скачать книгу бесплатно
Письмо было написано на одном дыхании. Смысл послания заключался в том, что у меня вдруг нестерпимо заболело горло, и лагерная докторша, внимательно исследовав его, сделала заключение – необходимо срочно удалять гланды. Поэтому меня надо забирать и незамедлительно ехать в Новосибирск. Информация подавалась так искренне, будто я на самом деле побывал на приёме у специалиста, и жизнь моя теперь находится под серьёзной угрозой. Промедление – смерти подобно!
Дня через три приехал перепуганный дед. Врачихи, очень кстати, не оказалось на месте, она уехала в город за медикаментами. Вот везуха! Я совсем осмелел и, почти не краснея, выдал заученную назубок легенду начальнику лагеря. Тот смотреть моё горло не стал, а лишь развёл руками – ну надо, так надо!
Счастливый, я шагал рядом с дедом, который нёс мой чемоданчик с приклеенной бумажкой «Женя Крюков. 8-й отряд». Шёл, и, радуясь жизни, думал – больше никогда, никогда в жизни я не поеду в пионерлагерь! И от этой мысли становился ещё счастливее.
Наивняк!
Ещё через два года родители затеяли ремонт в нашей крохотной комнатке в коммуналке. Под этим немудрёным предлогом сослали меня в третий раз «всего-то на один сезон».
В пионерлагере имени Зои Космодемьянской, что находился в 72-х километрах от Магадана, вроде бы всё ничего поначалу складывалось. Даже надзирательные вышки, торчащие неподалёку, настроения не портили. Мы знали, где живём, и о том, что творилось на Колыме совсем недавно, тоже были осведомлены. Двадцать лет назад здесь тоже находился лагерь, только исправительно-трудовой.
Мужики в нашем 3-м отряде подобрались неплохие, а девчонки так и совсем ничего себе. В столовку ходили не строем, а как хотели, и кормили там тоже более или менее сносно. Мы до устали гоняли мяч на плешивом кочковатом футбольном поле, и потом вволю, одну за другой, дымили в дальней беседке болгарскими сигаретами «Опал».
Курево покупалось в магазинчике посёлка Стекольный, который был неподалёку от лагеря. В один из таких походов нам с Сашкой Нерознаком выпала возможность позвонить в Магадан, родных проведать. Набрал я номер 2-61-67, пообщался с мамой минут пять на все темы сразу, вышел на улицу и вдруг загрустил. Так мне захотелось домой, что вот прямо невмоготу! В лагере неплохо, спору нет, но дома-то, дома, а?!
Какое это наслаждение – засыпать в своей постели и не беспокоиться, что ночью сердобольные товарищи измажут тебя зубной пастой или прокатят на «велосипеде», вставив между пальцев ног клочки бумаги, а потом подожгут её. Несчастный во сне пытается избавиться от огня, дёргает ногами, словно педали крутит. А вокруг всем очень весело!
Утром хорошо просыпаться, когда выспишься, а не из-за громко орущей, бесцеремонно врывающейся в сон ненавистной песни «Взвейтесь кострами, синие ночи!..». Опять же, есть дома можно тогда, когда этого хочешь ты, а не кто-то. И курить, кстати, тоже! Да и вообще – там так классно…
В лагерь я вернулся в дурном настроении и с твёрдым решением – домой!
Когда третий отряд ужинал в столовке, красненький «Запорожец» уже вёз меня по Колымской трассе в сторону города. Весёлые попутчики, супруги лет сорока, заговорщицки подмигивая, интересовались:
– Наверное, из лагеря сбежал?
– Не, мы – с агрофермы, – врал я, неуклюже выдавая себя за местного жителя.
– А что ж рубашка-то белая, агроферма? – не унимались весельчаки.
– Так у бабушки день рождения был! – освоился я.
– A-а, ну тогда понятно! – якобы поверили мне собеседники.
«Запорожец» повернул в аэропорт, и девять километров от Сокола до Уптара я преодолел, словно на крыльях. Бежалось легко и радостно – домой! За Уптаром меня подобрал старый «ЗиЛ», который, несмотря на возраст, весьма бодро добежал до города. Часы на башне показывали двенадцатый час, но было светло. В Магадане стояли белые ночи, и улицы, слегка покрытые туманом, выглядели непривычно пустынно, смиренно и тихо.
На удивление, когда я предстал перед родителями, их лица совсем не излучали радости. Из испуганно-заботливых – не случилось ли чего?! – они быстро трансформировались в сурово-назидательные – вот оно в чём дело!
Позже приехали какие-то люди, столпились на нашей коммунальной кухне, охали-ахали, цокали языками и долго журили меня. Особенно старалась плотная возрастная мадам в длинном кожаном плаще. По фактуре, причёске, по её манере говорить было понятно – большая шишка. Я стоял перед всеми, понурив голову, иногда пытаясь что-то объяснить. Но так ничего и не объяснил. Да и что я мог сказать?
Рано утром отчим отвёз меня обратно на 72-й километр, где я снова выслушивал и от начальника лагеря, и от воспитателя с пионервожатыми…
Это ничего, зато морально мне стало гораздо легче. Я побывал дома, вместе с магаданским туманом глотнул воздуха свободы. Теперь можно спокойно прожить месяц в неволе. А там, конец смены, и – домой!
