banner banner banner
Что было бы, если бы смерть была
Что было бы, если бы смерть была
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Что было бы, если бы смерть была

скачать книгу бесплатно


Хельга жестом дала понять, что ей не понаслышке о данном факте известно, после чего (в той реальности – впервые) объявила:

– Николай! Я хочу вам только хорошего.

– Да, – не мог с ней не согласиться её собеседник. – Вы хотите «хорошего» для себя.

– Да! А для кого мне ещё «хотеть»? – могла бы сказать Хельга.

Вместо этого она призналась:

– Для вас роль будет незавидной. Но наилучшей из возможных.

Душа Перельмана (у монитора и в безопасности) оценила её честность: во все времена (а времена всегда одни) – Хельга кушала рыбку в ресторане на Невском.

Иногда человек есть то, что он ест (или не ест). Следует так же заметить: даже и душе Перельмана (будучи душой самого Перельмана) порой было сложно не перепутать фразы, разбросанные по временам и пространствам.

Вот здесь-то и пригодилось тело, (где-то «не здесь») пришедшее с водкой. Реалии «мира как компьютерной игры» (с перемещениями душ и тел туда или сюда в пространствах и временах) – требовала измененного сознания: все-таки аутентист Перельман был узко сосредоточен на прозрениях, а «здесь» – требовалось быть «везде».

Итак («мира как компьютерной игры») – об изменении сознания, об алкоголической нирване и о видениях преисподней.

Итак, о преисподней. О её на земле присутствии. Всё это (и не только для Перельмана) – клубилась ad marginem нашего сознания, сиречь на Украине. Который Перельман (компьютерным изображением) – беседовал «сейчас» с Хельгой о жизненно важных (тоже на «окраине жизни») вещах: о карьере, о детях, о деньгах.

Который Перельман (тело его, отправленное в магазин) – отхлебнул-таки шершавый глоток скверной водки еще на улице.

Который Перельман (с сознанием уже несколько замутненным) – стоял «сейчас» и смотрел на свою душу, которая – рулила им на экране монитора; которая – рулила не только им: словно бы существование целого мира зависело только от того, как поступит (тот или иной) Перельман в той реальности, что сейчас дана ему в ощущении.

Ведь Перельман – один. Ведь прозрений «много» – не бывает. Только одно прозрение (целомудрие) – насущно.

– Мне нужен ребенок, – сказала женщина. – Поэтому нужен даже не отец для моего будущего ребенка, а всего лишь донор спермы.

Она не стала говорить, что (и какие) у донора должны быть качества.

Она смотрела на Перельмана и сказала:

– Сколько вы уже не пьете?

– Более трех лет.

– Именно то, что нужно: чистый организм с сильным интеллектом; есть что передать.

– Да, – (не) согласился он.

Он ничего не мог передать. Невыразимое дается лишь даром.

Она обрадовалась его «да».

– Ещё (для социального статуса) мне не помешает побывать замужем.

– Давайте поговорим спокойно, – пошутил он-«его изображение в ресторане». – Давайте, наконец, выпьем и поговорим спокойно, как русские люди говорят о продаже души.

Стало (ещё раз) ясно: так вот зачем понадобился (именно что) пьяный Перельман! Поскольку «тот» Перельман (ещё даже не пьяный, но хмельной) – возвращался к своей душе; «та» душа – была ещё прошлой и рыхловатой, обуреваемой похотью и страстями, жаждущей алкогольной нирваны (при условии, чтобы иногда из нирваны высокомерно выглядывать).

А вот его послушное тело-курсор (перед Хельгой) – было будущим, спортивным и подвижным, разве что сейчас – издалека оглушённым шершавым глотком скверной водки (прилетевшим из другой реальности).

Привлекательное изображение именно этого тела сидело сейчас перед Хельгой.

Именно это изображение (понукаемое прошлой душой) предложило выпить и поговорить. Именно за этим предложением – послушное тело шагало за водкой, дабы теперь его звонкая трезвость ничему не мешала; но – женщина впала в панику.

Бог с ними, с прозрениями! Но возможный донор спермы оказывался пьющим.

Далеко от японского ресторана прошлая душа Перельмана отвернулась от монитора и протянула «руку души» (вот так же, как светятся витражи, такова и рука – как река сквозь пространства и времена) и взяла ею у своего будущего тела початую ёмкость с алкоголем; более того!

Душа взяла водку и отхлебнула.

– Выпьем? – (почти что) крикнула Хельга. – Так вы пьёте?

– Да, пью, – ответило новое тело со старой душой.

Тогда Хельга молча встала и побежала прочь.

– Но реки, что не пьют своей воды,
Иссякнут, словно путники без цели!
Их любят женщины, не трогают собаки…
Но женщина, что мудрствует в постели —
На свете, верно, большей нет беды,  —

произнес он ей вослед, но – она не услышала (произнесено было строкой на экране монитора); и вот только «тогда» – почти атлетическое (но захмелевшее) тело Перельмана на проспекте Энергетиков забрало водку у души Перельмана.

И поднесло горлышко бутылки прямо к «своим» губам.

– Из нас любой, кто пожирал себя,
По жизни был не прав… Как сладко быть неправым!
Неправду и любовь, и человечьи нравы
Я буду пожирать, доколе жив.

Доколе не иссякну. Что есть путь?
Не более чем ноги, что идут.
Что есть любовь? Не более чем боль,
Доколе больно ею. Что есть Бог?

Не более чем пыль его дорог, – сказал он про себя (самооправдываясь); а как иначе душа могла хлебнуть водки – только из близкого будущего.

Только (взахлёб) – вобрать в себя астральное тело спирта. После чего душа «задумалась» – и подарила себе ещё один глоток. Такой, чтобы он шершаво покатился по (отсутствующему у души) пищеводу.

Как электрический ток по проводу.

Именно так стремилась прочь из ресторана насмерть обозленная и оскорбленная в лучших своих намерениях Хельга; именно такой результат их встречи был наилучшим: не быть, не существовать вовсе, быть (друг для друга) никем.

Но душа Перельмана (далекая от любых неизбежностей) решила, что в этом «мире игры» всё ещё не определены несколько условий… Сделано!

Душа Перельмана отправила окончательно захмелевшее тело на кухню: наслаждаться остатками спиртного, слушать протяженность пространств и времён.

Далее: душа Перельмана тоже прислушалась к своему опьянению и двинула стрелку курсора, вернув «всё позабывшую» Хельгу за столик; но – ещё и ещё далее: тело Перельмана уже располагалось на кухне, дабы там пребывать в довольстве и опьянении

Прежде, чем позволить женщине уйти, душе Перельмана (далее) – предстояли некие определения: если полагает соучаствовать в реальном мире, как именно ей предстоит пасть? То есть: кто кого будет использовать.

Казалось бы, нельзя использовать невыразимое. Это как с Россией: её нельзя победить.

Нынешние помутнения (и всегдашние ad marginem – бесовство на Украине) и смущения душ очень это прояснили: как бы не унижали Россию (и Перельмана, естественно), как бы не продавали и не предавали её, она всегда побеждает (такое неизъяснимое чудо).

И не поспоришь, как с нисхождением Благодатного Огня в храме Гроба Господня: факт, данный нам всем в ощущении.

Итак(!) – в одной его реальность Хельга демон-стративно и опрометью бросилась прочь и ушла. Итак(!) – одно его тело (изображение на экране прямо-таки наливалось плотью) демон-стративно смотрело ей вслед.

Казалось бы, нельзя использовать невыразимое. Но «прошлый» Перельман – уже пожелал свои будущие воз-мужности и прочие воз-нужности.

– Сделано! – сказал ему голос.

Теперь же – Перельман пожелал договорить, и (в другой реальности) – Хельга вернулась за стол.

– Весь ваш интерес – во мне. Прозрения и сперма – у меня. Без меня у вас ничего этого не будет.

– Я подожду, – сказала она. – Вы обязательно одумаетесь и придёте ко мне.

Вот что она имела в виду: свою душу и тело (сочетание прозрений и спермы) он обязательно должен продать ей, причём – сам, только сам, осознанно, и никак иначе.

Более того (во имя всего этого) – испугавшая и оскорбившая Хельгу ремарка Перельмана о «выпить» оказалась из реальности вычеркнута (Хельга не помнила о его предложении).

Всё вернулось к посылу, что Перельман собирался её альфонсировать, и что она это прекрасно понимала. Более того (во имя этого всего) – опять ясно давала понять, что альфонсирование возможно.

Как прекрасно, что наша игра (в версификации мира) – настоль подробна.

И только теперь (и ещё раз – теперь, и ещё раз – теперь: ровно столько раз, сколько сбудется версификаций) душа Перельмана осознала, что – продав свою душу, любая его ипостась лишь лишится подобных возможностей.

И вот только теперь – всё было определено, и душа Перельмана вернула «убегание» Хельги на своё место, всего лишь убрав из её памяти его (Перельмана) возможное пьянство. Впрочем, и женщина (очень по женски) – убежала демонстративно, то есть – недалеко.

На улице она остановилась и стала ждать: умная женщина опять была согласна чуть-чуть потерпеть. Дождаться, когда прямолинейный мужлан примет все её условия. Она была убеждена в своей не-обходимости: окликни её, и тотчас вернётся!

Она и в этом оказывалась почти что права.

Но моего Перельмана, множественного Перельмана (бесполезного гения прошлых и будущих лет) – сейчас ждала уже совсем другая игра: (за-играла) его сидевшая у монитора и хлебнувшая скверной водки душа.

Его запасливая душа (посредством алкоголя – запасшая себе дополнительных «жизней»: всё как в игре – отодвигая сроки краха) собиралась играть тем Перельманом, которого Хельга так опрометчиво оставила в ресторане на Невском.

Тогда как «другой» Перельман (в «это» время) – блаженствовал за стеною, на кухне; но – словно бы пребывая в ресторации!

Руками души и ногами души (то есть глазами послушного тела) его душа оглядела стоявшие перед ней ресторанные яства. А вскоре и алкоголь (поддельное саке) – принесли. Чтобы душа Перельмана (опять-таки взглядом) – могла бы его пригубить.

Что душа Перельмана (уже) – совсем-совсем было собралась проделать. Совсем-совсем собралась вслушаться в окружающий (и отложенный, и продолженный – всё равно источающийся) мир!

Слышать, как растут камни.
Видеть, как они становятся хлебом.
Знать, что большая сила духа потребна,
Чтобы переступить добродетели,
когда они закономерны.

Боги свидетели, что я не был богом ни разу,
Ибо их добродетели как великолепие алмаза,
Что (ставши бриллиантом) везде простирает грани…
Быть всегда дилетантом.

Слышать, как растут камни, души без очертаний.

Быть каждой рыбою без воды: она верила,
Что сумеет запеть без своей атмосферы.

Скажи мне, читатель, не омерзителен ли тебе торг, происшедший на наших глазах (и на экранах наших мониторов)?

Разумеется, нет! Ибо он носит смешное название «жизнь» и (по замыслу) должен веселить и просвещать. Ибо оба наши ростовщика (отдающие душу в рост или под залог), Хельга и Перельман, явились на торжище каждый со своим интересом: целеустремленная Хельга, к примеру, удовлетворяла творческие амбиции и стремилась к святому женскому счастью, и хотела над счастием возобладать.

А то, что у неё за плечами нет неба, так не всем же летать.

Женское счастье (если оно «земное») – всегда только в одном: быть смыслом «здешней» жизни (продолжать жизнь и рождать в смерть – создавая тонкие иллюзии избавления).

А вот Перельманов теперь было много: один из Перельманов, к примеру, пробовал обрести себе друга (как последнюю надежду на свою человечность); и уже одно «это» – искупало (в моих глазах и на экране моего монитора) все глупости другой (похотливой) его ипостаси.

Ведь то, что он пробовал обрести друга в женщине, было не совсем глупостью.

Может даже быть так, что и все остальные его похоти (всех остальных Перельманов) – не совсем глупости. Но всё это можно понять только в развитии сюжета: на его вершинах и окраинах, то есть в его (сюжета) экзистансе.

А в это время в ресторан с улицы вошла группа посетителей.

Душа Перельмана у монитора двинула стрелку, и ещё одна его минута стала другой минутой: в «эту» минуту на первый план вышла некая глумливость Перельмана, происходящая именно от его простоватости, от возможности «детскими» вопросами поставить в тупик само мироздание.

Например: так вы утверждаете, что женщина не-обходима? Вот вам на это насмешливость Сатирикона: в компании вновь прибывших (двух известных в узких кругах мужчин) был довольно-таки хорошенький мальчик!

Душа Перельмана ещё раз передвинула стрелку, и на экране (и в жизни) – Перельман поднялся из-за стола, переместился к мальцу, обнял его и принялся горячо целовать: душа Перельмана продолжала осваивать игры с реальностью.

Другое движение курсора: и прежние «хозяева» мальца совсем-совсем не обратили внимания на похищение у них предмета их обожания: миг(!) – и стало так, что не то что никто не заметил, а словно бы и раньше его у них не было.

Душа Перельмана продолжила игру.

Здесь ей выпала мысль (как при «игре» в «здешние» кости и плоть), что с ожидающей на улице Хельгой тоже возможно продолжить давешний (казалось бы – завершившийся) «возвышенный» торг.

Надо лишь (как Дон Кихот крестьянке) дать ей новое имя: Дульсинея. Спросим себя: за-чем? А чтобы и дальше с ней жить, ни о чём не жалея.

Но(!) – все похоти мира (что сейчас воплотились в перенесенном из прошлого Перельмане) тотчас громокопяще возразили душе: не спеши! Поспешишь – людей насмешишь: вот выгнала его душа Хельгу на улицу, и перед кем теперь в ресторане красоваться моему Перельману?

Для чего он целует мальца? Не для-ради красного ли словца!