Отроки в Сайсарах

Высокое синее небо с ярким, жарким фонариком в зените. Горячий бетон и запах расплавленного гудрона. В дальнем углу крыши, за мачтой для телефонных проводов, стоят порванная раскладушка, три раскладных матерчатых стула и стол из пары шлакоблоков и капота от «Москвича», чёрт знает как затащенного на крышу. Это наше место. С этого места начинались все наши байки и пьяные похождения.

Кудря, не откладывая дело в долгий ящик, вытащил из-за бетонного карниза три граненых стакана, которые тут же были наполнены светло-желтой и кисло-сладкой бурдой из тетрапака. Жарко. Всем хотелось пить. Осушили их безмолвно. Так… между делом, как воды попили. Чёрт успел отхлебнуть полстакана, пока не получил от Сью очередной подзатыльник. Хвостик слёг на пыльную раскладушку, неспешно заливая клей в пакеты. Сникерсом я поделился только с Чертёнком. Жрать хотелось адски: как-никак, третий день в загуле, а дома поесть не успел. Трудно есть суп, когда тебя мочалит стокилограммовый мужик, знаете ли… ложка в рот не всегда попадает. Поэтому половина сникерса провалилась в желудок, как песчинка в бездну. Ну ничего, алкоголь и клей перебьют голод на пару часов, а вечером зайду к кому-нибудь в гости поесть.

После второго стакана почувствовал, как по телу разливается тепло, приятное такое тепло, как будто бабушку обнял. Спокойно стало, безмятежно. Лег на теплый бетон и уставился на перекрестие проводов. Распухший нос неприятно защипало, потёр переносицу и тут же скривился от резкой боли.

– Сильно тебя батя? – Кудря указал на мой разбитый нос.

– Да нет, за дело.

Как-то с детства воспитали, что если влетело за дело, то это не больно. Наверное, потому что осознаешь свой косяк. Так совесть меньше мучает. Правда, когда дядя Петя нас отхлестал, было пиздец, как обидно.

– Он меня за шкирятник оттаскал, – продолжил я. – А я ему в рожу плюнул, вот он мне и врезал.

– А на хрена в рожу плевал? – Хвостик оторвался от пакета, задав бессмысленный вопрос.

– Ты меня спрашиваешь…? Не знаю, достал меня вот и плюнул, – вытащил пачку и прикурил сигарету.

– Неправильно отцу в рожу плевать. Он же отец.

– Кудря, вот у тебя батя, блядь, есть?

– Нет.

– А хули ты меня учишь, как мне с моим отцом жить? Знаю, что неправильно. И тачки «вставлять» неправильно, бухать тоже. Вообще все знают что хорошо, но всё равно делают плохо. Это закон жизни – ебаные обстоятельства.

Да и вообще, хочешь вволю водку жрать, баб иметь, красиво жить – по-хорошему не получится. Посмотри на старших, посмотри, что вокруг творится – по жизни шанс дается только ворам, барыгам, мокрушникам и кидалам. Батя говорит, что дальше стопудняк суровее будет, поэтому если по чесноку жить – только на помойке подъедаться будешь.

– Не-е, Матрёна, порожняк прогнал. По чесноку жить можно – Честным вором. Считай, и сам в шоколаде и совесть чистая. А мокрушники, барыги, кидалы… ровный беспонт, на честном народе жирок наедают. Государство ебашить надо, ему по хую, у государства детей нет, кварплату платить не надо, в магазине копейки не подбирает. Смотри, что придумал – вот мусора же государство?

– Ну.

– Хуй гну. Ну свинтить с ихнего бобика колеса и по нормальной цене дяде Коле впарить. Считай, все в поряде – я с бабками, дядя Коля с дешманскими колёсами, а государству ваще по хуй, у него этих колёс хоть жопой жри.

– Ага, а потом менты тебя на британский флаг… Пойми, что ты конкретно ментовское тыранул, а они – суки хуже воров.

– Ну по хуй. Пусть не ментовское, у пожарников или, блядь, у почтальонов – они-то ни хуя мне не сделают.

– А вот это уже реальное дело. Считай себе и людям помог, и государство хуй найдет.

– Вот так вот та… надо, блядь, знать, где у государства воровать можно, без последствий.

– Давай тогда, комбинатор хуев, наливай.

В три больших глотка осушил стакан. В голове зашумело. Долгожданное опьянение стояло на пороге и разбухшей веной стучалось в висок. Ещё чуть-чуть и будет совсем хорошо. Сью зашвырнул пустой тетрапак куда-то за карниз, открыл второй. Разлили ещё по одной, получалось так, что пили только я и Кудря, Чёрт носился по крыше, гоняя воробьев. Хвостику вообще было на все по хуй, он и тюбик нашли друг друга.

– Чё вечером делать будем? – спросил я у Сью.

– А хрен его знает… Может в Парк слазим, на студенточек посмотрим?

– На «Джельсомино»?

– Ага.

– Пизды от «крестьян» отхватим, а студенточки все равно не дадут.

– Может, драка будет? Или пьяного выцепим? Мало ли… где много народу, всегда есть что взять, – под словом «взять» Сью подразумевал обобрать пьянчугу или под шумок драки спиздить барсетку или кошелек.

– Блядь. Надо было Лику сюда притащить, – спохватившись, вспомнил я о своем давнем замысле.

– На хуя? – удивился Сью.

– Подкатить к ней хотел. Мне этим летом бабу трахнуть надо. Хватит целкой ходить? – карикатурно подергал себя за промежность и расхохотался.

– Не даст – вроде как залетела. Томка сказала, что пацанчик у неё появился и залетела она. Поэтому на районе давно не появляется.

– Вот ведь шалава. И чего теперь делать?

– Ну, видимо, другую бабу искать.

– Где, блин, на районе ещё одну такую же найдешь? – перебирая в уме, более сговорчивых подруг я вспомнить не смог.

– Князь говорит, что любую бабу выебать можно, – Сью заговорщически придвинулся поближе. – Он тогда по синьке Еблана поучал, мол, любую бабу можно уложить тремя способами: завоевать, купить или покорить.

– Ну, понятно, Князь Зойку купил. Она всегда на бабло велась. Покорять – это типа стихи писать? Я, сука, ни хуя не поэт.

– Тогда завоёвывай.

– Это пизды бабе давать чтоле? Как питекантроп: дубиной в табло и в койку?

– А чё?.. Тоже выход.

– Дурак ты! Сажают за такое, и надолго, а потом ещё и петушат над парашей. Мне моя жопа ещё целой нужна. И чтоб она рвалась из-за какой-то неподатливой бабы…? Неа, не вариант.

– Не вариант, ага.

– Сью, а ты когда-нибудь с телкой сосался? – начал я облизывать свои губы.

– Не сосался, а целовался взасос. Сосут те, что под шконкой…

– Заебал. Так ты целовался взасос?

– Неа. За титьку пару раз хватал. А так, чтоб взасос… не было такого.

– А когда ты успел за грудь подергать? – осушил свой стакан и потянулся к приготовленному мне пакету с клеем.

– Один раз, когда Лику пьяную домой волокли, под кофтой у неё пошуровал.

– Вот ушлая сволочь. И чё, как у неё? – голос мой из-за пакета звучал гулко.

– А хуй его знает, не помню. Мы ж тоже в хлам были, – не удержался и заржал Кудря.

– А второй когда?

– Помнишь, я за магнитолой к ёлочкинским ходил?

– Ну?

– Там у барыги какая-то старая шалава была. Пёрло видать её, как удава по стекловате.

– Под кайфом?

– Ну я ж говорю, пёрло её, – лицо Сью как-то передернуло, не любил он нариков. – Говорит, хочешь сиськи позырить, а я чё дурак отказываться. Она задирает майку, а там они висят. Я и помял их малость, чего думаю добру просто так пропадать, – теперь уже заржал я.

Я уже минуты две дышал клеем, поэтому хохот в ушах, отражаясь эхом, укатился куда-то далеко за затылок. Картинка перед моими глазами изменила цвета: небо стало желтеть, кожа на мне покраснела, яркие блики ослепляюще отражались в блестящих металлических антеннах. С каждым вздохом окружающий мир, вибрируя, сжимался. В ушах ритмичный шелест сдувающегося и надувающегося пакета, сердце моё из груди потихоньку перебралось в голову и решило контролировать моё дыхание, задавая ему ритм своим биением. Возникло такое ощущение, что я должен совершать вдох на каждый стук сердца, в ином случае я задохнусь. Не в первый раз в полёте, и трезвая часть моего сознания понимала, что это организм таким извращённым образом говорит, что ему не хватает кислорода и он больше не может дышать токсичными испарениями вперемешку с углекислым газом. Нужно перебороть себя и оторваться от пакета. Подышать. Вдох-выдох, ещё раз и ещё. К миру стали возвращаться былые краски – небо посинело, значит всё хорошо. Я обратно прильнул к пакету. Дышать стало легче, сердце уползло обратно в грудь. Лицо и пальцы окончательно занемели. Мочки ушей приятно щекотало, мурашки от щёк перекатывались через шею на спину, оставляя за собой приятную прохладу в жаркий летний день и некую безмолвную радость. Радость, напомнившую о деревне. О том, как я наперегонки с братьями бегал к пруду, с нетерпением раздеваясь и ныряя в прохладную, чистую воду. Чувство свободного полета подбивало диафрагму и щекотало пятки, когда я летел в очередном кульбите со старой тарзанки. Брызги от наших бултыханий на солнечном свету образовывали радугу, а смех и детские визги гулко отражались от воды и уносились куда-то далеко в лес. Лес, манивший нас смородиной и толокнянкой, душистым можжевельником и мягким мхом. Улегшись в траву с закрытыми глазами, слышно как гудит ветер, падают шишки. И ты тихо засыпаешь…

Очнулся почему-то лицом на бетоне. На мне сидел Кудря и о чём-то болтал с Хвостиком.

– Какого хуя? – сдавленный весом, прошептал я, развозюкав накапавшую лужу слюней под щекой.

– Матрёна, ты дурак! – это был голос Сью, поднимающегося с меня.

– Глюкануло тебя, друг, – Хвостик подошёл поближе и вгляделся в моё лицо. – Такое бывает, когда пойло с клеем мешаешь.

– А чего случилось-то? – приходил я в сознание, голова всё ещё гудела. Во рту ощущался вязкий вкус клея.

– Ты чуть с крыши не спрыгнул. Орал, что искупаться хочешь. Забрался на карниз. Думал, что на пляже, даже раздеваться стал. Хорошо, Чёрт успел тебя за шорты поймать, а то отскребали бы тебя сейчас от асфальта. Глюк поймал, – дал заключение Кудря.

– Глюк, – автоматически повторил Чёрт, с опаской разглядывая моё лицо.

– Пиздите, – с кривой улыбкой начал я искать признаки лжи на их лицах, но они, к моему разочарованию, были испуганно серьёзными. – Подъебать хотите. Не было такого.

– Бля будем, – Чёрт ногтем большого пальца дернул передний зуб.

«Пиздец!» подумал я про себя. Вот и я с катушек слетел – стал «ловцом». Рано или поздно это ждет любого «гупаря». Видел, и не раз, как нормальные пацаны ловили глюки и пытались тапком резать себе вены. Ху      ёвое зрелище. С клеем надо завязывать, а то в следующий раз полечу я сизым лебедем с крыши вниз головой или вместо тапочка у меня в руке окажется нож. «Скажем наркотикам – НЕТ! У нас ещё водка не кончилась!» вспомнил присказку своего старшего брата.

Заметил, что на улице потемнело.

– Сколько время? – пытаясь сориентироваться в пространстве, я поднялся на ноги.

– Часов восемь, – ответил Кудря.

– Это ж сколько меня колбасило?! – бесполезный труд сопоставлять и рассчитывать время в момент, когда находился в неадеквате.

– Нормально так посидели.

– Ага. Поесть бы чего, – ко мне вернулся животный голод, и я обратился к Хвостику. – К тебе можно?

– Пошли. Мои все на даче.

До моего первого поцелуя оставалось 9 часов и 34 минуты.

Выползли из подъезда и направились к дому Хвостика. Сью отчего-то начал про себя смеяться.

– Ты это… мужикам-то особо не говори про мои глюки, – с долей надежды попросил я друга.

– Да я не о том. Помните Костика Лысого? – сквозь все шире расплывающуюся ухмылку спросил Сью.

– С Лонгинова который? Его ведь ещё весной на зону закрыли.

– Он самый. А ты знаешь, за что?

– Неа, – ответил я, с надеждой услышать занятную историю.

– В общем, мужики рассказывают: Князь ему дал заказ на два колеса от УАЗика, – проще, чем свинтить запаску от УАЗа, было только конфету у ребенка отобрать. – Плевое дело. Но парень-то не из простых. Для храбрости выжрал жбан водки и попёр на дело. Свинтил одно колесо на Ильменской, потом второе где-то на Каландаришвили. Приволок к себе в гараж, затихарился – кипиш пережидал. Сидит, ждёт, когда Князь с заказчиком придут с ним рассчитаться. Час сидит, второй пошёл. В общем, стук в дверь, он открывает, а там дядя Петя с ходу ему кулаком в табло. В общем, повязали.

– А как нашли-то? – во мне взыграл профессиональный интерес. – Слил кто?

– Нет, нет. В общем, Костик тоже задался этим вопросом. Вроде ночь была, никто не видел, да и работал он тихо.

– Ну..?

– Так вот, спрашивает он у дяди Пети, как тот его спалил, – Сью просто разрывало на части от хохота, чем он меня начал напрягать. Не люблю людей, которые ржут раньше времени. – А тот ему серьёзно так отвечает: «Костя, в следующий раз колеса не катать, а носить надо!»

Я не просто засмеялся, у меня началась истерика. Я присел на бордюр и тупо, схватившись за живот, повалился на бок. Воздуха отчаянно не хватало. – Матрёна, ты представляешь..? Катить!!! Короче, этот идиот… весной… по грязи… катил колеса от обоих УАЗиков к себе в гараж. Мужики говорят, след ещё такой ебанутый был, весь вихлял, посередине четкая колея от колеса, а по бокам следы от Костиных кроссовок.

– Кудря, перестань! – затылок мой от смеха просто разрывало, скулы болели, глаза слезились, рядом со мной покатывались Хвостик с Чёртом.

– Вот долбоёб! Таких сразу убивать надо, чтоб остальным жить легче было, – Сью сидел рядом и вытирал слёзы.

– И чё потом? – справился с приступом смеха Хвостик.

– Ну, чё потом?.. Должок за ним условный и так был, а тут получилось, что на «горячем» взяли. Впаяли ему два года общего. Сейчас благополучно чалится.

– Вот придурок! – добавил я – Хвостик, у тебя ведь тоже условный.

– Ага, – ему стало не до смеха.

– Я тебя очень прошу, по-человечачьи прошу! – Выдержал паузу и привлёк к себе внимание. – Дай, сука, слово, что, блядь, никогда! Слышишь! Ни-ко-гда колёса катать не будешь! – пораженный своим остроумием, свалился в очередной приступ истерики.

– Говно ты, Матрёна! – беззлобно выпалил Хвостик и тоже захихикал в своей токсикоманской манере.

Дома у Хвостика было чисто и пусто. Жил он с бабушкой и отцом – прапорщиком с ДСКшной части. Он к нам переехал лет пять назад из Омска: отца перевели сюда, а мамка его там осталась. Раз в год он обязательно ездил к ней в гости ровно на месяц, после чего исправно приезжал в Якутск. Бабушка его была дряхлая и почти в маразме, наверное, поэтому прапорщик не захотел оставлять её одну в Омске. Хвостик бабулю не любил, а отца видел редко. Летом все семейство торчало на даче, вскапывая огород и пытаясь вырастить яблони, такие же, как у них на родине. А этим летом Хвостик торчал в городе, поскольку раз в неделю ему надо было отмечаться у участкового.

Зайдя в квартиру, я сразу полез в холодильник на поиски чего-нибудь съедобного. Нашел кастрюлю с холодным супом, банку огурцов, шмат сала и хлеб. Никогда не понимал людей, которые хранят хлеб в холодильнике. Он, как губка, впитывает все запахи находящиеся рядом с ним, поэтому найденный мною хлеб пах чесноком, петрушкой, кислыми соленьями и жирной свининой. Ну делать было нечего, нарезал хлеб и сало, достал грязную ложку из раковины, поскольку искать, где тут у Хвостика чистая посуда, мне не хотелось, и сел набивать свой желудок до полной закачки. Наворачивал ледяной суп прямо с кастрюли до тех пор, пока в животе от холода покалывать не начало.

Пока я ел, Хвостик опять откуда-то достал пакет с клеем, тихо засел на подоконнике и тупо уставился на улицу. Сью и Чёрт таращились на Слонопотамов, Ягуляров и Тигро-морковок, записанных на видеокассету с очередными похождениями американского Винни-Пуха. Мне лично нравился наш Винни – добрый, находчивый и оптимистичный малый, не то, что этот желтый имбицил. Но Чёртик был от него просто в восторге, хохотал над его тупыми шутками как ребёнок. Ну что ж я такое говорю?.. Он и был совсем ребенок. Это мы, непонятно как, выросли из детской шкуры и интересовались только пойлом и «воровскими» байками, как псы откликаемся на клички, бесцельно шляемся по району и шугаемся тех, кто посильнее. «Псы с городских окраин, есть такая порода…» вспомнил строчку из песни Чайфа.

– Матрёна, чё дальше делать будем? Тута сидеть или в парк? – Кудре, как обычно, не терпелось куда-нибудь двинуться, этим мы были очень похожи.

Никогда не мог усидеть на месте и на чем-нибудь сконцентрироваться. Школьная жизнь для нас была просто адом: сидеть сорок минут за партой и писать в тетрадку, когда за окном текла настоящая жизнь – весёлая и опасная. Учителя называли меня оболтусом, а родители сетовали на модный и непонятный диагноз: «рассеянное внимание». Вот как-то так.

– Рано ещё, через пару часов в парк пойдем, а оттуда сразу к «Богатырям». Баллонник и домкраты всё ещё у Салями?

– Ага. Я ему звякну. Он с нами пойдет. Четыре колеса – четыре человека.

– Эй! Я тож хочу, – Чёртик обиженно насупился и скрестил руки на груди, хотя и так знал, что в расчёт его не возьмут.

– Ты вообще не пизди-ка, – Кудря прихватил за шею Чёртика. – Щас досмотришь и домой пойдешь. Мамке скажешь, что я у Хвостика заночевал. Понятно?

– Ага. А если загребут?

– Сплюнь, дурак! – по приказу брата Чёртик мгновенно три раза смачно плюнул на ковёр, после чего растёр плевок носком. – Матрёна, ты бы что-нибудь со своими волосами сделал, а то точно пизды получим. Кресты деревенские длинноволосых не любят.

– Заебал. Плавали – знаем. – я начал расплетать косички: насколько бы я гордым «Чингачгуком» ни был, а в морду лишний раз получать не очень хотелось. – Гондонку натяну.

«Джельсомино» тогда было самым ебанутым местом во всем городе. Дискотека эта располагалась на старом танцполе в глубине парка. На тот период его держала Верхневилюйская бригада, но лазила туда вся студабитура, пропивать бабки своих родителей, которые были заработаны непосильным трудом, для обучения их любимого чада в ЯГУ. К тому времени, когда мы туда явились, дискач шел полным ходом: на аллее уже валялись пьяненькие абитуриенты, в кустах лобызались такие же пьяные парочки, прямо у входа быковали с десяток бандерлогов. Менты редко когда совались на Джельсомино, только если массовая драка или заявит кто-нибудь, а все остальное время тут рулили крепкие пацаны в кожанках с нунчаками и обмотанными изолентой алюминиевыми палками.

Сориентировавшись на местности, я и Сью, с причитаниями «О бля, братка! Чё тут валяешься?», подхватили первого попавшегося бессознательного пацана и утащили его подальше в лес. Пошуровав в карманах, нашли пачку сигарет Opal, связку ключей и пустой матерчатый кошелек. Боты его были старые, а других ценностей на нем не было. Так и бросили, вернувшись обратно к танцполу. Салями и Хвостик нашли пацана побогаче, вытащили у него тридцать штук и китайскую, музыкальную зажигалку в виде лягушки. Наш вечер только начинался.

Разжившись портвейном на украденные деньги, мы засели в глубине леса так, чтоб видеть вход на дискотеку. Мы ждали большой драки. В этот раз ждать пришлось достаточно долго, но то, что мы увидели, меня не очень обрадовало.

Ближе к полуночи диджей заебался поочередно ставить 2Unlimited с Backstreet Boys и перешел на более жёсткие ритмы Prodigy. Неведомо откуда, через главную аллею, ко входу на дискотеку вкатились два «Патрола», в секунду вывалив из всех своих дверей немереное количество бритоголовых, коренастых якутов. Раздался мужской крик: «Нюрба!». Нюрбинские, долго не думая, сразу вынесли двоих на входе, а того, что собирал со входящих бабки, быстро уволокли в джип. Зайдя на танцпол, они начали крушить всех – направо и налево, без разбору. Мочили жестоко и быстро, палками забивая мужиков и их тёлок. Из входа в истерике выбегали бандерлоги и выползали затоптанные девчонки. Где-то в глубине раздалось два громких хлопка, визг неизвестной девушки пронеся эхом по парку. Через секунду, так же быстро, как и появилась, бригада засела в джипы и увалила в сторону областной больницы, предварительно захватив с собой то ли убитого, то ли вырубленного диджея.

– Так, пацаны. Валим! Быстро! – вскочил я и почти бегом направился к дальнему выходу.

– С хуя ли? – догнал меня Салями.

– Щас мусоров понавалит, как в день милиции. Мне рядом с ними делать нечего.

Мы вышли через Вилюйский переулок и ушли на армянское кладбище.

– Нет, блядь! Кудря, ты видел?! – Салями не мог успокоиться. – Интересно, а за что они диджея завалили?

– Музыка им не понравилась! – Я кисло пошутил. В глубине души мне было жалко тех двух парней, которых нюрбинские увезли с собой. Понятно было, что им не жить.

– Щас точно война будет. Зуб даю, на этом не закончится, – Сью поддержал Салями. – Матрёна, надо к «Богатырям» быстрее. Мусорянские с Лермонтова и Ёлочки по-любасу сюда привалят, а там зеленый свет.

По дороге на дело, захватили два домкрата и два баллонника. Обошли «Срединного богатыря» со стороны озера и зашкерились под дом. Салями и Кудря непринужденным шагом прошлись по двору, высматривая возможный шухер, и Кудря мимоходом, почти бесшумно, разбил уголок стекла в задней двери. Затем быстро забежал под дом.

У двадцать девятой Волги стёкла на передних дверях были сплошными и разбивать их было бы слишком заметно. У Жулек и Москичей передняя форточка нехитро вдавливалась, и машину, при наличии длинных рук, можно было без труда открыть изнутри. А у Волги приходилось разбивать стекла и вскрывать заднюю дверь. Я и Хвостик тем временем надыбали восемь шлакоблоков с ближайшей стройки.

– Ну чё? – прошептал я Кудре.

– Вроде в норме. Кипиша из-за разбитого стекла пока нет. Ещё чуток подождём и нормуль.

– Блядь. Вон кто-то идет. – Салями показал в сторону «сотых» дворов.

Приглядевшись, я увидел семерых пацанов. Двух из них я знал.

– Ёлочкинские?

– Да нет. Гимеинские. Подождём, они мимо пройдут.

Мимо они не прошли. Четверо пацанов перемахнули через теплотрассу и залезли под наш дом. Увидев Кудрю и меня с баллониками в руках, остановились как вкопанные.

– Пацаны, чё за хуйня? – достаточно громко, чтоб услышали другие, сказал высокий в синем свитере.

– Архимед, блядь, тише будь! Это я, Матрёна. Не признал чтоль?

Под дом заскочили ещё трое, в руках их уже были палки, они решительным шагом направились к нам.

– Э-ээ, бля, кто там? – нарочито угрожающе громогласил мелкий понтовоз.

– Бука! Тише ты. Мы это, Матрёна и Сью.

– О бля, пацаны, – подошёл и присел на корточки Архимед. – Здорова.

Все друг другу пожали руки, кратко представились. – Чё тут делаете, а?

– Тачку хотим вставить. А вы чё? Водку пить собрались? – увидел торчащее из штанов Архимеда горлышко от пузыря.

– Ага, потом на Джельсомино.

– Не хуй вам там делать, – Кудря хлопнул Архимеда по плечу. – Нюрбинские кого-то завалили. Сейчас там, наверное, ментов тьма.

– А ты откуда знаешь?

– Сами видели. Вы это… валили бы отсюда в подъезд, если что, нас прикрыли бы? На стрёме? Мы по-быстрому.

– Да не вопрос. Нам по хуй где бухать, надо будет, прикроем. Так, пацаны? – Архимед обратился к сурово молчащим браткам. Те вразнобой согласились.

– Слушай, Архимед, вот ещё что, – я начал наглеть. – Нас, блин, мало – четверо всего. Ты это… забери баллонники и домкраты, мы тут их скинем. А я завтра заберу.

– Договорились, только пузырь с тебя.

– Архимед, веришь, нет? Не для себя стараемся, долг отрабатываем, – начал я врать. Не хуй им за наш счет бухать. – Но, блядь, у нас на районе ты по-любасу в поряде будешь. Зуб даю. Добро не забудем. По рукам?

– Ладно, добро, – он шлёпнул меня по протянутой ладони и архимедовы пацаны свалили в подъезд.

Разбились на пары – по два человека на каждое колесо, я всегда работал со Сью – я домкрачу, он болты рвёт. Хвостик с Салями тоже работали не хило. В общем, схематика «разувки» машины такая:

Сначала внутренняя работа: снимаются магнитола, аудиокассеты, радиостанция (если есть), всякие там зеркала и прибамбасы (набалдашники на рычаг коробки, кожухи на руль), опустошается бардачок и все имеющиеся документы на машину. В этот момент машина выглядит целой и нетронутой, только внутри копошился незаметный парень с отверткой. Как обычно это я, потому что руки у меня длинные, и открыть Волгу через форточку заднего стекла получилось только у меня. Сью в это время курит на подъезде – стоит на стрёме.

Внешняя работа: по двое пацанов на каждое переднее колесо. Один срывает болты, поскольку откручивать их очень долго. Для этого на баллонник надевается труба метра полтора длиной, и до талого закручивается болт, пока шпилька не лопнет и не отвалится. Второй, как угорелый, вертит домкратом, задирая колеса. Главное – не забыть выставить машину на подпорки и «ручник», чтоб не скатилась. Подняв машину на домкрат, я и Хвостик подпихиваем по два шлакоблока для опоры, это как раз высота подъема колеса «на вес». Снимаем домкраты и задираем задницу. Снятые передние колеса закатываются под дом. Салями и Сью возвращаются и начинают скручивать задние, выставив машину на шлакоблоки. Домкраты сразу же убираются под дом, и я отверткой начинаю шуровать замок багажника. Разломив рычагом запор замка, вынимаю только насос, набор ключей, домкрат. В багажнике редко валяется что-нибудь ценное. Один раз нашел дискету от Сеги, но её у меня «залётные» отжали. За что потом и поплатились, здоровьем. В это время уже все четыре колеса лежат под домом.