скачать книгу бесплатно
В его детстве мать была ласковой и внимательной, говорила Дорану, что в его жилах течёт голубая кровь аристократов. Почему она так говорила?.. можно только догадываться. В год рождения Дорана она со своей матерью летала к родственникам в Ирландию и в Лондон – последний раз, когда она покидала город. Вскоре они переехали в другой район (довольно бедный), Доран поменял школу. Впрочем, не важно…
Даже уже когда мать подсела на героин (Доран не догадывался об этом), её отношение к детям какое-то время не менялось; она поощряла их к учёбе, следила за их успехами. Отец её в этом не поддерживал и обращал внимание на сыновей только когда хотел их наказать: Доран иногда получал от него крепкие подзатыльники, а вот Мэта, старшего из братьев, который с определённой поры ощутимо дополнял семейные проблемы, он избивал жестоко; как-то очень сильно досталось и матери… очень сильно.
Кстати, как теперь представлялось Дорану, после того случая мать больше времени стала проводить с мужем и вне дома, разумеется, перенимая его вредные привычки. Вскоре неожиданно для всех она сделала татуировку внизу поясницы и на голени. Дом в это время погружался в неухоженность.
Мэт сначала попался на краже в соседском доме, но тогда ему сошло с рук. Потом он был обвинён в нападении в составе банды и получил условный срок в три года.
Каких-то нехороших воспоминаний о брате у Дорана не было – просто негативный настрой, обида. Но сейчас он вспомнил подарок брата, который долго его радовал. Это были дорогие, только-только появившиеся в продаже электронные говорящие часы. Купить он их не мог, конечно, и о часах не знали ни отец, ни мать. Брат заметил, что Доран не может отвести взгляда от гаджета.
– Хочешь такие? – спросил старший.
Доран поднял сияющие глаза на него и покивал.
Брат снял часы и протянул их младшему:
– Держи.
Потом он дал ещё и зарядное устройство к чудесному гаджету.
Доран вначале носил часы тайком, надевая их только на улице и в школе, и они были общей, его с братом, тайной, а когда мать заметила на руке младшего сына довольно дорогой предмет, то Доран солгал, мол, это дешёвая игрушка, выменянная им на какую-то другую безделицу.
«Всё-таки мать любила Мэта больше».
Кончина первенца надломила женщину; теперь у неё как будто осталась одна забота – угодить мужу, а Доран был предоставлен самому себе.
Потом отца убили.
Среди множества неприятностей, связанных с отцом, была одна, запомнившаяся Дорану особенно. Боб Макмилли пришёл тогда домой в порванной рубахе, с разбитой губой и ссадинами на кулаках, плечах, груди. Он умывался в ванной, мать стояла рядом с ним, комкая испорченную рубашку, а Доран с братом глядели из коридора. На укоры жены Боб ответил:
– Я дерусь, чтобы боялись обидеть их, – а потом, как-то особо взглянув на жену, с твёрдостью добавил. – И чтобы всякие ублюдки не болтали лишнее про тебя.
С годами Доран уверился: пьяные дебоши отца, если и были связаны с защитой семьи (скорее, это была лишь отговорка или предлог), то совсем в ничтожной степени, тем не менее, произнесённые слова некоторым образом показывали его теперь с положительной стороны.
В последнем классе средней школы у Дорана были плохие результаты. Мать вызвали в администрацию, обсудить с ней резкое ухудшение результатов учёбы Макмилли, и после этого она завела с ним разговор на тему успеваемости, но как-то вяло и… словно извиняясь. А Доран к тому времени стал замечать падение матери, и она теперь не была для него той личностью, чьи слова следует воспринимать как истину, как императив; за её словами не было силы личного примера или принуждающей фигуры отца.
В следующие мгновения Доран окинул внутренним видением свою жизнь… и стало очевидно – он, как и прочие, обыкновенно имел в итоге совсем не то, к чему стремился. «Мы просто не знаем, как правильно, – повторил про себя Доран обобщающую мысль, а спустя минуту, раздумывая об отношениях Фло с отцом и о подготавливаемой опасной операции, добавил: – Но дело зашло слишком далеко и ставка высока».
«Было бы лучше, если бы Фло вообще не участвовала в этом деле».
Отступить было никак нельзя, но без сообщников, при ощутимом недостатке денег и времени, пришлось бы плотно привлекать Фло. Однако она – единственная нить, связывающая исполнителя будущей акции с жертвой: её надо держать подальше, а в идеале, вообще отстранить до тех пор, когда куш будет на руках и шум вокруг этого дела успокоится.
Да и вне практических соображений Доран не хотел, чтобы Фло участвовала в столь рискованной затее и как-то была замарана кровью.
«Она – дочь богатого человека, и единственная причина, толкающая её на такое преступление… а это преступление… – размышлял Доран, – какое-то патологическое сопротивление воле отца».
В чём вообще причина того, что она так себя ведёт, а он слишком уж терпелив по отношению к ней, хотя явно имеет крутой характер? Она как-то полунамёком обмолвилась… Но нет! Такое не укладывается в голову, после знакомства с ним. Ладно… Как бы то ни было, а ей в таком предприятии не место. Она без всякого обмана, а тем более преступления, может получить миллионное наследство. Зато он может на всю жизнь утвердить свой авторитет в глазах Фло, как человек не робкого десятка и она не сможет им помыкать. Пусть дело будет сделано на её деньги, но без личного участия. У него достаточно ума и предприимчивости обойти всех, в том числе и государство, которое, конечно, будет до поры до времени искать неизвестного гениального налётчика. Даже если всё провалится, Фло не будет замарана, он её не выдаст.
На счёт себя Доран уже не видел альтернативы – он совершит задуманное любой ценой. Потому что деньги открывают ему путь в тот мир избранных, к которому, как ему казалось, он принадлежит в силу имеющихся у него врождённых способностей.
«Но ведь я…»
Доран вспомнил, что несколько часов назад он серьёзно засомневался в собственных способностях, сознался в своей несостоятельности, и тогда же пришёл к выводу: его уровень – это уровень его семьи, его знакомых, уровень людей из его квартала. Хотел всегда вырваться из порочного круга? А разве они не хотят? Все хотят – и подыхают на том же уровне, в каком появились на свет и росли, впитывая повадки, способы общения, строй мыслей.
«Нет, я другой. То есть… такой же, но с другим зарядом».
Как атомная бомба. Вроде не больше, чем обычная, а как шарахнет!.. Энергия в ней другая.
«Так и я».
Значительный кусок жизни прошёл в оппозиции к своему потенциалу, и потраченное впустую время теперь словно якорь удерживает его. Сразу две удачи ждут его выбора – деньги и богатая невеста. Иметь свой миллионный кусок и жениться на богатой и любимой девушке – что может быть лучшей компенсацией за его прошлые потери? Он станет материально независимым и получит доступ к ещё большим богатствам. Разве можно отказаться от такого, когда почти полжизни позади и никаких хороших перспектив? Что он теряет? Может потерять свободу и жизнь. Он и так не свободен по сути. А жизнь… Стоит ли вообще держаться за такую жизнь?
«Мартин Иден[10 - «Мартин Иден» – роман американского писателя-классика Джека Лондона. Бириси настоятельно рекомендует прочитать роман хотя бы для того, чтобы в должной мере понимать непосредственно наше повествование. В той же степени необходимо знакомство читателя с рассказом Э. Хемингуэя «Старик и море». Внимание! Ниже идёт спойлер для не внемлющих разумным советам.Вкратце сюжет «Мартина Идена» таков: молодой матрос знакомится с девушкой (по имени Руфь) из богатой семьи; она отлично образована, умна (на его взгляд), весьма мила. Под действием любовного чувства, решает заняться самообразованием, а позже загорается желанием стать писателем. Преодолев много трудностей он довольно быстро (прочем, для него не так уж и скоро) добивается успеха. Однако его личность не находит опоры на новом уровне развития. Герой (Мартин Иден) разочаровывается и в возлюбленной, и в людях, и в собственной жизни. На пике своего литературного успеха он кончает с собой.Роман отчасти автобиографичен: Джек Лондон тоже был матросом, тоже любил девушку из высшего общества, тоже завязал с простым трудом и поступил в университет… возможно… возможно, покончил с собой – он умер в возрасте сорока лет от передозировки морфия, прописанного ему докторами для лечения.]», – вспомнил Доран роман, прочитанный в тюрьме.
Он начал читать его с сумасшедшим упоением. Это внезапное прикосновение героя к высшему свету… Это его желание изменить судьбу… Потом много такого… философского, даже научного, что Доран узнал вместе с Мартином, будто одновременно с ним зачитывался каким-то так Миллем или Локком… А ближе к финалу Доран стал подозревать, что он взялся за книгу очень наивного (в житейском смысле), а может быть, наоборот умственно изощрённого человека, который в качестве литературного эксперимента, решил замутить печальную кончину вместо ожидаемого читателем счастливого завершения романа. Финал убивал нелепостью, неправдоподобностью. Этот Мартин Иден, добившись денег и славы, покончил с собой. Идиотизм! Такого не может быть. Он же только начал жить так, как хочет любой. Можешь не работать, не рисковать – получай дивиденды… а он берёт билет на пароход (применяя профессиональные морские знания) и пускает себя ко дну. Чушь. Фальшь. Чего бы не утопиться на пирсе?… без билета?.. без каторги в прачечной… в самом начале книги? А… ну да… книги не было бы… Угу. Вот так и пишут эти «писатели». Ни хрена не знают жизни.
Макмилли попробовал представить, кто из его знакомых, утопился бы (или застрелился, или зарезался бы, или бросил себя под поезд, или отравил бы себя ядом цикуты), когда, пересчитывая бабло, дошёл бы до миллиона – а раньше за десять тысяч в счёте не переваливал. Ну ерунда же! Взять того же Золтона… в принципе, всеобщего любимчика, уважаемого чела… который спит и видит, что ему не надо больше рисковать и он может купить виллу, подцепить шлюх и проводить с ними время возле собственного бассейна с морской водой, попивая коктейли. И что же? Золтон убьётся, став миллионером? Да он попрёт как бизон, добывать второй миллион! Он начнёт собирать коллекцию из миллионов… одинаковых, как патроны из одной партии.
Нет, если у тебя в руках большой куш, то и жизнь у тебя не такая, как у того, кто выбирает забегаловку или супермаркет подешевле. Возможности. Море возможностей. Уже не судьба вертит тобой, а ты сам выбираешь судьбу.
Глава шестая
За несколько дней до поездки в Нью-Йорк Фло через товарку напросилась на вечеринку к довольно известной в Лос-Анжелесе астрологессе. Это была женщина лет сорока с мягкими чертами лица и твёрдостью в тихом спокойном голосе. Она называла себя Элайноллой Клото. По слухам, за жизненными прогнозами к ней обращались даже голливудские звёзды первой величины, к тому же она была практикующим психоаналитиком. Особое доверие у клиентов она вызывала тем, что указывала на их слабые стороны, которые надо прорабатывать, давала конкретные рекомендации и избегала традиционных славословных помпезных трактовок. Впрочем, за Клото также тянулся шлейф тёмной истории: якобы ФБР предъявляло ей претензии политического характера за приверженность к учению некоего гуру кармической астрологии Абсалома Андервотера.
Фло добилась (как она всем об этом говорила) того, что Элайнолла уделила ей и Дорану отдельное внимание в частном порядке. Хотя Доран полагал: рыжий бесёнок просто-напросто попался в маркетинговые сети звёздоаналитика, ибо скоро оба были занесены в гороскопный каталог для наблюдения и обязались раз в год отвечать на вопросы анкеты, присылаемой по электронной почте.
Можно было подумать, что Элайнолла знала своё дело: она сразу назвала солнечные знаки обоих гостей, едва ей представили Фло и Дорана. Позже, когда они остались втроём в просторном кабинете хозяйки, мисс Клото внесла в специальную программу на компьютере точное время их появления на свет, вплоть до минуты (Макмилли знал только день) и, пообещала подробные астрограммы прислать на электронку.
Дорану она задала с десяток вопросов, чтобы определить позиции астрологических домов натальной карты, размеры и положение которых зависят от точного времени и места рождения, и у каждого человека строго индивидуальные, как отпечатки пальцев.
Потом, сидя на чёрном стуле с высокой спинкой, она показывала на монитор, где изображался гороскопический круг с сопутствующими символами и объясняла: Меркурий в карте Дорана Макмилли находится в соединении с Юпитером – это предполагает высокий интеллект или ощущение собственного ментального величия, но в точной оппозиции с Ураном, а это – признак негативного влияния социума или социопатии разной степени… впрочем, аспект может говорить и о прозрениях: о достоверном проявлении аспекта следует судить лишь уточнив положение домов. В самых тяжёлых случаях подобная конфигурация может свидетельствовать о психических отклонениях, типа аутизма, или даже предвещать физическое повреждение мозга, например, в автокатастрофе.
Скептически настроенный к астрологии Макмилли порывался спросить: «А вертолёт на голову может свалиться?» – но удержался от самопальной остроты.
Клото тем временем вещала: «Согласно предварительным вычислениям, на Асценденте в вашей натальной карте стоит звезда Зубен Эльгенуби, что является особым знаком, очень тревожным… но этот момент требует уточнения».
Натальная карта Фланны оказалась также по-своему замечательной, однако Дорану запомнилось только: Марс в соединении со звездой Растабан (импульсивность, склонность к саморазрушению, возможна скрытая болезнь), из пятого дома квадрат Сатурна к Луне (проблемы с отцом или трудности с замужеством) и квадрат Плутона к Меркурию в восьмом доме. Последнюю конфигурацию Элайнолла растолковала так:
– Три тысячи лет назад, когда астрология принимала известную нам систему… и даже в средние века… такой аспект трактовали как раннюю смерть. Но с тех пор человечество научилось рассеивать самую грубую энергию – энергию физического плана. Эпидемии, повальная детская смертность, имперские войны, междоусобицы – остались в прошлом. Впрочем, где-то там – в Индии или в Африке – ещё сохраняются условия, схожие со средневековьем. Но в цивилизованном мире и, в частности, в нашей с вами стране, самые радикальные реализации аспектов – редкость. Скорее, он осуществится в психической сфере, например, в зацикленности на некоторой идее-фикс или в склонности к манипулированию волей людей.
Затем Элайнолла быстро сравнила между собой обе натальные карты и возвестила:
– Хм. Очень интересно. Ваш Уран, Фланна, в точном полусекстиле с Меркурием вашего друга.
– Это плохо? – насторожилась Фло.
– Это означает, что вы иногда можете поражать его неожиданностями или подавать необычные идеи, но…
Теперь насторожился Макмилли: «О чём болтала Фло с этой ярморочной гадалкой?»
– … но, скорее всего, он не будет понимать сути ваших идей, их направленностей, их реальных целей. Впрочем, я не уверена, что и вы, с вашим квадратом Плутона к Меркурию… Нет, это надо изучить лучше. Так… Заточение в восьмом доме. Управитель дома Смерти в водном знаке… – продолжала мадам Клото проникать в тайны неба. – И Солнце… Это вам императивные обстоятельства. Вы, Фланна, явно имеете на него влияние. Вам следует взвешивать каждое своё слово, каждый поступок в сфере личных отношений.
Будучи человеком здравомыслящим (по собственному мнению), Макмилли из кабинета звёздоаналитика всю эту информацию вынес в виде фрагментов саркастического характера и издевательских передёргиваний. Умей Элайнолла читать мысли так же как небесные письмена, она наверняка обиделась бы и обозвала его дураком: просто, Доран был уверен, что астрологессе о Фло уже рассказала её подруга, приведшая их на эту вечеринку.
Потом была поездка в Нью-Йорк… и в Сан-Франциско… и безуспешный поиск подельников… и раздумья, с бутылкой виски, о судьбе.
На следующий день, вернувшись из отеля к обеду, он на расспросы Фло буркнул что-то, мол, никаких обнадёживающих новостей. Остаток дня Макмилли был угрюм, рассеян. Ночью долго не мог уснуть, а задремав, вскоре проснулся, пошёл на веранду курить и уже не ложился до шести часов утра.
Придя в спальню, обнаружил, что Фло тоже не спит и секунду назад закурила сигарету.
– Дор, а помнишь Аманду? – поинтересовалась рыжая бессонница.
Доран понял: в день их знакомства в кафе Фло была с Амандой Флинн.
– Её парень… его зовут Тед Махер… может нам подойти, мне кажется. Он такой… м-м… ну, крутой. И Аманда тоже может пригодиться. Они оба. А? Как тебе?
Доран задумался. Об Аманде, кажется, Фло с ним никогда не говорила – не упоминала её. И созванивались они, вроде бы, лишь пару раз за всё время, причём звонила Фло.
– Они сейчас здесь, в городе, – прервала она молчание. – Завтра приедут к нам.
Он присел на кровать:
– Ты уверена, что им можно доверять? Обоим.
Она пожала плечами:
– Не знаю. Мне кажется, можно.
– На четверых делить, – после секундной паузы заметил Доран, взглянув на подругу чуть исподлобья.
– Ты сам говорил, нам надо больше людей. И раз уж мы влезли в это… Я думаю, нам надо скорее всё сделать, купить яхту и… – движением руки она показала отдаление.
– Фло, в таком деле надо быть уверенным, что человек не начнёт трепать языком и сорить деньгами.
– Ну Аманда не такая. И она, кстати, сидела недолго в тюрьме. И Тед. И он, кажется, тоже не болтун.
– Аманда сидела в тюрьме?!
Фло скривила губы.
– Не долго, – сухо ответила она. – Это имеет значение?
– Наверное, раз ты сама об этом заговорила.
– Не умничай.
– Я не умничаю.
– Не хочешь брать Аманду и Теда – найди других. Только время – деньги.
Тед и Аманда пришли ближе к вечеру следующего дня. Пары расположились на задней веранде дома. Доран и Фло заранее договорились, пока прощупать почву, перед тем как, возможно, предложить гостям соучастие в их тайном предприятии, причём основную работу в этом плане должен сделать Доран, а усилия сосредоточить на Теде (может быть, удастся обойтись без Аманды).
Аманда сильно преобразилась с тех пор как её видел Макмилли. Она сделала новую стрижку: пряди каштановых волос едва доставали основания длинной тонкой шеи, огибая и оставляя открытыми маленькие розовые ушки. С внутренней стороны предплечья правой руки у неё теперь имелась обширная разноцветная наколка.
Тед оказался субъектом среднего роста, чернявым, с заострённым носом и тонкими губами, обе руки до запястий были покрыты наколками в стиле «латинос». В его манере говорить, в жестах, улавливалась если не надменность, то своенравность. Неприязни или тревоги он у Дорана не вызывал – если только осторожное недоверие в самом начале их знакомства, просто как к сопернику одного с ним пола.
Аманда рассказала, что они с Тедом недавно побывали в Мексике: Тед перегонял для кого-то яхту из Веракруса в Майами и взял её с собой, а перед этим они три дня жили в одном старинном городке и ей там ужасно понравилось. Тед неплохо управляется с яхтами, хотя в Майами ему приходилось иметь дело только с чужими судами, а своего у него нет, и заработать на этом деле удалось в первый раз; жаль, что они жили в том старинном городке, почти без денег. Доран заметил, как парень слегка толкнул Аманду в бедро, когда она обмолвилась о его делах. А Аманда, повосторгавшись счастливо прожитыми днями в мексиканском местечке, мечтательно закончила: «Вот бы там поселиться на постоянно». Четверть минуты назад Фланна показала Дорану на опустевшую бутылку скотча, и теперь он поднялся с кресла, чтобы сходить за выпивкой. За спиной Макмилли слышал ничего не значащее обещание Теда Махера, перед тем как затянуться сигаретой: «Придумаем что-нибудь», и тихие, словно сказанные самой себе, слова Аманды: «Свой дом на берегу, яхта…»
Попивая виски, понемногу Макмилли и Махер разговорились. Спустя некоторое время Доран заметил: Тед, когда разговор касался его лично, умело переходил на другую тему, например, начиная рассказывать какую-то историю. Дорану оставалось только догадываться, чем вызвана такая скрытность. Он шепнул об этом Фло (в тот момент они на минуту остались одни), но она сказала, что скрывать Теду, в общем-то, нечего – Аманда знает его лет пять, – наверное, Дорану показалось.
Впрочем, дальше всё поменялось. По ходу уже весьма раскрепощённой беседы выяснилось, что Тед сидел в той же тюрьме, где и Доран, даже в соседнем блоке, только чуть раньше. У них оказались общие знакомые по отсидке и общие весёлые истории. В общем, мужчины нашли точки соприкосновения в ментальной сфере.
Когда подруга Фло пришла со своим парнем на следующий день, то Доран на третьем часу посиделок, набравшись изрядного количества выпивки, предложил Теду подняться на мансардный этаж и поговорить об «одном дельце».
Поднялись; прихваченные с собой стаканы и большую бутылку виски поставили на низкий круглый столик, сели в кресла почти друг напротив друга, включили телевизор. Закурили папиросу, начинённую сухими цветочными шишечками особенной высокорослой травы.
– Тед, не буду ходить кругами, – сказал Доран, передавая собеседнику косячок на третью затяжку. – Есть дело. Дело опасное и… очень возможно, мокрое. Хотя… ты можешь идти только соучастником, потому что, основную работу должен сделать я.
Тед, глядя на Макмилли, затянулся, задержал дыхание, потом, запрокинув голову, медленно пустил дым вверх и снова посмотрел на Дорана:
– Хм… Соучастие тоже, братан… А какие вообще шансы на удачу? Хотелось бы знать подробности. Хотя, если на кону миллион… миллион на брата…
– А если меньше?
– Насколько меньше, братан?
– Думаю, не намного. Но никакой гарантии нет. Сумму… – он чуть было не сказал «мы», – я не знаю. Есть предположение.
– Предположение… – неопределённо обронил Тед. – Наличные?
Доран смекнул, что Тед Махер подумал о вымогательстве.
– Там должны быть камни, золото и всё такое. И сколько-то купюр. Может быть, что-то ещё.
– Это что, например? – слегка удивился Тед.
Макмилли качнул головой:
– Ценные бумаги.
– Ценными бумагами мне ещё подтираться не приходилось, а на другое, братан, похоже, они и не сгодятся.
Он вернул Дорану папиросу: в ней оставалось пара затяжек.
– Посмотрим, – сказал Макмилли, принимая папиросу.
– Сколько человек участвует?
Доран заметил: у его собеседника совершенно трезвый взгляд – минуту назад ему казалось, что Тед в довольно приличном подпитии, как и он сам.
