Отличники от других… Первая четверть

– Вот это чудеса! Как быстро ты успела всё это приготовить? – поразился я.

– Садись, давай, восторженный принц! Разговорами сыт не будешь.

Мы с удовольствием пили чай с пирожными и конфетами. Маша рассказывала, как они доехали с моря, как ездили встречать Мишку, как она слушала его рассказы о Москве и институте. Я рассказал ей о нескольких днях в лагере, походе к водопаду, пионерском костре и поездке на поезде домой.

– Какой красивый у вас дом! Я никогда ещё не был в таком. Всё так классно продумано! – продолжал я восхищаться.

– Да, это папа с дедушкой и Мишкой всё придумали и построили. На нашем участке стоял старый дедушкин дом, добротный, бревенчатый. Новый они начали строить лет шесть назад. А все мы жили в маленьком деревянном. Я до сих пор помню запах сосновых бревен. Дедушка Тима очень хотел дожить до завершения строительства. Ему посчастливилось пожить в новом доме почти два года.

В глазах Маши была грусть.

– А эти фотки в холле…? – решил сменить тему, чтобы помочь подруге уйти от невесёлых воспоминаний.

– Это мы с папой привозим из путешествий, – оживилась девушка, как ни в чём не бывало, продолжив рассказ. – Среди них есть ещё фотографии из зарубежных командировок. Папа у нас – профессор в университете, часто ездит на конференции учёных, пишет научные труды и преподаёт студентам психологию. Обычно, в командировках у него остаётся немного времени для поездок на природу и по городам мира. Он так интересно рассказывает нам о тех местах, где побывал. Мы часто вечером собираемся вместе на том зелёном диване в зале, зажигаем камин, если холодно, и слушаем его рассказы, рассматриваем фотографии и сувениры. У нас в семье традиция: каждый может написать рассказ в книгу о путешествии после каждой поездки, в которой побывал. А потом мы издаем свои книги, перепечатывая рукописи на машинке и, добавляя фотографии, сшиваем их в настоящие переплёты. Здесь есть библиотека, где наши книги хранятся как семейный архив. Мы их даём друзьям почитать.

– Я тоже хочу почитать ваши книги! – загорелся я, не скрывая своего удивления и восторга от простой, но очень интересной идеи этой неординарной семьи моих новых знакомых.

– Конечно, Влад, я обязательно покажу тебе их, и ты сможешь взять почитать. Я буду очень рада, если тебе понравится.

В глазах Маши светился восторг. Она снова излучала неудержимую энергию.

– Спасибо, гостеприимная хозяйка. Всё было очень вкусно и просто великолепно, – сказал я, вылезая из-за стола. – Теперь я помогу тебе помыть посуду, а ты сиди и командуй, куда всё ставить.

– Оставь, Владик, я уберу позже.

– Нет, я так не могу, Машенька, разреши тебе помочь, – вступил я в шутливый спор. – А то, потом спать плохо буду.

Маша, приподнявшись было и, опираясь на стол, снова села. Закинув повреждённую ногу на ногу, она с наслаждением вытянулась на стуле, убрав волосы за плечи.

– Ну ладно, только ради твоего спокойного сна один раз можно, – сдалась она, сверкнув озорной улыбкой.

Под руководством моей подруги я быстро справился с заданием. Моё внимание привлек большой двустворчатый холодильник «Rosenlew». Ростом он был повыше меня. За одной из створок располагалась многоуровневая морозильная камера, а за второй – в несколько ярусов полки с продуктами.

– Уважаю красивую и качественную технику. Я такой только в иностранном журнале видел, – сообщил я Маше, нехотя закрывая створку.

– Это чудо папа заказывал в Германии. Его контейнером привезли весной. Очень удобная вещь! Красивый, как ты верно заметил.

Девушка встала, опёршись на стол кулачками.

– Ну, что, готов к новым открытиям?

Она горела желанием мне всё показать.

– Конечно, Маш!

Она вышла из кухни по направлению к лестнице, тяжело опираясь на трость, и я заметил, что хромает она сильнее, чем обычно. Я приобнял её за талию.

– Что, нога болит?

– Да, у меня бывает сильная боль. Знаешь, похоже, как будто пальцы на ноге судорогой сводит? Только их – то, нет. Врачи называют такие боли фантомными. Это пройдёт постепенно, года через два – три. А пока лекарства глотаю.

Маша поднялась по лестнице на второй этаж, крепко держась за перила. Я шёл за ней, стараясь поддержать.

– Спасибо, Владька, я научилась в своём доме справляться, – улыбнулась она. – Давай зайдём ко мне в комнату, я приму лекарство и сниму протез. Пока боль утихнет, лучше ногу не нагружать. Похожу на костылях.

Мы прошли в её спальню – светлую уютную просторную комнату с большой кроватью посередине, шкафом, трюмо, креслом-качалкой и несколькими пуфиками. У окна стоял письменный стол с лампой и полочками с книгами над ним. На стене, напротив кровати на кронштейне висел маленький телевизор. Стены комнаты были до высоты в полтора метра облицованы деревянными панелями, а выше, светлыми обоями с интересным рисунком каких-то неведомых пейзажей, напоминающих гравюры. На полу, на паркете по обеим сторонам кровати лежали толстые мохнатые ковры.

– Ну вот, здесь моя норка, – проговорила девушка, смущённо улыбаясь.

– Как тут уютно и здо́рово! – воскликнул я.

– Здесь я чувствую себя в безопасности. И здесь никто не имеет права меня беспокоить, трогать мои вещи, если я этого не хочу. Такое у нас правило в семье. У Мишки своя комната тоже есть. У него свой беспорядок, но это – его беспорядок. И никто кроме него не может вторгаться туда.

Маша присела на кровать и сняла протез, массируя изувеченную ногу.

– Подашь костыли? Они в углу за дверью.

Я принёс лёгкие костыли, а моя подруга достала из тумбочки рулон эластичного бинта и аккуратно наложила на культю ноги плотную повязку, одев поверх её вязаный из толстых эластичных ниток белый носок.

– Ну вот, жизнь снова обретает краски!

Девушка осторожно поднялась на здоровую ногу, опираясь на костыли, прошла вокруг кровати к столу, взяла из ящика коробку с лекарствами, наклонилась и, отыскав нужную упаковку, выковыряла из нее таблетку. Пока она возилась, принимая лекарство, я рассматривал фотографию, на которой маленькая девочка с косичками сидела на руках у улыбающегося деда в пиджаке и с окладистой седой бородой.

– Это ты со своим дедушкой? – поинтересовался я.

– Да, это дедушка Тима.

Маша обернулась ко мне. Неуверенная улыбка светилась в её больших зелёных глазах за овальными стёклами тонких очков в золотой оправе. Её лицо казалось чуть строже и взрослее, а по-детски припухлые щёки, небольшой нос создавали неповторимый образ и неудержимо притягивали меня к ней.

Отбросив стеснительность, я бережно взял лицо моей феи обеими руками и поцеловал в мягкие губы осторожно, словно боясь причинить боль. Её густые волосы пахли каким-то неведомым мне ароматом и щекотали мою кожу. У меня закружилась голова, а по телу заструилось тепло.

Она не отстранилась, и я почувствовал, как сильно прижала меня к себе, обняв обеими руками. Мы слились в поцелуе на целую вечность, продолжавшуюся долю секунды, пока костыли с громким стуком не упали на пол и не вернули нас в реальность.

– Ой, я, кажется, случайно провалилась в сладкий сон. Ну почему от него нужно так быстро просыпаться? – Маша слегка оттолкнула меня двумя руками, все ещё раскрасневшаяся и румяная, но тревога в её глазах не могла укрыться от меня.

Она села на кровать, глядя на меня широко открытыми глазами.

– Машенька, ты мне очень нравишься. Ты такая красивая! У меня нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас ощутил! – я растерялся, не зная, что ещё сказать, и почувствовал, что густо покраснел.

Помолчав минуту, она быстро и с волнением заговорила:

– Владик, пойми, я – девушка, и для меня это очень серьёзно. У меня никогда раньше не было близких друзей – парней. Я не очень верила, что кто-то по-настоящему заинтересуется такой как я. И мой дефект сильно влияет на это. Я боюсь быть обманутой. Я… – Маша замялась, подбирая слова. – Мне очень приятно, что я у тебя вызываю симпатию. И ты мне тоже нравишься! Но прошу тебя: подумай ещё не один раз. Скажи мне самое главное – честно: готов ли ты – здоровый молодой человек – стать другом девушке – инвалиду? Готов ли к тому, что я не смогу никогда полноценно ходить, а порой и делать самостоятельно элементарные действия, играть в спортивные игры, танцевать? У меня могут быть кризисы и конфликты с самой собой, порой нелогичные для окружающих. Ты не сможешь привести меня в общество своих друзей, не рискуя услышать за спиной насмешки или сочувственные перешёптывания…

– Девочка моя дорогая! – я сел рядом, обняв подругу, и почувствовал, как она напряглась всем телом. – Как мне сказать тебе, что познакомившись с тобой, я думаю о тебе каждый день и ночь, представляю твоё красивое лицо, твоё стройное гибкое тело и хочу быть с тобой. Ты ни разу не дала мне повода усомниться в своей ловкости и самостоятельности. Я начал тренироваться, чтобы стать сильным и достойным носить тебя на руках, беречь и защищать. Ты мне нравишься такой, какая есть, и мне неважно мнение окружающих, если они не понимают моих чувств. Я тебя уважаю как никого другого. Я уверен, что скоро смогу по-настоящему полюбить тебя, Машенька, помочь тебе обрести в жизни то, чего ты достойна!

Девушка прильнула к моему плечу, и я гладил её по длинным густым волосам, зарывшись в них носом и вдыхая аромат её духов. Она обняла меня руками, и мы с ней сидели, прижавшись, друг к другу, боясь пошевелиться и нарушить этот маленький, только что созданный нами хрупкий мирок. Потом она поднялась, потянув меня за руки. Я встал на ноги, и прекрасное лицо оказалось близко-близко. Я осторожно снял её очки, положил, не глядя, на стол и стал целовать её во влажные от слез огромные зелёные глаза, щёки, маленькие уши, губы, лоб. И она отвечала на мои поцелуи неуверенно, робко прижимаясь своими мягкими чувственными губами к моему лицу. Я, крепко обняв Машу, приподнял её от пола. Она прижалась ещё больше и обвила меня ногами, шепнула на ухо:

– Сядь!

Мы осторожно сели на кровать. Она тоже взяла моё лицо своими мягкими ладошками и, глядя в глаза, начала пальцами массировать мои виски, макушку, затылок, заднюю часть шеи. Я почувствовал приятное тепло, разливающееся по телу. Напряжение, овладевшее мной, куда-то исчезло, и появилась приятная легкость и бодрость. Захотелось летать, как в детстве.

– Что это, волшебница? Я чувствую такую лёгкость, тепло по всему телу.

Девушка кивнула, улыбаясь.

– Это древнее славянское искусство – «любжа» называется, – чуть слышно начала рассказывать она. – Помогает расслабиться и насладиться прикосновениями любящих друг друга людей, обмениваясь энергией, без интима. Мне приятно, и ты тоже можешь почувствовать удовольствие, увидев в глазах у партнёра, насколько то, что ты делаешь, ему нравится. Твои мысли должны быть сосредоточены на ощущениях любимого человека. Важно чувствовать друг друга, прислушиваться и не произносить слов.

Мы сидели с Машей, окунувшись в тишину, и слушая друг друга. Я погладил её по спине, стал бережно массировать бедра, колени, ощутив их округлость и упругость мышц. С затаённым страхом, осторожно коснулся повязки на повреждённой ноге, стараясь передать тепло девушке через свои ладони. Я увидел что-то в бездонных глазах Марии, похожее на наслаждение. На лице её появилась слабая мечтательная улыбка.

– Я чувствую тепло твоих рук, – прошептала она. – Это классно! Боль уходит… Спасибо тебе, добрый волшебник!

Прошла вечность или час, а может быть пять минут. Мы потеряли счёт времени, купаясь в наслаждении. Наконец, девушка поймала мои руки своими, ловко повернулась, опершись на меня и встала, подхватив с пола костыли.

– Это было замечательно! А теперь пойдём, я покажу тебе наш дом.

Маша первая вышла из комнаты, заставив меня очнуться и вернуться к реальности. Я вышел следом, готовый поддержать подругу, если она вдруг споткнется. На втором этаже был небольшой зал с торшером, журнальным столиком и лёгкими плетеными креслами. Три остальных двери вели, должно быть, в ванную и в спальни Михаила и родителей. Мы спустились на первый этаж и зашли в библиотеку, протиснувшись мимо выбежавшего из неё Джека. За резной тяжёлой деревянной дверью оказалось просторное помещение с книжными стеллажами вдоль стен и огромным старинным письменным столом с тумбами. Такие столы с зелёным сукном на столешнице я видел только в кино про дореволюционную Россию. На столе красовалась сложносочинённая немецкая пишущая машинка «Underwood». В углу стоял громоздкий черный рояль с сияющей в лучах солнца лаковой крышкой. Девушка, подошла к нему, открыла крышку клавиатуры и, присев на крутящийся стул, сыграла несколько аккордов какой-то красивой пьесы, пока я читал старинные позолоченные готические буквы «Bekker».

– Этот рояль и стол, кресла и многие из этих книг дедушка привез из Потсдама, – стала рассказывать девушка, увидев интерес в моих глазах. – Он трудился там инженером-строителем несколько лет, уже после войны, и вся эта мебель была выделена ему для работы. Он восстанавливал разрушенные мосты, дороги в восточной части Германии, где сейчас ГДР. А союзники подарили ему машину за какой-то совместный проект. Дедушка Тима всё вокруг себя содержал в идеальном порядке. И строил на совесть. У него золотая медаль есть «Герой Социалистического Труда», много военных орденов, даже американский, и пистолет наградной. Во дворе его «Виллис» стоит. Между прочим – работает. Но его никто ни разу не заводил после похорон.

Маша снова проиграла несколько аккордов, наполнивших помещение библиотеки красивыми немного грустными звуками.

– А ты умеешь играть? – спросила она.

Я рассказал о своей неудачной попытке научиться играть на пианино: «После нескольких уроков, в течение которых Генриетта Адамовна (так, кажется, звали приходившую посвящать меня в мир музыки, обильно пахнущую духами особу) растопыривала мне пальцы в надежде, должно быть, их удлинить, чтобы воспроизвести в аккорде побольше октав, и заставляла повторять заунывную мелодию про голубую Вислу, я спрятался под стол, изо всех сил держась за ножки руками и ногами. Та, шокированная такой нелояльностью к „высокой музыке“, пыталась достать упирающегося меня из-под стола, чтобы начать урок, распсиховалась так, что бабушка, вынуждена была по телефону вызвать маму с работы. Когда все действующие лица собрались в комнате, меня, всё ещё упирающегося в ножки стола, наконец, спросили: Хочу ли я продолжить заниматься фортепиано? А, догадаться нельзя было?…»

Маша весело рассмеялась, и в её глазах я снова увидел озорные огоньки.

Она показала мне блокнот, почти полностью исписанный убористым аккуратным круглым почерком.

– Это мои путевые заметки о летнем путешествии. Я их обработаю, и буду писать свой рассказ в нашу книгу.

– Ты можешь печатать на машинке?

– Конечно. Только я печатаю не на этой антикварной, а на электрической. Она у папы на другом столе стоит, – она показала за мою спину, где стоял стол поменьше около большого обитого кожей уютного кресла. – Вот наше с Мишкой рабочее место.

Я с интересом осматривал чудесные и уникальные предметы этого кабинета, а Маша рассказывала об их происхождении ещё более удивительные истории. Собрание книг на полках поражало тематическим разнообразием и исключительностью оформления. На отдельной полке стояли в ряд книги в переплетах под кожу, на корешках которых значились просто номера томов 1, 2, 3, 4… их было 11. Я взял наугад, одну книгу, оказавшуюся одним из самодельных изданий семьи Морозовых. Просто потому, что она имела название «10». Нет, неправда! Я прочитал на корешке: «Морозова М. Ф.», поэтому рука сама потянулась именно к этой.

– Маш, можно мне взять почитать эту книгу? – спросил я.

– Конечно, Владик, возьми, – сказала она.

Я бережно положил томик на стол, уверенный, что не забуду его взять перед уходом.

– Пойдём, я покажу тебе наш двор и что-то ещё…

Маша вышла из библиотеки и направилась к веранде, у двери которой уже сидел Джек, призывно виляя хвостом. Потрепав пса за холку, девушка выпустила его гулять и сама начала осторожно спускаться по каменной лестнице. Я подбежал к ней, подхватил на руки, помогая спуститься на землю. И тут, она резко остановилась, обернувшись.

– Влад, спасибо тебе за помощь, но позволь мне самой справляться с элементарными действиями. Я хочу тренироваться ходить, а ты образно говоря, за меня готов ноги передвигать.

Я стушевался, отпустив девушку. Она заметила мое замешательство и решила сменить тему.

– На этих велосипедах мы с Мишкой часто катаемся, – показала она на два дорожных велосипеда с механизмами переключения скоростей, стоявших под небольшим навесом у веранды. – Когда я училась в шестом классе, мне подарили настоящий велосипед – вот этот красный. Я была счастлива, как цейлонский слон. Носилась по улицам так, что мальчишки-одноклассники угнаться не могли. А после больницы не могла кататься, пока мне папа с Мишкой не сделали специальное крепление для протеза на правой педали. Теперь снова езжу с удовольствием, особенно когда далеко по городу поехать нужно или из магазина что-то привезти. На «велике» увереннее себя чувствую. А ты катаешься на велосипеде, Влад?

– Да, катался раньше, года три назад, а сейчас вырос из своего старого, а новый купить так и не получилось. Наверное, сейчас заново пришлось бы учиться…

– Ну что, ты! Это, как плавать. Если один раз научился, то уже на всю жизнь.

Мы обошли дом справа и, пробравшись сквозь заросли малины, оказались в тени старых высоких яблонь. Между деревьями под выцветшим на солнце брезентом угадывались контуры автомобиля. Маша, таинственно улыбнувшись, стянула полог, наблюдая, как округляются от удивления и восторга мои глаза. Передо мной материализовался настоящий американский джип «Willys-MB». Зелёная краска на грубоватых рубленых гранях поблёскивала в лучах солнца, пробивавшихся сквозь листву, как будто машина только что выехала с заводского конвейера. Потёртый на стойках тент был аккуратно зашит и выглядел как новый. Узкие шины со стёртым протектором были немного спущены, но накачать их – пара пустяков. Я осторожно подошел и дотронулся до рамки ветрового стекла легендарного автомобиля времён Второй мировой войны. На боковой скуле капота под слоем зелёной краски я различил светлые буквы US Army и восьмизначный бортовой номер, а на самом капоте угадывалась пятиконечная звезда в белом круге. Он даже запах имел какой-то иной, не похожий на аромат старого солидола, смешанного с бензином и тормозной жидкостью, что источают старые советские ГАЗики.

– Вот это, да-а-а! – у меня не было слов выразить восторг от увиденного раритета.

Маша с интересом наблюдала за моими глазами, наверное, расширившимися на всё лицо, и улыбалась.

– Ты, должно быть, так на игрушечные машинки в детстве смотрел, – предположила она. – Нравится?

– Это просто здо́рово! Уникальная машина! Я о «Виллисе» читал в «Технике Молодежи», – начал я взахлёб рассказывать, заодно просветив девушку на предмет количества цилиндров и мощности двигателя. – А можно за рулём посидеть?

– Давай, садись. Вот если заведёшь её – то будет чудо! – в глазах подруги зажёгся огонь азарта.

Я обошёл машину спереди, протиснувшись сквозь заросли малины, больно ударился ногой о торчащий далеко перед капотом железный бампер с буксировочными крюками и, перешагнув высокий порог с пристёгнутой снаружи сапёрной лопатой, плюхнулся на потёртое кожаное сиденье. Посередине щитка приборов торчала на вытянутой зубчатой рейке никелированная рукоятка стояночного тормоза. Повернув её концом вниз, я позволил ручке заехать внутрь и ощутил, как качнулась расторможенная машина. Покачав за эбонитовый набалдашник высокий изогнутый рычаг переключения скоростей, я проверил торчащий рядом с ним рычажок подключения полного привода. Выжал педаль сцепления, включил и выключил передачу, попробовал покрутить огромный руль с тонким ободом и четырьмя спицами. Но он был тугой, и мне удалось лишь немного пошевелить передние колёса, двумя руками потянув его за спицу вправо вниз. Слева от рулевой колонки в щитке приборов торчал потёртый ключ зажигания с висящей на короткой цепочке винтовочной пулей. Я осторожно повернул его в первое положение, но стрелки четырех приборов и лампочки на циферблате большого спидометра справа от рулевой колонки и не подумали подавать признаки жизни. Маша, откинув полог справа, и отцепив карабин брезентового ремня, закрывающего дверной проём, осторожно села на сиденье, прислонив костыли к штанге круглого размером с пудреницу зеркала заднего вида.

– Мне Мишка рассказывал, как заводить машину и показывал, как ездить. Под левой ногой где-то кнопка отключения аккумулятора. Если он полностью не разрядился, можно включить…

Я наклонился и еле нашёл железную кнопку, спрятанную под щитком у самого проема двери. Нажал её, и снова повернул ключ. На этот раз стрелка амперметра качнулась влево, а датчик уровня топлива ожил, показывая, что не весь бензин в баке высох. Выключив передачу, я довернул ключ на старт и нажал тугую кнопку стартера рядом с педалью акселератора. В машине что-то щёлкнуло, и все стрелки снова упали, а еле теплящаяся лампочка аварийного давления масла в круге спидометра, потухла. Я вернул ключ на ноль и выключил кнопку массы.

– Нужно аккумулятор зарядить. Не заведётся. Но, Маш, это самая целая и прекрасно сохранившаяся машина тех времен, которую я видел в своей жизни! Давай как-нибудь с тобой её оживим? Это же интересно!!!

– Давай! Только в следующий раз, хорошо? Скоро Мишка придёт, он очень ревностно следит, чтобы никто её не трогал.

Я проворно вылез из джипа и, продравшись сквозь малинник, помог Маше выйти из машины. Она бережно накинула полог на «Виллис» спереди, пока я обходил его вокруг, заглядывая под него, знакомясь с конструкцией рессорной подвески. Меня интересовало всё: закреплённые на задней стенке кузова узкое запасное колесо и канистра для топлива, площадка на заднем левом крыле с длинным членистым хлыстом танковой антенны, конец которой был закреплён на специальном кронштейне справа, держатели для винтовок вдоль правого и левого борта с длинными кобурами из толстой вытертой замасленной кожи. Я внимательно рассматривал надписи на английском языке, инструкции по использованию рации и узлов автомобиля, напечатанные на алюминиевых полустёртых табличках, приклёпанных к зелёным железным панелям автомобиля, пока не услышал звонкий Машин голос.

– Сказать, что ты не равнодушен к технике – это ничего не сказать. Ты так увлеченно рассматриваешь эту машину, что мне иногда хочется оказаться на её месте, – засмеялась моя подруга.

– Извини, Маш, я забываю про всё на свете, увидев какое-либо техническое чудо, старинное или новое, изготовленное человеком.

– Да, Мишка тоже очень любит возиться с «Виллисом». Он умеет на нем ездить, хотя конечно, ему ещё нельзя выезжать на дороги. Он очень хочет в институте получить водительские права и начать ездить на дедушкиной машине. Ну что, пошли дальше? – позвала она.

– Пошли! Я чувствую, что попал в чудесный сон, и готов путешествовать с тобой бесконечно.

– Если бы это был сон, я бы уже проснулась, и все это превратилось в тыкву, как карета Золушки.

Маша направилась через запущенный фруктовый сад к остаткам бревенчатого дома в глубине двора. Стен практически не было, только на земле лежали несколько заросших мхом и почерневших от времени брёвен, обозначая контуры комнат. Сквозь полы уже проросли кусты смородины и какие-то деревца. Я удивился, не услышав обычного для ростовских трущоб запаха старости, крыс и ещё ни весть чего. Природа буйной растительностью бережно укрыла останки дома, прослужившего людям верой и правдой не один десяток лет. На полу кое-где остались прогнившие доски, среди которых угадывался квадратный люк, ведущий, должно быть, в подвал. Солнце уже спускалось к горизонту, и длинные тени от деревьев и забора легли на это место. Вечерняя прохлада последних летних дней приятно освежала. Я подошёл к моей подруге, бережно обнял её и снова почувствовал, как она прижалась ко мне. А в глазах была грусть.

– Ты скучаешь по дедушке?

Маша молча кивнула, украдкой смахнув слезинку.

– Жизнь продолжается. Спасибо дедушке Тиме за то, что мы сегодня можем жить мирно и свободно!

Подруга с благодарностью взглянула мне в глаза.

– Ты – настоящий, Владик, внимательный и добрый! Знаешь, я иногда, как ты говорил, хочу проснуться, и мне становится хорошо и спокойно от того, что ты и всё это не исчезает. Я, наверное, буду скучать, когда ты сегодня уйдёшь домой. Так раньше со мной не было. Никто из моих сверстников не мог заставить меня грустить при расставании с ним. Да мне этого и не нужно было. Все было сухо и поверхностно. Разговоры ни о чём. Плоские шутки, фальшивая групповая солидарность маленьких банд в классе. Я боюсь, что завтра, встретившись с одноклассниками, могу не сдержаться, и меня стошнит. – Проговорила Маша, усмехнувшись.