скачать книгу бесплатно
Тана вздрогнула. На его гладкой шее не было видно никаких отметин, но его могли укусить куда угодно.
Пожалуйста, Тана, прошу тебя.
Она никогда не рассказывала Эйдану о своей матери, но он знал. Все в школе знали. И он видел шрам – бесформенный блестящий рубец с лиловыми краями. Она рассказывала ему, какие ощущения испытывала иногда – как будто осколок льда застыл в кости под шрамом.
– Если бы ты дала мне выпить немножко… – начал Эйдан.
– То ты бы умер, идиот! И стал бы вампиром.
Тане захотелось ударить его еще раз, но она заставила себя сесть на корточки и стала рыться в куче одежды, пока не нашла сумку с ключами.
– Когда мы выберемся отсюда, ты будешь просить прощения, как никогда в жизни не просил.
Вампир опять пнул кровать, его цепи зазвенели. Тана подняла взгляд. Он посмотрел на нее, на дверь, снова на нее. И широко раскрыл мрачные нетерпеливые глаза.
Теперь она поняла. Что-то приближалось. Кто-то слышал, как она упала. Тана прошла по разбросанной одежде к комоду и придвинула его к двери. По спине струился холодный пот, и Тана задумалась, сколько она еще выдержит, прежде чем сдастся, прежде чем желание спрятаться и свернуться калачиком полностью не завладеет ею.
Она снова посмотрела на парня с красными глазами. Интересно, не был ли он несколько часов назад среди тех ребят, которые пили пиво, смеялись и танцевали в гостиной? Она его не узнавала, но это ничего не значило. Там были и те, кого она не знала и вряд ли вспомнила бы потом – из Конвея или Мередита. Может быть, еще вчера он был человеком. А может быть, он уже лет сто как перестал им быть. Неважно, все равно сейчас он чудовище.
Тана взяла с комода кубок, который отец Лэнса когда-то получил за победу в хоккейном матче. Взвесив его в руке, она направилась к углу, где сидел прикованный вампир. Сердце у нее колотилось, как ставни в ураган.
– Я собираюсь вытащить кляп. И если ты попытаешься укусить меня или схватить, или еще что-то, я врежу тебе этой штукой. Так сильно, как только смогу, и столько раз, сколько будет нужно. Ясно?
Он кивнул, глядя на нее красными глазами.
Тана коснулась его шеи в поисках узла, державшего кляп. Кожа была белая, как воск, и прохладная на ощупь. Она никогда еще не была так близко от вампира и не представляла, на что это похоже – находиться рядом с существом, которое не дышит и может застыть, как статуя. Его грудная клетка не двигалась. Руки Таны задрожали.
Ей показалось, что она слышит в глубине дома скрип, будто где-то открылась дверь. Тана стала быстрее развязывать узлы, хотя делать это приходилось одной рукой. Она очень пожалела, что не захватила с кухни нож. Он бы пригодился гораздо больше, чем позолоченный оловянный кубок.
– Слушай, мне жаль, что так вышло, – донесся голос Эйдана с кровати. – Я плохо соображаю, правда. Но это не повторится! И я бы никогда не причинил тебе вреда…
– Ты не очень похож на человека, способного справиться с искушением, – сказала Тана.
Он усмехнулся, потом закашлялся:
– Ну да, я скорее кинусь ему навстречу с распростертыми объятиями, верно? Но я говорю правду, поверь мне. Я сам испугался. Я больше не буду делать ничего такого.
Заразившиеся, стоит им освободиться, нападают на своих близких. Этих историй столько, что даже в новостях о них уже рассказывают в самую последнюю очередь. Но ученые продолжают утверждать, что не все вампиры – чудовища. «Теоретически, – пишут они, – когда их голод утолен, они остаются теми же людьми, какими были раньше. С теми же воспоминаниями и нравственными принципами».
Теоретически.
Наконец узел поддался. Тана отпрыгнула назад, но парень только выплюнул кляп.
– Уходите через окно, – сказал он с небольшим акцентом, который Тана не могла узнать; Ясно было одно – это не местный парень, которого заразили ночью. – Идите. Они двигаются быстро, как тени. Если они войдут сюда, вы не успеете убежать.
– Но ты…
– Накрой меня толстым одеялом или двумя, это защитит от солнца.
Он выглядел едва старше Эйдана, но спокойный и уверенный голос свидетельствовал о большом опыте. Тане стало легче. Хоть кто-то знает, что делать. Пусть этот кто-то и не она. Пусть этот кто-то и не человек.
Теперь, вновь оказавшись вне его досягаемости, Тана осторожно поставила кубок обратно на комод, туда, где его найдут родители Лэнса и… Тана остановилась, заставив себя сосредоточиться на здесь и сейчас.
– Почему ты в цепях? – спросила она.
– Связался с плохой компанией, – ответил он без всякого выражения, и она не поняла, шутка это или нет. Ей стало не по себе при мысли, что у вампира может быть чувство юмора.
– Постой, – произнес Эйдан с кровати. – Ты не знаешь, что он может сделать.
– Зато мы знаем, что сделал бы ты, правда? – доброжелательно заметил вампир.
Солнце уже опускалось к деревьям на горизонте. У Таны оставалось не так много времени на размышления. Нужно было рискнуть.
На кровати под Эйданом лежало одеяло, она принялась его вытаскивать.
– Я пойду к машине, – сказала Тана обоим. – Потом подъеду к окну, и вы оба заберетесь в багажник. У меня есть монтировка. Надеюсь, я смогу разбить ею цепи.
Вампир ошарашенно посмотрел на нее. Затем взглянул на дверь, и на его лице появилось хитрое выражение:
– Если ты меня освободишь, я смогу удержать их.
Тана покачала головой. Вампиры сильнее людей, но не настолько, чтобы справиться с железом.
– Ты останешься в цепях. Но отсюда я тебя заберу.
– Ты уверена? – спросил Эйдан, – Габриэль все-таки вампир.
– Он предупредил меня о тебе и о них. Хотя не должен был. Я не собираюсь платить за это… – ответила Тана. Потом умолкла и нахмурилась: – Габриэль?
– Это его имя, – вздохнул Эйдан. – Габриэль. Другие вампиры так его называли, когда привязывали меня к кровати.
– А! – последним рывком она вытащила одеяло и бросила его Габриэлю.
Сердце бешено билось у нее в груди, но теперь к страху примешивался азарт. Она всех спасет.
Внезапно за дверью послышался шорох, ручка начала поворачиваться. Тана вскрикнула, запрыгнула на кровать и, перескочив через Эйдана, бросилась к окну. Мешок для мусора легко оторвался, впустив в комнату золотой свет вечернего солнца.
Габриэль зашипел от боли и плотнее завернулся в одеяло, стараясь спрятаться за комод.
– Солнце еще высоко, – закричала она срывающимся голосом. – Не входите!
Движение за дверью прекратилось.
– Ты не можешь оставить меня здесь! – сказал Эйдан, когда Тана налегла на раму, за долгие годы разбухшую от дождей. Мышцы горели огнем, она еще раз дернула раму, пытаясь поднять ее вверх. С громким скрипом та немного приоткрылась. Хоть бы этого хватило.
Прохладный ветерок пах жимолостью и свежескошенной травой.
Посмотрев на кучу из одеяла и курток за комодом, где прятался Габриэль, Тана сделала глубокий вдох.
– Я не оставлю тебя, – сказала она Эйдану, – обещаю.
Сегодня больше никого не убьют. Только не тех, кого она может спасти. Уж конечно не человека, которого она когда-то любила (или думала, что любит), даже если он оказался ничтожеством. И не мертвого парня, который дает хорошие советы. И, как она надеялась, не ее.
Наклонившись вперед, она высунулась в окно, не обращая внимания на старую краску и занозы от посеревшего со временем дерева. Тана бросила сумочку вниз, а затем ей пришлось немного поерзать, чтобы пролезли грудь и бедра, ухватиться за обшивку стены и подтянуться вперед. Падение в кусты вниз головой было коротким, но болезненным. Несколько секунд солнце казалось слишком ярким, а трава слишком зеленой. Тана, чувствуя себя ослепленной, перекатилась на спину.
Она была в безопасности. По небу плыли мягкие, похожие на сахарную вату облака, превращаясь в горы, в крепости, в распахнутые рты, полные острых зубов, в руки, тянущиеся с неба, в языки пламени…
Порыв ветра заставил ветви деревьев вздрогнуть и сбросить вниз несколько ярко-зеленых листьев. В траве рядом с плечом Таны зажужжала муха, заставив ее подумать о телах внутри дома, о том, как другие мухи садятся на них, о белых полупрозрачных личинках, которые вылупятся из яиц и начнут проделывать ходы в плоти, бесконечно размножаясь, пока не покроют комнату шевелящимся ковром. А потом не останется никаких звуков, кроме жужжания прозрачных крыльев.
Тана задрожала, как деревья, стоявшие вокруг. Руки и ноги затряслись, накатила такая волна тошноты, что она едва успела подняться на колени, прежде чем ее вырвало в траву.
«Ты обещала, что можно будет перевести дух», – напомнила ей какая-то часть сознания.
«Не сейчас, не сейчас», – сказала она себе, хотя сам факт попытки заключить сделку с собственным мозгом свидетельствовал, что дела не слишком хороши.
Встав на ноги, Тана попыталась вспомнить, где остался ее автомобиль. Она спустилась по газону к ряду оставленных вчера машин и пошла вдоль него, прикасаясь к капотам. Каждый раз, когда она замечала оставленные внутри вещи: свитера, книги, бусы на зеркалах заднего вида – мелочи, за которыми хозяева никогда не вернутся, – опять поднималась волна тошноты. Наконец она добралась до своего «Форда Краун Виктория», открыла скрипучую дверцу и скользнула на переднее сиденье, вдыхая знакомый запах бензина и масла. Она купила машину за тысячу долларов на свой семнадцатый день рождения и закрасила царапины желто-зеленой краской, так что она стала похожа на побывавшую в руках вандалов полицейскую машину. Отец помог перебрать мотор – в один из тех коротких периодов, когда он в очередной раз вышел из горестного забытья и вспомнил, что у него есть дочери.
Машина была большой, тяжелой и расходовала бензин с неутолимой жаждой. Захлопнув дверь, Тана впервые с тех пор, как вышла из ванной, – а возможно, даже с тех пор, как приехала на вечеринку, – почувствовала, что контролирует ситуацию. И задалась вопросом, как долго это продлится.
Глава 4
Почему боятся смерти? Это самое прекрасное приключение в жизни.
Чарльз Фроман
У Таны был секрет, о котором она никому не рассказывала – сон, повторяющийся снова и снова. Иногда она могла не вспоминать о нем несколько месяцев, а иногда он целую неделю снился ей каждую ночь. В этом сне они с матерью были вампирами – одетыми в просторные белые платья с рюшами на вороте и подоле.
Они бегут сквозь ночь, словно в страшной сказке, где говорится о крови, зимних лесах и о девушках с черными, как вороново крыло, волосами, алыми, как розы, губами и острыми белыми, как молоко, зубами.
Каждый раз они заражаются по-разному, но обычно первой заболевает Тана. Эта часть всегда обходится без деталей: она никогда не помнит, ни как это вышло, ни кто на нее напал. Каждый сон начинается с того, что отец тащит ее в подвал, говоря, что не выпустит никогда, никогда, никогда. Тана может плакать, умолять, сходить с ума от горя, заливаться слезами, но его сердце остается каменным. Наконец он устает от ее рыданий и толкает с лестницы.
Она бьется головой о деревянные ступеньки, хватается за перила, чтобы удержаться. Ногти скользят по перилам, но зацепиться она не может. И падает на пол, не в силах дышать.
А потом она садится на холодный пол. Пауки ползут по рукам, где-то в темноте шуршат жуки. Из темноты с писком прибегают мыши и утаскивают в свои гнезда пряди ее волос. Наверху плачет сестра, а мать требует, чтобы отец выпустил Тану. Но каждый раз, когда она называет его жестоким, он вешает на дверь еще один замок, пока их не становится тридцать: тридцать медных замков и тридцать медных ключей. Каждый день он вынужден открывать их все, чтобы оставить на верхней ступеньке миски с водой и кашей, а потом снова запирать дверь на все замки.
Наконец Тана заучивает все звуки открывающихся замков и однажды неслышно поднимается по лестнице с первым поворотом ключей. Отец осторожен, но недостаточно. Когда дверь открывается, Тана прыгает на него. Они катятся вниз по лестнице. Когда она приходит в себя, она уже вампир, а отец лежит рядом без сознания.
Потом мать спускается в подвал и обнимает мягкими теплыми руками. Она говорит, что все будет хорошо и они скоро уедут, но Тане нужно сначала ее укусить. Мать настаивает, говорит, что не сможет так жить – волнуясь, как там ее дочь одна в этом мире, говорит, что хочет всегда быть с ней. Иногда она даже умоляет.
Пожалуйста, Тана, прошу тебя.
Тана всегда кусает ее. Когда она была маленькой, ей снилось, что кровь на вкус как клубничная газировка: если пить слишком быстро, от холода начинает болеть голова. Став старше, она как-то лизнула порез на пальце, и этот вкус – меди и слез – остается в ее снах навсегда. Потом мама кусает лежащего без сознания отца – ей ведь нужна человеческая кровь, чтобы стать вампиром, и это не страшно, потому что от тех, кто еще не до конца превратился, заразиться нельзя. После этого они укладывают его в кровать: наверное, ему нужно отдохнуть. Он спокойно спит, пока Тана с матерью объясняют Перл, что они вернутся, когда она станет старше. А потом надевают длинные платья и бегут в ночь, чтобы вместе охотиться на ночных улицах.
Они становятся хорошими вампирами, как те ученые, которые заражали себя, чтобы изучить болезнь, как те вампиры, которые сами охотились на вампиров, как та женщина из Греции, которая продолжала жить со своим мужем – она ночью готовила еду, чтобы он днем поел, пока она спит в свежей могиле в подвале. Тана и ее мама становятся такими, и они никогда никого не будут убивать, даже случайно.
Во сне все удобно, все совершенно и продолжается вечность.
Во сне мама любит ее больше, чем кого-нибудь или что-нибудь. Больше собственной смерти.
«Я не хочу быть вампиром», – снова и снова говорила себе Тана. Но во сне это было не так.
Глава 5
Тот, кого любят боги, умирает молодым.
Менандр
Пересекая на машине газон перед домом Лэнса, Тана переехала свернутый шланг и клумбу с нарциссами, которые посадила его мама. Дала задний ход и подъехала вплотную к стене. Коснувшись ее бампером, она залезла на багажник и начала протискиваться обратно в окно, на этот раз с монтировкой в руках.
Ей пришлось изрядно попрыгать и покрутиться. Когда она – далеко не с первой попытки – оказалась с исцарапанными икрами и руками внутри, то поняла, что в комнате темнее, чем было. Тени становились длиннее; день неотвратимо превращался в вечер. Уже, наверное, больше шести. А то и семи. В воздухе стоял тяжелый запах смерти.
– Тана, – произнес Эйдан, увидев ее. – Тана, они зайдут сюда, как только стемнеет. Они так сказали. – Он был бледен и тяжело дышал; ему явно стало хуже, чем когда Тана уходила. – Мы умрем, Тана.
– Condamne2 a1 mort[3 - Приговоренный к смерти (фр.).], – раздался скрипучий голос из-за двери. Она слышала, как твари перешептываются в коридоре, как они, изнывая от голода, ждут, когда солнце сядет.
Ее руки задрожали.
Она повернулась к Габриэлю, который сидел в углу, как нахохлившаяся ворона, и смотрел на нее жуткими красными глазами:
– Что это значит?
– Здесь так много солнечного света, – крикнул он из своей кучи курток и одеял тем, кто был за дверью. – Входите! Я так хочу посмотреть, как ваша кожа покроется волдырями. Я так хочу…
– Замолчи, – оборвала она его в панике. Она не знала, что делать, если вампиры войдут. Наверное, бежать. Бросить их.
Эйдан снова попытался освободиться.
– Они говорят с ним на разных языках. Чаще всего по-французски. Я слышал что-то про Клыка Айстры. Мне кажется, у него проблемы.
– Это правда? – спросила Тана.
– Ну, не совсем, – ответил Габриэль.
Тана вздрогнула и с тоской взглянула на окно и свою машину за ним. Клык Айстры? Она как-то смотрела передачу под названием «Поднимая завесу: тайны вампиров до того, как они захватили мир». На экране двое в твидовых пиджаках рассказывали о своем исследовании. Они пытались понять, как вампиры умудрялись прятаться столько лет. Судя по всему, раньше несколько древних вампиров правили огромными территориями, как грозные владыки, а другие вампиры были их слугами. Они питались только теми, кого не станут искать, и всегда убивали своих жертв. Но если происходила ошибка, и жертва успевала прожить достаточно долго и выпить человеческой крови, то Клык должен был найти недавно обращенного вампира и уничтожить всех, кого он успел укусить за свою недолгую, полную голода жизнь. Для старых вампиров стать Клыком было и наказанием, и честью.
Мужчины в твиде посмеивались над тем, как нелегко приходилось всем этим Клыкам, когда Каспар Моралес начал свое мировое турне, и как они забегали, пытаясь остановить эпидемию.
Клык Айстры, судя по всему, сошел с ума из-за этого. В той программе показывали размытое видео встречи под кладбищем Пер-Лашез в Париже. Пока элегантно одетые вампиры обсуждали дела, Клык сидел в клетке и смеялся, по его лицу и телу стекала кровь. Увидев оператора, он засмеялся еще громче. Каким-то образом Клыку удалось подтащить его к клетке, и, страшно взвыв, он вцепился несчастному в горло. Тана видела лица других вампиров: это напугало даже их.
– За тобой охотится Клык Айстры? – спросила Тана. Было жутко даже думать о вырвавшемся из клетки Клыке. – И ты говоришь, что это не проблема?
Габриэль молчал.
Может, лучше оставить его тут? Развязать Эйдана и убираться прочь, даже если это означает, что она бросит скованного вампира в одиночку разбираться с теми – неизвестно, сколько их там, – кто ждет за дверью. Даже если это нечестно.
Она набрала в грудь побольше воздуха:
– Последний раз спрашиваю. Тебе нужна помощь?
