СОЧИНЕНИЯ. ТОМ 8. АНТИДЕПРЕССАНТ

Немцы тоже испугались не на шутку, а часть наци – бандеровцев, повинных в массовых убийствах и погромах Еврейского населения Украины, даже оказалась в немецких концлагерях.

После Победы Красной Армии в Сталинграде, весной 1943 года, испугавшийся последствий Гиммлер, посетивший Треблинку, приказал все тела миллионов убитых выкопать и сжечь. Сам лагерь был вскоре ликвидирован и разобран, а территория засеяна люпином. Долго-долго, ещё ходили там местные польские крестьяне, вооруженные плоскогубцами для вырывания золотых зубов из тысяч и тысяч черепов,

– Голда Мэир, – продолжал отец, – сказала, – Если бы не оружие, не военная поддержка Советского Союза, Израиль мог бы не выстоять в первой войне

– А вот слова первого премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона, обращённые к студентам города Хайфы, – Россия снабжала нас оружием, которое помогло нам выстоять в войне за независимость

– Да. Из книг помню, что Советский Союз в ООН проголосовал за образование Израиля. А подлая Англия, та воздержалась

– Ладно, тезка, согласился мэр, давай отметим День Победы именно девятого мая

Да и Ариэль Шарон – наш нынешний премьер-министр, с которым ты успел поговорить на идише за моей спиной, – улыбнулся Ихиэль Зоар, – также очень просил тебя поддержать. Нетивот, ведь, главный оплот Ликуда – самой патриотической партии Израиля. Шарон обещал поднять этот вопрос и на правительстве.

Ведь не Европа, а именно Красная Армия, ценой колоссальных жертв, внесла главный вклад в разгром Гитлера. Значение этой Победы, сегодня, пытаются всячески приуменьшить. Тут и там раздаются голоса, отрицающие сам факт Холокоста. Намеренно перетасовывая факты Мюнхенского сговора с Гитлером стран Франции, Великобритании и Польши, выпячивают договор Молотова-Риббентропа, как одной из причин второй мировой.

Девятого Мая 1997 года, ветераны войны, впервые в израильской истории, собрались на торжественном мероприятии, в самом большом ресторане Нетивота.

Праздновался День Победы по Московскому календарю. Правда, день этот, был наполнен особой горечью. Отца, который готовил этот праздник, уже с нами не было. Прошлой ночью, он умер в больнице от острой ураганной лейкемии. Его не стало в великий День Победы.

Утром, 9 Мая, мы схоронили отца на старом Нетивотском кладбище.

Первый тост выпили, как полагается, не чокаясь…

_______________

Сегодня, мой дорогой Папа, 9 Мая стал официальным Праздником Победы для всего Израиля. В этом важная, очень драгоценная частичка Твоего личного участия, беспокойной и доброй энергии Твоей Души.

Минуту молчания буду стоять смирно.

За спиной будут находиться, и Красная площадь, и весь Израиль. С нами будет идти огромный Бессмертный полк. Он прошагает по родным Сокирянам, солнечному Тирасполю, тёплому Ашдоду, маленькому Нетивоту, красавцу Ленинграду. Отважным Москве и Одессе, Киеву и Сталинграду, десяткам городов-Героев. Он будет шагать по всей нашей небольшой, но дорогой планете, которую Вы отстояли с Честью.

Спасибо, папа. Спасибо, что победил…

ПЕРВОЕ СЛОВО…

Мудрецы недаром говорят, что человека определяет окружение. Меня, с самого раннего детства, в Союзе окружали бывшие и действующие зэки.

Они меня и говорить-то научили. Родители, родственники, знакомые уже начали, было, переживать, что мальчик достиг двух лет, а все не разговаривает. Поэтому моё первое слово, конечно, очень обрадовало. Но…

Знойным летом 1957 года, заключенные, охраняемые автоматчиками и злющими овчарками, начали перекладывать дорогу неподалёку от нашего дома.

Брусчатка для второстепенной улочки маленького местечка Сокиряны, почему-то, подбиралась почти сродни той, что была на Красной площади. Сказывалась близость больших карьеров.

Бабушка Ривка, увидев на яростном июльском солнце толпу изможденных мужиков, обливавшихся потом и ворочавших тяжеленные камни, мгновенно потеряла покой.

Отмахиваясь от свирепых конвоиров, как от назойливых мух, она бесстрашно и неистово ввинчивалась в работавший муравейник, поначалу, только раздавая кружки с холодной колодезной водой и ломти хлеба, которого у нас-то и дома было совсем немного.

В ответ на конвоирское, «Не положено!», с ее стороны начиналась особо скоростная раздача супа, наспех приготовленного из того, что" Б-г послал».

Я опрометью носился от бабушки, стоявшей с большой кастрюлей на раздаче, в группку улыбавшихся потных бритоголовых мужиков и тащил, тащил им все новые миски с едой.

Под конец, запыхавшись, усаживался поесть за компанию со всеми. Ривка передавала мне персональную тарелочку, и я с удовольствием уписывал все подряд.

Какое-то, даже кожей ощутимое поле зверского аппетита, заражало все окружающее. Активно чавкали все. И заключенные, и овчарки, и конвоиры.

Последних, вконец, задобрили несколько рюмок вишневой наливки и на все последовавшие дней десять, пока толпа каторжников не передвинулась в соседний квартал, и окриков, и лая овчарок было уже, совсем-совсем, немного.

По вечерам, мой отец долго и нудно ругал тещу – мою дорогую бабушку Ривку, за разбазаривание продуктов. Со слов отца, она, кроме этих грехов, подвергала ребёнка опасности заразиться туберкулезом от плохой компании.

Ривка в ответ горячо возражала. Доказывала, что ещё совсем недавно, в гетто, умирая от голода и холода, они были в том же положении, что и заключённые. А этого забывать нельзя, никак нельзя.

Тут, как раз, вовремя, подоспело и моё первое слово.

– Блять, блять, блять!., – радостно заповторял я, выскользнув из группы работавших зэков

– Блять, блять, блять!, – бодро и громко кричал я всем гостям, приходящим в наш дом

– Ну и блять! -, возмущался отец моей бабушкой, взваливая на неё всю ответственность за плохое воспитание внука

– Блять!, – приговаривал сосед дядя Федя, избивая вожжами свою жену, тетю Шуру, которая будучи начальницей женской тюрьмы строгого режима, часто брала меня к себе на работу. Там меня зацеловывали, соскучившись по малым детям, старые зэчки

– Они, они, они могли научить малыша неприличному слову, – справедливо возмущался могучий дядя Федя, избивая майора милиции в лице своей жены

– Добавь ей жару, Федюня, – кричали болельщики из толпы зевак, сбежавшихся на интересное и шумное представление

– Посажу, ох посажу!, – в ответ, взвизгивала под ударами несчастная тетя Шура. По двору, раскудахтавшись, как угорелые, носились перепуганные куры, наперебой лаяли собаки, кричали ребятишки, возбужденно гомонил народ

Солнечный День, когда я впервые заговорил, навечно врезался в память какой-то особой цветной фестивально-радостной суетой.

С тех пор, чего греха таить, люблю, очень люблю поговорить…

КАК ЖЕ МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ТЕБЯ…

Папин день рождения отмечали шестого июня. По еврейскому календарю, на Швис (Швис-идиш, Шавуот-иврит, праздник кущей). В этот день, на горе Синай евреи заключили союз с Господом.

Этим днём, за много лет до этого, родился и Пушкин. Или, как любил говаривать папа, Пушкинзон. Он любил подшучивать и по-еврейски стилизовать фамилии известных людей. Язык у него был подвешен, что надо.

Вкупе с «азырн коп» (железной, то есть очень умной головой, идиш), это давало эффект постоянного блестяще-иронического сопровождения всей окружавшей действительности.

Хотя нет. Когда надо, отец легко закатывал такую прочувствованную речь, с таким эмоциональным накалом, что аудитория, ещё добрый десяток секунд после окончания, забывала выдохнуть воздух, и только затем, взрывалась оглушительными аплодисментами.

Учитель. настоящий Учитель от Б-га, он любил вечно все пояснять и, увлекаясь, мог рассказывать, рассказывать и рассказывать. Очень интересно и бесконечно.

Начиная с описания всех растений, что находились на пути нашего следования, и заканчивая необыкновенной историей заурядной сапожной ваксы, которой, каждое утро, несмотря на жирную сокирянскую грязь, папа драил мои детские ботиночки или сапожки.

Работал он, как говорится, – по-морскому.

Блеск наводить надо было, по его мнению, такой, чтобы на поверхности ботинка настоящий старшина Тихоокеанского флота, где отец оттрубил семь лет, мог наблюдать на фоне голубого неба даже облачко или солнце. Причём на поверхности каждого ботинка.

Наблюдать за этим священнодействием было очень интересно. Когда погоды позволяли, папа начинал чистку обуви на открытой веранде, краем выходившей, прямо в наш чудесный палисадник.

– Это отличная земля, – приговаривал он, соскабливая почву, обильно налипшую на башмаках в виде пластов грязи. Сбрасывал он ее точно в пространство между большой семейной розой и огромным кустом сирени

– Теперь, в этой фантастически плодородной земле, попадающей в палисадник, появятся новые корешки цветов. Они расцветут уже в мае

– Как здорово, мой мальчик! Представляешь, сколько богатейшей земли мы приносим на наш участок, когда на улице грязь?

– Вооот столько!, – охватывая руками большой объём воздуха, я, как можно полнее, изображал это неимоверное количество

С тех пор, особенно на подходе к дому, я старался не очищать обувь заранее, а оставлять ее на веранде. Прямо с огромным налипшим комом.

– Папа, папа! Смотри. Смотри. Сколько земли я притащил сегодня, – с гордостью демонстрировал я весомый вклад в наш палисадник и его щедрую почву. Затем, картинно вздыхая от усилий, счищал его первой попавшейся щепкой или палочкой

В сознании я всегда старался посвятить тот или иной кусочек жирной грязи, то розе, с которой мы собирали лепестки для варенья, то благородным синевато-лиловым ирисам, расцветавшим в июне, то любимой сирени, которая благоухала сразу после майских праздников.

– Растите, растите, мои цветочки, – приговаривал я, будто заклинание, – Растите и радуйтесь

Ещё, папа был очень доволен, каждый раз, когда начинался дождь. Особенно весной и в летнюю пору. Ливень стучал по жестяной крыше нашего дома, слетая по водостокам, прямо в большие деревянные бочки.

Воды было столько, что она с шумом переливалась из дижкис (бочка – смесь языков, укр. с еврейским окончанием) и устремлялась в наш широкий огромный огород. При этом папа, энергично и радостно потирая ладони, немедленно начинал запевать какую-нибудь разудалую песенку.

– Вот! Теперь, и урожай будет, что надо

На следующий же день, после сильных дождей, он много возился возле деревьев.

– Быстрее, Милюха!, – задорно кричал мне отец, – Бери лопаточку и дуй ко мне. Повскапывай все, что вокруг стволов. Так ты перекроешь в земле все поры. Это такие дырочки в почве. Стоит их разрушить на поверхности, и вода уже никуда не денется. Не убежит, не испарится, а останется у корешков

– Слива, которую ты очень любишь, будет обязательно большой-пребольшой и сочной-пресочной. Она любит, чтобы у ствола была не слякоть, а побольше воздуха. Чтоб почва была легкая-легкая, как пух

Могилу отца на светлом, небольшом, будто игрушечном кладбище Нетивота, присыпали очень легким грунтом, состоявшим наполовину из песка израильской пустыни Негев, а наполовину, из наших слез.

Как же мне не хватает тебя, папа…

УДАЧНЫЕ СДЕЛКИ…

Мой отец умер 9 Мая 1997 года от острой лейкемии. Ихил Лейбович Бланк. В школах Сокирян и Тирасполя, где он преподавал, его звали Ефим Львович. Скончался он в «Сороке» – центральной Беер-Шевской больнице Израиля. Умер быстро, под наркозом, при попытке врачей установить на груди катетер для химиотерапии.

По еврейской традиции, похоронили, в тот же день, на старом кладбище Нетивота, всего в десятке метров от мавзолея Праведника Баба Сали.

Будучи председателем местного общества участников Второй мировой Войны, папа впервые убедил своего тезку Ихиэля – мэра нашего городка, затерявшегося в пустыне Негев. Уговорил выделить деньги на празднование дня Победы именно 9 Мая 1997 года.

Так уж получилось, что именно в этот день, в этом же ресторане, где, накануне, отец энергично договаривался о проведении памятного праздничного мероприятия, пили не только за погибших и выживших в той страшной войне, но и за упокой его Души.

Всего за пару недель до этих грустных событий, ничего не подозревая, мы с отцом готовили ещё одно знаменательное мероприятие – 45-летие свадьбы моих родителей.

Отец был слегка скуповат. Всерьез обрадовавшись неплохим скидкам на хороший брэнди в нетивотском магазинчике, папа пришёл в радостно-возбужденное состояние духа. Тогда нам, сразу же, вспомнилась супер-сделка, удавшаяся много лет назад. Лет за тридцать до этого.

Жаркая, пыльная, особенно по окраинам, Одесса, лениво и широко, как знойная женщина, раскинулась вдоль ослепительно синего моря.

На всех углах, там стоял крикливый гомон продавцов, продававших из ящиков «Белый Аист» – настоящий молдавский брэнди, который, по-советски, презирая международное право, высокомерно повысили до аристократического, но незаконного названия" Коньяк».

«Белый Аист» стоил ненамного дешевле водки – всего три рубля пятьдесят копеек за бутылку. Напиток был качественным. В самой Молдавии доставался покупателям, в то время, с большими перебоями. Магазины старались торговать более дорогими марками.

Первое августа с Бармицвой, моим совершеннолетием, отмечаемым для мальчиков в тринадцать лет, по древней еврейской традиции, приближалось с неотвратимостью и быстротой, сильно угрожавшей нашему скромному семейному бюджету.

Наклонившись поближе, отец тихим голосом сообщил мне, что ходят упорные слухи о близком значительном повышении цен на коньяк.

– Видимо, это вранье, – добавил он с сомнением в голосе, – Стали бы тогда, прямо накануне, торговать дефицитом, да еще прямо на улице?

Не выдержав искушения, мы купили и с трудом дотащили пару десятков бутылок до улицы Генерала Петрова. Она находилась в Одесских Черемушках – ещё новеньком, крупном районе, блиставшим рядами своих аккуратных пятиэтажек.

Туда, в настоящую трехкомнатную, переселилось все большое семейство тёти Чарны, родной папиной сестры. Они ютились, до этого, в единственной темной клетушке по улице Островидова. И муж – добрейший дядя Муня, и дочери – Аня с Броней, и их детки – Лиза с Геной. Все мы безмерно радовались их долгожданному переезду.

Бесконечная, бурная и незабываемая волна радости накрыла отца, уже на следующий день. Спозаранку, вчерашние торговцы, по всему городу бойко продавали тот же самый коньяк, но уже по семь рублей.

– В два! В два раза мы выиграли!, – ликовал отец

– А ты, Фима, как учитель химии, возьми и подсчитай, сколько нахимичили те шалопаи на таком гешефте?, – удивил отца дядя Муня, известный одесский портной и очень деловой человек.

– Как учитель химии, я в упор не вижу, как можно было заработать на повышении цены

– Представь, Фима, что тебе дали продать тыщу бутылок за три пятьдесят, а ты знаешь, что завтра бутылка будет по семь. Ну, понял?

– Нет! Этого понять невозможно, – отец захлопал глазами

– Объясняю для лохов, – дядя Муня перешёл в наступление.

Ты пишешь, что сегодня продал тыщу бутылок по три пятьдесят, а, на самом деле, продал всего сто. Завтра, завтра, ты достаёшь оставшиеся 900 бутылок и продаёшь уже по семь рублев. Чистого навару больше трёх тысяч.

А что, если они продали за день целых сто тыщ бутылок? В Одессе летом на мильон одесситов приходится целых два мильона простофиль, приехавших на отдых. Усёк?

– С ума сойти. На шестьдесят Волг можно было заработать. Всего-всего, за один день

– Да. Учителю столько и за жизнь не заработать, – успокоил дядя Муня, – а мне целых триста классных костюмов нужно пошить. Это все равно, что года три работать, как проклятый, не меньше

В азартной беседе о чужих капиталах, теоретически заработанных кем-то за один день, родственники незаметно опустошили бутылку «Аиста». Под конец, радости не было предела. Разливая по рюмкам последние капли, они вспомнили, вдруг, что потрачено-то было в два раза меньше.

– Совсем нелегко было дотащить целую кучу бутылок с, казалось, расплавленным янтарем, до знаменитого Одесского Вокзала. При этом, при посадке, пришлось нешуточно сразиться с обезумевшей толпой, как всегда, бешено рванувшей в переполненный и раскаленный вагон дизель-поезда Одесса-Кишинёв.

Всего за пару часов, локомотив домчал нас и ценный груз спиртного в зеленый, аккуратный Тирасполь. После неугомонной Одессы, нашпигованной шумными потными курортниками, он показался нам особенно чистым.

А день совершеннолетия, состоявшийся через неделю, мы встретили во всеоружии. Правда, отец слегка замучил многочисленных гостей азартным описанием той блестящей коммерческой операции с коньяком, счастливо украсившим наше семейное торжество.

Имениннику были подарены многочисленные, уже «взрослые», подарки. Достались даже наручные часы «Ракета» со звучной секундной стрелкой. Сделано в СССР, – было написано на драгоценном изделии важного московского часового завода

С воодушевлением и радостью заявились все-все наши родственники. Помирились и приехали даже те, кто находился в, казалось, непримиримых контрах.

Пришли, и Сюня с Раей, и Клара рыжая с Володей, и Борис с Цилей, приехали из Одессы Чарна с Муней, и Герман со Светой, и, даже неугомонный Эршалы-Моторчик, примчавшийся с семьёй из соседних Бендер на своей новенькой «Волге».

Детей, молодежь, умудрились разместить за небольшим столом нашей спальной комнаты. Мои дяди Аркадий (Аврумчик) Вайнзоф и Лёнька Ваксман бесились с моими двоюродными сестричками Жанкой, Маринкой и Светкой, Розочка Глейзер осваивала упражнение «стрельбу глазами» и учила играть на гитаре.

Старые друзья и бывалые фронтовики Янкель и Абрам, буквально заставившие всех пойти на мировую, вспомнив свои детские прозвища шестидесятилетней давности, громко пели и, дурачась, называли друг друга «Баллон» и" Цодик».

Их дорогие жёны, тётя Ита и тётя Лиза, внимательно и строго следили, чтобы старики-разбойники, расшалившись, не перепили лишнего.

Мои бабушки, Рива и Роза, приготовив все по высшему разряду, от оливье, салатов с маслинами и Дунайской селедочкой, до золотого бульона, фаршированной рыбы, тортов" Наполеон» и" Мишка», носились как угорелые. Стол украшали дефицитные рижские шпроты, тихоокеанская сайра, чёрная и красная икра, привезённые папе в подарок из Камчатки его бывшим учеником.

Клара – моя дорогая мама, развлекала гостей разговорами о здоровье, папа не успевал подливать" Белый Аист», пользовавшийся неизменным и оглушительным успехом.

Скоро событию, до краев наполненному не только чудесно добытым коньяком, но и радостью, молодой энергией родителей, мудростью и доброй иронией дедушек и бабушек, нашим детским задором, исполнится более, чем полвека.

Через эти десятилетия, могу заявить совершенно ответственно, что грандиозное веселье удалось на славу, а все его участники, таки, запомнились навсегда. Значит, можно считать, что все живы…

В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ…

Ранним утром пронесётся воронье,

Сон печальный разгоняя криком.

Грустно, терпкий дым костров,

Листьев краснота на пляже диком…

Так начиналось одно из моих юношеских стихотворений. Все школьные годы, по утрам, будил меня тот шум огромной стаи ворон, проплывавшей над нашей скромной трехподъездной пятиэтажкой, как армада тяжелых бомбардировщиков.

Тянулись они из большого Кицканского леса, раскинувшегося за Днестром. Там птицы пристраивались на безопасный ночлег, а утром, важно и неотвратимо, бесконечным тёмным облаком, они надвигались на хлебосольный Тирасполь.

Наш милый, уютный городок, вдоль и поперёк, был пронизан ласковым южным солнцем, доброжелательными улыбками и удивительным светлым оптимистичным настроением, царившими на всех улицах, парках и набережных.

Пролетавшие вороны беспрерывно каркали, переругивались и всячески шумели. Спорили, видно, из-за места в строю. А может, специально, по-садистки, мучили окружающих, не давая доспать самые распоследние, драгоценные минуты сладкого утреннего сна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.