Обреченный на жизнь

– Я же тебе сказал, что телефон дома забыл.

– Оказывается, так много народу выписывается каждый день. Настоящий конвейер. Даже двойняшки были один раз… – Юля оглянулась на мужа и помешала варящийся напиток. – Я ждала тебя там два часа.

– А сообразить, что если ответа на сообщение нет, значит ждать бессмысленно, ты не могла?

– Мы с тобой накануне разговаривали по телефону и я говорила тебе, что меня могут выписать. Всех женщин забирали мужья.

– Я объяснил уже, почему не смог.

– Ты мог хотя бы извиниться.

– Ну, извини! – Саша развел руками и резко встал из-за стола. – Знаешь, мне тоже не сладко, а ты продолжаешь думать только о себе!

– Саша, а кофе? – крикнула Юля уже вдогонку мужу.

– Сама пей! – рявкнул Морозов уже из глубины квартиры. – И детскую кроватку убери из комнаты! Не могу ее видеть!

Хлопнула, закрывшаяся за полковником, дверь в ванную. Юля устало опустилась за стол.

– Мам, вы чего кричите с утра? – вырос в дверях взъерошенный Витя. – Из-за вчерашнего? Из-за того, что папа не приехал за тобой?

Юля без сил уронила голову на руки.

– Ты плачешь что ли? – сын присел перед ней на корточки и заглянул в лицо. – Ну, не переживай ты так. Отец, конечно, дал вчера маху, но ведь он все равно тебя любит. Ну, ошибся он. Прости его, а?

Нет, она не плакала. Может слез больше не осталось, а может быть, наконец, заледенело что-то в душе, принося нечувствительность к боли. Она даже не обиделась. Потерла ладонями лицо и подняла на старшего сына абсолютно сухие, пусть и воспаленные немного глаза.

– Ты завтракать будешь?

Детскую кроватку она выкинуть почему-то не смогла. Сняла с нее комплект постельного белья, упаковала в пакет одеяльца. Сообразила даже, как разобрать злополучный предмет мебели и теперь раздумывала, стоя на балконе, в какой же угол ее пристроить.

Саша отсиделся в ванной около получаса, помылся, потом собрался и куда-то ушел. Молча. Юля проводила его взглядом. Еще надеялась, вдруг он остановится, обернется и скажет что-то хорошее. И исчезнет отчужденность. И, если не перестанет болеть так сильно то место в душе, которое было отведено маленькому ребенку, которого она оставила одного, то хотя бы ее не будет больше воротить от всего мира.

Но Саша обиженно пошуршал в коридоре ветровкой и ушел в довольно ощутимо похолодавший за ночь август.

Витя тоже ушел. Как же, девушка ждет все таки. Условились встретиться.

Гостей Юля не ждала, и звонок в дверь стал для нее полной неожиданностью. За дверью стояла Лидия Павловна.

Свекровь шагнула в квартиру и тут же вручила Юле сверток, пахнущий корицей и яблоками.

– Здравствуй, Юлечка! Что ж ты не сказала, что выписываешься? Я бы еще вчера приехала бы навестить тебя.

Значит, почти две недели, пока Юля была в роддоме, времени на посещение невестки не нашлось, а вчера вдруг могло найтись.

Юля порадовалась тому, что не позвонила Лидии Павловне. Только всевидящего ока свекрови ей вчера не хватало для полного личного апокалипсиса. И общаться с почтенной мамой мужа никакого желания не было.

Но одно дело – отбрехаться, когда звонят и напрашиваются в гости, а совсем другое – выпроводить достопочтенную свекровь, когда та стоит прямо перед тобой в дверях.

– Ставь чай, Юля. Я пирог испекла. Для тебя, между прочим. Хотела побаловать, – свекровь аккуратно поставила на обувную полку свои изящные босоножки и прошелестела мимо Юли шелковой юбкой в сторону кухни.

Беседа как-то не клеилась. Лидия Павловна что-то спрашивала, Юля что-то отвечала односложно. Почти через силу. Очень старалась быть вежливой, но внимание уплывало мимо попыток удержать нить разговора и честно слушать о том, как старалась свекровь, стряпая эту шарлотку, как трудно ей было найти свежие перепелиные яйца для нее, как она устала взбивая тесто миксером, как замучилась следить за правильной температурой в духовке при выпекании… И все ради нее, ради любимой и единственной невестки, так потратилась и потрудилась. Могла бы и вообще не приходить, Юля бы не обиделась.

– Юлечка, ты знаешь, мне сегодня Саша звонил. Сказал, что с тобой происходит что-то неладное.

– Это Саша просил Вас прийти?

– А почему ты недовольна? Он за тебя переживает.

– Нет, я довольна, – усмехнулась.

– Саша, между прочим, примерный муж. Не всем так повезло. Не курит, деньги зарабатывает, карьера хорошая. Больших успехов добьется. А то, что выпивает в последнее время, так оно и понятно, учитывая, что случилось с тобой.

– Со мной? – Юля опешила.

– Да. Родить второго ребенка, это было твое желание. Тебе было мало Вити. Я ведь предупреждала тебя, что рожать нужно было раньше. Нет, вы же, современные мамочки, умные, сами все знаете. Дотянула до последнего, вот и получила. И самой плохо, и Сашенька в раздрае. Хорошо, хоть Витю пожалели и не сказали. Травма мальчику была бы на всю жизнь.

Лидия Павловна умела вести беседу так, как ей было нужно. Она умело обходила Юлины попытки сменить тему и уйти от болезненной темы, безжалостно возвращая разговор к «главному». Свекровь говорила, а Юля чувствовала себя приставленным к стене для расстрела изменником Родине. Кругом виновата. В том, что хотела ребенка, в том, что не уговорила Сашу родить второго раньше, в том, что протянула, в том, что не прошла обследование должным образом. И где только нашла таких бездарных врачей, которые не увидели такой кошмар?!!

Юля перестала спорить и сопротивляться. Зачем? Все равно бесполезно. Невозможно переспорить автоматчика, поливающего огнем вражескую армию. Молча слушала воспитательную лекцию собеседницы, отмечая красивую вышивку на шелковой блузке, безупречный маникюр на пожилых руках, хорошо окрашенные волосы. Явно в салоне делали.

Юля всегда знала и никогда раньше не возражала, что Саша добавляет ощутимый довесок к доходу матери. Лидия Павловна, проработавшая всю жизнь на авиастроительном заводе и дослужившаяся там до довольно высокой должности, имела неплохую пенсию. Теперь же тот факт, что на еженедельный маникюр для матери у Саши деньги есть, а для больного сына – нет, вдруг больно резанул по сердцу.

В душе что-то перевернулось и встало на новое место. Сквозь болтовню свекрови, Юля вдруг видела всю их семейную жизнь с Сашей совсем по-другому. Неужели – это реальность? Все те разы, когда муж выбирал сторону свекрови в спорах. Сколько раз это было? Ах, да, так было всегда. Все те разы, когда Юля жертвовала своими интересами и потребностями в пользу Саши… Саше нужно учиться, Саше нужно работать, Саше хватает одного сына, Саше хочется поехать на юг, вместо того, чтоб навестить родителей Юли. Хочешь в Дальнореченск, поезжай сама. И сына возьми с собой. Саше нужно отдыхать после службы. Зачем тебе учиться, Юля? Лучше будь дома, когда ребенок приходит со школы, а муж – со службы. Чтоб на обед всегда было первое, второе и третье. И непременно, чтоб компот. Как это на обед вчерашний суп? Вчерашнее ели вчера. Сегодня, будь добра, свеженькое. Какие могут быть котлеты на ужин? Мы их на обед уже ели. Хочешь работать? Работай, но так, чтоб это не мешало семье. Вот тебе чепок. Сиди, выдавай солдатам пирожки. Все знают, чья ты жена, никто не посмеет тронуть. В бухгалтерии освободилось место. Куда тебе? Это ж учиться надо. Твой бухгалтерский диплом училища из твоего Запупыринска уже устарел, а курсы ты не потянешь. Сложно слишком.

Юля любила. Юля оправдывала, находила объяснения всему, прикрывала мужа, когда свое недовольство им высказывала теща. А теперь все это казалось каким-то неправильным. Подчинялась, верила слепо, принимала все решения мужа, как свои. Не приходила в голову даже мысль о том, чтоб спорить. Муж – авторитет.

Только вот два дня назад этот авторитет разбил ее на мелкие осколки. В ту самую минуту, когда заставил ее бросить ребенка. Когда выкрутил ей руки, перекрыл кислород. Когда заставил выбирать между ним и ребенком. Между благополучным будущим их семьи и больным сыном

Теперь Юля ясно видела, не будет у них благополучного будущего в любом случае. Не стоит и надеяться на то, что когда-нибудь все будет по-прежнему. Ей больше не хочется. Не интересно и даже неприятно. Ей не нравятся больше прикосновения мужа. Ее тошнит от запаха перегара, от его попыток перевести всю вину на нее и еще упрекнуть ее в эгоизме.

Сама дура. Сама виновата во всем. Жила все эти годы в тумане и видеть ничего не хотела, а теперь понимала, что больше так не сможет. Для этого нужно будет сломать себя снова и заново принять мужа, принять ситуацию, принять собственное бессилие. А ломать больше нечего. Все и так уже сломано. Где-то в родильном доме остался ее брошенный сын. Маленький, больной, одинокий и никому ненужный. Отвергнутый собственной семьей. Семейная связь разорвалась. И вместе с ней разорвалась надвое сама Юля. Нет больше семьи, за которую так яростно ратовала сейчас Лидия Павловна.

А свекровь обижалась. Невнимательность невестки за столом ее раздражала. Тонко подкрашенные губы недовольно поджимались. Воспитательная беседа не приносила желаемых плодов. Невестка почему-то не спешила освещать все вокруг светом своих воодушевленных на подвиги во благо семьи глаз. Не спешила поднимать флаг во имя борьбы за Сашенькино благополучие и счастье.

Вместо этого жена сына сделала нечто немыслимое. Она попросила Лидию Павловну уйти. Сослалась на какие-то дела. Сгребла со стола великолепнейшую пышную шарлотку, от которой не съела ни кусочка, и вручила, почти насильно ведя свекровь под локоток к двери. Очень неуважительно. Лидия Павловна слишком хорошо воспитана, чтоб навязываться. Она, конечно, ушла.

Прода от 04.10.2017, 17:10

Закрывшаяся за свекровью дверь отрезала Юлю от посторонних эмоций и в квартире наступила долгожданная тишина.

Впервые было почему-то неважно, что подумает о ней свекровь. Не хотелось думать и о том, что и как она расскажет Саше и какую бурю эмоций выплеснет потом муж на Юлю. В последние дни так и получалось. С момента рождения ребенка Лидия Павловна выступала катализатором их ссор. Всегда принимала сторону мужа, боролась за его интересы и между делом тюкала невестку носом в несовершенства. А может так было всегда, просто Юля раньше не заостряла на этом внимание или не понимала? Подливала ли свекровь масла в огонь намеренно или из благих побуждений, тоже стало неважно.

А ближе к обеду пришел Саша. Словом, «пришел» – это было сильно сказано. Его привели, почти принесли, под руки не многим более трезвые товарищи. Троица, источающая по подъезду убийственное алкогольное амбре стояла на ногах только потому, что ее члены привалились друг к другу, образовав конструкцию вроде треноги.

– Принимай хозяина, красавица, – заплетающимся языком пробурчал один из мужиков и Сашу весьма шумно усадили на тумбу в прихожей, снеся по пути полку и оторвав со стены светильник.

– Нижайше просим прощ-щ-щеня… – осклабился второй из Сашиных спутников, неуклюже кланяясь и пытаясь исправить сотворенное.

– Пойдем, Толян, – потянул друга за рукав первый, кивая на Юлю. – А то она, смотри, злая какая… Еще огреет чем-нибудь.

Забулдыги раскланялись и ушли.

– Саш, это кто? – спросила Юля мужа, осоловело глядящего в одну точку.

– Эт, хрош-шие м-мужики, хрош-шие!

– Ты теперь пьешь с бомжами? Саша!

– А с кем мне ещ-ще пить? С тобой что ли? – криво усмехнулся муж, уронив голову себе на грудь.

– Зачем вообще пить? Ты посмотри на себя! В кого ты превратился? – Юля оглядела мужа. За последние дни он сильно сдал. Если раньше седина лишь слегка серебрила его виски, то теперь вся голова словно была присыпана пеплом. Это больше не был тот цветущий статный подполковник, провожавший ее в родильный дом. Теперь перед ней сидел утомленный жизнью и надломленный немолодой мужчина с опухшим после ежедневных ныряний в бутылку лицом.

– Ты на себя посмотри сначала… Сама не Елена Прекрасная… – бросил муж хлестнувшие бичом слова. – Ходишь, как призрак. Прикоснуться к себе не даешь. А я ведь не железный. Я соскучился, Юль. Тебя де недели не было.

– Мне нельзя…

– Я ведь не об этом. Это ты все о сексе… Я ведь так люблю тебя. А ты как чужая. Бурчишь, ругаешься.

Муж притянул ее к себе, уткнулся лбом ей в живот, обвил руками талию. И говорил. О том, как сильно любит, как старался все делать для нее, для их счастья, как из кожи вон вылез, обустраивая ее жизнь так, чтоб она не утруждалась особо работой. Он признавался в любви, просил вернуться к нему, уверял, что скоро он встанет на ноги и снова вступит в битву за благополучие семьи. Ему бы только помочь. Поддержать.

Юля стояла каменным истуканом. Не было ни сил, ни желания, положить руки на плечи мужа. Не вызывала жалости проникновенная речь и признания в любви. Может потому, что собственной любви к мужу у нее больше не осталось.

Ей стоило большого труда довести до кровати перепившего мужа и уложить спать. Раздевать его она не стала. Только стянула ботинки.

Прода от 04.10.2017, 18:23

– Привет! – голос подруги по роддому звучал в телефоне тепло и приветливо.

– Олеська! Привет!

– Ну, как ты? – сочувственный вопрос мигом выбил из Юли радость от звонка Олеси.

– Плохо. Как еще может быть? Саша пьет не просыхая.

– А как же его служба?

– Не ходит он на службу. Не знаю, может отпуск взял. Что-то у нас с ним не клеится. Ссоримся все время. Каждый разговор руганью заканчивается.

– А сын как переносит все это?

– Про ребенка Витя не знает.

– Не сказали что ли?

– Саша сказал, что младший умер.

Повисла неловкая пауза. Собеседница явно переваривала информацию, а тишина в трубке скребла по Юлиным нервам чувством вины.

– Ну а как сама? – справилась с собой подруга.

– Ужасно, Олесь. – противный ком обдирал горечью горло, мешая говорить. – Это ад какой-то. Вот про нас всегда говорили: «Образцовая семья… Идеальная семья». А я вижу сейчас, что нет ее. И не было никогда. Одна видимость. Противно. Каждый сидит в своем углу и варится в своем несчастье. Я не понимаю больше Сашу, а он не понимает меня. Винит меня во всем…

– В чем?

– Что семью разрушаю, что второго ребенка захотела, что мне было мало нашего счастья, захотела большего.

– Но ты же не виновата в том, что ребенок родился таким. И ребенок не виноват.

– Олесь, Саша все твердит, что скоро все будет как раньше, и укоряет меня, что я не могу перешагнуть через это. И ведь он сам не может. Иначе не пил бы так. Сегодня пришел домой с какими-то бомжами. Он делает вид, словно не было ребенка А я не могу так! Не будет как раньше. Не для меня. Я не могу взять и вычеркнуть из жизни последние девять месяцев. Не могу сделать вид, что ничего не было.

– Не обижайся, но это ты написала отказ от ребенка. Это было твое решение. Так или иначе, ты его уже вычеркнула из своей жизни.

– Да, написала. И я так больше не могу! Я второй день не переставая думаю о нем. Когда засыпаю, просыпаюсь. Как он там один? Как он там один? У меня в душе все переворачивается!

– Ну, так приедь и забери его! Он ведь еще здесь…

Разговор дался ей тяжело. «Приедь и забери!» Эти слова стояли в ушах и отпечатались где-то в душе. Семьи как прежде уже не будет. В чем был смысл ее отказа от ребенка, если семья все равно разрушена? Юля мучилась. Металась по кухне, в который раз подливала кипяток в заварку, которой уже нечего было отдавать, пила бледный безвкусный чай и думала. «Приедь и забери!» Эта мысль жгла каленым железом.

Как было бы здорово в самом деле приехать и забрать ребенка. Интересно, после этого ее душа хоть немного бы обрела целостность? Сейчас Юле казалось, что да. Обрела бы. Этот поступок принес бы множество новых затруднений, но он казался правильным.

Она лихорадочно соображала, как вернуть малыша домой. В голове роились тучи страхов и вариантов «а что если…». Если Саша выгонит ее с ребенком из дома? А вдруг сам уйдет? Эта мысль вдруг принесла удовлетворение и тут же следом – чувство стыда. Дожилась! Она мечтает спровадить мужа из дома. Выселить. Но в душе она чувствовала, что не пожалела бы, если бы Саша ушел. Но он вряд ли оставит таким трудом заработанную квартиру. Что же тогда делать?

Юля промучилась раздумьями до вечера. Крутила в голове варианты, как стороны кубика Рубика и не могла сложить стройную картинку.

Ее раздумья разбил словно кувалдой по стеклянной витрине Сашин голос, раздавшийся за спиной.

– Юль, пожрать дай чего-нибудь.

Проснулся. Юля выдохнула и обернулась.

– А чего у тебя посуда немытая в раковине?

– Не хотела и не мыла, – скривилась Юля от запаха перегара. И отошла на другой конец кухни. – Тебе со службы звонили. По-моему, сам комдив.

– Багратов? Что говорил?

– Спрашивал, где ты и почему на службу не ходишь.

– И что ты ему сказала? – Саша навис над столом.

– Не переживай! Не разрушила я твою дурацкую легенду. Сказала только, что горе семейное у нас.

– Ты зачем сказала?

– А что я должна была говорить? Тебе все равно как-то пришлось бы объяснять причину твоих прогулов и пьянства! Ты же так любишь свою службу, чего ж ты шляешься где попало?

– Ты думаешь, мне легко? Юля! Моя семья разрушена, ребенок родился больным!

– Бедненький! – передразнила Юля.

– А чего ты грубишь? Что за тон, Юля? Еда есть спрашиваю?

– Нет!

– А что ты делала-то? Ты готовить собираешься вообще?

– Тебе надо, ты и готовь! – Юлю сорвало. – И не подходи ко мне! От тебя разит бомжатником и выпивкой!

– Юля, ты охренела? Чего орешь? – Саша попытался схватить ее за руку.

– Хочу и ору! Не трогай меня! – она стряхнула с себя руки мужа. – Мне надоело все это!

– Что «это»?

– Твое пьянство, вечная перегарная вонь в квартире, твоя мамаша, которая считает, что вправе залезать мне в душу и воротить там, что ей хочется! Мне противно! Смотрю на тебя и забыть не могу! Ты заставил меня сделать это! Это ведь мой ребенок, а я бросила его!

Саша смотрел на Юлю разъяренным быком.

– Что значит, ты бросила его? – раздался Витин голос от двери и оба родителя обернулись. – Мам, он жив что ли?

Прода от 05.10.2017, 11:55

Витя в неверии переводил взгляд с матери на отца и обратно.

– Папа, что это значит? Что ты заставил сделать маму?

Саша растерянно моргнул.

– Витя…

– Мама, мой брат не умер?

Юля закрыла лицо руками. Плечи дрожали от напряжения и сдерживаемых рыданий.

– Витя, сынок, мы очень не хотели, чтоб ты переживал, – начал отец, – но ребенок действительно умер. Просто мама еще сильно расстроена…

– Пап, я все ясно слышал. Мой брат жив, и ты заставил маму бросить его?

Морозов-старший молчал. Воспаленный с похмелья мозг отказывался выдать хоть какую-то стройную версию для сына.

– Мам, это правда?

Юля не выдержала. Заплакала. Тихо. Крупными алмазными каплями катились по щекам слезы.

– Это правда… – выдохнул Витя. – Пап, а как же это? Почему?

– Он родился очень больным. Сынок, у него страшные уродства, – начал Саша.

– Какие? – сын сверлил взглядом отца.

– Синдром Дауна, – выдавил из себя Морозов.

– Подожди, пап, но по-моему это не смертельно.

– Это не все. У него сильно обезображено лицо. Это называется «волчья пасть». Он не сможет ни есть, ни пить сам. Разговаривать тоже не сможет.

– А где он сейчас?

– В роддоме, наверное. Мама написала отказ.

– То есть, вы его вправду бросили.

– Витя, не говори так! Он – урод! Он никогда не станет настоящим человеком. Он погубил бы нашу семью. Его болезнь вытрясет из нас все: деньги, здоровье, нервы. И по тебе ударит тоже.

– Пап, это как-то не правильно!

– Не правильно? А приносить ради него в жертву всех остальных – это правильно?

– То есть, пап, по твоей логике, если я завтра сильно заболею, ты меня тоже выкинешь на улицу?

– Сынок, не передергивай мои слова!

– А в чем разница, пап? Я или он? Он – урод, а я – больной? Мам, а ты что молчишь? Его надо забирать оттуда! Как можно бросить своего?

– Ты не представляешь, о чем говоришь! Ты знаешь, каково это? Кто будет отвечать за него, содержать его? Ты? Ты еще школьник. Тебе учиться нужно.

– То есть ты не собираешься?

– Нет!

– Мам, а ты что же? Ничего не сделаешь?

– Я… – Юля открыла было рот. Хотела сказать, что как раз перед Витиным приходом она думала об этом.

– Мать тоже не поедет, – перебил Саша.

– Тогда я сам заберу его!

– Ты? Кто тебе позволит?

– Не сейчас. Я узнаю, куда его отправят, а когда мне будет восемнадцать, я сам подам документы на опекунство!

– Не говори ерунды! Ты ведь даже не зарабатываешь! А для опекунства нужно соблюсти кучу формальностей и условий.

– Замечательно, значит у меня есть еще два года, чтоб подготовиться! А пока я буду ездить навещать его. Пусть он знает, что не один! На дорогу я могу заработать и сейчас.

Они стояли друг напротив друга. Отец и сын. Напряженные, как направленные друг на друга со взведенными курками пистолеты дуэлянтов. Пространство кухни казалось таким маленьким вокруг этих мужчин, сошедшихся в противостоянии. Неверие и протест старшего, горячая решимость младшего. Глядя на сына, Юля понимала: он это сделает. Он придумает и сможет, если придется. Но ему не придется.

– Я собираюсь завтра съездить и забрать его, – спокойно сказала Юля.

Оба мужчины повернулись к ней.

– Что, – переспросил Саша. – Что ты сказала?

– Я завтра его заберу.

Юля спокойно наблюдала, как на лице мужа меняются эмоции. От неверия до бешенства. Кулаки Морозова-старшего сжимались и разжимались. Страшно не было. Ей казалось, что теперь ее вообще ничто не может напугать.

Витя шагнул к матери.

– Значит, пойдешь жить на улицу вместе с ним, – выплюнул Морозов и ушел, хлопнув за собой дверью спальни.

– Мам, не переживай. Прорвемся, – сын приобнял ее за плечи.

Остаток вечера они вдвоем просидели в Витиной комнате за компьютером. Искали информацию обо всем, что их интересовало. Витя долго рассматривал фотографии детей с похожими проблемами в интернете, искал информацию о болезни брата и они вместе читали статьи. Потом искал фонды и организации, помогающие таким детям и их семьям. Выяснил, что в городе есть три центра, оказывающих психолого-педагогическую помощь детям с синдромом Дауна и несколько общественных организаций в разных районах города для дружеского общения семей с особенными детьми. Затем настала очередь другого недуга. Юля и Витя выяснили, что операции на волчьей пасти делают таким детям бесплатно и даже разузнали о процедуре получения такой помощи. Затем настала очередь еще менее приятных запросов. Нужно было найти, что делать, если отец все таки исполнит свою угрозу и выставит на улицу жену с больным ребенком. Нашли несколько телефонов фондов социальной помощи для жителей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, и ближайшего к ним пункта бесплатной юридической поддержки для тех, кто не может позволить себе заплатить за консультацию юриста. А еще они много разговаривали и плакали. Оказывается, Витя очень переживал, когда думал, что его брат умер.

Юля любовалась сыном. В такой непростой ситуации, в которой оказалась их семья, шестнадцатилетний Витя повел себя более по-мужски, чем его отец. Поддерживал мать, взял на себя хозяйственные дела и даже расходы, пока она была в родильном доме. А сейчас он переворачивал кучу мегабайтов информации в поисках путей решения их проблемы. Что-то выписывал, что-то копировал с сайтов, сводил информацию единое целое и выводил нечто наподобие алгоритма их действий. Сидя рядом с ним, Юля вновь чувствовала себя частью семьи. Нет, он не будет отдуваться за все один. Юля должна сама. Она сможет, найдет в себе силы. Теперь она почему-то в это верила. Может от того, что когда не остается рядом того, за кого можно держаться, ты начинаешь, наконец, грести сам и получаешь возможность доплыть туда, куда нужно именно тебе. Да, тяжело, но лучше так, чем плыть туда, куда держал путь Саша.

Александр вышел из спальни, когда утром хлопнула за сыном и женой входная дверь. Морозов встал у окна на кухне. Юля и Витя вышли из подъезда о чем-то оживленно переговариваясь. Сын нес детскую сумку-переноску. В руке Юлии покачивался в такт шагам пузатый пакет.

Глава семейства открыл холодильник, достал початую бутылку коньяка и сыр, выудил из банки соленый огурец и взял из шкафа стопку. Не спеша наполнил стопку. Утреннее солнце наполнило бокал янтарными бликами, играя на гранях рюмки.

Саша оглядел мрачным взглядом еще не помытую с вечера посуду в раковине, устремил взгляд туда, где за поворотом скрылись в сторону автобусной остановки его жена и сын. Вот так он остался один. Его семья отказалась от него. Боролся, боролся, а за что? За счастливую жизнь, за благополучие семьи. И где оно, это благополучие? Разметалось ветром в один миг. Морозов замахнул в рот содержимое рюмки, поминая разрушенную семью, закусил огурцом и сыром, хлопнул пустой рюмкой об стол. Не разбилась, зараза…