону.Возволновался мрачный край,Не ждав посольства от Венеры;Тризевны в Тартаре церберыРаспространили страшный лай.Но Душенька, в сею тревогу,Едва открыла только ногу,Как вдруг умолкла адска тварь –Церберы перестали лаять,Замерзлый Тартар начал таять;Подземна царства темный царь,Который возле ПрозерпиныДремал с надеждою на слуг,Смутился тишиною вдруг:Возвысил вкруг бровей морщины,Сверкнул блистаньем ярых глазВзглянул… начавши речь запнулся,И с роду первый разВ то время улыбнулся.Узрев толь сильную поскольку полну мочь,Какую при письме казала царска дочь,А паче на нее воззрение Плутона,Богиня адска тронаВелела ей скорей пресечьПристойную на случай речь;И, по письму вручив горшочек ей приватно,Ее, без дальних слов, отправила обратно.Царевна наконец могла бы как-нибудьОкончить счастливо и новый оный путь;Но друг ее Зефир сначала,Как видно, бед не предузналИ ей особо не сказал,Чтобы горшочка не вскрывала.Царевна много разВ горшочек посмотреть в пути остановлялась,И в тот же самый часЖеланию сопротивлялась.Напоследи, смотря и в стороны и в следИ до двора уже немного не дошед,Венеры заповедь, и гнев, и страх презрела,Открыла кровельку, в горшочек посмотрела.Оттуда, случаем лихим,Внезапно вышел черный дым.Сей дым, за сильной густотою,Зефиры не могли отдуть;И белое лицо и вскрыта бела грудьУ Душеньки тогда покрылось чернотою.Она старалась пыль платком с себя стирать;Но чем при трении трудилася сильнее,Тем делалась чернее,Как будто бы свой вид трудилася марать.Надеялась потом хоть как-нибудь водоюПрошедшую себе доставить красоту,Но чудною бедою,Прибавила еще, обмывшись, черноту;И к токам чистых вод хотя лицо склонялаИ черноту свою хоть много раз купала,Смотрясь в водах потом, уверила себя,Что темностью она была подобна саже,Иль просто, так сказать, красу свою сгубя,Была арапов гаже.В сем виде царска дочьСтыдилась всякой встречиИ, слыша всяки речи,От всех бежала прочь.Для белых рук ее в народе вышла сказка,Что будто бы она таилась от людейИ будто бы на нейБыла лишь только маска.Иные, ей в посмех,Давали странный образ делуИ уверяли всех,Что боги, будто б ей за грех,Арапску голову пришили к белу телу.Простой же весь народ,Любуясь Душеньки и видом и осанкой,Дивился в ней еще собранию красотИ звал ее тогда прекрасной африканкой.Но Душенька, сей видСебе имея в стыд,То шею, то лицо платочком закрывала,И в горести тогда, куда идти, не знала, –Идти ли ей потом на смех и на позорОбратно в дом к ВенереИли к родным во двор?Но может ли их взорЗа точну Душеньку признать ее по вере?Осталось только ей сокрыть себя тогдаВ какой-нибудь пещере,Где б люди никогдаЕе толь горького не видели стыда,И там зарыть себя живую,Чтобы скорее тем окончить участь злую.Амур жестокость зол подобно ощущал,Он все ее беды иль видел, или знал.Но для чего ее оставил он без стражи,Когда она несла горшочек адской сажи?Читатель сей вопрос решит, конечно, сам:Угодно было так судьбам,Угодно было так ВенереЧтоб Душенька была черна,Чтоб Душенька была дурнаИ крылась от людей в пещере.Амур отвержен был в ЦитереИ, в небе был тогда без сил,Беде нарочно попустил,Чтоб тем обезоружить злобу,Котора Душеньку могла привесть ко гробу.Для редкости сих делПовсюду мир шумелО роде Душеньки, об участи, о летах,О всех ее приметах.Дошла впоследок весть,Чрез слух иль как ни есть,К сестрам ее коварным,Что Душенька в раю с супругом лучезарнымНедолго пожила;Что изгнана оттоль за некаки делаИ что напоследи, скитаяся без дела,Иссохла, подурнелаИ страшно почернела.Они устроили на случай торжествоИ громко всем трубили,Что Душеньку везде грехи ее губилиИ что за то ее карает божество.Превратным разумам любови существоНеведомо и странно.Сестры царевны сей,Навлекши скорби ейИ все ее дела ругая беспрестранно,Отнюдь не мыслили во мраке клеветы,Что Душенька, лишась наружной красоты,Могла Амуром быть любима постоянно.Амур, напастями царевны отвлечен,Стремил старание к единому лишь виду,Чтоб гнев судеб к ней был, сколь можно, облегчен,Как будто бы забыл от сестр ее обиду;Но после обратил их наглость им же в казнь:На торжество сих сестр нарочного отправил,Который от него, как должно, их поздравил;Благодаря притом за дружбу и приязнь,Прибавил, что Амур любовью к ним пылаетИ с нетерпением увидеть их желает,И только ждет, без дальних слов,Чтобы они, взошед на каменную гору,Какая выше всех представится их взору,Оттуда бросилися в ров;И что потом Зефир минуты не утратит,Тотчас летящих их подхватит,Помчит наверх в небесный крайИ прямо постановит в рай,А там Амур явит им должные услуги,Намерясь купно взять обеих их в супруги.Услыша толь приятну речь,Сестры царевнины от радости вскружились:Скорей коней велели впречь,В богаты платья нарядились;Не прочили белил, ни мушек, ни румян,Опрыскались водами,Намазались духами,Хулили Душеньку за дерзость и обман,Отправились к горе, а там, с крутой вершины,Спешили броситься в стремнины.Но их Зефир потом наверх не подхватил,А дул, как видно, только в тыл;И в райское они жилище не попали,Лишь только головы себе, летя, сломали.Карая тако злость, меж тем прекрасный богПодробну ведомость имел со всех дорог,От всех лесов и гор, где Душенька являлась,И, сведав, что она,От всех удаленаВ средине гор скрывалась,Донес богам о том сполна;Донес, что Душенька была уже черна,Суха, худа, дурна;И упросил тогда смягченную Венеру,Чтоб было наконец дозволено емуОткрыто самомуЯвиться к Душеньке в пещеру.Но как представился тогда его очамПредмет любови постоянный?Несчастна Душенька, в печали несказанной,Не ела, не пила, не зрела света там.Читатель должен знать сначала,Что Душенька тогда лежала;Но боком иль ничком,Спала или дремала,Не ведаю о томИ не хочу искать свидетельства для веры;Лишь знаю, что она лежала на фатеУ входа сей пещеры,Скрывая голову в пещерной темноте;А часть оставшая являлась в красотеНа зрелище пред входом;И быть тогда могла признаком и доводом,Когда б любовный богО точности вещей иметь сомненье мог.Зефиры видели и свету возвестили,Что Душеньку Амур издалека узналИ руку у нее, подшедши, целовал;Но скоро их из глаз обоих упустили.Проснувшись Душенька тогда,Взглянула, ахнула, закрылась от стыда,Уйти в пещеру торопилась,И тамо наконец с Амуром изъяснилась,Неведомо в каких словах;А только ведомо всему земному кругуВзаимное от них прощение друг другуВо всех досадах и винах.Амур потом, при всей свободе,Велел публиковать в народеСтаринну грамоту, котору сам Зевс,В утеху всех дурных, на землю дал с небес;И всюду слово в словоТа грамота тогда твердилася заново:«Закон времен творит прекрасный вид худым,Наружный блеск в очах преходит так, как дым,Но красоту души ничто не изменяет,Она единая всегда и всех пленяет».Слова сии Амур твердя повсюду сам,Представил грамоту Венере и богам,А вместе с грамотой и Душеньку представил,Котору в черноте дурною он не ставил.Юпитер, покачав,Разумной головою,Амуру дал устав,По силе старых прав,Чтоб век пленялся он душевной красотоюИ Душенька была б всегда его четою.Сама богиня красоты,Из жалости тогда иль некакой тщеты,Как то случается обычно,Нашла за должно и прилично,Чтобы ее сноха,Терпением своим очистясь от греха,Наружну красоту обратно получила, –Небесною она росой ее умыла,И стала Душенька полна, цветна, бела,Как преж сего была.Амур и Душенька друг другу равны стали,И боги все тогда их вечно сочетали.От них родилась дочь, прекрасна так, как мать;Но как ее назвать,В российском языке писатели не знают.Иные дочь сию Утехой называют,Другие – Радостью, и Жизнью, наконец;И пусть, как хочет всяк мудрецНа свой зовет ее особый образец.Не применяется названием натура:Читатель знает то, и знает весь народ,Каков родиться должен плодОт Душеньки и от Амура.