скачать книгу бесплатно
– Что вы имеете в виду?
– Отправитель здесь просто расписался. Видите, господин Вундерлих, сохранившийся в конце надписи длинный росчерк…
Макс взял конверт, некоторое время изучал его и сказал:
– Пожалуй, да, фрау Оберман. И что из этого следует?
– Скорее всего, ничего. Как хотел, так и подписал.
– А что вы могли бы сказать в отношении текста письма?
– Могу сказать, что главная информация содержалась в предыдущем письме, на которое, как утверждает автор, Карл фон Штразен не ответил. Я думаю, что дед Вальтера не ответил и на это письмо.
– Почему?
– Свекровь как-то рассказывала мне, что отца призвали в вермахт и отправили на фронт в сорок втором, так что предыдущее письмо он, возможно, тоже не читал. Его получила супруга Инга фон Штразен, прочла и не стала отвечать, так как ее просьба автора письма не касалась. Так я, по крайней мере, думаю.
– Вполне возможно. Но куда же делось это письмо?
– О, господин Вундерлих, все очень просто – письмо пропало. Когда люди в спешке бежали на Запад, лишались и не таких ценностей.
– Трудно возразить. Одно ясно, что дядя Адольф, фамилию которого мы пока не знаем, имел к племяннику претензии материального толка и связывал их с матерью Карла Эльвирой фон Штразен. А нам известно, что именно от матери Карл фон Штразен получил некий медальон. Не исключено, что дядя Адольф что-то предполагал в отношении этого медальона.
– Да, Макс. Это похоже на правду.
– Я смею также утверждать, что между Карлом фон Штразеном и его дядей были натянутые отношения, а слова про голос крови – это просто красивая фраза. Судите сами, два письма за два года – и это из Ваймара, который не так уж далек от имения Лихтенберг. И ни одного, стало быть, визита. Похоже, дядя даже не знал, что племянник давно воюет.
Гизела пожала плечами. Макс сложил в свою папочку добытые за полдня трофеи и стал собираться.
– Должен откланяться, фрау Оберман. Документы я забираю с собой. Верну в семейный архив, как только поймаем преступника и найдем медальон… или хотя бы выясним, что с вашим мужем случилось.
– Благодарю вас за все, господин Вундерлих. Я не знаю, что бы делала без вас.
Сыщик пошел к двери и, обернувшись, еще раз взглянул на мать с дочерью. Обе с надеждой смотрели ему вслед.
12
Всю свою жизнь Адольф Гринберг кому-нибудь завидовал. В раннем детстве предметом зависти была старшая сестра Эльвира, которой уже позволялось помогать в мясной лавке, которую держали родители Густав и Клавдия Гринберг. Эльвире не всегда нравилось раскладывать на прилавке нарезанные мясные деликатесы, и тогда она привлекала для этой цели младшего брата, сама же при этом наблюдала, как он раскладывает мясные продукты, и, если ей что-то не нравилось, незаметно отпускала Адольфу тумаки или, хуже того, больно его щипала. Адольф терпел и не жаловался, потому что иногда Эльвира бывала доброй и покупала ему сладости.
Когда Эльвиру выдали замуж за представителя знатного рода барона Зигфрида фон Штразена, Адольф продолжал ей завидовать, потому что теперь она жила в богатом имении, куда он ездил с родителями по большим праздникам, чтобы навестить сестру. Адольф бродил по огромному саду мужа Эльвиры барона фон Штразена и завидовал тому простору, что не шел ни в какое сравнение с маленьким участком, окружавшим домик родителей Адольфа, расположенный в Ваймаре на узкой мощеной улочке, где не было ни одного дерева.
Когда Эльвира стала жить с мужем в имении Лихтенберг, родители все чаще привлекали Адольфа к работе в лавке, и он завидовал мальчишкам, которые в это время гоняли мяч на большой поляне на окраине города. В школе он завидовал сверстникам, учившимся лучше его.
В двадцать пятом году от удара умер отец Густав Гринберг. Теперь вся тяжесть «мясной» деятельности легла на плечи тридцатилетнего Адольфа. Старая Клавдия теперь играла «вторую скрипку» в семейном гешефте, и Адольф, ставший во главе предприятия, имел все основания никому не завидовать. Он даже стал иногда задумываться, не пора ли ему жениться.
Внезапно им снова овладело чувство зависти. Он стал завидовать другому Адольфу, который к двадцать девятому году стал известным всей Германии. Адольф Гринберг понимал, что высот, завоеванных тезкой, ему уже не достичь, и, чтобы хотя бы немного приблизиться к новому кумиру, в том же году вступил в национал-социалистическую партию, чем вызвал заметно проявляемое недовольство матери.
– Адольф, – говорила Клавдия Гринберг, – эти ребята плохо закончат, а вместе с ними расквасишь нос и ты.
Тем не менее Адольф продолжал активно трудиться на благо партии, совмещая работу в ней с мясоторговлей, на которую все меньше оставалось времени. Как следствие, бизнес стал приносить все меньше доходов и в конце концов под напором деятельности конкурентов испустил дух. Дело всей жизни покойного отца бесславно закончилось под руководством сына, искренне верившего в то, что вместе с партией он обретет весь мир.
Из семи уровней партийной иерархии, над которыми возвышался тезка Адольф, бывшему мяснику Адольфу Гринбергу удалось добраться лишь до второго снизу. Он гордился постом руководителя ячейки партии, хотя доход от этой деятельности не шел ни в какое сравнение с прежним доходом от продаж шницелей, вырезок, ветчины и прочих вкусностей. Иногда Адольф требовал денег от матери, и она в таких случаях отвечала ему:
– Ты с ума сошел, Адольф. Какие деньги? Не ты ли пустил по ветру дело отца? Все, что мы выручили от продажи лавки, давно проели. Я всегда тебе повторяла, что нужно заниматься делом, но ты предпочел совместный бизнес с коричневыми. Пойди к ним и попроси у них денег. У меня ничего нет, и я уже стара…
Адольф опускал голову, сознавая справедливость слов матери, но через несколько минут возобновлял атаку:
– Но вы с отцом занимались этим делом всю жизнь, и я не верю, что вы не сделали накоплений… Ведь всю жизнь мы жили довольно скромно. Уж не Эльвире ли ты отдала все вами заработанное? Неужели ей мало баронского состояния? Что она тебе обо мне наговорила? Пожалуй, это она убедила тебя лишить меня всего…
Клавдия отвечала:
– Ты сам лишил себя всех благ, когда-нибудь ты вспомнишь мои слова, но будет поздно. И меня тогда уже не будет в живых…
Мать умерла в тридцать третьем, как раз в тот год, когда тезка Адольф окончательно утвердился в Третьем рейхе. Его триумфальное восхождение укрепило веру Адольфа Гринберга в правоту избранного пути, и он с головой окунулся в партийную работу. Его доходы несколько выросли, но денег ему все равно катастрофически не хватало. В такие моменты внутри у него закипало, и он ехал к сестре в имение Лихтенберг, где требовал денег.
– Ты лжешь, Эльвира, – возмущенно говорил он. – Мать дала тебе что-то. Ты обязана поделиться с братом.
В таких случаях баронесса Эльвира фон Штразен, которая уже была тяжело больна и плохо себя чувствовала, звала слуг, и они выставляли из имения зарвавшегося партийного функционера. Когда сестра, совсем ненамного пережившая мать, умерла, Адольф Гринберг еще пару раз пытался предъявлять претензии племяннику Карлу, но вскоре оставил эту затею и успокоился.
На фронт Адольф Гринберг не попал в силу возраста и продолжал исполнять обязанности руководителя ячейки в Ваймаре. В сорок четвертом году после неудачного покушения на тезку[3 - Имеется в виду заговор и покушение на Гитлера в 1944 году.] Адольф Гринберг наконец-то женился. Несмотря на неудачи вермахта на фронте, он решил, что это бог спас тезку Адольфа и, значит, все будет замечательно. Учитывая свой немалый возраст, Адольф Гринберг поторопился и произвел на свет друг за другом двух детей – мальчик Отто появился на свет в конце сорок четвертого (несколько раньше положенных девяти месяцев после свадьбы, что очень смущало тещу, воспитанную в пуританском духе), а в конце сорок шестого родилась дочь Эльза.
Когда наступали русские, Адольф Гринберг не бежал на Запад, а постарался затеряться в советской оккупационной зоне. Это ему удалось. Однако когда в сорок девятом образовалось новое немецкое государство и служба безопасности ГДР Штази занялась выявлением бывших партийных функционеров национал-социалистической партии, Адольф почувствовал, что тучи сгущаются. Однажды он вошел в комнату, где супруга Элизабет в это время кормила детей, и сказал:
– Элизабет, мне нужно с тобой поговорить.
– Отто, Эльза, ведите себя хорошо, я сейчас вернусь, – сказала Элизабет и прошла за Адольфом в другую комнату.
– Элизабет, я боюсь, что меня могут арестовать.
– Кто, Адольф?
– Как кто? Новые власти, Штази… Я должен попробовать бежать на Запад. Вот письмо, которое должен прочесть Отто, когда он вырастет. Здесь некоторые подробности, связанные с моей родней.
– А я могу прочесть это письмо?
– Безусловно. Но я хочу, чтобы этим делом занялся мужчина. Может быть, ему когда-нибудь удастся восстановить справедливость.
– Адольф, почему ты так уверен, что тебя арестуют?
– А ты сама разве не замечаешь, что происходит вокруг? Уже арестован Гельмут Бехт. А он был всего лишь блокляйтером – это в партийной иерархии на ступень ниже моей должности. Мой арест – дело времени. Я должен использовать свой шанс спастись. Спрячь это письмо понадежнее.
Использовать шанс не получилось. При попытке перехода границы Адольф Гринберг был арестован. Его судили и дали срок. В тюрьме он заболел и через некоторое время умер в тюремной больнице.
Через несколько лет Элизабет повторно вышла замуж за инвалида, потерявшего ногу на Восточном фронте. Новый муж был сапожником и оказался добрым человеком. Детей Элизабет он принял как родных.
13
Полицейский инспектор Фриц Ниммер, которому было поручено расследование дела об убийстве Вальтера Обермана, в задумчивости сидел в своем кабинете. Данные экспертизы говорили о том, что смерть наступила около ноля часов того дня, когда труп был обнаружен Барбарой Итцель. И если исходить из того, что у преступника не было никаких оснований долго удерживать тело у себя, то отсюда следовало, что к месту обнаружения трупа он был доставлен около часа ночи. Время позднее, и шансов на то, что кто-то видел в это время на окраине города стоявшую на обочине машину, почти нет. Многолетний опыт инспектора Ниммера подсказывал ему, что дело имеет все шансы перейти в разряд «нераскрываемых». Разумеется, Ниммер понимал, что не существует преступлений, не оставляющих никакого следа, а нераскрытым преступление становится тогда, когда эти следы просто не были обнаружены по причине их неочевидности либо нерадивости следопыта.
В то же время инспектор Ниммер все из того же долголетнего полицейского опыта смел утверждать, что таких нераскрываемых преступлений он повидал немало, но тем не менее многие из них в конце концов раскрывались. Очень часто находился тихий незаметный свидетель, который что-то видел или слышал. Его добровольные показания, подогреваемые объявленным вознаграждением, нередко формировали ту исходную позицию, из которой можно было сделать первый шаг на пути к раскрытию преступления. Надеялся Ниммер на это и сейчас. Спустя три дня после убийства в местной газете был размещен призыв к сознательным гражданам, которые могли что-либо видеть или слышать. Обращение было повторено также в программе телевизионных новостей. Но, к сожалению, пока никто из граждан телефонным звонком или иным образом не побеспокоил Ниммера. Но он продолжал терпеливо ждать. Это был его единственный шанс напасть на след преступника.
Инспектор закурил и, глубоко затянувшись, грустно посмотрел на лежавшую на столе стопку дел, на молчавший телефонный аппарат; затем встал и подошел к окну. За стеклом он увидел серый октябрьский день, вот-вот готовый разродиться мелким, почти невидимым, но все равно противным дождем. По асфальту бесшумно скользили бурые кленовые листья. Ниммер вернулся к столу и снова опустился на свой стул. Легонько приоткрылась дверь, и в образовавшуюся щель робко просунулось раскрасневшееся лицо дежурного.
– К вам посетитель, господин инспектор.
– По какому вопросу?
– Говорит, что по делу о последнем убийстве. Он читал наше объявление в газете.
– Ведите его сюда, Хаслер.
Дежурный удалился, но скоро дверь – на этот раз широко – вновь распахнулась, и Хаслер бодро доложил:
– Он здесь, господин инспектор.
Ниммер кивнул, и дежурный, сделав шаг в сторону, открыл инспектору вид на посетителя, до сих пор невидимого из-за тучного тела дежурного Хаслера. Хаслер едва заметно подал посетителю знак войти и, дождавшись, когда тот полностью пересечет порог кабинета инспектора, осторожно прикрыл дверь. Вошедший сделал пару мелких робких шажков к столу Ниммера и, замерев на месте, сказал:
– Меня зовут Манфред Дик…[4 - Дик (нем. dick) – толстый, тучный.]
Полицейский инспектор Ниммер, услышав имя посетителя, взглянул на сухонького, небольшого роста старичка и едва не хмыкнул, но, удержавшись, встал и, подвинув к посетителю стул, вежливо предложил:
– Присаживайтесь, господин Дик. С чем пришли?
Старичок опустился на предложенный стул, взглянул на инспектора и сказал:
– Господин инспектор, я прочитал в газете, что объявлено вознаграждение… Это так?
– Совершенно верно, господин Дик. Если сведения, которые вы собираетесь сообщить, относятся к обнаруженному на выезде из города трупу мужчины и помогут в дальнейшем расследовании этого дела, то не вижу никаких оснований для невыплаты вам вознаграждения.
Старичок шмыгнул несколько раз носом, затем продолжил:
– По правде сказать, господин инспектор, я не видел никакого трупа… Но я наблюдал другую картину. Тогда я не придал ей особого значения, но после того, как прочел полицейское сообщение в газете, мое мнение изменилось, и я не исключаю, что мое наблюдение может иметь отношение к найденному трупу.
– С удовольствием выслушаю вашу версию, господин Дик.
Приободрившись, старичок продолжил:
– Я пенсионер и страдаю бессонницей. Проживаю я на Бебельштрассе. В ночь того дня, когда был обнаружен труп, я, как всегда, не спал и по привычке поглядывал в окно. На противоположной стороне улицы припаркованы несколько автомобилей, принадлежащих жильцам дома напротив. Примерно в половине первого ночи из подъезда дома вышли трое мужчин…
– Вы уверены, что это были мужчины?
– Да. Одного из них я даже узнал. Он постоянно проживает в этом доме. Я не знаю, как его зовут, и вообще близко незнаком с ним. Правда, слышал от соседей, что у парня криминальное прошлое. С ним были еще двое. Этот из дома и другой тащили на плечах третьего…
– Как тащили? Расскажите подробнее.
– Все выглядело так, будто этот, которого тащили, был сильно пьян. Его распростертые руки лежали на плечах этих двоих, голова моталась, а ноги волочились по земле. Я еще подумал, это как же нужно набраться, чтобы даже не иметь сил переступать ногами… Потом, когда я прочел сообщение в газете, то подумал, что этот третий, которого вели, вполне мог быть мертвым. Ведь согласитесь, господин инспектор, если человек только что убит, то его тело еще не успело окоченеть и им можно манипулировать так, как будто человек просто пьян. Тем более на улице была темная ночь и хорошенько рассмотреть людей было сложно.
– Вы очень наблюдательны. Что было дальше, господин Дик?
– Однако той ночью я решил, что эти трое просто вместе выпивали и один из них сломался раньше двух других. Ведь к этому, что проживает в доме, часто приходили сомнительные типы… Двое доволокли третьего до машины и запихнули на заднее сиденье. Затем этот, проживающий в доме, сел за руль, второй уселся рядом с ним, и машина укатила.
– Так, может быть, так и было, господин Дик – теплая компания повеселилась, а потом наиболее стойкие отвезли товарища домой.
– Вполне возможно, господин инспектор, но уж больно пьян он был… я бы сказал, мертвецки… Так что, возможно, он был мертв… Кроме того, есть еще одно подозрительное «но»…
– Какое же, господин Дик?
– Эта машина, темно-серая «Ауди», принадлежит этому, живущему в доме… Утром она снова стояла на своем месте.
– Что же в этом особенного? Отвезли товарища, и хозяин машины вернулся домой.
– Да. Но она стоит на своем месте все это время, никуда больше не отъезжая… А этот, живущий в доме постоянно, ею пользовался – уезжал рано утром и возвращался поздно вечером. Я подумал, что если машина имеет отношение к найденному трупу, то сейчас на ее колесах могут быть остатки почвы, совпадающие с почвой в том месте, где был обнаружен труп…
Полицейский инспектор Ниммер по достоинству оценил криминальные познания старичка, мимолетно подумав, что они в немалой степени подпитываются детективными сериалами, регулярно просматриваемыми пенсионером, и вполне серьезно заметил:
– Ваши соображения, господин Дик, не беспочвенны. Мы этот факт обязательно проверим. Может быть, вы заметили, когда машина вернулась той ночью?
– Нет, господин инспектор, я ведь уже говорил вам, что тогда я не придал никакого значения тому, что видел. Машина уехала, а я принял снотворное и кое-как проспал до утра. Проснулся я часов в шесть, «Ауди» уже стояла на своем обычном месте.
– И вы уверены, что после этого она никуда не уезжала вплоть до сегодняшнего дня?
– Абсолютно, господин инспектор.
– Могли бы вы узнать этих людей?
– Как я уже говорил, одного из них я знаю. Того, которому принадлежит «Ауди»… Этого, которого вели, я, пожалуй, не узнал бы, так как лица его не видел… Я же говорил, что голова его свесилась на грудь. Могу только сказать, что у него была густая темная шевелюра.
Ниммер подумал, что если пробы почвы с колес совпадут с пробами с места обнаружения трупа, то тогда в соответствии со сложившейся в его голове картиной наибольший интерес представляет второй из сопровождавших «пьяного». Насчет судьбы хозяина машины у него тоже сложилась определенная версия, которую легко было проверить. Он, естественно, ничего не сказал старику по поводу собственных соображений, а лишь спросил:
– Господин Дик, а могли бы вы узнать третьего?
Старичок подумал несколько секунд и сказал:
– Пожалуй, нет, господин инспектор. Я его не разглядел. Могу лишь утверждать, что он был моложе двух других.
– Почему вы так решили?
– По его упругой походке. Несмотря на тяжесть тела пьяного, он держался довольно молодцевато. Я бы добавил, что он был приличного роста. Этакий верзила.
– Это все?
– Пожалуй, да.
– Хорошо, господин Дик. Сейчас мы поедем туда, где вы живете, и вы покажете нам машину.
– Господин инспектор, я покажу вам машину, но в дом, где живет ее хозяин, не пойду… Сами понимаете…
– Я понимаю. Вам и не требуется идти в этот дом. Дальше мы будем разбираться сами.
