Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба

Хесен приподнялся. Он имел большое уважение к жителям Израиля, несмотря на различные сплетни своего племени о том, что здесь живут пустосвяты, фарисеи и упрямцы.

В самом деле, после мотания пророка Моисея по пустыне с еврейским народом, бежавшего от преследования их фараоном, хозяином Нила, тростниковых земель, как гласила легенда. Позже при царях израильских этот народ, собственно, который и составил большую часть жителей Ханаана, был более лоялен к другим народам из небольшого их числа людей, соседствующих с ними. Ведь все же всеобщее еврейское мировоззрение мало кому подходили к вновь прибывшим переселенцам на их земли.

Под заросшим лицом хозяина хижины кожа была словно воск.

– Я, конечно, не смею, – продолжал Равен, – но если вам, молодой человек, нужно проживать долгое время у меня, прошу внести залог.

Хесен присел на кровати, но спина его была выпрямлена, он ожидал этого вопроса.

– Так. Да… – сказал Хесен, почесав затылок.

Хозяин вновь закряхтел и сильно закашлял.

– Аллергия страшно замучила, кхе-кхе… – произнес Равен.

После нескольких попыток откашляться на него невозможно было смотреть, он будто был измучен какой-то болезнью, но точно это была не аллергия.

– Папаша, вам бы к лекарю направиться, – подсказал Хесен.

На что хозяин уставился на него, словно завидел степного белого волка.

– Никто не должен… кхе-кхе… указывать мне, что мне делать! Оплата вперед!

Он словно захлебывался кашлем. Хесену стало жаль его, он достал из мешочка несколько монет и протянул ему. Тот, немного успокоившись, принял оплату, тут же перестав кашлять, но его томный вид нисколько не изменился. Он вышел.

Хесен прилег на тахте, как вдруг вновь подскочил.

– Равен?! – решил он окликнуть хозяина съемной комнаты, когда дверь закрылась.

Выскочив на улицу, Хесен хотел выискать его во дворе, но под тусклым светом луны никого уже не было. Недолго думая, удивившись скорости исчезновения хозяина – от его двери до двери Равена было несколько шагов, но и тех было мало, чтобы потерять его из виду. Хесен направился к другой части хижины. Приоткрыв соседнюю дверь, юноша обнаружил три светильника, озарявшие комнату словно днем.

Раскрыв полностью дверь, он заметил хозяина ночлежки, стоявшего спиной к нему посреди комнаты.

– Хозяин, – шепотом произнес Хесен.

И только после того, как он назвал его по имени, тот отреагировал, медленно повернув голову.

– Что тебе, сумасброд филистимский? – спросил Равен.

Хесена удивили знания о нем иудея, но он не подал вида, он даже забыл, зачем он появился в этой части дома.

– Так это… спросить хотел, уважаемый Равен, – пришел в себя Хесен.

– Ну, говори, филистимлянин.

Равен, развернувшись в сторону гостя, сделал несколько шагов. В руках его были деньги Хесена, которые он тут же положил в карман халата.

– Ну, во-первых, – начал, сбираясь с мыслями, Хесен, – откуда у вас такая уверенность в том, что я, – Хесен мотнул головой, – с того края земли?

Равен молчал.

– Ну а второе… – Молчание Равена настораживало Хесена.

Юноша считал, когда человек при общении с ним стоит с напряженным взглядом, сам поневоле начинаешь задумываться, а не спешу ли я с вопросами к нему, а вдруг они станут опасны для самого задававшего их.

– Хотел бы спросить…

– Знаю я, что ты Хесен из Ашдода и что надо тебе. – Равен внезапно изменился в лице, словно подобрев.

Сквозь его бороду и усы угадывалась улыбка, и в это время Хесену показалось, что иудей был намного старше своих лет. Равен отвернулся от него.

– Деньги тебя интересуют, но как бы заработать их более… – Он бросил кроткий взгляд на гостя и продолжил свои дела.

Он находился у камина. На верхнем карнизе топки, что была из того же материала, как и печь хижины, – из глины и специальной крепкой смеси, были расположены две гончарные чашечки, он достал монеты из кармана и положил в одну из них.

– Ты думаешь, я буду пускать всех, кто захочет поселиться в этих окрестностях? – загадочно спросил Равен. – Нет.

Хозяин развернулся.

– Мне известно твое будущее. Гассан.

Когда он назвал его другим именем, то удивил филистимлянина.

– Вы ошиблись, уважаемый Равен, меня зовут…

– Хесен?! – заросшая лицевая часть Равена скрывала хитрую улыбку, но взгляд хозяина был добрым. – Пусть будет сейчас так.

Удивительно, но недуга во время их общения у Равена словно и не было. Хесен даже забыл, что тот ни слова не мог произнести, не откашлявшись.

– И тебе надо идти, Хесен, отдохнуть. Завтра с утра, как проснешься, можешь прогуляться по улицам. К вечеру у меня будет похлебка для тебя, если проголодаешься. Завтра и поговорим.

Хесен пожал плечами и вышел.

На дворе стоял легкий прохладный вечер. Близилась ночь. Но луна, уже воцаряясь, пробивала на затянутом облачными сгустками небе свой свет. По окраине стали меньше, но отчетливо слышаться голоса горожан. Где-то скрипнула телега. «Туда идти не стоит, – подумал Хесен, – там повозная дорога». По дороге могли катить телегу, и мешать ее проезду лучше не надо. Порывшись в туеске, он нашел пару медных монет. На одной стороне было изображение орла с раскрытыми в стороны крыльями, будто его вспугнули, на другой – изображение человека. Тут же с левой и правой сторон была выгравирована аббревиатура букв «царь иудейский».

На них можно было приобрести мешок овса, три кувшина молока или десять свежих хлебцев. Но Хесена это интересовало сейчас мало, чтобы быстрее заснуть, хотелось найти заведение, где было бы неплохо перекусить и взять напиток, от которого чуть захмелеет голова.

Однако все же он перепутал дороги.

– Эй, посторонись! – крикнули из темноты, и тут же появился хозяин голоса, это был человек, толкавший повозку.

– Ты что улиц не знаешь?! Здесь же дорога для повозок! – добавил человек, когда они с Хесеном поравнялись. Пришлось юному путешественнику изменить свой маршрут.

Мысль о том, что этот человек мог бы посоветовать ему, где найти искомое место, Хесену пришла, когда тот удалился и останавливать его уже было поздно. «Хм, может, этот дядя и прав», – подумал он о водителе повозки, и филистимлянин решил направиться обратно в свою лачугу. Неразумно промышлять в темноте в малознакомом городе, пусть уже двое дней проведенных в нем, где нет уверенности, что за эту прогулку он найдет что-то интересное и полезное. Вернувшись в дом, он улегся, решил подготовить все вопросы, какие он мог задать странному хозяину дома завтра. Чувствуя радость от того, что будущий ужин ему обоспечен хозяином. Но на похлебку на следующий день он не попал.

Неожиданная встреча

На следующее утро Хесен проснулся от стука в его дверь. Глухой стук был напористым, но не сильным. Накинув свою кожаную жилетку, сложенную на табурете, выделанную из кожи какого-то хищного водоплавающего животного, он направился ко входу.

На нем была надета холщовая рубаха длиной по колено, брюки такой же материи он приобрел на местном рынке в день прибытия. Туфли были с загнутым носом – обувь, не так давно пришедшая в эти земли, но встречавшаяся здесь изредка такая мода из разрождающейся культуры Моавии, от прибывавших сюда людей, которые нередко оставляя кочевой образ жизни, оставались в Израиле, в городе храма, который, по легендам, вел в небеса через Иерусалим. Хотя храма как такового еще не было, он был в разработке, но название на иврите «Иерусалим» уже разлетелось по округе, глася о том, что это и есть Врата в другой мир.

Все это Хесен приобрел, продав коня, посчитав, что здесь он ему будет не столь необходим, как деньги на ночлег и на пропитание. Хесен подстригся, но оставил до шеи длину волос, которые иногда собирал в пучок на затылке, отдавая тем самым дань культуре своего народа. Лошадь дорого ценилась везде, как и в городских поселениях. И после покупки одежды денег с продажу коня ему хватало, чтобы провести здесь еще несколько дней.

Хесен открыл наружу дверь. На пороге стояла девушка лет двадцати. Она скрывала лицо частью головного платка из виссона и, лишь когда говорила, приоткрывала его. Она была высокого роста, ниже филистимлянина. Губы ее были тонки, и говорила она, едва открывая их.

– Умоляю вас, спрячьте меня у себя ненадолго! Я вам хорошо заплачу! – уверяла незнакомка на ломаном современном еврейском языке.

Хесен, недолго думая, впустил красавицу. Девушка заскочила в хижину, тут же прижалась к стене рядом со входом, зажмурившись едва дышала. Молодой человек недолго разглядывал ее.

– Может, вы все-таки объясните, что у вас случилось? – спросил он, стараясь говорить как можно тише.

Девушка словно вышла из оцепенения, но не сразу. Она обратила внимание на Хесена, ненадолго задержав на нем взгляд.

– Я наложница царя Та-шемау, который больше не владеет мной, но из септа Таниса заставляют меня быть прислужницей, это… Это значит, что я должна всю свою жизнь провести в заточении. Мое сословие родом из Копты, – продолжала девушка, было заметно, что она волновалась. – Давно оттуда из нашей семьи была моя прабабушка. Она была царицей, возлюбленной царя забытого святилища «Горизонт», посвященного Атону, который хотел служить одному этому божеству. Потом, когда богов вернули моим предкам, наш народ никогда не был в обиде. Но сейчас что-то изменилось. Но у меня… у меня сильная интуиция, которая подсказывает мне, что нынешний царь Та-шемау не имеет никакой силы. Везде интриги. Моего верного мне жреца Храма Солнца Абишу сменили и поставили на его место бесталанного и взяточника Херсиса, приспешника из Греции, у которого теперь новое имя – Ибаш Хиль Атес, что значит «восстанавливающий дух быка». Но этот… он не стоит даже моего парика!

Речь девушки была обеспокоена, она пыталась правильно подбирать слова, что ей, переводя дух, все же удавалось. По-видимому, иврит ей был неплохо знаком.

– Но есть разговор… был, я подслушала, – она говорила, не отрывая взгляда от Хесена, будто старалась найти в нем единственного друга и чрезвычайного человека, который мог бы ей помочь. – …В Храме Абу Сим бел. О том, что на земле Ханаанской есть удивительный и премудрый Соломон, царь израильтян, который мог бы мне помочь. Хотя бы потому что я сама представительница древнего царственного рода.

Хесен имел мало представления о земле тростника, расположенной на границах юга и Африки. Но об удивительной реке с чудовищами под названием «крокодилы» был наслышан. Кожа нильского крокодила высоко ценилась хотя бы потому, что охота на них разрешалась лишь в определенный период, и несоблюдение этого закона каралось кормлением этим же хищникам этими же нарушителями. И еще ему была знакома заброшенная пирамида в долинах Мицраима, откуда была родом незнакомка.

И все же Хесен не понимал, кто гонится за ней. Нефертатонптах – так она называла себя, словно прочитала его мысли. Она продолжала:

– Чернокнижник Абду иль Харми из иль Магриба, земли, где те жрецы поклоняются утренней красной звезде. Это страшный человек! И могущество его в том, что он может повелевать джиннами. И здесь, на земле Храма судьбы, есть только один человек, который могущественней его и также может повелевать духами! Шало Сакем Нес. Он может повелевать джиннами и землями, что страшно для самого аль Машрика, злыми духами, это и есть ваш царь израильский!

– Абду иль Харми ищет меня не из-за того, что я сбежала из Храма Птаха, а потому что, добрый мой человек и спаситель, только ваш царь Соломон сможет меня обучить, как повелевать джиннами! И я хотела бы при помощи его или без него возвратить царство Мицраима!

Девушка желала расположить к себе юношу как союзника, поэтому она переходила на сведения, наслышанные в его народе. Нефертатонптах не знала, что Хесен – филистимлянин.

– Нельзя допустить обладать властью Абду иль Харми и его приспешникам! – продолжала девушка. – Хотя бы Нижними септами. Это может погубить если не весь, то большую часть иль Машрика!

Ее взгляд был словно испепеляющим и довольно-таки убедительным. На миг Хесену показалось, что она ассирийка, относящаяся к племенам персан, наемников и убийц, о которых не так все сторонне, но проскальзывали слухи. Хесен убедился, что она закончила говорить.

– Ну, хорошо! Попробуй спрятаться у меня здесь, – сказал Хесен, так и не поверив словам незнакомки, прельщенный ее миловидным и весьма отдаленным типом лица от местных женщин. Скорей, он принял ее за местную безумную, хотя внешним обликом она была действительно схожа с жителями Древнего Сфинкса, где родиной их были божества, чьи головы отождествлялись со звериными и птичьими. Посчитав, что брать у него нечего, Хесен сделал ей предложение остановиться до вечера. А сам вечером планировал так: взяв новую подругу, направиться к хозяину жилища и наконец выяснить, что это за тип.

– Может, отвар из банановой кожуры? Очень, знаешь, приятный напиток. С улицы пришла, так, наверное, запыхалась?

Нефертатонптах не быстро приняла решение, но согласилась на предложение Хесена. Оставив ее одну, предложив лежанку, Хесен отправился в город.

Исследователь Виллиорса

В те времена, как Хесен только начинал понимать, что есть мир и на чем он держится, существовало множество сказаний и легенд до его рождения об этом мире. Так вот, было множество теорий о том, кто создал землю, воздух и воду. Сколько шла война между телесными и бестелесными жителями и кто из них все же победил.

Кто из них одержал победу, Хесен знал точно, ибо он был человек, и тело его было из плоти, а еще кожи и суставов, которые могут очень болеть и нередко ломаться. Но многие из вождей Филистии знали, как утишить боль тела или исцелять болезни.

Что касалось простолюдинов, попавших в такие бедствия, те платили деньги или отдавали в услуживание покоев своих руководителей, сыновей или дочерей, потому как только там были люди, обученные лечебному делу. Но чаще поселенцы за медицинскую помощь платили едой или хозяйственными нуждами, состоявшими в отличном состоянии. Или израильской монетой, установленной денежной единицей для других государств. Как часто бывало, самолечение простого люда было неудачно.

Филистимляне имели мало представления о медицине, поэтому проезжавшие и останавливающиеся транзитом люди с других континентов нередко оставляли свои знания за хорошее вознаграждение, однако некоторые из них были просто жулики.

Но вот один из греков, интересовавшийся историей своего народа, пустившись однажды в приключения и изучив окружение мыса Дарданелл, обнаружил близ Средиземного моря разрушенное поселение, оставшееся таковым на многие века и забытым городом. Этот историк, писатель и врачеватель был Гомер из Смирны сын своего отца Апотриоса. Но так как имени родителя он никогда нигде не упоминал, а лишь однажды обмолвился, что он из Смирны, из мест, где растет множество диковинных фруктов, выстроенных шикарных амфитеатров. Божеств, которым они можно утверждать не поклоняются, а ведут с ними дружбу. Существ, похожими на них, но в несколько раз могущественнее. Так местным туземцам Филистии он представлял Грецию.

Собственно, часть, нашедшую им культуры с еще сохранившихся фигур в деревне Виллиорсе у мыса пролива Дарданелл, Гомер как теолог, позже, вернувшись на родину, взяв прообраза некоторых из них привел к своему богопоклонному Олимпу.

В тот день, когда по всей Филистии культовые обряды завершались, повсеместно начинался месяц чиешь, собственно, здесь происходила подготовка к новым жертвоприношениям. Для тех дней, когда холодные дни спадут, и народ моря вновь должен отправиться за уловом, в конце этого месяца все поселения направлялись к одному их главному морскому идолу чтобы умилостивить его.

Гомер поселился в доме важной персоны, где народ проявлял больше внимание к грибной культуре. Собственно, знание о таких растениях включало в себя не только пищевой раздел, но и релаксационный. Возможно, по последнему мотиву историк и как писатель решил остановиться именно здесь. Ведь творческие люди – они чувствительные. Им нужно полное воссоединение с культурой, и такой союз Гомер нашел в поселении Фэхтер.

Прогуливаясь по лесопарковой зоне, что собственно являлось ореолом их быта места обитания филистимлян, Гомер вспомнил о пастушке из Дарданелл, на ту пору ему было тридцать лет.

– Как зовут тебя, девочка? – спросил он ее.

На вид девчушке было около пятнадцати лет, на его родине это года, когда в таком возрасте их можно брать в жены. Но Гомера интересовали женщины старшего возраста, она ему казалась ребенком. Все же ее заинтересованный взгляд на нём дал о себе знать. Она не сразу ответила, глядя на него, лишь улыбалась. Вскоре Гомер заметил, что она ему нравится.

– И все же? – добавил писатель. – Меня – Гомер, – он ткнул пальцем в себя, решив, что она не понимает его языка. – Я из города Смирны, это там, – указал он вдаль, – из Греции. Под покровительством могучего бога Зевса. Он тоже человек, но могущественней, чем просто человек. Он живет высоко в облаках на Олимпе.

Он раскинул руки, указывая на небо, поясняя этим бесконечность.

– И его пока никто не видел.

Наконец девушка, слушая его, негромко произнесла:

– Заурес?

– За?.. Да, Зевс, великий бог неба! Я могу тебе о нем как-нибудь рассказать.

Стараясь сдерживать наступившую страсть, Гомер старался перейти с ней на более деловой разговор. Но покидать девушку ему не хотелось.

– Нимпфия, – назвалась девушка.

Она так же показала указательным пальцем на себя.

– Ага, Нимфия. Так, значит, нас зовут Нимфия?! – Растянулся в улыбке Гомер. Звучащее из уст этой юной уроженки имя и ее взгляд были интереснее, чем сам приезд его сюда.

Теперь же, собрав всю информацию в деревне о древнем городе, некогда расположенном в северной части на берегах Эгейского моря начала народа эллинов или прародиной греков. Тем самым, Гомер женившись на туземке, местным обычаем получил широкую историю о некогда расположенной здесь цивилизации под названием Виллиорс, погибшей более полутора тысячелетий назад и разгромленной степными людьми, по слухам местной общины. Бабушка Эстерия Микенская поведала Гомеру о принцессе микенов, жене некоего Миноса, царя этого древнего города.

Эстерия была очень умной и старше своих соплеменниц, однако и о новых интересах молодежи она также могла вести дискуссии, а также направления. Что, собственно, и давало ей интерес в мудролюбии или любви к размышлениям . Она также предполагала, что гость, жених, долго не останется в краях невесты. Но и на оставление их в том не было у неё укора к путешественнику. «Все движется, все меняется, а время одно», – говорила она.

И вот, ранним утром заявившись к ложу молодоженов, так и не получив конкретный ответ, остается ли Гомер с ее внучкой или нет, решила женщина поведать историю о принцессе, царской жене, изменившей мужу с греческим мореплавателем. Что царь Виллиорса, отправив за ними полсотни кораблей, погубив сбежавших, был сам проглочен неким существом из моря. Затем оставшееся без правителя царство захудело и было разгромлено.

Во время возвращения домой из Дарданелл как оказалось, прародиной греков у Гомера были истории не только о разных городах, поселениях, правителях, но и имена разных путешественников. Так, одним из мореплавателей ему была рассказана история о царе Иудеи. О человеке, который мог общаться с животными миром и миром духов. Таким образом, вслушиваясь в слова моряка по имени Одиссей, Гомер, недолго думая, отправился в Израиль. Город тайн. Конечно, не зная, куда именно ему прибыть, поэт в итоге попал в Филистию. Затем, ознакомившись с местностью, определившись, где он расположился, и снова пустившись в путь с преображенными историями о путешествиях, поведанных его знакомым моряком, а когда он все же добрался до Иерусалима, там жители из числа иноязычных понимавших греческий язык, кто первыми услышали повесть-поэму об утерянном городе пролива Дарданелл, Трои.

Гомер попрощался с лидером племени грибников Ахонтипом Вторым.

– Трудно будет без тебя, лекаря. Спасибо тебе, конечно, за интересные истории и помощь, – говорил лидер «грибников». В ту пору ему было пятьдесят лет, и он понимал, что скоро его не станет. Он хотел сделать что-то хорошее в счет его уходящего времени, и Ахонтип подарил поэту коня из наилучших скакунов, но весьма послушного. Гомер поблагодарил Ахонтипа и оставил ему несколько советов, как заботиться о своем здоровье. Советам Ахонтип Гомеровым внял и прожил еще пару лет. На пору, где Хесен из Ашдода уже как Гассан ибн Хоттаб пользовался большей властью потусторонних сил и авторитетом другим правителям, нежели при своей жизни Ахонтип, лидер соседствующего с его племенем поселения.

Гомера вывели за границы поселения, где за следующие лесостепи и поля он должен был продолжить путь один. Снабдив его сухим пропитанием, а также одаривши его несколькими подарками, еще раз поблагодарив, народ фэхтер попрощался с ним.

К вечеру Гомер решил остановить коня. Пытался сориентироваться. Огляделся. Где он оказался, удалившись от дружелюбных поселян, наступил простор свободных племен, живших и кочевавших по степной пустыне людей. Но, продолжив путь, немного проскакав, его вдруг остановили. Приближаясь к силуэту останавливавшего его, поэт заметил мужчину средних лет.

– Стой! Стой! – кричал он ему.

Заросший, в лохмотьях, издали вид человека выдавал за существо. Гомер, игнорируя, проехал мимо его и продолжил путь, не останавливаясь. Проскакав несколько метров, он вдруг заметил нечто пролетевшее перед ним, обогнав его по воздуху, оно стало возвращаться, вновь набирая скорость. Тут он не заметил, как оказался в траве, и, пролежав так некоторое время, открыл глаза. Над ним нависла голова того человека, косматого и неряшливого, который рассматривал его, затем что-то сказал. Гомер не понял, что он сказал, однако, мог невнятно произнести слова на своем наречии.

– Пьес исей си3? – спросил поэт.

Но кочевник, испугавшись, закричав, стремглав пустился наутек.

«Ну и дела», – подумал Гомер.

Он приподнялся, почесал лоб. На лбу была вздувшаяся шишка. «Видимо, хитрец неплохо управляет бумерангом», – подумал поэт. Вспомнив про коня, он оглянулся. Коня не было. «Видимо, тот угнал его у меня», – пожалел Гомер о потере. Но это не остановило его. Он решил следовать пешком дальше. Внезапно поэт ощутил голод. Ориентируясь по небосклону и подступающей прохладе, ветру и положению солнца, Гомер понял, что близится поздний вечер. Решив подкрепиться для продолжения пути, он вытащил из мешочка несколько кусочков засушенных грибов, приготовленных в специях, и горсть свежих фиников. Остановился, чтобы перекусить ими, Пожалев, что с ним не было мешочка с водой. Но он тут же почувствовал усталость и упал навзничь, где, принимал пищу. Люди, отправившие его, предупредили, какие из грибов являются галлюциногенными, на их языке означавшие как «являющие нечто», но, забыв о том, он принял именно их. Проснувшись, ощущая холод, ему больше не спалось. Сколько так пролежал, Гомер не знал, но уже стемнело. Он ничего не чувствовал, и чтобы подняться, ему нужны были усилия, а главное, он чувствовал полное безразличие ко всему. Догадавшись, что с ним произошло, решив себя развлечь, он, глядя безучастно на небо, вспоминал, зачем такие грибы использовались.

Однажды один из молодых охотников вывихнул ногу, и набежавший на него кабан распорол ему часть живота. Пострадавшему требовалась медицинская помощь. Двукратное лечение причиняло юноше боль. Но, съев грибы, «являющие нечто», Гомеру удалось заделать рану и выправить парню ступню. Молодой человек отошел от такого наркоза только к утру. А само происшествие случилось, когда солнце находилось еще в зените. Тогда Гомер без внимания отнесся к состоянию охотника, одурманенного грибами, сейчас он понимал и ужасался, ведь всю ночь ему придется лежать на земле одному в пустынном месте, отведав таких грибов. Сейчас он только хотел одного – заснуть. Но ему послышался шорох. Над его лицом появилась морда буйвола. Обнюхав Гомера, облизнув его, внимательно посмотрев, морда улыбнулась, показав белые клыки.

– Что? Тяжко тебе, грек? – спросил его буйвол.

Гомер не знал, что ответить. Отчасти говорящее животное удивило его, но внутреннее умиротворение подавляло в нем всякую страсть к происходящему.

– Да нет, хорошо, знаешь, – ответил Гомер.

– Вот отведу тебя в свой дом. А ты мне поможешь найти в нем выход. А? – спрашивал буйвол.

Гомер оглядел его, оценив поистине странное телосложения животного. Его торс был человеческим, но с головой быка, вид был неряшливым. Впрочем, на берегах Большого моря, где люди ели даже сырую рыбу, у Гомера особого удивления это не вызвало. Бык еще что-то говорил, рассказывая ему о своем жилище. Что там все заросло, ступить негде, иногда и входа, и выхода не найдешь.

– А знаешь, – ухмыльнулось животное, – однажды я запустил туда паучка, хорошего такого, лохматого. Конец его нити привязал к своей руке и пустил паучка, сказал: ищи выход. Тот меня однажды так и вывел. Здорово?!