скачать книгу бесплатно
МакЛафлин опустилась на стул рядом с Эстер.
– Мне так жаль.
Эстер начала плакать. Это было так на нее не похоже – но все ее привычки и склонности казались сейчас совершенно оторванными от реальности. Сколько раз за свою жизнь ей еще придется повторить эту фразу? Сестра Фанни погибла. Моя младшая дочь умерла. Одна из моих дочерей скончалась в молодости. Доживи Эстер до старости, ей все равно придется объяснять отсутствие Флоренс, пытаясь осознать его самой.
– Она утонула на Стейтс-авеню. Вчера днем.
– Нет…
Эстер кивнула, вытирая мокрые щеки ладонями.
МакЛафлин одолжила ей платок.
– Она была хорошей пловчихой, разве не так?
– Невероятной, – подтвердила Эстер.
Они просидели какое-то время, слушая звуки просыпающейся больницы. Открылась и закрылась дверь, вдалеке зазвонил телефон, застучали вверх по лестнице каблуки. Наконец, МакЛафлин заговорила:
– Вы пришли не чтобы просить у меня помощи в сообщении Фанни плохих новостей.
Эстер покачала головой и высморкалась в платок.
– Я ничего не хочу ей рассказывать.
– Боитесь преждевременных родов?
– Думаете, я зря переживаю?
– Вовсе нет. Это серьезный риск. Особенно после прошлого лета. – МакЛафлин встала и обошла стол. Она открыла ящик и достала из него блокнот. – Давайте решим, что делать.
– Я думаю, надо переместить ее в частную палату, – сказала Эстер. – Чтобы можно было следить, кто приходит и уходит. Мы с ее отцом оплатим разницу.
– Сколько людей знают о… Флоренс? – спросила МакЛафлин. Эстер поняла, что она почти сказала что-то другое, была готова произнести менее нейтральное слово, вроде «смерти», но остановила себя. Вера Эстер в МакЛафлин выросла.
– Многие из спасателей. Женщины из Еврейского похоронного общества.
– Никто из больницы?
– Насколько я знаю, нет. Ее принесли в больничную палатку на Вирджиния-авеню. – МакЛафлин записала что-то в блокнот.
– И в газете не было объявления? – спросила она.
Эстер достала утреннюю газету из сумки и передала МакЛафлин. Сэмюель не смог скрыть всю историю, только смягчить удар. На первой странице был заголовок: «ДЕВУШКА УТОНУЛА, КУПАЯСЬ У СТЕЙТС-АВ.»
– Ее называют по имени? – спросила МакЛафлин.
Флоренс описали как местную девушку и умелую пловчиху, но не обозначили имя, слава Богу.
– Нет, – прошептала Эстер, – но внимательный читатель может догадаться.
МакЛафлин пробежалась глазами по статье, затем начала писать. На одном листе она записала имена врачей и сестер, с которыми планировала поделиться этим секретом.
– К счастью, прецепторы выпускаются завтра в полдень. А новые занятия не начнутся до конца лета.
– Прецепторы?
– Студенты, – пояснила МакЛафлин. – Неважно. Просто меньше людей, которых надо будет посвящать.
На другом листе она перечислила меры, которые придется принять сотрудникам больницы, чтобы ограничить связь Фанни с окружающим миром. Ее переведут в частную палату, конечно, но еще уберут радио и будут контролировать посещение комнаты для принятия солнечных ванн, где установили телефон и радио для всех женщин крыла.
– Кто-нибудь может просматривать ее почту? – спросила Эстер.
Это была единственная просьба, в которой МакЛафлин отказала.
– Я бы предпочла и вовсе не доставлять ей почту. Мы можем передавать все полученные письма вам, и вы сами решите, что с ними делать.
К тому моменту, как они закончили обсуждать план, на часах была половина восьмого. МакЛафлин вырвала из блокнота исписанные листы и сложила их сначала вдвое, а затем вчетверо.
– Мне пора начинать обход, иначе кто-нибудь успеет положить свежий выпуск «Атлантик-Сити пресс» на поднос с завтраком Фанни.
Эстер взяла сумку и встала.
– Я зайду навестить ее попозже. После…
МакЛафлин посмотрела на нее с сочувствием.
– Не переживайте. Она в хороших руках.
Эстер знала, что должна поблагодарить МакЛафлин, хотела сделать это, но когда попыталась сказать хоть что-либо, поняла, что у нее нет слов.
* * *
Джозеф вернулся домой за час до похорон.
Он выглядел бледным и изможденным. Его уже поредевшие волосы облепили голову, карие глаза, обычно яркие и сияющие, потускнели до цвета грязи, а темные круги под ними казались въевшимися в кожу навсегда. Эстер обняла его, и они долго стояли без движения, едва дыша.
– Ты в порядке? – наконец спросила она.
– Я не могу, – тихо ответил он, когда она разомкнула руки и пошла в сторону спальни, где уже выложила на кровать свой лучший костюм. Она попыталась проглотить напрашивающуюся резкость, напомнить себе, что каждый страдает по-своему.
Айзек приехал впритык, появившись в квартире всего за несколько минут до ребе. Гусси бросилась в его объятья и отказалась слезать с рук, обнимая за шею все крепче каждый раз, когда он пытался отпустить ее. В другой ситуации Эстер велела бы ей прекратить безобразничать, но сегодня она молча сидела на диване и наблюдала, ощущая, как глаза наполняются слезами от мысли, что Джозеф провел последние восемнадцать часов с дочерью.
Эстер не могла поверить, что Айзек действительно собирался идти на похороны в бежевом спортивном пиджаке. У пиджака не было ни единого изгиба, и на высокой фигуре Айзека он сидел как бумажный пакет. Неужели обстоятельства Фанни и Айзека были настолько стесненными, а зарплата, которую Джозеф платил ему, настолько незначительной, что он даже не смог купить этим утром ничего подходящего? Легкий костюм из серой или синей шерсти в любом случае стал бы полезным приобретением, а Сэм Слотерофф наверняка дал бы ему хорошую скидку.
Несмотря на пиджак, Айзек был очень приятным мужчиной. Каждый мог отметить его высокий лоб, волевой подбородок и неестественно прямые зубы. К тридцати трем Айзек уже начал лысеть, но Эстер была уверена, что даже без волос он останется привлекательным.
Прошлым вечером Эстер трижды звонила на квартиру Фанни и Айзека, прежде чем он поднял трубку. Когда он ответил ближе к полуночи, его голос казался запыхавшимся, и Эстер задумалась мимоходом, не пил ли он. Он сказал, что спал, и это объясняло бесконечные звонки и одышку, но не его безэмоциональную реакцию на новости о смерти Флоренс. Айзек задал так мало вопросов, потребовал так мало ответов, что Эстер начала сомневаться, слышал ли он ее. Он знал Флоренс с тех пор, как ей было двенадцать. Длительность их дружбы как минимум требовала полноценной реакции.
И только когда Эстер предложила не рассказывать Фанни о смерти сестры, Айзек будто полностью проснулся.
– Что мы скажем ей? – спросил он неровным голосом.
– Ничего. Вернее, все то же, – сказала Эстер. – Что она занята подготовкой к заплыву через Ла-Манш. Что готовится лететь во Францию.
– И сколько мы сможем обманывать ее?
– Флоренс должна улететь десятого июля.
В трубке стояла тишина. Была. Флоренс должна была улететь десятого июля.
– Мне это кажется неправильным, – сказал Айзек. – Не говорить ей. Она захотела бы знать.
– Айзек, – сказала Эстер, еще не умоляя, но уже готовясь начать, – ты же помнишь, как это было.
– Мы не знаем, что вызвало преждевременные роды.
– Ты хочешь рискнуть? И, возможно, потерять еще одного сына? – она разыгрывала почти все свои карты, даже те, которых обещала себе не касаться.
– Вместо этого я должен врать ей два месяца?
– Это не ложь, – слабо возразила Эстер.
– А что насчет Гусси? Она тоже станет сообщницей? Или вы будете держать ее вдали от матери все лето?
– Нет, конечно нет. Она умная девочка. Мы ей объясним.
– А персонал в больнице? Неужели никто еще не дошел до нее с соболезнованиями?
– Немногие знают. И я поговорю с мисс МакЛафлин первым делом завтра утром.
В трубке снова повисла тишина. Эстер слышала дыхание Айзека.
– Айзек, пожалуйста, – взмолилась Эстер. – Я уже достаточно потеряла.
И все же он не сдался.
Эстер не могла больше терпеть. Она разыграла свою последнюю карту.
– Это много будет значить для Джозефа.
Айзек всем своим благосостоянием был обязан Джозефу. Она знала это, Айзек знал это, и Айзек знал, что она знала. Без «Пекарни Адлера» и работы, которую Джозеф предоставил ему на заводе, их зять был бы никем.
– Если я соглашусь, – спросил он, – тогда что потом?
– После рождения ребенка я смогу ей рассказать.
Он не ответил сразу, и она задержала дыхание, думая, что сказала что-то не то.
Наконец он произнес:
– Нет, я расскажу ей сам.
Эстер с трудом сглотнула.
– Так тоже можно.
Только следующим утром, после визита к Нелли МакЛафлин, Эстер почувствовала, что полностью отошла от беседы с Айзеком. Она вернулась домой и прошла по квартире, подготавливая комнаты к шиве. Она закрыла зеркала простынями и вылила воду из чайников, леек и рукомойников. Анна пыталась помочь, расстилая и складывая простыни. Она предложила завесить зеркало над туалетным столиком Флоренс, чтобы Эстер не пришлось заходить в ее комнату.
Прежде чем закрыть зеркало в собственной спальне, Эстер изучила свое отражение. Волосы поседели, еще когда девочки были совсем малышками, но ее это многие годы не волновало. Лицо ее все еще выглядело молодо, и внутри она по-прежнему чувствовала себя той девятнадцатилетней девчонкой, которой хватило храбрости позвать на прогулку Джозефа, приятного молодого официанта в отеле «Чорни». Они с Джозефом поженились и открыли пекарню, девочки родились и выросли, Фанни вышла замуж и родила Гусси, Флоренс поступила в колледж и уехала, и дома снова стало тихо. Как часто Эстер говорила Джозефу: «Поверить не могу, что настолько постарела – моя дочь уже замужем» или «Подумать только – я уже бабушка! Как так вышло?». Теперь, когда она терла ладонями виски, оттягивая припухшую у глаз кожу назад, так туго, как только получалось, она чувствовала каждый год из сорока девяти, что прошли и оставили след на ее лице. Эстер набросила на зеркало простыню, чувствуя отвращение к самой себе. Евреи закрывали зеркала во время шивы, именно чтобы избегать такого мелочного самокопания.
– Мне стоит выложить что-нибудь для сеудат хавраа[10 - Сеудат хавраа – трапеза утешения (ивр.).]? – спросила Анна.
– Не думаю, что это необходимо, – сказала Эстер. – Я сказала ребе Леви, что не хочу никаких объявлений в общине. Никто не будет готовить.
Анна открыла было рот, чтобы что-то сказать, но затем передумала и снова сомкнула губы.
Когда Эстер велела Анне во время похорон присмотреть за Гусси дома, Анна удивила ее, попросив разрешения пойти вместо этого со всеми. Эстер ничего не сказала в ответ, только долго смотрела на нее. Сколько она знала Флоренс – меньше недели?
– Конечно, я останусь с Гусси, если вы хотите, – сказала Анна, опуская глаза к земле.
– Похороны – не место для детей, – пояснила Эстер.
Ребе Леви прибыл ровно в два, с парой ножниц и катушкой толстой черной ленты. Эстер провела его в гостиную, где он пригласил встать Джозефа, Айзека, Анну и даже Гусси.
– Мы проведем криа перед тем, как отправиться на кладбище.
Никто не возразил.
– В Торе Иаков порвал свое одеяние, когда думал, что сын его Иосиф мертв, – сказал ребе. – Король Давид и его люди сделали то же самое, когда узнали о смерти Саула и Ионафана. Иов, горюя о своих детях, также последовал традиции.
Что Эстер помнила об Иове, так это что его жена сошла с ума от потери детей.
– По традиции дети, родители, супруги, братья и сестры носят рваную одежду во время недели шивы. Поскольку Фанни не может участвовать, будет пристойно, если Айзек понесет эту ношу, – сказал он.
Айзек выглядел обеспокоенным. Эстер знала, что у него только один пиджак.
– Айзек будет постоянно ходить в больницу к Фанни, – сказала Эстер. – Оставьте его пиджак.
– Порежьте мой, – сказал Джозеф, выступая вперед.
Ребе Леви взялся за лацкан пиджака Джозефа и сделал в нем глубокую прорезь, напевая:
– Барух атах Адонай Элохену, мелех ха’олам, дайан ха’эмет. Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, справедливый судья.
С ножницами в руках он перешел к Эстер.
– Не мою одежду, пожалуйста, – тихо сказала она. – Я возьму ленту.
