скачать книгу бесплатно
Андрей пожал плечами.
– Вряд ли в последней сети есть что-то. И вообще… рыбу жалко: она живая.
– Вот новость – живая. Или ты знаешь другой способ зарабатывать на жизнь? Ты совсем стал равнодушен к работе. Ох, женю, узнаешь тогда… И нечего на берег глазеть. Там девушек нет.
– А не рановато мне жениться? – усмехнулся Андрей, и вдруг стал серьезен и сказал тихо: – Сегодня какой-то непростой день.
– Совсем я тебя не могу понять, – с удивлением сказал Симон и стал тянуть последнюю сеть.
Когда он ее втащил в лодку, то он некоторое время молчал. Андрей засмеялся.
– А тут что-то крупное было, – сказал наконец Симон. – Вишь, сеть прорвало. Теперь чинить придется.
Симон сел разбирать сети. Весь его вид выражал недовольство.
– Видишь человека на берегу? – вдруг спросил Андрей.
– Там много людей, – проворчал Симон.
– Ты даже не взглянул. Не там, где рыбаки, дальше. Мне показалось, что он позвал меня.
– Что? – Симон оглянулся. До берега было довольно далеко, и люди, и лодки, бывшие на берегу, казались совсем маленькими. – Выдумщик! Кто тебя позвал? Тут хоть криком кричи – не слышно. Лучше погляди на наш улов. Корзина пескариков! Неужто всю рыбу выловили из этого озера? Что нам дадут за них? Почему Бог не скажет: «Возлюбил Я тебя, Симон, и за это всегда будет у тебя улов богатым, сети будут рваться от улова».
– Они у тебя и порвались. Только улова нет. – Андрей сел на весла и стал изо всей силы грести к берегу.
– За такой улов нас из дому выгонят. Вишь, гребет! Ты лучше сети так тянул бы, как гребешь. Куда торопиться? Вот выручу ассарии за пескариков – и к Самуилу.
Андрей нахмурился.
– Здоров же ты, брат, вино хлестать. А еще говоришь мне, что ты добрый семьянин. Чуть что – сразу к Самуилу. Улов плохой – к нему, с женой не поладил – к нему, подрался – снова к нему.
– Устыдил ты меня, брат. Так что же, на базар? Пойдем в Киннереф. Может, там больше дадут?
Тем временем они пристали к берегу, привязали лодку. Симон взял легкую корзину и уже хотел идти в направлении к Киннерефу, но увидел, что Андрей пошел в другую сторону.
– Что ты, Андрей? – догнал его Симон. – Неужто и вправду думаешь, что Тот Человек тебя позвал? Показалось тебе. Что за выдумки? Он примет тебя за сумасшедшего.
Андрей шел молча.
– Что ты Ему скажешь? – гудел в Андреево ухо Симон. – Давай мимо пройдем, не обращаясь к Нему. Если Он звал тебя (вот выдумает!), то Он Сам окликнет тебя, если нет – идем на базар.
– Хорошо, – просто согласился Андрей.
– Он одет как галилеянин, а по виду будто не галилеянин, – тем временем говорил Симон. – А может, ты Его знаешь и шутишь теперь? Встречались где-нибудь? Ты же у нас путешественник, паломник.
– Я вижу Его впервые, – тихо ответил Андрей. – А может быть…
– Что? – Симону было неприятно думать, что его брат «заболел головой».
– Знаешь, Симон, иногда люди, которых мы видим впервые, кажутся нам знакомыми. Отчего так?
Симон не знал, что ответить, и промолчал. Они подошли к Иисусу и уже собирались пройти мимо, как договаривались, но к ним обратился Иисус с приветствием:
– Мир вам, сыны Ионы.
«А ты говоришь, незнакомый», – успел шепнуть Симон остолбеневшему Андрею, которого поразило то, что его предчувствия сбылись. Андрей смотрел на Иисуса и не мог понять, где он мог видеть Этого Человека, где мог встречать и откуда Он знает, что они – сыны покойного уже Ионы-рыбака. Словно воспоминания каких-то полузабытых снов и видений, а, может быть, грез и мечтаний его – было Это Лицо, до боли знакомое и дорогое. Андрей был поражен.
Но Симон не заметил за своей печалью состояния брата и обратился к Иисусу как к знакомцу Андрея.
– И Тебе мир. Вот идем на базар продавать наш небольшой улов. Уже третий день одни пескари попадаются, да и их немного. Придется продать лодку и сети и идти на каменоломню камни таскать за малую плату, всё больше будет, чем пескариков ловить. – Андрей очнулся и до него стал доходить смысл слов Симона; ему стало стыдно за такой разговор. – Цены на рыбу упали. Постороннему человеку в радость это, а рыбаку – горе. Наш труд не из легких. А торговцы втрое, если не вчетверо, – Симон уже увлекся и завирался, и сам этого не замечал, как не замечал и того, что Андрей дергает его за рукав, – дают меньше базарной цены.
Да, Симон не замечал, что Андрею стыдно за мелочность разговора, он лишь видел, что его слушают и сочувствуют ему и поэтому не стеснялся и высказывал все, что у него на душе накопилось, искренне, наивно, чтобы, высказав свою боль, вновь стать сильным и крепким Камнем.
– Не ходите на базар, – вдруг услышали братья. – Идите со Мной. Зачем вам ловить рыбу, чтобы губить ее. Я сделаю вас ловцами человеков для спасения их.
Глава 5. Просто Иисус
События в Капернауме и Назарете показали, что людям рано знать об Иисусе Кто Он, ибо люди слабы и не готовы еще увидеть Бога живым во плоти человеческой. Тем более они начинают требовать чудес как знамений, а это лишь вредит укреплению веры в Бога. Даже исцеления, которые являют собой торжество Божьих законов над демоническими, люди рассматривают как чудеса, то есть нарушения, опрокидывание Богом Своих же законов. Нужно молчать пока о том, что Иисус имеет другую природу, что Он – Сын Божий и пришел на землю к людям как выразитель идей одной из Божьих ипостасей – Бога-Сына, Вселенского Логоса, а Сам Иисус есть Планетарный Логос, Бог, Строитель и Разум системы многомерных миров, связанных с планетой Земля; что Планетарный Логос воплощен в Иисусе частично, и Иисус имеет одновременно и Божественную природу, и человеческую, многократно просветленную Божественными Силами в существе Его земной матери Марии и унаследованную от нее. Пока понять это людям очень трудно, почти невозможно, но постепенно все это станет ясным, очевидным, когда люди станут свидетелями смягчения законов бытия, когда Иисус подготовит Свое физическое тело к трансформе и научит этому людей, а до тех пор пусть думают, что Он один из пророков, обладающих Божественным даром исцеления, которые были не редкостью и в Израиле, и в других странах. Но, по возможности, лучше совершать исцеления втайне, чтобы Его слава целителя не превысила той Славы Высшей Правды, ради которой Он пришел на землю. Пока главный акцент следует сделать на проповеднической деятельности, чтобы сначала подготовить души и умы людей к тому, чтобы они вместили в себя многие и многие знания.
Не прошло и получаса, как к будущим ловцам человеков присоединились и сыны Зеведеевы, Иаков и Иоанн, которые в то судьбоносное для них утро вместе со своим отцом Зеведеем были на солнечном берегу Галилейского моря. Андрей заметил, что Иоанн, его товарищ по детским играм и недавний его спутник в путешествии к берегам Иордана, был потрясен не меньше его, когда увидел Незнакомца. Даже вздрогнул. (К слову скажем, что об Иоанне ходил впоследствии тот же слух, что и об Андрее, – что он был учеником Иоанна Крестителя.) Иоанн, юный и впечатлительный, вдруг ощутил, как мягкая волна легонько толкнула его в грудь. Может быть, сказалась бессонная ночь или жаркое солнце напекло его красивую темноволосую голову, но на мгновение показалось Иоанну, что он взлетел куда-то ввысь и летит теперь спокойно и свободно в мировом пространстве меж ярких огромных звезд, ставших ему близкими и родными. Он наслаждался полетом, чувствовал свое Неодиночество и видел все миры, слившиеся в Гармонию, которые приветствовали его и радовались ему. Но это видение длилось всего лишь мгновение. Вот снова видит он морской берег, вот его отец разговаривает о чем-то с Незнакомцем, вот его брат Иаков стоит в двух шагах от него и все еще держит сеть в своих опущенных руках, а вот Андрей стоит рядом с ним и поддерживает его за руку.
– Не бойся, припадка не будет, – шепнул он Андрею.
Дело в том, что с Иоанном, всегда отличавшимся отменным здоровьем, уже после возвращения его с берегов Иордана вдруг случился странный, но легкий припадок, единственным свидетелем которого стал Андрей.
– Как ты думаешь, Кто Он такой? – спросил Иоанн Андрея.
– Не знаю что и думать…
Может быть, Он – Тот, Кого Иоанн и Андрей так жаждали и надеялись встретить, о Ком они так много говорили? С малых лет Иоанн стремился к знаниям, и тяга его к учению ставила своей целью, – то ли конечной, то ли этапной (этого юный Иоанн еще не мог для себя решить), – познание устройства мира и тайн его. Еще в детстве подружился Иоанн с одним угрюмым вифсаидским мытарем, нестарым и одиноким. Тот был когда-то учеником какого-то грека-раба. И этому мытарю понравился маленький подвижный и озорной темноволосый мальчуган с большими любознательными, почти черными глазами и с несколько резким, вспыльчивым характером. Понравился настолько, что мытарь решил выучить его читать и писать по-арамейски и по-гречески. Немного обучил его и латинской грамматике, немного поведал ему о числах Пифагора и о эвклидовой геометрии, и заворожила маленького Иоанна красота Божьего мира, которую человек сумел выразить в математических формулах. Мытарь давал Иоанну для чтения самодельные, переписанные им самим книги, среди которых были сочинения Пифагора, «Математические собрания» Паппа Александрийского, в которых были прокомментированы утерянные к тому времени «Начала» Эвклида, а также сочинения Платона. Сначала Зеведею такие увлечения младшего сына были не по душе, но Иоанн покорил сердце своего родителя тем, что по вечерам вслух читал священные тексты. Всё же Зеведей решил как можно раньше приобщить сына к ремеслу рыбака. Сын должен продолжать дело своего отца, поэтому в десять лет Иоанн стал выходить в море с отцом и старшим братом Иаковом. Дружба с мытарем вскоре прервалась, ибо тот из-за каких-то неприятностей с местными властями вынужден был уехать в другой город, и Иоанн больше ничего не слышал о своем первом учителе, хотя впоследствии не раз пытался его разыскать. Но мечта учиться дальше и познавать мир жила в нем и звала куда-то вдаль прочь от быта, от ремесла, от окружающей его действительности. Встретившись со своим другом детства Андреем, с которым он несколько лет не виделся, он снова с ним сошелся. Но теперь вместо обычных игр и шутливых драк, они с таинственным видом о чем-то шептались, что-то читали и куда-то вместе исчезали на долгое время из своих домов. Симон, на плечах которого после смерти отца лежало воспитание младшего брата, с самого начала знал, куда убегал Андрей, в семье же Иоанна узнали об этом несколько позже. Они ходили в Иерусалим и в другие города, чтобы послушать и увидеть знаменитых проповедников и пророков. Дело в том, – и об этом уже не знали ни Симон, ни домашние Иоанна, – что и Андрей, и Иоанн ждали Мессию, верили в Его скорое пришествие и еще по-детски уверяли друг друга, что и им посчастливится увидеть Его. Прослышав об Иоанне Крестителе, оба друга, конечно, отправились на Иордан, опять же не предупредив об этом путешествии своих близких, даже не подумав о том, что те будут волноваться, и вернулись лишь месяц спустя. Зеведей и его жена Саломея после долгих волнений и переживаний решили, что Иоанна следует женить, несмотря на его юный возраст, иначе его таинственным путешествиям конца не будет. Четырнадцатилетний Иоанн был очень хорош собой, высокий, стройный, в работе не ленив, умен и добр. Многие семьи с удовольствием отдали бы за него своих дочерей, и самим дочерям этого очень хотелось, поскольку некоторые из них уже были в него тайно влюблены. Так что с выбором невесты для Иоанна затруднений не предвиделось. Сам же Иоанн был далек от мыслей о брачных узах, и решение родителей его застало врасплох и поставило в тупик. Лишь Иаков слабо заступился за брата: «Да он дитя еще совсем».
Старшим своим сыном Иаковом родители были довольны, и за дальнейшую судьбу его были спокойны. Зеведей опытным своим оком разглядел, что Иаков станет хорошим и уважаемым рыбаком, достойным продолжателем отцовского дела. Иаков действительно любил свое ремесло и трудился в море даже вдохновенно. Очень любил самое море, именно это маленькое Галилейское море. Когда не было работы, он мог часами сидеть на берегу и смотреть, как море искрится под солнцем, как оно темнеет и волнуется, когда над ним нависают тяжелые низкие тучи, слушать его голос то грозный, то нежный, звучащий под сенью ночи, наблюдать, как бежит таинственно по его волнам от самого горизонта лунная дорожка и как окрашивали его в розовые и оранжевые тона лучи восходящего солнца.
Недавно Иаков сказал своим родителям о своих дальнейших планах, то есть о том, что он решил заработать достаточно денег, чтобы купить свой дом, лодку и сети, и обзавестись в ближайшем будущем семьей, чем очень порадовал Саломею и Зеведея, не знавших о той личной драме, которую успел пережить их сын (о ней речь еще впереди) и о том, что именно живая рана на сердце сына заставляет его думать о скорой женитьбе на первой встреченной им девушке и о собственном доме.
Как же удивился Иоанн, когда Зеведей отпустил его и Иакова с Иисусом. Он решил, что произошло чудо. Второе чудо тоже не заставило себя ждать, ибо Иаков в один миг вдруг изменил свои планы, к которым, казалось, так серьезно относился и так долго их вынашивал, и вместо тихой, спокойной жизни с женой и детьми на берегу моря избрал вдруг эту неведомую дорогу. В решимости его сомнений не было: прежде чем Иоанн опомнился, Иаков сложил сети в лодку и подошел к сынам Ионы, проделав всё это с видом спокойным и решительным, словно он всю свою жизнь знал или хотя бы подозревал о своей настоящей судьбе и ждал только этого часа.
– Равви, мы готовы идти с Тобою, – сказал за всех Иаков.
– Нет, – сказал Иисус, – не называйте Меня «равви» или каким-нибудь иным именем. Вы друзья Мои и братья Мои. Называйте Меня просто – Иисус.
– Иисус, по-арамейски Иешуа, это значит «спаситель», – шепнул Симон Андрею. – Довольно распространенное в Израиле имя…
Они шли по солнечному берегу вдоль линии прибоя. Вскоре мокрый песок и камни сменились ковром зеленой травы с маленькими цветами. Теплый воздух нежно омывал идущих, пьянящее спокойствие было разлито в природе.
– Иоанн, – вполголоса сказал Андрей, – сейчас у меня такое чувство, словно всё это когда-то уже было. Так же светило солнце, так же пахло травами и морем и мы так же шли по этой долине вслед за Иисусом. Я понимаю и осознаю, что этого никогда прежде не было, но впечатление очень живо, ярко и сильно. А ты чувствуешь что-то подобное?
– Сейчас – не знаю, – тихо ответил Иоанн. – У меня как-то все мысли и чувства путаются. Вернее, я переполнен ими и ничего в них не могу понять. Но я тебя понял: у меня раньше такое бывало. Вот точно знаю, что со мной никогда чего-то не было, а кажется, что всю обстановку уже видел когда-то, все слова слышал и именно так и отвечал.
– Странно, правда? – задумался Андрей. И произнес тихо, обращаясь уже к самому себе: – Интересно, бывает ли так и с другими людьми, а если бывает, то как часто и, главное… разрешит ли когда-нибудь человек эту загадку? Ведь если кажется, что все это было, значит, оно, может, действительно было, но только в каком-нибудь другом времени или же человек просто где-то в полуснах видит свое будущее не как символ, что обычно бывает в вещих снах, а как реальность со всеми тонкостями и мелочами?
Иоанн прислушивался к этому бормотанию, и сам задумался.
Вскоре они свернули на узкую тропинку, ведущую к восточным воротам Капернаума. До города оставалось минут десять ходьбы. Тропинка вилась меж трав и кустарников с мелкими красными и черными ягодами, а ближе к городу пролегала через открытое место, поросшее спорышем и другой мелкой травой. Вдруг кусты шевельнулись и послышался слабый треск преломленной тонкой ветки. Слышалось чье-то затрудненное и заглушенное дыхание, тихое сопение.
– Слышите? – спросил Симон. – Может, чья-то овца заблудилась?
– Там далее много гробов. Это может быть и прокаженный, – серьезно заметил Иаков.
– Так по закону прокаженный должен громко объявить о себе, что он не чист. Вряд ли, – с сомнением сказал Симон.
– Не беспокойся, Симон, – сказал Андрей. – Это какой-нибудь дикий зверь. Лев, например.
– Насмешник. Со львом я справлюсь, – горделиво-спокойно сказал Симон.
– А овцы боишься? – улыбнулся Андрей.
Будущие ловцы человеков тихо засмеялись, а Симон легонько и шутливо ударил Андрея по плечу.
Как только они вышли на открытое место что-то серое, большое и бесформенное бросилось им наперерез и простерлось у ног Иисуса. Теперь все увидели, что это был человек в страшных лохмотьях, прикрывавших почти все его тело. Нос и нижнюю часть лица его скрывала какая-то грязная тряпка, верхняя же часть его лица была опухшей, как опухшими были и его оголившиеся стопы и части голеней; кроме того, эти участки тела были покрыты язвами. Перед ними был прокаженный.
Болезнь проказа была настоящим бедствием древнего мира и считалась Божьей карой за очень тяжкие грехи. Больных проказой изгоняли из городов и селений, и эти несчастные селились в каменных гробницах, таясь от света и людей, проклявших их. Помимо физического отвращения, люди испытывали по отношению к ним и духовный страх, боясь, что Бог их покарает так же, если прокаженный, он же страшный грешник перед Лицем Бога, приблизится к ним или заговорит с ними. Поэтому под страхом страшной и неизбежной смерти эти несчастные должны были криком предупреждать людей, что они нечисты. Питались они чем придется, в основном тем, что давала природа. Иногда они издали кричали стражникам городов и просили им дать хотя бы объедки, а в ответ получали грубые слова.
Совсем по-иному обстояло дело, если какого-нибудь богача вдруг поражала эта страшная болезнь. С тех пор как люди узнали власть золота и стали благоговеть перед деньгами для обладателя денег не стало ничего невозможного в мире, какие бы тяжкие грехи он не совершил. Богатый прокаженный мог предпринять одно дорогостоящее «лечение». Для этого ему нужно было обратиться к священнику, и тот за несколько минут и мешок золота проводил обряд очищения. Вот как это происходило:
Священник брал двух птиц «живых и чистых», как написано в Законе, брал также палочку кедрового дерева, червленную нить и траву иссоп и шел за город вместе с прокаженным. Одну из птиц закалывал над глиняным сосудом с водой, потом омывал в крови жертвы живую птицу, палочку, нить и иссоп, окроплял семь раз прокаженного кровью и отпускал оставшуюся в живых птицу на волю. Затем прокаженный должен был у себя дома выстирать свою одежду, остричь волосы и покупаться в воде. Теперь он «чист», может спокойно жить в городе, но должен семь дней находиться в одиночестве. На седьмой день он должен был обрить все волосы на теле, постирать одежду, в которой был эти семь дней, снова покупаться в воде, а на восьмой день, прихватив с собой двух овнов непорочных, одну однолетнюю овцу непорочную, три десятины пшеничной муки, смешанной с елеем, одну меру елея и мешок с золотом за услуги, он вновь посещал священника. Тот закалывал одного овна на жертвеннике в синагоге и кровью жертвы мазал правое ухо очищаемого и большие пальцы на его правой руке и правой ноге. Елей священник лил на левую свою ладонь, а палец правой своей руки обмокал в елее и кропил больного семь раз, затем мазал елеем опять же таки правое ухо очищаемого и большие пальцы его правой руки и правой ноги. Потом выливал остатки елея со своей левой ладони на голову очищаемого и приносил жертву всесожжения и хлебное приношение Все это исполнялось с педантичной точностью. После этого объявлялось, несмотря на явные, неисчезающие признаки болезни, что прокаженный «совсем чист». В хороших условиях, при разнообразном хорошем питании больной нередко, спустя некоторое долгое время выздоравливал, и тогда вся заслуга в исцелении принадлежала священнику.
«Милостивый» закон делает оговорку и для бедных. Им на восьмой день достаточно было взять одного овна, одну десятину пшеничной муки, смешанной с елеем, одну меру елея и двух горлиц для жертвы за грех и всесожжения. Но на самом деле такое «очищение» было не по средствам бедным, и они скитались вне городов и селений в страшной болезни, мучаясь от боли, голода, отвращения к себе и страха перед здоровыми людьми, выбросивших их из своего общества.
Один из таких несчастных и лежал сейчас у ног Иисуса, повторяя, как безумный, монотонным, хриплым голосом одну фразу:
– Господи! Если хочешь, очисти меня! Господи! Если хочешь, очисти меня!
Хотя Иаков сказал, что гробы «там далее», они находились довольно далеко от восточных ворот, и немалое расстояние пришлось преодолеть при такой болезни этому несчастному.
Иисус бросился к прокаженному и помог ему подняться. Ученики молчали и не двигались.
– Очистись! – произнес Иисус.
И ученики не поверили глазам своим. Тело прокаженного стало уменьшаться, а язвы затягиваться. Теперь перед ними стоял невысокий, худощавый молодой человек, довольно приятной наружности в обвислых лохмотьях. Тот, судорожно закатив рукав, увидел свою руку, здоровую и без язв. Даже следов не осталось. Тогда, сорвав повязку со своего рта, он еще раз бросился в ноги Иисусу.
– Встань и не говори никому, как очистился, – ласково сказал Иисус и пошел дальше.
После некоторого молчания заговорили ученики.
– Вот так «просто Иисус»! – воскликнул Симон. – А я еще не верил своей жене! Такое увидеть… да этому никто не поверит.
– Такого мы не видели ни у одного из пророков, к которым приходили! – шептал Андрей.
– Прокаженный сказал: «Господи!», значит, это и есть «Идущий вслед за Иоанном Крестителем, Которому он не смеет даже обувь Его понести»? – проговорил Иоанн.
– О таком я читал лишь в Священном Писании, – пораженно говорили и Иаков, и Симон, и Иоанн, и Андрей.
Ученики догнали Иисуса. Первым заговорил Симон Петр:
– Равви! Достоин ли я, чтобы идти за Тобой?
Иисус оглядел ошеломленных учеников.
– Увидите больше этого. И сможете. Истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божьих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому. А теперь идемте в Капернаум.
Да, чудо поражает и имеет огромную силу убеждения. Вот почему умный и лукавый дух, черный исполин, приходивший в пустыню к Иисусу, искушал Его совершить чудо – превратить камни в хлебы. Но Иисус от начала и до конца Своей оборвавшейся Миссии ни одного чуда не совершил. Чудом не были ни Его Непорочное Зачатие, ни превращение воды в вино в Кане Галилейской, ни исцеления, ни воскрешения мертвых, ни укрощение бури, ни хождение Его по воде, ни преображение на горе Фавор, ни Его собственное воскресение, ни Его вознесение. Иисус действовал в пределах Божьих законов, опровергая всей Своей Жизнью демонические законы болезней и смерти, беспомощной ограниченности возможностей физического тела. Ибо Божественные законы Жизни чудеснее и прекраснее любых чудес, которые только может представить человеческое воображение. Но пусть мы называем это чудесами. Разве не чудо, что звезды силою тяготения – силою любви – образуют системы, даруя нам жизнь, разве не чудо, что мы дышим, любим, творим, преклоняемся перед понятиями «прекрасного», «великого», «милосердного», разве не чудо, что Логос Земли из любви к нам стал Сыном Человеческим… Такие чудеса родятся из веры. И грош цена вере, рожденной из чуда. «Блаженны не видевшие и уверовавшие».
Но что такое вера? Есть такое мнение, что знания выше веры, так как последняя основана на недостаточных и недостоверных данных. Но так ли это? Что такое знания? Например, наши научные знания, которыми мы гордимся? Разве не на вере, вернее, доверии к авторитетам ученых основаны они? Ведь не все опыты мы проводим лично и в большинстве случаев даже не имеем возможности их провести, так что многие научные истины мы воспринимаем на веру. Итак, вера равна знанию – из веры родится знание, из знания – вера. Доверяя авторитетам святых и пророков, их личному духовному опыту, мы приобретаем религиозные знания, с помощью веры мы извлекаем знания, вложенные в нас Богом, из глубин нашего подсознания и из высот нашего сверхсознания, мы расширяем свое «я», познаем себя и окружающий нас мир. Бог есть Истина, а путь к Истине, лежащий через веру и любовь, и есть познание. Разве не странно, что все гении науки – все эти Ньютоны, Ломоносовы, Менделеевы, Дарвины, Эйнштейны, Вавиловы – были глубоко верующими в Бога людьми, а убежденные атеисты ничего в науке не сделали?! Потому что великие человеческие открытия и великие произведения искусства – это суть Божественное Откровение ученым и деятелям культуры. С помощью горячей веры в Бога они сдвигали «горы» в пространствах человеческих познаний и восприятия прекрасного – и тем самым двигали человечество вперед, в светлое будущее, которое рано или поздно настанет благодаря избранным. «Блаженны не видевшие и уверовавшие».
Глава 6. Учитель
Когда Иисус и Его ученики вошли в город Капернаум, к ним тотчас подошел римский кентурион. Это был довольно высокий, сильный человек лет тридцати, со строгим суровым лицом воина, слегка изуродованным некогда ударом меча – белеющий шрам проходил через весь лоб до левой выжженной солнцем брови. Он поклонился Иисусу.
– Ты – Великий Человек! – произнес кентурион. – Я был свидетелем Твоих исцелений. Но то, что я увидел сегодня, убеждает меня в том, что дар Твой действительно от Бога Твоего. В то время, когда я въезжал в город, я увидел Тебя с прокаженным. Потом я видел этого человека здорового и радостного. Хотя мы с Тобой разной веры, я прошу Тебя во имя Бога Твоего о милости. Мой слуга очень болен и лежит в горячке. Я люблю его, я знал его еще мальчишкой, и с тех пор он служил мне в сражениях на полях битвы. Я прошу Тебя оказать мне милость и исцелить его.
– Я приду к тебе и исцелю его, – ответил Иисус.
– Нет, Великий Человек, – произнес кентурион, – не достоин я, чтобы Ты вошел под кров мой. Скажи лишь слово – и выздоровеет слуга мой. Хотя я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: «Пойди», – и он идет; другому: «Приди», – и тот приходит, а слуге моему: «Сделай то», – и он делает.
Иисус, услышав такие слова, ласково улыбнулся:
– Я рад буду, если и в Израиле найду веру такую. Говорю же вам, – обратился Он к ученикам Своим, – что многие придут с востока и запада, севера и юга и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царствии Небесном. – Затем Он снова обратился к кентуриону: – Иди и как ты уверовал, да будет тебе. Твой слуга теперь здоров.
– Благодарю Тебя и Бога Твоего, – сказал кентурион и, еще раз поклонившись Иисусу, удалился.
В Капернауме Иисуса уже заметили и вскоре вокруг Него собралось много людей.
– Как ты думаешь, – Симон Петр схватил Андрея за руку, – слуга сотника уже здоров?
Андрей удивленно взглянул на Симона.
– А ты как думаешь? – сказал он, и легкий укор послышался в его вопросе.
– Я думаю, здоров, – ответил сияя Симон Петр. – Сомнений нет. И ты не сомневайся.
Тем временем они проходили мимо Симонова дома, и Симон, бросив на ходу Андрею: «Я сейчас», – быстро вошел в дом. Он застал жену в первой комнате, где она разжигала очаг. В доме было тихо, и, казалось, эта тишина зазвенела в ушах после шумной улицы. Видимо, дети спали в другой комнате.
– Радуйся, любимая, – вскричал Симон.
Жена сделала ему знак, чтобы он говорил тише, но шепот все равно у Симона не получился.
– Пойдем со мной – разделишь радость нашу, – он поцеловал ее в губы и, как была она у очага простоволосая, такую и потащил ее за руку из дому; она едва успела захватить накидку и уже на ходу убирала волосы.
