скачать книгу бесплатно
Нянечка – невысокая и нескладная, как старый бабушкин сундук, однако резвая на своих коротеньких кривоватых ножках – впустила женщину в приёмную для посетителей, где стоял обтянутый чёрной кожей, похожий на гроб диван и два таких же мрачных кресла, а сама скрылась за белой массивной дверью. Дверь захлопнулась глухо, будто навсегда. За ней – тишина. Женщина сняла перчатки, поправила воротник и волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки. Движения её были скоры и суетливы, как будто она боялась, что вот-вот появится кто-то, застанет врасплох, но никто не шёл, и белая дверь по-прежнему оставалась закрытой.
Из записок доктора: «Всю свою сознательную жизнь я искал длительных циклов, дальних целей, деятельности, стимулы которой лежат во мне самом, а не во внешнем мире. Эти поиски выражались и в хобби – занятия альпинизмом; теория медицины, программирование, исследования природы гениальности; цвет и свет – психологическое влияние, мистический и символический смысл, наконец, цветотерапия – как практический метод. Человек живёт и действует только собственными стимулами, даже когда жертвует жизнью для других. Он не может иначе. Он будет несчастен, если иначе. Несчастен до несовместимости с жизнью. Поскольку…»
В дверь постучали.
– Да-да!
– Владимир Николаевич!
– Что там?
– Пришли к этой… к Лизавете-то.
Через минуту посетительница уже сидела в кабинете главврача.
– Ну, как вас зовут?
– Оля… Ольга Александровна.
– Я вас, Ольга Александровна, старше порядком, так что, если не возражаете, то будьте просто Оля, согласны?
Она кивнула, с некоторым удивлением разглядывая сидящего перед ней мужчину в белом халате. Седой, в очках, а такой красавец! Она улыбнулась, свободнее располагаясь в удобном кресте и уже не жалея о предпринятом путешествии.
– Так. А кем вы ей приходитесь?
– Лизе? Подруги. Вернее, раньше были. Я её давно не видела.
– Как давно?
– Ну-у, – Ольга сморщила лоб и принялась водить по нему пальцем как-то по-детски и довольно беспомощно. Доктор видел, что она просто не может сосредоточиться, и решил помочь.
– Пять лет, вот сколько, – тут же выпалила Оля и удивлённо взглянула на доктора. Тот рылся в бумагах.
– Да? А что же вы теперь надумали… Простите, сколько вам лет?
– Мне? Двадцать семь… двадцать восемь!
– А Лизе?
– Тоже около этого, она немного помладше.
– Ясно. Что же вы – пять лет не виделись, а теперь решили посетить? И как вы узнали…
– Она мне записку прислала. А что с ней? Что-нибудь серьёзное?
– Оля, – Владимир Николаевич снял очки. Большие карие глаза в окружении сеточки морщин смотрели не строго, но со значением.
– Да? – откликнулась она, почему-то сразу проникаясь доверием и сознанием того, что этого человека надо слушаться.
– Давайте пока решим так: вы сейчас ни о чём не спрашивайте, а сами как можно откровеннее отвечайте на мои вопросы. И подробнее, не стесняйтесь – всё важно, ведь речь идёт о жизни человека. Вы сказали, что получили записку. О чём она?
После разговора, который продолжался с глазу на глаз около часа и изредка прерывался телефонными звонками или минутным погружением доктора в его записи, Владимир Николаевич лично проводил Олю до двери бокса и попросил:
– Потом опять ко мне, так?
Та кивнула и толкнула дверь.
– Сильнее, – посоветовал Владимир Николаевич.
За дверью голос был услышан и узнан.
– Доктор, кого вы там ведёте?
Дверь отворилась, и в палату, близоруко щурясь, вошла Оля.
– Ты? Вот так-так! Привет, не ожидала! Сколько ж мы с тобой не виделись?
– Год и два месяца.
– Серьёзно?
– Нет, просто так сказала.
– Врёшь?
– Вру.
– Но ты сама надумала прийти?
– Сама. А ты рада?
– Ну, я рада, да.
– Ещё бы! Не скажешь же ты, что не рада, если я уже пришла?!
– Ну, и что рассказывать?
– Что хочешь, а можно ничего. Я и так всё знаю. Я слежу за тобой.
– Следишь?
– Да, и веду на тебя досье.
– Опять врёшь?
– Не знаю.
12
Из записок врача:
«Поскольку открытий в ближайшее время не ожидается, то меня интересуют только вечные вопросы: что есть истина? разум? взаимодействие человека и общества, человека и природы. Нарушение этих значимых связей – с обществом, природой – является, по моим наблюдениям, факторами риска – к проблеме суицида. Жизнь и смерть… переходный процесс – старость.
Ещё – познание самого себя. Это тоже вечная тема.
Обратимся к сиюминутной жизни. Наконец-то объявился человек из прошлого. Это я опять о Лизе. Оля. Она меня спросила:
– Скажите, а как я должна с ней разговаривать?
– Да так, как сочтёте нужным.
– Нет, я имею в виду – наедине? без свидетелей?
– А вам нужны свидетели? (кстати, этот бокс – под постоянным наблюдением, но об этом в моей клинике знают только трое; в нашем деле без секретов нельзя).
– Нет, просто… может, так положено.
– Нет. В данном случае – нет. Но если вы хотите…
– Ну, что вы! Я просто поинтересовалась.
Однако мне показалось, что она чувствует себя неуверенно. Колеблется или даже чего-то боится. Для себя: я не должен безусловно доверять её словам. Она показалась очень старательной, но интуиция и опыт говорят мне, что такое поведение более характерно для человека, который знает больше, чем намерен сообщить. Впрочем, пять лет, и свидание в таком месте, – могу и я ошибаться!
Ольга расхаживала по небольшой палате, избегая смотреть Лизе в глаза. Разговор не клеился, да и не было желания его «клеить» у обеих сторон. Лиза просто лежала, наблюдая, как её подруга с наигранным оживлением хватается за различные предметы, извлекает какие-то бумажки, что-то говорит, говорит…
– Ой, а это что? – вдруг спросила Оля.
Лиза приподнялась, взглянула – в руках у Ольги была фотография, извлечённая из книги. Щурясь, она поднесла её к глазам.
– Ой, это же Пашка! Пашка, да? Как он?
Ольгино лицо оживилось, стало девчоночьим, милым, совсем таким, как в юности, как тем особенным летом. Лиза улыбнулась в ответ, как и Пашка – с фотографии.
– А вот всё время глядит на меня и улыбается.
– Ну, это ясно, – усмехнулась Ольга. – Сам-то он как? Где? Чем занимается? Ну и вообще…
– Его уже нет.
– Что-о?!
– Не кричи. Нет. Он умер пятнадцатого декабря от заражения крови.
В Олиных широко распахнутых глазах показались слёзы. Всё отошло. Не было уже этих пяти лет не-вдвоём, так чувствовала Лиза, но Ольга странно смотрела на неё.
– Ты? – произнесла она, наконец.
– Наверное.
Ольга сжала побелевшие губы и, схватив сумку, выбежала из палаты.
«Нечего было притворяться всю жизнь», – устало подумала Лиза, опять устраиваясь на кровати. В виски безжалостно стучало, ломило, как будто там билось в предсмертных судорогах сильное змеевидное существо, запертое в тесном пространстве и страстно рвущееся на волю. И ведь вырвется когда-нибудь. Она заломила руки за голову. Взгляд упал на фотографию. Пашка по-прежнему смотрел на неё и улыбался.
«Ничтожества! Ничтожества! Ничтожества! Я себя так иногда ненавижу, что начинаю всех вас презирать!»
Кто-то вошёл. Перед глазами качнулось белое, но внутри происходила такая свистопляска, что она не могла различить.
– Лиза…
Доктор. Узнала по голосу.
Всё бешенство, вся ненависть, вся эта живущая внутри тёмная сила собралась в маленький свинцовый шарик – ядро, готовое к запуску. Неуправляемая стихия сейчас легко поддавалась ей. О, в такие минуты она умела отлично владеть собой. Теперь эта сила была не боль, а оружие, потому что имела цель. Эта цель мелькала перед глазами, сучила ручками и ножками, что-то пищала.
– Какое у вас было любимое занятие в детстве?
– В детстве? Гулять по кладбищам, останавливаться около старых, заброшенных могил, читать остатки сохранившихся надписей и думать о тех, кто этих надписей никогда не читал.
– Да? А врать вы не любили? Это что? – доктор взял в руки фото.
– Это? – она странно усмехнулась, глаза порыжели, вспыхнули зловещим жёлтым огнём. – Доктор, вам хочется жить?
– Разумеется, дитя моё, разумеется! – он даже протянул в воодушевлении руки, но услышал тихое, как скрип двери дома, где давно никто не живёт:
– Тогда оставьте меня… Уйдите!
Часть II Весна
Каждый человек имеет историю своего развития.
И страшно, и легко, и больно.
опять весна мне шепчет: встань!
– Да, сначала дело шло очень туго. Я не любитель насилия, к тому же этот метод требует большого напряжения и энергозатрат от врача, а у пациента оставляет чувство опустошённости. Это была экстренная помощь, но пользоваться гипнотическими методами и дальше было опасно. Лучше, если б она начала открываться сама. Но говорить она по-прежнему не хотела, и мы решили попробовать арт-терапию. Дали ей бумагу, краски… правда, вначале она довольно упорно пользовалась только простым карандашом. Но как мастерски! Я любил наблюдать, как из-под её руки рождались мимолётно странные, иногда страшные, но всё равно прекрасные в своей гениальности и технически совершенные образы. Казалось, она даже не задумывается, а карандаш сам собой скользит по бумаге, точно обводя уже ранее нанесённые линии. Такое завораживающее зрелище, поверьте. Правда, сама она не любила, чтобы за ней наблюдали.
– И что, что он дал вам, этот метод?
– Во-первых, мне было интересно взглянуть на её рисунки с чисто медицинской точки зрения. Мы работаем в такой области, когда действительное отклонение, болезнь бывает трудно выявить, трудно отличить от временного расстройства… Простите, отвлекусь. Вы когда-нибудь задумывались об этимологии и семантике этого слова: «расстройство»?
– Об этимологии?.. Ну, да, конечно. Рас-стройство. Три.
– Да, в этом слове содержится понятие о троической структуре человека: дух-душа-тело. В здоровом человеке все они должны действовать сообща в правильной иерархии сверху вниз, как и было названо. Но когда они рас-страиваются, то есть действуют разобщённо, как разлаженный механизм, мы приходим на помощь. Но одно дело – расстройство, какой-то сбой в работе. Другое дело – поломка. Тогда каждая из означенных составляющих требует своего специалиста. Терапевты работают с телом, мы и священники – с душой, а Господь Бог…
– Священники?
– Гм-гм, ладно. Не будем отвлекаться. Рисунки пациента дают столь обширную информацию, что я даже не берусь вам сейчас назвать все грани. Но: первое – они помогают выявить повреждение психики и, отчасти, степень этого повреждения, а в дальнейшем, как следует из самого названия, являются и одним из средств лечения… А, знаете, ведь Виктор был прав: мы оба действительно видели её раньше…
1