скачать книгу бесплатно
– Ладно, хорошо, новая школа. А где я жить буду? Ты ведь со мной не едешь, как я понимаю.
– Будешь жить с бабушкой.
В тот момент переезд не казался самой худшей новостью. Первое место в этом рейтинге стало – совместная жизнь с бабулей.
Если при слове «бабушка» вы думаете о доброте, пирогах и баловстве, то в данном случае ни одно из описаний не подходит бабушке Мин.
Лизель запомнила ее строгой женщиной, имеющую свою бухгалтерскую компанию. Бабушка Мин властная. Являясь патриоткой, считает сына после переезда предателем родины.
– Папа, ты ведь знаешь, с ней невозможно остаться даже на пять минут! Она только и будет, что отчитывать меня.
– Я понимаю, но думаю, и общий язык с ней найти можно.
– Ага, именно поэтому ты уехал из страны и звонишь ей только по праздникам. Ты ведь для нее так и остался предателем родины. Выбрал деньги и бла-бла-бла….
Она смеялась, но тело отдавало мурашками от одной мысли о переезде.
– Я с ней уже поговорил, она будет рада тебя увидеть. Вы с ней года пять не виделись.
– Ты уже поговорил? Решил за меня? Может и билеты купил?
В тот момент Лизель начала просто кричать, вопросы выходили сами по себе. Ей было обидно, что с ней никто не считался.
– Успокойся. Говоришь так, будто я тебя в Северную Корею отправляю, – шутил отец и коснулся ее плеча.
– Чертов стереотип. Будто южане не хуже северных.
Папа не любил говорить о политике с дочерью, считая ее мнение неверным. Он из тех людей, кто думает, что женщинам не место в политике.
– Скажи честно, ты связан с чем-то незаконным и хочешь, чтобы я была в безопасности? – предложила она тогда вариант.
– Нет, я ничего незаконного не совершал, Лизель.
Дочь поджала губы и поняла, что если не этот вариант, то тогда второй.
– Ясно. Ты просто хочешь от меня избавиться.
Отец протянул ее ближе к себе. Она знала, что его ранят эти слова, но не могла понять, почему он так с ней поступает. Лизель думала, что просто ему не нужна.
– Что ты такое говоришь? Если хотел бы избавиться, не ушел бы сам из семьи? Я не позволил тебе остаться с твоей матерью, да и ей было на нас наплевать. Она выбрала карьеру. Я воспитывал тебя сам и любил больше жизни.
Она смотрела на грустные глаза отца и понимала его грусть. Он любил маму, принял ее профессию, она говорила, что больше не занимается этим, но переехав в Берлин, продолжила.
– Она выбрала карьеру. Ей, наверное, нравится, когда ее снимают на камеру, занимающиеся сексом с мужчинами.
Лизель всегда было грустно от мысли, что мать променяла их на карьеру порно-актрисы. В Корее некоторые люди слышали о матери, часто были разного рода сплетни, да и про интернет никто не забывал… Из-за этого в начальной школе ее часто травили. Лизель было 13, она не сильно понимала все происходящее. Родители развелись, когда девочке было 14 и спустя время отец все же решил рассказать, что скрывалось под словом «карьера». Развод также повлиял и на Лизель: у нее была депрессия. Мать сама отказалась от нее и сказала остаться с отцом. От нее Лизель получила только немецкие корни, белоснежные волосы и оливкового цвета глаза. Но она соврала бы, если сказала, что вовсе не скучает по ней.
– Она даже не поздравила меня вчера с днем рождения, – глаза Лизель стали мокрыми, и она быстро убрала нахлынувшие слезы, но отец хорошо знал ее и просто обнял, поцеловав в щеку.
Лизель стала совершеннолетней, но та, кто родила ее, особо не думала об этом.
– Я уже взрослая и могу сама решать и делать, что захочу.
Отец посмотрел на меня и ответил, сжав губы.
– Да. Именно так ты говорила, когда я из-за твоего плохого поведения заблокировал карту. «Я могу сама решить. Сама заработать». Да, ты отлично заработала в то время.
Она разозлилась: отец вспомнил болезненную ошибку прошлого.
– Да, заработала. Может, я кроме как заниматься этим, ничего не умею. Может я пошла по стопам своей матери, – закричала Лизель и, схватив сумки с пола, закрылась в комнате.
Она не выходила до вечера, играла на электрогитаре (по словам отца гитара была единственной нормальной тратой денег) и любовалась весящими на стене Биллом и Томом Каулиц[5 - Братья-близнецы Билл и Том Каулитц. Вокалист и гитарист немецкой группы Tokio Hotel.]. Они с отцом помирились, ссоры для них были нормальным явлением. Он заказал корейскую еду и тогда Лизель поняла, что это последний раз, когда они так ужинают вместе.
– То, что я отправляю тебя в Сеул, не значит, что это навсегда. Потом ты можешь вернуться, если поймешь, что там не твое место. Лизель, я думал о переезде уже давно, точнее, в октябре, когда у тебя в школе произошла массовая стрельба.
Отец тогда напомнил еще один ужасный день ее жизни. Погибло не мало учеников и учителей в тот день. После инцидента все ученики ходили к психологу и какое-то время школа не работала.
– Когда ты мне позвонила… я никогда не забуду твой голос, который был полон страха. То, как слышал выстрелы в трубке.
– Пап, пожалуйста… я уже в порядке, и я здесь.
– Да. В тот момент я почему-то подумал, что переезд в Корею будет некой защитой. Я знаю, что нигде не безопасно, но я уверен, что травля, о которой ты упоминала, для тебя ничто, по сравнению с тем, что ты пережила.
В тот момент Лизель подумала, что переезд – шанс быть взрослой и жить самостоятельно. Но при этом знала, что не откажется от денежных средств и карточек, что даст ей отец. Жить с бабулей меньшее, чего она хотела, но надеялась найти свободу и понимать, что никто не контролирует ее (хоть и с бабушкой это сложно).
Тогда отец объявил, что она уезжаю через два дня. Был февраль, а учебный год в Корее начинался с марта. Школу отец нашел благодаря своей давней подруге – директору той самой школы. У Лизель было меньше месяца, чтобы как-то адаптироваться в стране, которую она покинула в детстве. Перед тем, как лечь спать, она написала сообщение своему другу детства – Хасану – с которым она поддерживала связь еще с детства. Ее только и грела мысль, что спустя пять лет сможет его увидеть. Но самым сильным чувством Лизель был страх.
***
Вспоминая их с отцом разговор, Лизель доезжает на автобусе до своей улицы. Песня все так же играет, так как она поставила ее на повтор. Март очень жаркий, иногда спасением становятся кондиционеры на остановках города. До дома добираться не долго, но пока Лизель ездила на автобусе, солнце чуть село.
За месяц она привыкла, что на улице, где живет, есть магазин комиксов, в котором она уже успела ознакомиться с содержимым. Лизель решает зайти и, помахав рукой хозяину магазина – Мин У – выбрала рандомный комикс с полки и, не теряя времени сразу же принялась читать.
Из-за того, что комикс был скучный, она вздремнула прямо на диванчике магазина, а когда вышла на улицу наступил вечер.
Лизель снова включает туже песню и пешком добирается до кофейни, где, собственно, и проживает (с бабушкой она прожила ровно один час и тридцать минут, но их разговор она вспомнит чуть позже).
Кроме магазина комиксов, на ее улице есть парочка магазинов одежды и забегаловок, куда часто заходят люди после работы. Лизель не живет в центре Сеула и променяла особняк бабушки на небольшую комнатку, так как поняла, что ее психика важнее.
На улице скоро стемнеет, так что, прежде чем дойти до кофейни, она допевает песню, гремящую в наушниках. Лизель стоит на узкой дорожке, закрытой с двух сторон заборчиками, и даже не думает, что ее кто-то заметит, танцующую и орущую (хотя на самом деле Лизель действительно хорошо поет).
На секунду она замечает позади себя свет: кажется, будто едет машина. Она разворачивается и успевает заметить, что парень на байке машет рукой, чтобы девушка отошла, прежде чем они оба упадут на землю: он не тормозил, а Лизель не успела даже осознать, что ее могут сбить.
Белые гольфы и бордовый пиджак с гербом школы испачкались, а на левой ноге красуется царапина. Лизель понимает, что возможно пойдет кровь.
Парень не особо то и упал: врезался в забор, возле мусорных баков.
– Я тебе кричал, чтобы отошла. Это не место для танцев, – грубо говорит и снимает свой шлем.
Лизель встает, забирает с асфальта портфель, наушники и телефон, которые, слава богу, не сломались. В темноте видно не очень хорошо (а ее линзы не особо тут помогут), но она осознает: у этого парня та же школьная форма, что и у нее. Из-за света фар можно чуть разглядеть его лицо, но не сильно. Единственное, что она понимает – он дико кого-то напоминает.
– Это не место, чтобы гонять, ясно. Здесь люди ходят.
Закинув портфель на спину, она, чуть хромая, шагает до конца улицы и, развернувшись вправо, доходит до места, где работают фонари, на дорогах гоняют машины, а люди еще не все разошлись по домам.
Лизель заходит в кофейню, где ее встречает запах корицы и молока, а также ее друг детства – Хасан.
– Ты уже закрылся? – спрашивает она, заметив табличку на двери.
– Ты чего так долго? Я думал, что-то случилось.
Хасан выходит из-за стойки и, увидев раненое колено, удивляется. Вообще ничего серьезного нет, но за месяц их встречи, Лизель поняла, что Хасан любит делать из мухи слона: «Закончилось молоко?! О, боже! Что делать?», «Не успел помыть волосы! О, боже! Что делать?», «Ударился мизинцем? О, боже! Что делать?» и все в таком репертуаре. Девушка порой удивлялась, что такой парень, как он, владеет кофейней и при этом может паниковать из-за ерунды.
– Да какой-то псих не знает, что есть отдельное место для машин, а в его случае – для байка.
Хасан ставит на круглый столик аптечку, достает перекись и пластырь. Подруга садится на стул и позволяет обработать рану.
– Да и кажется, мы в одной школе учимся. У него такая же форма была… Ай!
– Прости, – Хасан снимает пластырь с упаковки и ровно клеит на рану.
– Danke[6 - Спасибо (нем.)]. Завтра моя смена, да?
Хасан кивает.
– Ты не голодна? Может приготовить рамен[7 - Блюдо с пшеничной лапшой. Недорогое блюдо быстрого питания.]?
Лизель хочет отказаться, так как устала, но живот намекает, что нужно поесть, так что соглашается.
После пятнадцатиминутного объедания и разговора с другом, Хасан отдает ей ключи от кофейни, сам уходит, а Лизель поднимается на второй этаж.
Комната небольшая, но для одного человека – самое то, хотя Лизель не привыкла жить в такой комнате, когда в Германии ее встречала большая квартира.
Комната в светлых тонах. В углу справа – кровать, а на стенах над ней Лизель повесила плакаты Tokio Hotel. Рядом с кроватью стоит небольшой шкафчик и есть маленькое окошко, откуда можно увидеть шумные дороги.
На другой стороне комнаты небольшая кухня, точнее электроплита и электрочайник (она все равно особо то ничего не готовит). На небольшом стеллаже маленького размера стоит телевизор, где транслируют новости и дорамы (но так как Лизель ничего из этого не смотрит, залипает в ноутбуке на документалки про серийных убийц). Напротив телевизора стоит маленький традиционный столик – собан. А в углу имеется маленькая ванная комната.
Не все вещи поместились в шкаф, так что напротив кровати до сих пор валяется открытый чемодан, а в углу стоит и ждет внимания ее любимая красно-белая электрогитара.
Но у нее нет ни на что сил, кроме как лечь на кровать, надеть маску для сна и заснуть.
Лизель меняет форму на пижаму, снимает линзы. Открывает окошко, чтобы весенний воздух проник в комнату и ложится, вспоминая разговор с бабушкой Мин.
Она не встречала внучку в аэропорту: встретил ее водитель и довез до дома. Он помог с вещами и сказал, что ее комната на втором этаже, а после она может спуститься к бабушке в кабинет.
В ее кабинете, который был в темных тонах, она сидела на своем кресле напротив стола с документами и пила свой любимый яичный пунш, который Лизель терпеть не могла.
На темных стенах красовались картины ее любимого цветка – голубой орхидеи.
В принципе это все, что любит бабушка – яичный пунш, голубую орхидею и еще разговоры о вьетнамской войне.
Бабушка Мин не встала, чтобы обнять Лизель, она сразу намекнула, что у нее очень короткая юбка (хотя она была ей по колено).
– Сейчас так модно? Носить вместо юбки носовой платок?
– И я тебя рада видеть, бабуля. Когда мы последний раз виделись у тебя не было седых волос, – решила съязвить внучка и только тогда поклонилась ей.
Есть люди, которые никогда не меняют свои прически. Бабушка Мин именно одна из них. Она вечно убирала свои черные волосы в пучок, только сейчас на некоторых прядях появилась седина.
– Все такая же хамка. Видно, вовсе не рада вернуться на родину… вся в отца.
Лизель улыбнулась.
– Поверьте, причина того, что отец не здесь вовсе не из-за ненависти к стране.
– Конечно! Деньги всех меняют.
– Вероятно и вас тоже.
Она бросила взгляд на внучку, промолчала и сделала глоток пунша. Лизель плохо знала бабушку, но думала, бабушке нравилось спорить с ней, потому что она могла дать отпор, а не как отец, мягко уйти от разговора и сделать вид, что ничего не было.
Лизель бы хотелось быть такой же властной.
– Что твоя мать? Она знает, что ты здесь?
Лизель была уверена, что бабушка знала ответ, но хотела его услышать, а возможно хотела ранить девушку.
– Она уже давно ничего не знает. Мы ей не интересны.
– Она даже не поздравила тебя с днем рождения? – удивилась бабушка.
Девушка помахала головой, сжав кулаки: иногда все же разговор о матери приносил боль и дискомфорт. Вероятно, бабушка это заметила и перестала продолжать разговор о матери.
– Мой водитель будет отвозить тебя в школу и привозить обратно. В моем доме нельзя шуметь, а я знаю, что ты любишь громкую музыку. И еще – никаких коротких юбок дома. Не одевайся вульгарно, это тебе не Берлин!
– Вероятно, вы, вовсе не знаете здешнюю молодежь. В городе наступает весна, и жарко. Я надеваю, что по душе.
Бабушка встала с кресла и поставила руки на стол. Она продолжила атаковать.
– Это ты у себя дома будешь одеваться как душе угодно, а сейчас ты в моем доме. И, кстати, твою карту я заблокировала.
– Что? Как? Карту мне дал отец.
– Он дал мне доступ к ней. Ты ведь заурядная транжира, но я тебе этого не позволю. Отдам карту, когда будешь приносить в дом хорошие оценки… не уверена, что ты хорошо училась в Европе.
Лизель всю переполняла дикая ярость, она поняла, что с нее хватит.
– Да вот такая я чокнутая! Но и вас, ясно, почему никто никогда не брал в жены. Думаете, деньги изменили моего отца, а жизнь в Европе совратила меня? А вас разве деньги не изменили или вы решили, что самая лучшая? Переезд в другую страну – не преступление и не делает человека предателем родины. Но вас никогда ничего не волновала, кроме своей карьеры, чистых тапочек и тех же денег. Но деньги отца для вас грязные, а я не та внучка, которой можно хвастаться всем. Я уйду из вашего дома, жить с вашими дурацкими правилами я не буду.
