Дитя короля

Да только природа сама вмешивается в ход истории, отмечает истинные пары, и ялмезцам приходится мириться. Ведь союз сильных магов всегда приводит в мир великого наследника, потому Жрецы закрывают глаза и используют сильных магов в своих целях.

Да и стигмы появляются очень редко, магистры и ученые не до конца изучили процесс слияния, в литературе можно найти лишь некоторые наблюдения, а часто это домыслы и ошибочные эксперименты. Я и сам не до конца знаю, как влияет стигма на человека, но вот теперь придется испытать.

Одно остается неизменным: в истинном союзе должна быть любовь. Любовь, которую мне получить оказалось так сложно. Сможет ли Дара смотреть в мои глаза и видеть меня, а не изверга?

Когда случилось зачатие ребенка, мы с девушкой были лишь в связке, как кандидаты на пару, и на Земле закрепить истинность не получилось бы, без магии это невозможно, сейчас же, уже на Ялмезе, Древние отметили нас стигмами.

Веду пальцами по узору на бледной коже. Большой пион распустил лепестки на плоском животе и опустил ветви вниз, к трогательном треугольнику и волнистым темным волосам.

Почти не касаюсь, а лишь провожу поверху, но Дара тяжело стонет и снова выгибается в спине.

– Немного еще, – шепчу, прижимая губы к ее горячей щеке, – потерпи, я рядом.

Ресницы вздрагивают, но девушка не открывает глаз, хотя по сиплому дыханию, я понимаю, что она давно проснулась.

Дара лежит возле меня, как камень, и беззвучно плачет. Слезы ползут по щекам и падают на белоснежную ткань постели. От боли или унижения, мне сложно судить, но вся ситуация до того мучает, что я сам еле держусь.

Отстраняюсь на несколько секунд, чтобы прийти в себя. Месс бы уже высмеял за сентиментальность, а я не могу быть другим. Не хочу быть другим. Иногда думаю, что это я должен был попасть на Жатву, а брат надеть корону отца, но никто не может влиять на выбор Стихий – даже дети правителей, даже сам король.

Когда дыхание выравнивается, я снова поворачиваюсь к Даре. Она же притворяется спящей и сильно стискивает зубы.

Настраиваю лекарское зрение и, внимательно рассматривая ее живот, нахожу малыша. Пульс бьется быстро, ровно, перекликается с глухими ударами сердца женщины.

У нас будет время, чтобы стать ближе, главное, чтобы Ялмез принял девушку во время инициации. Я молча поднимаюсь, подхватываю халат со стула и, набросив его на плечи, ухожу из спальни. Только в коридоре прижимаюсь плечом к стене и рву беспомощно волосы, чтобы не заорать от отчаяния. Если Дара меня не полюбит, я пойму.

Глава 9

=Дара=

Мягкий хлопок двери заставляет меня дрогнуть и открыть глаза.

Ушел. Встал и ушел. Я чувствовала, как мужчина нес меня на кровать, как поглаживал невесомо, словно изучал, как тихо лежал рядом и хрипло дышал. Я притворялась, что сплю, потому что не хотела смотреть ему в лицо. Я не хочу вспоминать о прошлом, не хочу видеть эти знакомые глаза зверя. Это невыносимо.

Чем Эмилиан лучше Марьяна? Тем, что вызывает во мне бурлящие неизведанные ощущения? Или тем, что берет свое, несмотря на то, что я против? Не спрашивая. Он даже ребенка сделал без моего согласия. Разве это честно? Я ведь его не знаю, впервые вижу истинный облик, и то, что между нами случилось – унизительно. Я – будто нужный сосуд для наследника, и теперь ярое желания Марьяна, получить сына, мне кажется логичным и понятным. Ведь если они – братья, значит, преследуют одну и ту же цель не просто так. Зачем и почему именно я – не знаю, но выясню. Не хочу обольщаться и верить, что Эмилиан – хороший мужчина. Я десять лет назад уже поверила в нормальность Егорова и вышла за него замуж. С Эмилианом так не будет, и кровь в жилах, что сейчас похожа на кислоту, добавляет мне странной силы противостоять.

Я лежу очень долго, как тополь, который срезали под корень – все еще жива, но в венах, как лед, замер кровоток. Не чувствую облегчения и избавления от ужаса, от жестокого обращения мужа, от избиений и насилия. Я просто из одной тюрьмы переместилась в другую.

Глядя в потолок и глотая горькие слезы, перебираю в голове чужие мысли, слышу незнакомые голоса, изучаю историю мира Ялмез, что слайдами, навязчивыми образами вбивается в мой мозг. Резко и стремительно, до тошноты в горле и ломоты в теле.

Со мной творится что-то невероятное, будто в висок вживили имплант, и он выдает нужную информацию, стоит только задать вопрос.

Где я? На планете Ялмез. Население – пять миллиардов жителей, среди них: люди, орки, эльфы и драконы. Год 3398, время года – лето.

Что такое Мемфрис? Страна людей, король – Эмилиан Авионн, сын покойного правителя Закрия Авионна.

Кто такой Марьян Егоров? Но здесь на мой вопрос в волшебном блоке знаний ничего не откликается – только старые воспоминания моей жизни врезаются в виски, чтобы снова меня сломать. Нет, не позволю. Хватит. Откуда у меня силы сейчас противостоять – не знаю, я будто на адреналине, а в пальцах бесконечно пульсирует жаркий ток. Уверена, что смогла бы снова оттолкнуть обидчика и разбить ему голову о стену. Почему я не могла так же сопротивляться мужу? Почему столько лет терпела?

И после еще нескольких сотен новых картинок и слов, я признаю, что попала в другой мир, где есть магия, другие расы и своя история, и она сильно отличается от земной. Язык на планете один, за исключением эльфов – они пользуются еще найчери и могут частично понимать животных и птиц. Ялмезские слова, фразы и предложения раскатываются на языке, как карамель с перцем – приятно, но пикантно щиплют.

От наплыва эмоций и странных не моих воспоминаний меня жутко мотает по кровати, бросает в пот и дерет горло. А еще все тело, будто опущено в сладкую крапиву. Так не бывает, я знаю, но ощущение покалывания внизу живота и между ног заставляют меня сминать простынь и сцеплять зубы. Что со мной происходит?

Отворачиваю ткань и провожу рукой по накаленному до предела месту. За пальцами тянутся зеленовато-лимонные веточки, будто неоновые полоски на витрине. Они, кажется, вросли под кожу. Мне приходится приподняться, чтобы убедиться, что не брежу. Так и есть: алый цветок, как пион, отпечатался на животе, а к треугольнику, что сейчас стал невыносимо чувствительным, спустились перекрученные лозы с пульсирующими точками. И вверх, на грудь, заползли витые узоры с мелкими тычинками. Они необычно ярко горят, будто я – елка увешанная гирляндами.

Тру пальцами рисунки, даже смачиваю слюной, чтобы стереть. Что за ерунду мне нанесли на кожу, пока я была в обмороке? Но оно не смывается, а от поглаживания сильнее начинает пульсировать и будто заползает в меня, внутрь, заставляя со стоном откинуться на подушку. Жар запускает щупальца глубже-глубже-глубже и вбивает в голову невыносимое желание видеть Эмилиана. Что это такое?

В коридоре слышатся глухие, но ровные шаги. От страха и стыда подтягиваю к себе одеяло и накрываюсь с головой. Дверь мягко открывается, и в комнату, шурша одеждой, кто-то заходит.

Только бы не король, не хочу его видеть…

– Хашия Дарайна, добро пожаловать в Мемфрис, – говорит тихий мужской голос. – Ялмез готов принять вас.

Я медленно выглядываю из укрытия, все еще до ужаса сжимая одеяло пальцами. Почему он меня так странно назвал?

Хашия – значит, человек. Есть еще рин – эльф, грой – орк, сэй – дракон. Но почему имя так вытянул и исказил?

Беловолосый старик в темно-синем халате, расшитом золотыми узорами и точками, проводит по высокому лбу растопыренной ладонью (знак уважения – подсказывает мне чудо-имплант) и склоняет передо мной голову. И так застывает на долгие секунды.

– Что вам от меня нужно? – не здороваясь, шепчу и боюсь пошевелиться.

Старик ждет, не поднимая головы.

– Для начала тебе нужно разрешить мне подняться.

– Не понимаю.

– Ты Высокородная дева – асмана, я ниже по касте – слирий.

– Разрешаю, – я чуть вытягиваю шею, замечая, что за спиной старика топчутся две невысокие девушки в длинных простых платьях песочного цвета.

– Я – хаш Месс, советник короля, а это твои помощницы, – он отходит в сторону и пропускает девушек вперед. Они бормочут что-то, проводят дрожащими ладошками от виска до виска и склоняют передо мной темные головы, отчего толстые косы хлопают их по плечам. – Разреши им подняться.

– Разрешаю.

– Мы позже с тобой поговорим, а сейчас девушки приведут тебя в порядок и покажут, где столовая. Будущей королеве нужно хорошо питаться, – старик кланяется и быстро спешит к двери.

– Почему я? – бросаю ему в спину.

– Потому что ты – истинная пара короля.

Глава 10

=Эмилиан=

Я хожу из угла в угол, стирая каменный пол сапогами из кожи шорга, и не нахожу себе места. Не знаю, как правильно себя вести, как обращаться с Дарой, чтобы не выглядеть в ее глазах монстром. После осознания, что с ней, с нами, произошло, мне хочется только убивать.

Несколько десятков манекенов пали смертью храбрых соломенных куч. От физической нагрузки меня можно было выкручивать, как белье, а мышцы теперь гудели, будто меня били палками. Я намерено не лечил себя, чтобы боль отвлекала, но легче не становилось. Даже на чуть-чуть, даже на грамм.

– Она поела? – спрашиваю, чуть повернув голову к выходу.

– Нет, – Месс спокойно проходит в главный зал и присаживается на небольшой стул со спинкой напротив высокого резного кресла. – И надевать платье из эльфийского муасса тоже отказалась, – старик уравновешен и медлителен, как улитка. Рассматривает сухие ладони и слабо ухмыляется. То ли смеется надо мной, то ли считает, что все это пустяки: перемелится-переварится, как он обычно говорит. Да, было бы просто, если бы не одно «но» – брат, который держал в жестоком плену мою пару столько лет.

– И в чем же она собирается ходить? – я встаю возле советника, но руки держу за спиной, потому что они ходят ходуном, будто я перепил орчанского бренди, а другим мои слабости видеть не обязательно. Хотя от старика и прятать бесполезно – он по учащенному пульсу и рваному дыханию все поймет.

– Попросила дать ей наряд помощниц, – хмыкает Месс и усаживается удобней.

– Что? Чтобы асмана ходила, как шугра?! (примечение автора: асман (асмана) – высшая каста на Ялмезе, шугр (шугра) – низшая. Касается любых рас. Есть еще слирий (слирия) – средняя.) – от нервов не только зубы хрустят, но и кулаки. Стряхиваю с себя раздражение, передернув плечами, и отхожу к окну, чтобы немного глотнуть раскаленного воздуха.

– Эмилиан, дай ей время освоиться, – покладисто говорит старик. – Бедная девочка, – и качает белой головой, будто нарочно возвращая меня в комнату, где мне пришлось переступить черту и тронуть измученную женщину. Да, я умею ласкать, добавляя магию лекаря, чтобы женщина получила удовольствие даже без желания, но это неприятно.

– Кто бы мог подумать, что Мариан такое сделает? – ворчит старик. – Рос ведь хорошим мальчиком. А как из лука стрелял! И вот что из него получилось…

– Не напоминай, и так тошно! – я никогда не кричу, но здесь просто не получается удержать контроль. Приходится до боли сжать переносицу пальцами и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов.

– С Дарайной будет непросто, хаш. Боюсь, что она может не полюбить тебя из-за сходства с братом, – продолжает резать правду-матку Месс, будто ножом по открытой ране водит. – Мой совет: дай ей полную свободу выбора – пусть она вздохнет, вспомнит, что такое жить нормально. Пусть почувствует себя нужной женщиной, займи ее чем-нибудь интересным. Хочет носить простое? Да пусть носит. Не хочет есть? Пусть. Малыш все равно для нее важен, долго терпеть она не станет – природу не обманешь. Но пойми, не нужны землянке наши жестокие традиции, ей сейчас понимание и поддержка важнее.

– Да я понимаю, – киваю и смотрю на советника. Если бы отец был рядом: он бы сказал тоже самое, ведь Месс служил королю задолго до моего рождения. – Да только люди начнут болтать лишнее, если она будет упираться и носить одежду шугра. Еще припишут мне роман со служанкой, знаешь же, что слухи у нас плодятся, как тараканы.

– Это разве твои проблемы? Тот, кто ляпает языком, как кисть с вонючей краской, пусть носится со своими сказками, хоть лопнет. Пусть истечет завистью, отравится ею сполна. Думаешь, мало сейчас охочих обвалять твою личность в грязи? Это все не имеет значения, пыль по сравнению с нависшей угрозой: над Мэмфрисом и твоим наследником. Ты же знаешь, что Дарайне после всего, что она пережила, очень сложно, сложнее, чем нам с тобой. Сделай все, чтобы она залечила свои раны, чтобы выносила здорового малыша. Я могу руны забвения сделать, но она – асман, вряд ли сработают, а если и сработают, сделают только хуже, потому что память вернется – и тогда будет в сто крат тяжелее пережить трагедию. Да и нежелательно это во время беременности.

Я вздыхаю, плечи резко падают вниз, будто меня дернули за веревочку и отпустили натяжение. Советник прав.

– Что делать, Месс? Я не знаю, как ей в глаза смотреть, с какой стороны подойти.

– Будь собой, Эмиль. Это самое главное. Докажи, что ты не Мариан. Что вы – разные люди. Дай девушке почувствовать, что она может тебе доверять.

– Вчера в ее глазах такая ненависть была, что мне хотелось спрятаться, – отчаяние крошит мой голос, превращая в хрип. Веду ладонью по лицу, чтобы уничтожить мысли. Но они не уходят, путаются в висках яростным пульсом, перекрывают комком в горле воздух и опускаются раскаленной иглой на живот, где утром распустился огненный цветок истинной пары. – Я едва стигму вызвал, а ты же знаешь, что будет, если мы…

– Эмилиан! – советник суматошно встает и, вытирая пол синим хитоном с широкими рукавами, подходит ко мне. Кладет ладонь на плечо и слабо пожимает, как раньше делал отец. – Решай проблемы по мере их появления, не торопи события.

– Хорошо, – я поджимаю губы и поправляю волосы, что туго стянуты на затылке в хвост. – Схожу к ней, попытаюсь поговорить, – иду к двери, а Месс спокойно добавляет:

– Поласковей. Помни, кто ты, Эмиль. Не король, а мужчина, прежде всего.

– Ой, Месс… Здесь ласка не поможет, – покачивая головой, ухожу из тронного зала и думаю о последних словах советника. Дара воспитывалась на Земле, откуда я могу знать, какой мужчина ей нужен? Но если Древние нас выбрали, значит, что-то в нас есть, что-то мы сможем найти друг в друге.

Глава 11

=Эмилиан=

Часовые пропускают меня к заветной двери, но ладонь замирает над золотой ручкой. Я несколько раз глубоко вдыхаю, прежде чем нажать, и понимаю, что не могу справиться с безумным трепетом по всему телу.

А если Дара гнать будет? Она ведь не придворная дамочка по вызову, даже не эльфийская куртизанка, не орчанка легкого поведения.

Она другая. Она асмана Дарайна. Мой дар Стихий и Древних.

Я пережил смерть брата на жертвеннике, восемь лет воевал за освобождение крайних земель от нечисти из Темного Измерения, два года назад внезапно потерял отца, отчего мне пришлось бросить военную карьеру и вернутся в Мэмфрис, чтобы занять трон. Я поднимал с колен страну, казнил предателей, вылавливал среди населения разжигателей смуты и сомнений, наказывал воров и бездельников тяжелыми исправительными работами, изгонял тех, кто смешивал кровь и спаривался не со своей расой – что запрещено по закону. Потому что я – король и должен защищать своих людей, должен быть твердым, как кремень, и непоколебимым, как секвойя.

А сейчас робею перед нежной и хрупкой девушкой, застываю в дверях, как расплавленное олово от ледяной воды, и, уставившись в пол, не знаю, что сказать.

И она молчит. Жмется в уголок, смотрит затравленно, проливая на меня ядовитую зелень глаз. Прикрывается простыней, что скрипит под ее тонкими пальцами.

– Дарайна…

– Я – Дара, – перечит она неуверенно и сильнее вжимает голову в маленькие плечи. Ждет удара, знаю. Это ясно по испуганному взгляду и дрожащим губам.

– На Ялмезе, в отличие от Земли, есть магия, – ловлю ее короткий осуждающий взгляд, но девушка тут же отворачивается, неприятно поморщившись. Я делаю вид, что не замечаю и, спрятав руки за спиной, сжимаю кулаки до хруста косточек.

– Зачем я вам? – спрашивает у стены, а не у меня. За неуважение к королю можно в темницу попасть, но я пропускаю и это. Заведомо прощаю землянке любые шалости. Только бы она выбралась из своего мрака, только бы попыталась взглянуть на меня иначе.

Дара не двигается, зачарованно смотрит на высокие канделябры на камине и удивленно распахивает глаза, когда замечает золотистую живую пыльцу, что прилепилась на стену и при свете солнца еле-еле мерцает – так пушистики напитываются яркостью на всю ночь. Маруньи можно увидеть в домах и замках только у высокопоставленных чиновников и богатых жителей Ялмеза. Это дикие цветы, сколько не пробовали выращивать в садах – растения погибают, потому магической пыльцы на всех не хватает, особенно если засушливый год, и поля сгорели под знойными лучами солнца. Мы, люди, пользуемся в основном свечами, для этого занимаемся пчеловодством, орки освещают свои жилища пульсирующими камнями такис из гор Рох-ра, эльфы украшают замки и дома холодным синим огнем, что они научились собирать в стеклянные шары – суи, а драконы… а драконам не нужно освещение – они видят в темноте.

– Что вы от меня хотите? – вдруг спрашивает Дара, а я перевожу на нее спокойный взгляд, но она быстро отворачивается. Если не будет пытаться найти во мне хоть какие-то отличия с братом – мы никогда не выберемся из этой темноты.

И что за странная привычка у землян всех во множественном числе величать?

– Ты предназначена мне судьбой, – отвечаю и рассматриваю ее профиль. Точеный, изысканный, чистая асмана. Касты определяются не только внешне – по блеску глаз и искрах на ресницах, но это еще всегда сила магии, а если Древние выбрали Дару парой для правителя, она не может быть слирией или шугрой. Когда-то в будущем она станет архимагом, а сейчас ей нужно принять себя. Да и меня тоже.

Есть еще одно отличие. Асманов не привлекают другие касты, а я – асман от рождения.

У меня от девушки дух захватывало еще из зеркал, в которые разрешал мне заглянуть Айвер, а сейчас я по-настоящему каменею, как мальчишка. Боюсь пошевелиться, чтобы не нарушить прекрасное колебание воздуха вокруг худенькой фигуры.

– Неужели, чтобы наследника родить? – спрашивает Дара и сильнее затягивает на себе измятую простынь. Золотистые локоны прикрывают обнаженные плечи, но я сквозь их плотную сетку вижу, как нежна и бледна ее кожа, как приподнимаются мелкие волоски от волнения и страха.

– Да. Сына, – говорю честно. Мне нечего скрывать, я не хочу юлить и притворяться.

Девушка долго всматривается в глаза, губы сжимает, будто хочет что-то сказать, но боится, а потом снова отворачивается.

– Уходите, – шепчет она порывисто и вздрагивает от моих неловких шагов вперед, забивается в угол, будто хочет слиться со стеной. Я кажусь слишком огромным рядом с ней. – У-хо-ди-те… – шевелит губами и, когда я по инерции все еще ступаю ближе, задерживает дыхание.

– Я не прикоснусь к тебе больше, – замираю в шаге. – Слово короля, – сутулюсь, чтобы хоть немного казаться ниже и стараюсь смягчить свой низкий голос: – Только по согласию, Дара. Мне пришлось вчера тебя тронуть, иначе ты бы погибла. И ребенок тоже.

Она до крови кусает губы и дерет пальцами ладони, отчего на коже появляются черточки царапин, но, на мое удивление, раны тут же затягиваются. Магия воды просыпается в ней слишком быстро, даже быстрее, чем мы ожидали. Нужно спешить, а я не знаю, с какой стороны подступить к разговору, чтобы не сделать хуже.

Глава 12

=Дара=

Мне всегда хотелось, чтобы со мной считались. Чтобы позволяли самой решать, как жить, кого любить, что делать. Но в детстве меня «строили» воспитатели в интернате, в подростковом возрасте «давили» ровесники, потому что тихая и мирная Дара была легкой добычей, а потом я попала к Марьяну.

И все, что было до замужества – оказалось сказкой, сладким прошлым, которое я не умела ценить. Дальше наступила затяжная пауза в моей реальности, будто я нажала «стоп» на пульте, когда просматривая фильм ужасов, и кровавая жуткая картинка так и осталась в кадре. И очнулась я, вдавив кнопочку «плей», только в другом мире. Да, честно признаюсь, что впервые чувствую в себе силу и свободу, хотя…

Совершенно не понимаю, чего от меня хотят. И мне страшно, что я ошибаюсь, что снова пытаюсь искать в людях надежду, пытаюсь поверить в слова мужчины, что с высоты своего роста кажется гигантским, но испуганным ребенком. Если бы не лицо… Такое знакомое и причиняющее мне моральную боль.

Отворачиваюсь и кусаю до крови губы. Я осознаю, что это не Марьян, но вижу его облик в очертаниях, и мне жутко страшно.

– Только по согласию, Дара… – повторяет король и добавляет еще тише: – Обещаю.

Моя жизнь до встречи с Эмилианом, словно была чужой, будто я смотрела на себя со стороны. Понимала, что дышу, что двигаюсь, но не живу. Живет кто-то другой, не я, на соседней улице, за окном, за тонкой занавесью тюля. Там, где солнце проливает золото на летние травы. Там, где ветер, чувствуя простор, вспенивает пыль и размывает дорожные линии. Там, где люди улыбаются, плачут от счастья, путешествуют, строят дома, воспитывают детей. Там, где меня нет и никогда не было, потому что моя жизнь оборвалась вместе с родителями, когда их не стало. Я не помню, как это случилось, очень маленькая была, не знаю, кто меня принес в интернат, но долго за спиной шушукались, что мама и папа угорели в пожаре из-за очередной пьянки. Я чудом выжила, только на руке остался шрам от ожога, как роза, что не успела распуститься, а после восемнадцати мой муж разукрасил меня новыми шрамами. И, кажется, эти шрамы вовсе не на теле…

На ладонях с легким пощипыванием затягиваются проколы от ногтей. Воспоминания, страхи, распирание – все это смешивается и бросает меня лопатками на стену. Я смотрю на руки и не верю глазам – новые неглубокие раны зажили, и кровь превратилась в невесомую темно-бурую пыльцу. В теле пожар, в груди жмет, а присутствие Эмилиана сжимает меня в пружину. Тяжело дышать. Слышу его запах – лесной, хвойный, с нотой терпкой древесной смолы и белой глины, и мысль все время возвращается к тому, что я сплю.

Возможно, от сильного удара мужа, отключилась, валяюсь на холодном кафеле и вижу вот такой странный и реалистичный сон. Проецирую свою мечту видеть Марьяна другим: любящим и добрым.

– Дарайна, помощницы переоденут тебя, – говорит Эмилиан спокойно и отходит к двери, тихо постукивая каблуками высоких сапог. – Нам нужно поговорить.

– Почему я слышу в голове голоса? – спрашиваю осторожно и снова протыкаю ногтями кожу, а она снова затягивается, не успевая даже пустить сквозь царапины кровь. – И почему раны заживают? Это ведь невозможно.

– Ты – лекарь, твой дар очень сильный, – Эмилиан слабо улыбается. – Твой организм сам себя лечит. – Мужчина стоит неподвижно в дверях вполоборота и держит широкую ладонь на золотой ручке. Он выше Марьяна, не сильно, но заметно, и глаза у него ярче, а волосы длинные, стянуты на затылке в хвост тонким ремешком.

– А голоса?

– Это руна языка, – отвечает король и приоткрывает дверь. – Я жду тебя в столовой. Аши и Олейка помогут тебе найти дорогу.

– Не хочу есть, – уперто отвечаю, хотя меня уже давно мучает голод. Скоро живот к спине прилипнет.

– Не заставляю. Мы просто поговорим. Я отвечу на все твои вопросы и расскажу, что с тобой будет дальше, если не пройдешь инициацию. Это важно, надеюсь, ты сможешь найти в себе силы и выслушаешь, – король оставляет меня одну в полной тишине.

Несколько минут я по инерции прячу голову в плечи, будто страус в песок, ожидая удары и крики, но никто меня не обижает, а живот предательски заводится урчанием. Две темноволосые девчонки, совсем молодые, появляются в комнате: они двигаются плавно, будто не ходят, а летают над полом.

– Асмана, малыш уже есть хочет, – говорит одна, склонив передо мной голову. – Позволь тебя переодеть.

– Я сама могу, – бросаю взгляд на кровать, где все еще лежит жутко-прозрачный наряд из шелка или шифона, точно сказать трудно, здесь все другое, не такое, как дома. – Но это, – показываю на нежное платье, – я не буду носить.

– Я принесла свое, – выступает одна из девушек, все еще не поднимает головы и смотрит в пол, а на руке качается песочного цвета тряпка. – Оно новое, мне его для праздничного бала шили. И меня можно называть Аши, а моя сестра Олейка – она младшая.

– Асмана Дарайна, можно я, – говорит вторая и замолкает, будто боится меня.

Девушки переглядываются украдкой, а затем первая, с более острым и утонченным подбородком, договаривает:

– Можно мы головы поднимем?

– Конечно, – спохватываюсь. – Мне можно не кланяться.

– Нельзя, Дарайна, ты – асмана, нас за неуважение накажут.

– Королю тоже кланяться нужно? – удивляюсь я.